Б е р н и к. Они идут сюда. Бетти, послушай, я хочу, чтобы ты была с ними предельно дружелюбна, это строгий наказ.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Ты разрешаешь, Карстен?
Б е р н и к. Да, само собой. И тебя это касается, Хилмар. Они, будем надеяться, пробудут здесь недолго. И когда мы с ними наедине… никаких намеков, мы ничем не должны их задеть или обидеть.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Ах, Карстен, сколько в тебе благородства!
Б е р н и к. Ладно, ладно, оставим это.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Нет, позволь мне поблагодарить тебя. И прости мою запальчивость. У тебя были все основания…
Б е р н и к. Оставь! Оставим это, я сказал!
Т ё н н е с е н. Уф!
Ю х а н Т ё н н е с е н с Д и н о й, а следом Л о н а с У л а ф о м проходят через сад.
Л о н а. Ну, здравствуйте, люди добрые.
Ю х а н. Карстен, мы прошлись по старым местам.
Б е р н и к. Да, я слышал. Многое изменилось, правда?
Л о н а. И в основном все благодаря консулу Бернику. Мы были в парке, который ты подарил городу.
Б е р н и к. И в парке тоже?
Л о н а. "Дар Карстена Берника" написано над входом. Похоже, ты печешься в этом городе обо всем.
Ю х а н. И корабли у тебя хоть куда. Я встретил капитана "Пальмы", моего школьного товарища…
Л о н а. Да, школу новую тоже ты построил. И газопровод, и водопровод, все твоими трудами, как говорят.
Б е р н и к. Человек должен заботиться о благе общества, в котором живет.
Л о н а. Это прекрасно, зять. И радостно видеть, как ценят тебя в городе. Я не тщеславна, но не могла удержаться – с кем ни заговорю, всем напоминала, что мы с тобой родня.
Т ё н н е с е н. Уф!
Л о н а. Ты мне "уф" сказал?
Т ё н н е с е н. Нет, я сказал "хм".
Л о н а. Это можно тебе позволить, бедолаге. Что-то вы сегодня в одиночестве?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Да, сегодня мы одни.
Л о н а. Понятно. Мы встретили на рынке парочку ваших нравственно испорченных. Они как нас увидели, сразу напустили на себя страшно занятой вид. Но мы не успели толком поговорить с вами вчера, здесь были трое этих энтузиастов, да еще пастор…
Т ё н н е с е н. Учитель.
Л о н а. Я называю его пастором. Но что вы скажете о моей пятнадцатилетней работе? Видите, он стал совсем большим мальчиком. Кто теперь узнает в нем шального дурня, сбежавшего из дома?
Т ё н н е с е н. Хм!
Ю х а н. Лона, не хвались…
Л о н а. Нет, тут есть чем гордиться! Господи, других побед у меня в жизни нет, но эта дает мне право топтать землю дальше. Знаешь, Юхан, когда я вспоминаю, как мы начинали там с нуля, не имея ничего, кроме четырех кулаков…
Т ё н н е с е н. Рук.
Л о н а. Я сказала кулаки, потому что они были заскорузлые…
Т ё н н е с е н. Уф-уф-уф!
Л о н а. …и пустые.
Т ё н н е с е н. Пустые? Ну, однако, я вам скажу!
Л о н а. Что ты собрался сказать?
Б е р н и к. Хм, хм.
Т ё н н е с е н. Я вам так прямо и скажу – уф! (Уходит на террасу.)
Л о н а. Что с ним такое?
Б е р н и к. Не обращай внимания, он нервный в последнее время. А ты не хочешь посмотреть сад? Ты там еще не была, а у меня как раз час свободного времени.
Л о н а. Я с радостью. Вы не поверите, но в мыслях я часто гуляла по вашему саду.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Его тоже не узнать, сейчас увидишь.
Консул с женой и Лоной спускается в сад, и на протяжении следующей сцены зрители иногда мельком видят их.
У л а ф (в дверях на террасу) . Дядя Хилмар, знаешь, что сказал дядя Юхан? Он спросил, хочу ли я поехать с ним в Америку!
Т ё н н е с е н. Ты? Бездельник и балбес, пристегнутый к мамкиной юбке?
У л а ф. Да, но теперь все, хватит. Вот еще увидишь, каким я вырасту…
Т ё н н е с е н. Ой, пустые слова. В тебе нет настоящей крепости духа и воли, без которой…
Оба выходят в сад.
Ю х а н (Дине, которая сняла шляпку и, стоя в дверях комнаты направо, отряхивает пыль с платья) . Вы раскраснелись, пока мы гуляли.
Д и н а. Да, чудесная прогулка. Я никогда не гуляла так чудесно.
Ю х а н. Вы, похоже, нечасто выбираетесь прогуляться с утра пораньше?
Д и н а. Нет, я гуляю, но только с Улафом.
Ю х а н. Вот как. Может, вам больше хочется спуститься в сад, чем быть здесь?
Д и н а. Нет, мне больше хочется остаться здесь.
Ю х а н. Мне тоже. И уговор – мы каждое утро ходим вместе на прогулку.
Д и н а. Нет, господин Тённесен, вам не стоит этого делать.
Ю х а н. Чего мне не стоит делать? Вы же обещали?
Д и н а. Да, но теперь, подумав… Вам не стоит показываться на людях со мной.
Ю х а н. Почему?
Д и н а. Вы приезжий, вы не поймете… ну да я вам объясню.
Ю х а н. Сейчас?
Д и н а. Нет. Все-таки не хочу говорить об этом.
Ю х а н. Что вы, со мной вы можете говорить о чем угодно.
Д и н а. Тогда… Должна сказать вам, что я не такая, как остальные девушки, я… со мной не все просто. Поэтому вам не следует гулять со мной.
Ю х а н. Ничего я из этого не понял. Вы сделали что-то скверное?
Д и н а. Нет. Я – нет, но… Знаете, довольно об этом. Вам и без меня все доложат.
Ю х а н. Хм.
Д и н а. Я очень хотела спросить вас о другом.
Ю х а н. О чем же?
Д и н а. В Америке ведь очень легко выбиться в люди?
Ю х а н. Нет, это не всегда легко, обычно на первых порах приходится много и тяжело работать.
Д и н а. Да я бы с радостью…
Ю х а н. Вы?
Д и н а. Работать я умею. И сама сильная, нехворая, а тетя Марта многому меня научила…
Ю х а н. Так какого черта?! Поехали с нами!
Д и н а. Вы все шутите. И Улафа тоже звали ехать. Но я вот что хотела спросить – люди там, у вас, они… очень большие моралисты?
Ю х а н. Моралисты?
Д и н а. Я имела в виду, они… такие же всегда правильные и благопристойные, как здесь?
Ю х а н. Во всяком случае, люди там не такие плохие, как думают здесь. Вам не стоит об этом тревожиться.
Д и н а. Я тревожусь не о том. По мне, лишь бы они не были эдакая ходячая мораль и сама благопристойность, как здесь.
Ю х а н. Не были? А какими они должны быть?
Д и н а. Я хочу, чтобы они были… настоящие, живые.
Ю х а н. Да, да! Это как раз про них, по-моему.
Д и н а. Тогда хорошо бы мне уехать туда.
Ю х а н. Конечно же, хорошо! Потому вам и надо ехать с нами.
Д и н а. Нет, я не хочу ехать с вами, я хочу одна. О, я сумею пробиться, из меня выйдет толк…
Б е р н и к (стоя внизу террасы с обеими своими спутницами) . Не ходи, я сам принесу, дорогая. Так и простудиться недолго. (Заходит в залу, ищет шаль жены.)
Г о с п о ж а Б е р н и к (из сада) . Юхан, и ты спускайся. Мы идем в грот.
Б е р н и к. Нет, Юхан останется. Дина – возьми шаль моей жены и ступай с ними. Дорогая Бетти, Юхан побудет со мной. Мне надо расспросить его о житье-бытье.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Да, да, но догоняйте потом. Ты знаешь, где нас найти.
Госпожа Берник, Лона и Дина уходят через сад налево.
Б е р н и к (провожает их взглядом, потом идет и запирает первую левую дверь, а потом подходит к Юхану, хватает его руки, трясет их и жмет) . Юхан, пока мы одни – позволь мне поблагодарить тебя.
Ю х а н. Ну что ты!
Б е р н и к. Своим домом, и своим семейным очагом, и счастливой семейной жизнью, и положением в обществе – всем я обязан тебе!
Ю х а н. Карстен, дорогой, я рад, что из той дурацкой истории вышло что-то путное.
Б е р н и к (снова трясет его руки) . Спасибо, спасибо тебе! Из десяти тысяч ни один не пошел бы на то, что ты для меня сделал.
Ю х а н. Скажешь тоже… Мы были тогда молоды, беспечны. Один из нас должен был взять вину на себя…
Б е р н и к. Проще всего это было бы сделать виновному.
Ю х а н. Стоп, стоп! В ту секунду проще оказалось невиновному. Я был свободен как ветер, родители умерли. Сбежать от нудной каторги в конторе было сущее счастье. А у тебя и старушка-мать жива, и с Бетти ты тайно обручился уже, она была от тебя без ума. Что стало бы с ней, узнай она…
Б е р н и к. Правда, все правда, но…
Ю х а н. И разве не ради Бетти ты решил порвать тайную связь с мадам Дорф? Ты же отправился к ней в тот вечер аккурат затем, чтобы порвать…
Б е р н и к. Да… Злополучный вечер… Пропойца этот вдруг заявляется домой… Конечно, я ради Бетти, но все равно, Юхан, – ты так благородно принял удар на себя и уехал…
Ю х а н. Не угрызайся, Карстен. Мы ведь договорились сделать так. Тебя надо было спасать, я был твоим другом. И как же я гордился дружбой с тобой! Я тут совсем зачах, ощущал себя жалким провинциалом, и вдруг возвращаешься из-за границы ты, весь такой передовой, отменно элегантный, побывавший в Лондоне и в Париже, и выбираешь в наперсники меня! А я еще и на четыре года моложе тебя был… Это теперь я понимаю, что ты вострил лыжи к Бетти, но тогда… Как я гордился! А кто бы не гордился? И кто бы не согласился пойти на жертву ради тебя? Да и требовалось от меня немного – сбежать в большой мир, дав городу месячишко посудачить на мой счет.
Б е р н и к. Хм… Карстен, дорогой, должен сказать, город не забыл ту историю до сих пор.
Ю х а н. Не забыл? Ну, я-то сижу у себя в Америке, мне там на ферме до этого дела нет.
Б е р н и к. Так ты поедешь назад?
Ю х а н. Само собой.
Б е р н и к. Но не сразу, я надеюсь?
Ю х а н. Как только смогу. Я приехал сюда, единственно чтобы составить компанию Лоне.
Б е р н и к. В каком смысле?
Ю х а н. Видишь ли, Лона уже немолода, и в последнее время ею овладела мучительная тоска по родным местам, хоть она никогда в этом не признаётся ( у лыбаясь) , потому что боится бросить без присмотра меня, бесшабашного ветреника, ведь если я в девятнадцать лет умудрился…
Б е р н и к. То?..
Ю х а н. Прости, Карстен, должен сделать тебе постыдное признание.
Б е р н и к. Ты ведь не рассказал ей правду?
Ю х а н. Рассказал. Это я плохо сделал, но иначе не мог. Ты не представляешь, кем стала для меня Лона. Ты ее всегда недолюбливал, но для меня она была как мать. В первые годы, когда нам приходилось совсем тяжко, – кем только она не работала! Потом я долго болел, лежал, ничего не зарабатывал, но и помешать ей не мог, так она придумала петь куплеты по кафе… читала лекции на потеху публике… даже написала книгу, над которой потом плакала и смеялась, – она не жалела себя, лишь бы я не помер. Каково мне было после этого всю зиму смотреть, как она сохнет от тоски? Я не выдержал, Карстен, и сказал ей – поезжай, Лона, и не бойся за меня, я не такой бесшабашный ветреник, как ты думаешь, – и рассказал ей все.
Б е р н и к. И как она это приняла?
Ю х а н. Ответила, разумно и справедливо, что если я не знаю за собой вины, то и помех для моей поездки сюда нет. Но будь спокоен. Лона ничего не скажет, а я сумею удержать язык за зубами и на сей раз.
Б е р н и к. Да, я тебе верю.
Ю х а н. Вот тебе моя рука. И хватит уже говорить о той истории; тем более мы с тех пор подобных глупостей не повторяли, верно? Я хочу насладиться днями здесь. Как мы чудесно прогулялись утром! Кто бы мог подумать, что эта кроха, которая играла ангелочков в театре… Но скажи мне, как сложилось все дальше у ее родителей?
Б е р н и к. Дорогой, я все написал тебе вдогонку, больше мне добавить нечего. Ты ведь получил от меня два письма?
Ю х а н. Да, да, получил, они оба у меня. Так этот пьянчуга сбежал от нее?
Б е р н и к. А позже окончательно спился.
Ю х а н. Она ведь тоже вскоре умерла? Ты помогал ей тайком, насколько мог?
Б е р н и к. Она была гордая, молчала и помощи не принимала.
Ю х а н. Во всяком случае, ты правильно сделал, что взял Дину в дом.
Б е р н и к. Да, конечно. Кстати, это Марта устроила.
Ю х а н. Марта? Ну да, правда, Марта – как она поживает?
Б е р н и к. Она… когда она не занята школой, то опекает своих увечных.
Ю х а н. Значит, Марта взяла ее под крыло.
Б е р н и к. Да, ты ведь знаешь, у Марты страсть всех просвещать да воспитывать. Она за тем и в школу пошла работать. Тоже была глупость огромная.
Ю х а н. Марта выглядела вчера очень усталой. Боюсь, все это ей не по здоровью.
Б е р н и к. Как раз здоровья ей хватит, чтобы вечно заниматься всем этим, но меня она ставит в неловкое положение. Выглядит так, будто я, родной брат, не хочу ее содержать.
Ю х а н. Содержать? Я думал, у нее достаточно собственных средств…
Б е р н и к. Ни гроша. Ты, верно, помнишь, что к твоему отъезду дела у матери шли уже совсем скверно. Какое-то время она еще удерживала фирму на плаву с моей помощью, но не мог же я вечно просто ссужать ее деньгами. Я стал компаньоном, но толку все равно было мало. В конце концов мне пришлось выкупить фирму, мы с матерью стали рассчитываться, и тут оказалось, что ей не причитается больше ничего. А вслед за тем она умерла, и Марта осталась ни с чем.
Ю х а н. Бедная Марта!
Б е р н и к. Бедная? Почему? Ты ведь не думаешь, что я позволю ей терпеть в чем-то нужду. Нет, я дерзну назвать себя хорошим братом. Разумеется, она живет с нами, питается, а на свое учительское жалованье может одеваться – что еще надо одинокой женщине?
Ю х а н. Мы в Америке не так рассуждаем.
Б е р н и к. Еще бы, в Америке уже всех разагитировали. Но в нашем маленьком мире, пока не тронутом, слава Богу, нравственной порчей, женщины довольствуются достойной, но скромной ролью. Тем более, что Марта сама виновата – давно могла обзавестись кормильцем, стоило ей захотеть.
Ю х а н. Ты имеешь в виду, она могла бы выйти замуж?
Б е р н и к. Да, могла бы составить выгодную партию, у нее было несколько удачных предложений, как ни странно: бесприданница, уже не молодая, заурядная.
Ю х а н. Заурядная?
Б е р н и к. Нет, я не ставлю ей это в упрек. И не желаю иной доли. Сам понимаешь, в большом доме, как наш, всегда хорошо иметь на подхвате такого простого скромного человека.
Ю х а н. Но она сама?..
Б е р н и к. Она? А что с ней? У нее, естественно, много интересов, у нее есть я, и Бетти, и Улаф. Люди не должны думать только о себе, особенно женщины. Каждый на своем месте служит опорой обществу, кто большому, кто малому, печется о его благе. Я, по крайней мере, живу так. (Кивает в сторону поверенного Крапа, входящего справа.) Вот тебе живое доказательство. Ты думаешь, я занят своими делами? Ни боже мой. (Скороговоркой Крапу.) Ну что?
К р а п (тихо, показывая стопку бумаг) . Все купчие в порядке.
Б е р н и к. Отлично! Прекрасно! Шурин, прости, меня зовут дела. (Тихо, пожимая ему руку.) Спасибо, Юхан, спасибо. И если я чем-то могу быть тебе полезен, ты только скажи… сам понимаешь. Господин Крап, идите сюда.
Уходят в кабинет консула.
Ю х а н (некоторое время смотрит Бернику вслед) . Хм…
Собирается спуститься в сад, но в это время справа входит М а р т а с маленькой корзинкой на руке.
Ю х а н. О, Марта!
М а р т а. Ой, Юхан, это ты?
Ю х а н. В такую рань ты уже в делах?
М а р т а. Да. Погоди, сейчас все придут. (Собирается уйти в дверь налево.)
Ю х а н. Послушай, Марта, ты всегда так спешишь?
М а р т а. Я?
Ю х а н. Вчера ты молчала, и я даже словом с тобой не перемолвился, а сегодня…
М а р т а. Да, но…
Ю х а н. Раньше мы вечно были вместе, товарищи по играм с самого детства.
М а р т а. Ах, Юхан, когда это было?
Ю х а н. Да ровно пятнадцать лет назад, не больше и не меньше. Господи! На твой взгляд, я так сильно изменился, да?
М а р т а. Ты? Да, и ты тоже, еще бы…
Ю х а н. Ты что имеешь в виду?
М а р т а. Нет, ничего.
Ю х а н. Ты как будто бы не очень мне рада.
М а р т а. Я очень долго ждала, Юхан, слишком долго.
Ю х а н. Ждала? Ждала, что я приеду?
М а р т а. Да.
Ю х а н. А для чего мне было приезжать, по-твоему?
М а р т а. Чтобы искупить свое преступление.
Ю х а н. Мое?
М а р т а. Ты забыл, что по твоей вине женщина умерла в нищете и позоре? Забыл, какое горькое детство досталось из-за тебя ребенку?
Ю х а н. И это я должен выслушивать от тебя? Марта, неужели твой брат не…
М а р т а. Что?
Ю х а н. Неужели он не… так, ладно… неужели он не нашел для меня никакого оправдания?
М а р т а. Ах, Юхан, ты же знаешь, как строг Карстен по части морали.
Ю х а н. Угу… понятно, понятно, узнаю строгую мораль моего старинного дружка Карстена. Вот ведь!.. Н-да… Ну и ну… Я только что говорил с ним. По-моему, он очень изменился.
М а р т а. Как ты можешь такое говорить? Карстен всегда был превосходным человеком.
Ю х а н. Я ничего такого не имел в виду, но не будем об этом, ладно. Теперь понятно, в каком свете ты меня видела. И ждала возвращения блудного сына, конечно же.
М а р т а. Послушай, Юхан, давай объясню, в каком свете я видела тебя. (Показывает в сторону сада.) Видишь девушку, которая играет с Улафом? Это Дина. А помнишь сбивчивое письмо, которое ты написал мне, уезжая? Что я должна в тебя верить. И я верила в тебя. То ужасное, о чем пошли слухи после твоего бегства, ты наверняка совершил в помрачении, не думая…
Ю х а н. Что ты имеешь в виду?
М а р т а. Не надо, ты прекрасно меня понимаешь. Ни слова больше об этом. Итак, ты уезжаешь, чтобы начать все сначала, с чистого листа. А я остаюсь здесь твоей наместницей, Юхан. Все обязательства, которых ты не помнил или, во всяком случае, не исполнял, я, твоя подруга детства, взяла на себя. Говорю это только с одной целью – чтобы ты не корил себя еще и за неисполненные долги. Я заменила мать пострадавшему ребенку, старалась воспитать ее как можно лучше…
Ю х а н. И положила на это свою жизнь…
М а р т а. Не напрасно. Но ты приехал слишком поздно.
Ю х а н. Марта, если бы я мог рассказать тебе!.. Но позволь мне хотя бы поблагодарить тебя за верность и дружбу.
М а р т а (с невеселой улыбкой) . Хм. Вот мы и объяснились, Юхан. Тише, кто-то идет. Прощай, я не могу…
Уходит в заднюю левую дверь. С террасы входят Л о н а и г о с п о ж а Б е р н и к.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Боже мой, Лона, что у тебя за идеи!
Л о н а. Оставь меня, я сказала. Я хочу и должна с ним поговорить.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Ты хочешь нас оскандалить? Ах, Юхан, ты еще здесь?
Л о н а. Марш, марш на улицу, мальчик, не кисни в затхлой комнате. Ступай в сад и поговори с Диной.
Ю х а н. Да, я сам об этом думал.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Но…
Л о н а. Послушай, Юхан, а ты хорошо присмотрелся к Дине?
Ю х а н. По-моему, да.
Л о н а. Рассмотрел? А глаз на нее положил? Парень, она создана для тебя!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Лона!
Ю х а н. Для меня?