Подгорный. Что ты, дедушка, как с жёлтыми, красными батогами ходят?
Странник. Верно говорю. Был я в одной обители. Вхожу в церковь. Свечу поставил. Иду назад к двери-то, а они и стоят… Да… Два нищих, у одного батог жёлтый, а у другого красный – так я и обмер, родненькие… Да…
Подгорный смеётся. Лидия Валерьяновна тоже не может удержаться от улыбки.
Подгорный. Ну, дедушка, жёлтые батоги – ещё небольшая беда.
Странник. Небольшая. Оно всё небольшая. А только, что к тому идёт – остальные времена близятся…
Подгорный. Дедушка. Ведь это тогда и жизнь менять не стоит. Всё равно – скоро всё кончится.
Странник. Тут-то и надо себя блюсти. Время такое. Решающее время. Всякая скорбь начнётся. Господь милостив. Ему видней. Так, по человечеству, говорим. А ему видней… Ну, вот и спасибо. (Перевёртывает чашку вверх дном.) И отогрелся. А теперь идти надо. (Встаёт.)
Подгорный. Уж идёшь, дедушка? Да куда ты? Ночь на дворе.
Странник. Дело есть.
Подгорный и Лидия Валерьяновна встают.
Подгорный. Вот какой ты. Точно птица перелётная: не успел присесть – и снова подымаешься.
Странник. Птица, родной, птица и есть. (Надевает котомку.) Да, забыл. Я ведь тебе гостя в кухню принёс.
Подгорный. Гостя?
Странник(улыбаясь). Котёнка. Подхожу к двери, а котёночек мяучит. Зазяб, мокрый: от дому отбился, верно. Я и принёс его в кухню. Ты уж не гони его.
Подгорный(смеясь). Ну, что ж, пусть живёт. У нас всё равно дом – точно ковчег завета.
Странник. Тварь тоже пожалеть надо. У меня, молодым когда был, ребятки были. Померли теперь – царство небесное. Страсть котят любили. Кошечка жила у нас, Марьей Ивановной звали, как принесёт, бывало, котяток – ребятки радуются: у Марьи Ивановны, говорят, Мариванчики родились. Право. (Тихо смеётся.) Как увижу котёночка, так и вспомню… Ну, спаси Христос. (Низко кланяется и прощается за руку.)
Подгорный. Так до завтра?
Странник. Приду, приду, родной. Ночевать приду. (Прощается с Лидией Валерьяновной.) Прощай, голубушка, дай тебе Бог деток хороших…
Лидия Валерьяновна. Спасибо, дедушка. (С чувством.) За всё спасибо.
Странник. Простите, Христа ради.
Странник медленно спускается с лестницы. Подгорный и Лидия Валерьяновна смотрят ему вслед. Пауза.
Лидия Валерьяновна. Какой удивительный.
Подгорный. Верно. Как я рад, что вы это почувствовали. Когда я смотрю на него, мне кажется, что я вижу перед собой воплощение души народной. И хорошо делается. И грустно. Точно при воспоминании о какой-то любимой вещи, которую потерял навсегда…
Да, вот если бы всё забыть, чему меня учили, о чём думал, чем жил, и "отдаться Богу" и стать вот таким простым, тихим, цельным… Поверить бы в "остальные времена", в "жёлтые батоги", во что-нибудь, во что-нибудь. Только бы поверить, по-настоящему, без колебаний, без вопросов, без надрыва. Только бы поверить. Лидия Валерьяновна, разве это невозможно?
Лидия Валерьяновна(тихо). Не знаю… Может быть… Я хочу ещё раз видеть дедушку. Хорошо?
Подгорный. Конечно. Приходите сюда завтра, после собрания.
Лидия Валерьяновна. Ну, а теперь и мне пора. Иван Трофимович беспокоиться будет. Прощайте.
Подгорный. Прощайте. Знаете, когда уходил дедушка, я подумал: а что, если взять да уйти вместе с ним!
Лидия Валерьяновна(взволнованно). Уйти… Разве это возможно?
Подгорный. Почему же?
Лидия Валерьяновна(не находя, что сказать). Но… бросить дело… И потом, разве вам не жалко друзей?
Подгорный. Нет.
Лидия Валерьяновна Никого?
Подгорный. Никого. С женой мои отношения вам известны. Товарищи?.. Но ведь, по совести говоря, в душе мы все друг другу чужие. Вот вас будет жалко. Привык я к вам.
Лидия Валерьяновна(грустно). И за то спасибо. Ну, прощайте.
Подгорный. Да не уходите вы такая грустная. Улыбнитесь хоть на прощание.
Лидия Валерьяновна. Нет, я не грустная. Это так. Прощайте. (Уходит.)
Длинная пауза. Подгорный стоит посреди комнаты.
Подгорный. Дедушка говорит, первого голоса надо слушать… Помолись и спроси, как быть в затруднении, – скажется… Помолись… Как…
Действие четвёртое
Картина первая
Комната первого действия. Посреди комнаты поставлен большой стол. На нём бумага, карандаши, свечи: видно приготовление к заседанию. Татьяна Павловна, с раскрытой книгой в руках, приносит графин, ставит его на стол и уходит. Сцена некоторое время пуста. Из левой двери выходят Вассо и Подгорный.
Вассо. Я хочу переговорить с вами об одном дэлэ.
Подгорный. Готов, милейший Таракан, всегда готов.
Вассо(мрачно). Дэло серьёзное.
Подгорный. Батюшки мои, и у вас серьёзное дело!
Вассо. Финансовое дэло.
Подгорный. Да говорите уж, ну.
Вассо. На Кавказ хочу ехать, с матерью повидаться. Дайте, Андрей Евгеньевич, сорок рублей взаймы.
Подгорный. С удовольствием, с удовольствием. Только как же это вы поедете: разве вам разрешили?
Вассо. На одни сутки можьно: приехал и уехал.
Подгорный. Охота ехать на одни сутки!
Вассо. Дольжен ехать.
Подгорный. Соскучились, что ли?
Вассо. Нэт… Соскучилься – потерпеть можьно. Дэлэ чести: с матерью пять лэт нэ видалься. Спрашиваю сэбя: если она помрет, нэ даждавшись мэня, кто я буду? Послэдний прохвост буду… Приеду, повидаюсь – а там пускай себэ умирает…
Подгорный(смеётся). Правильно, Таракан… А деньги вот. (Достаёт и даёт деньги.)
Вассо. Очень благдарен. Спрятать надо: чтобы соблязна не билэ. (Уходит.)
Татьяна Павловна приносит стаканы.
Подгорный(обходит вокруг стола). Боже, как торжественно!
Татьяна Павловна. Никакой торжественности, простой порядок.
Подгорный. Давно это ты стала заниматься порядком?
Татьяна Павловна. С тех пор, как ты стал проповедовать принципы домостроя.
Подгорный. Прокопенко бы сказал: мило.
Татьяна Павловна(уходит. В дверях). Я советую тебе посерьёзнее подготовиться к сегодняшнему заседанию.
Подгорный. То есть? Нечто вроде реферата? С цитатами, сносками, материалами…
Татьяна Павловна. Не остроумно. (Уходит.)
Пауза. Подгорный продолжает ходить по комнате. Входит Лидия Валерьяновна.
Подгорный. А! Вы всегда вовремя, дружище: в ожидании сегодняшних прений я нервничаю и без толку хожу из угла в угол.
Лидия Валерьяновна. Я нарочно пришла пораньше. Мне надо повидаться с вами, Андрей Евгеньевич… наедине.
Подгорный(улыбаясь). Опять дела.
Лидия Валерьяновна. Надоели.
Подгорный. Нет, шучу. Так в чём же дело, Лидия Валерьяновна? (Садится.)
Лидия Валерьяновна. Может быть, здесь помешают? Лучше бы к вам пойти!
Подгорный. Нельзя. Я выселен. Там Николай Борисович "подготовляется" к заседанию на моём диване: сегодня уж я не протестую.
Лидия Валерьяновна. Ну да всё равно… Только вы не очень сердитесь, Андрей Евгеньевич.
Подгорный. Выдумаете!
Лидия Валерьяновна. Нет, право. Ведь вы совершенно не ожидаете, о чём я хочу сказать.
Подгорный. О чём бы ни было.
Лидия Валерьяновна. И потом, вам сейчас не до того: у вас своё большое дело. Но право же, так надо. Может быть, сегодня именно и надо сказать.
Подгорный. Будьте уверены, Лидия Валерьяновна, что ко всякому вашему делу я всегда сумею отнестись серьёзно.
Лидия Валерьяновна. Я и вчера, собственно, приходила затем, чтобы сказать… да так, не пришлось… Ну, так вот, Андрей Евгеньевич, я должна сказать… что люблю вас… постойте, постойте… я вам всё скажу… Вы меня не любите – я знаю. Спросите: зачем тогда говорю? Мне покою мысль не даёт, что я вас обманываю. Вы дружны со мною, а я потихоньку люблю. Лучше уж, чтобы вы знали о моём несчастье… Пусть уж по правде будет… Сегодня я особенно не хочу… чтобы между нами стояла ложь…
Подгорный. Лидия Валерьяновна… милая, вы ошиблись… Право, ошиблись… этого не может быть…
Лидия Валерьяновна. Я тоже долго думала, что ошиблась. Да нет …
Подгорный. Вы мне близки. Очень близки. Вы мне всех дороже здесь. Это я правду говорю. И если мне больно от ваших слов, то потому только, что я вижу, что вас это мучает. Это вам никакого не даст счастья…
Лидия Валерьяновна. Обо мне не думайте. Мне хорошо около вас. И если моё чувство вас не оскорбляет – больше ничего и не надо. Я так и буду жить около вас.
Подгорный. Бедная вы. Около меня не согреетесь. Сам-то я никудышный. Сам, того и гляди, улечу на край света…
Лидия Валерьяновна. Когда ещё улетите… Вот смотрю я на вас, и так хочется мне сесть к вам совсем близко… Можно?.. Только на одну минуточку…
Подгорный. Ну конечно.
Лидия Валерьяновна(берёт скамеечку и садится около его ног). Вот так… Знаете, за что я вас люблю? За то и люблю, что вы такой слабенький, беспомощный, как былинка. Жалко-жалко вас станет иной раз… до слёз… Взяла бы душу свою, жизнь свою и всё бы отдала вам… только бы вам-то было хоть капельку жить лучше… Тоску вашу люблю… Всё-то вы ищете, ищете… Такой хрупкий, одинокий… А кругом вас шум, крик, толкотня… ваше одиночество люблю… Вашу башню… Вашу милую маленькую комнату наверху… И хорошо… и плакать хочется. (Закрывает лицо руками.)
Подгорный. Милая, хорошая вы моя… Полно же, полно… Ну, не падайте духом… Всё обойдётся, как-нибудь…
Лидия Валерьяновна. Нет-нет… Ничего. Это так. Всё хорошо будет. Вы знаете и не гоните. Чего же мне больше надо… Можно на прощание поцеловать вас?
Подгорный. Можно… (Молча берёт её за плечи и целует.)
В это время в дверях прихожей показывается Иван Трофимович. Он видит целующихся, поражённый отступает, хочет идти назад, но потом быстро проходит в правую дверь. Лидия Валерьяновна резко, с испугом отстраняется от Подгорного.
Подгорный. Что вы?
Лидия Валерьяновна. Иван Трофимович!
Подгорный(оборачиваясь). Да нет же – вам показалось.
Лидия Валерьяновна(волнуясь). Нет-нет… он прошёл в столовую.
Подгорный. Ну, значит, нас не заметили: иначе он не прошёл бы так…
Лидия Валерьяновна. Всё равно. Если бы и видел. Я и ему скажу: пусть и он знает. И если хочет – гонит из дому…
Подгорный. Да успокойтесь вы. Правда же, никого не было.
Лидия Валерьяновна. Который час?
Подгорный(смотрит на часы). Семь.
Лидия Валерьяновна. Скоро начнут собираться.
Подгорный. Не люблю я этих предварительных разговоров. Пойду наверх. Надеюсь, "Бранд" уже выспался. Когда всё будет готово, позовите меня.
Лидия Валерьяновна. Хорошо.
Подгорный(подаёт ей руку). Так – друзья?
Лидия Валерьяновна. Друзья.
Подгорный уходит. Лидия Валерьяновна после недолгой паузы садится за рояль и играет.
Пружанская(врывается из передней). Ах, душечка, да разве можно в вашем возрасте играть такие меланхолические вещи! Ха, ха, ха… Я прямо из заседания… В женском клубе чайная комиссия… Все говорят: "Куда вы, куда вы, Любовь Романовна". Я говорю: "Не могу, не могу. Народ прежде всего". А у меня сегодня заседание, посвящённое народу. Но что за прелестная вещица Андрея Евгеньевича в последнем номере! Не правда ли? Говорят, он стал обскурантом и написал что-то консервативное. Я не верю, не верю, не верю! И пока не вложу пальцы свои, не поверю… Что же вы не играете, душечка, – сыграйте что-нибудь бравурное… Свободную русскую песню… Ну сыграйте же. А члены редакционной комиссии уже собираются?
Лидия Валерьяновна. Кажется, нет ещё.
Пружанская(садится). Ох, и устала я. Ни минуты покоя. Вчера, на заседании Лиги равноправия женщин, председательница говорит: "Любовь Романовна, на вас лица нет. Вы должны пожалеть себя". Я говорю: "Общественное дело прежде всего. Если мы будем жалеть себя – женщина никогда не добьётся своих прав". Не правда ли? Сегодня утром, в отделении Общества свободного воспитания, я чуть не подралась с секретарём Грациановым. Я говорю: "Вы смотрите на женщину чувственными глазами". А он говорит: "Как же прикажете смотреть иначе?" Вы представьте себе… Я говорю: "Душа, ум, сердце выше тела". Ну, он говорит, это зависит от того, какое тело… Ха, ха, ха. Возмутительно! Я говорю: "Это гадость". Никакой, говорит, гадости нет. Представьте, говорит, себе, что вы голодны и перед вами поджаренная курочка. И вдруг, вместо того, чтобы поскорей её есть, вы начнёте задаваться философским вопросом, есть ли душа у курицы… Ха, ха, ха… Понимаете… Я говорю: "Вы пошляк. Вы прямо пошляк". Не правда ли? Насилу нас разняли.
Входит Татьяна Павловна с кипой бумаг.
Ах, душечка, Татьяна Павловна, я вас жажду видеть, прямо жажду… Вы мне всё должны объяснить. Говорят, Андрей Евгеньевич написал нечто консервативное. Я не верю, я положительно не верю. Я должна вложить пальцы… Это ужас, это прямо ужас!
Татьяна Павловна(подаёт ей статью). Прочтите.
Пружанская. Сегодня решается моя судьба. В этой статье моя судьба. На заседании Общества нуждающихся официантов председательница говорит мне: "Вы нервны, вы сегодня страшно нервны". Я говорю: "Сегодня решается моя судьба". Но почему, душечка, вы не были на заседании?
Татьяна Павловна. Некогда.
Пружанская. Вам всегда некогда – потому, что вы ушли в кабинетную работу. Так нельзя. Кабинетная работа в нашу эпоху – преступление. Нужна живая общественная работа. Нам нужны люди, люди и люди.
Татьяна Павловна. Общественное дело требует подготовки, и я готовлюсь – таков мой принцип.
Пружанская. Татьяна Павловна, вы не правы. Заклинаю вас, но вы не правы. Я вчера говорю председательнице женского клуба: "Татьяна Павловна могла бы стать вождём женского движения, но она ушла в кабинетную работу". Это ужасно. И то и другое должно идти параллельно. Это аксиома.
Татьяна Павловна. Я с вами принципиально не согласна.
Входят доктор и Лазарев. Здороваются.
Пружанская(со статьёй в руках). Я вас жажду, Доктор. У меня что-то с сердцем.
Доктор. Влюблены.
Пружанская. Ха, ха, ха. Вечные шутки. Нет, что-то серьёзное – такое впечатление, как будто кто-то хватает рукой и держит, держит, держит…
Доктор. Вы вдова?
Пружанская. Ну да, что за вопрос.
Доктор. Вам необходимо выйти замуж.
Пружанская(ударяет его статьёй по руке). Противный. Я на вас рассержусь.
Доктор. Сердитесь на науку.
Лазарев(указывает на статью). Это что у вас, Любовь Романовна?
Пружанская. Статья Андрея Евгеньевича. Я ещё не верю – и хочу вложить пальцы… Это необходимо… Довольно, довольно, довольно. Я уединяюсь. Я хочу углубиться. (Усаживается и читает статью.)
Доктор. Как вы относитесь к статье Андрея Евгеньевича?
Татьяна Павловна. Возмущена.
Лазарев. А чем её объясняете?
Татьяна Павловна. Блажь.
Доктор. Всю эту историю раздули. Романтики, романтики, неисправимые романтики. Из простого недоразумения сделали событие.
Лазарев. Я не совсем понимаю, что мы будем обсуждать сегодня. Ведь убеждения Андрея Евгеньевича, несомненно, – дело его совести.