- Вы, верно, думаете: а что же ты–то - тоже ведь из той же породы? Да, из той и этого не скрываю. Я и сам из той сволочной семейки директоров предприятий, которые быстренько разобрались в обстановке и помогли евреям разрушить, а затем и растащить свои предприятия. Россию обрушили не одни только евреи, как склонны думать некоторые, и даже из здешних журналистов. Слишком много чести они приписывают этому племени. Евреи заползли наверх и оттуда дали сигналы, всего лишь сигналы. Помните, Горбачев, взобравшийся на кремлевскую вышку, крикнул: "Партия за власть не держится!" А ведь это была команда сдавать власть демократам. Или Ельцин в пьяном угаре прохрипел: "Берите суверенитета, сколько сможете!" А это сигнал на развал Империи. А ведь ни Горбачев, ни Ельцин не евреи. Они лишь сидели в кармане мирового еврейства. И великая рать предателей, сидевших в обкомах, райкомах партии, и весь директорский корпус, и генералитет… Не евреи они, нет, - они шабес–гои, прыгающие на нитке молодцов–евреев. Каждому из них показали жирный кусочек в несколько миллионов зелененьких, - вот как мне, - они и толкнули под откос свои заводы и тем самым растворили двери для товаров иностранных. Людям Запада дали работу, своих же выбросили на улицу. Сразу, в одно мгновение, народ стал нищим и голодным. Предательство это, Нина Ивановна! Свершилось на российской земле великое предательство. И нет нам прощения, и нет наказания, которое мы заслужили. Юриспруденция всего мира не знает размеров такого преступления, не знает она и меры наказания. Всех нас в топку бы паровоза бросить, как некогда бросили Сергея Лазо. Мы ведь тоже пламенные революционеры, которые под корень губят свое Отечество. Что же до евреев, они - вирус, поразивший Россию в двадцатом столетии. Заболела русская интеллигенция, а уж за ней и весь народ. Избегни мы нашествия в начале века евреев, нас бы, русских, в конце столетия был бы миллиард, а не сто пятьдесят миллионов, как теперь. Можно вообразить, каким бы могучим стало государство российское! Ну, да ладно: надоел я вам со своим скулежом, - в другой раз расскажу, как я мыслю соскоблить с себя мое собственное преступление. Вон там, за рощицей молодых голоногих эвкалиптов, открывается темно–красный корпус, это мой завод авторучек. Показать его вам хочу, а заодно и угощу вас местным бразильским кофе в моем кабинете. Не возражаете?..
Шли они по цехам, и Нина Ивановна, и Саша ничего тут не понимали. Обе они никогда не бывали на заводах, не могли сравнивать, а без сравнений и не могло у них составиться понятия обо всем, что они увидели. Одно бросалось в глаза: порядок во всем, чистота и множество сверкающих никелем деталей и частей. Станочки были игрушечные, располагались на железных столах, и за ними сидели мужчины и женщины в белых халатах и голубых фирменных шапочках. Они поворачивались к Бутенко и затем снова склонялись над станками. К одному из них подвел гостей хозяин, стал объяснять:
- Это прокатный стан для изготовления корпусов ручек; сооружение уникальное и выпускается всего лишь на нескольких заводах мира. Лучший стан изготовлялся в нашей стране - на Старокраматорском заводе, который теперь стоит из–за отсутствия у него заказов. Раньше стан такой был на моем заводе, но демократы быстренько его демонтировали и за смехотворно малую сумму отправили сюда, на край земли. Я бы тут ничего не сделал, если бы Сапфир и Шахт не дали мне в кредит пятнадцать миллионов долларов.
Рассказ свой Николай заканчивал уже в кабинете - небольшой комнате со встроенной электроникой для связи со всем миром и для руководства производством. Две секретарши, молодые светло–шоколадные девушки, накрыли стол, и Николай пригласил гостей выпить по чашечке кофе.
- Скажу вам по совести: все тут устраивалось без меня и за моей спиной. Мне подносили бумаги, и я их подписывал, - и так все обставлялось, что не подписать я не мог. Мне говорили: "Все решено в Москве, в министерстве и в промышленном отделе городской мэрии", где уже воцарился страшный человек по имени Субчик. Я звонил в министерство, протестовал, шумел, но мне говорили одно и то же: производство наших ручек стоит государству двадцать пять миллионов долларов в год, а мы закупим это же количество ручек за десять миллионов, и они будут лучше наших. К тому времени артист Высоцкий обронил такую фразу: американская ручка "паркер" стоит хорошего автомобиля.
Я огляделся, все хорошенько взвесил и - сдался. За моей спиной стояла милая женушка Соня, и я видел, как миллиарды наших рублей и уникальное оборудование фабрик и заводов перетекают в карманы ее соплеменников и уплывают за границу. Мой друг, директор питерского завода, перед которым на коленях стояла вся Европа, сопротивлялся. И однажды вечером, когда вся его семья и он сам собрались у телевизора, у них в квартире взорвался мощный заряд тротила, и всю его квартиру, и весь подъезд дома разнесло в клочья. Я понял: это война. Власть в Питере да и во всей стране захватили "агенты влияния", находящиеся на службе у Америки, борьба с ними должна вестись иными средствами. Я затаился, прикинулся лояльным ко всем родственникам и друзьям своей супруги, а среди них были Шахт и Сапфир, ставший в одночасье миллиардером. Ну, а моя Сонюшка - его родная сестра. Вот в чем штука. Вот и вся тайна моей новой жизни. Но если вы решите, что я сдался и стал предателем своей Родины, вы ошибетесь. Не лишайте меня своего общества, и вы узнаете, как я здесь, по соседству с Антарктидой, налаживаю фронт сопротивления, и скоро мир узнает о моих первых победах.
Бутенко пообещал не занимать дольше своей болтовней прелестных собеседниц и пригласил поехать с ним по окрестностям города, посмотреть природу здешних мест. Потом они отправились в портовый ресторан, где он еще с утра заказал обед - на этот раз из кухни интернациональной. В общем зале было много моряков из разных частей света, стоял шум и клубилось облако табачного дыма, но гости из России прошли в отведенный для них маленький зал, где по просьбе известного тут фабриканта Никос - Лая им накрыли стол.
Был уже вечер, когда Бутенко подвез женщин к гостинице, простился с ними и поехал домой. И с этого момента начались события, которых он не ожидал, но которые решительным образом ворвались в его жизнь и повернули ее в сторону так желательных для него перемен. Его шансы многократно умножились, он в один миг обрел силу титана из древнегреческой мифологии. И вот как это случилось.
Жену он застал в слезах, она билась в истерике. Подходя к ней, подумал: ревность к Нине Ивановне окончательно ее сломила. И проникся жалостью к супруге, обнял ее за голову, проговорил:
- Успокойся, родная. У тебя нет никаких оснований меня подозревать.
- О чем ты говоришь! - вскричала Соня. - О чем?.. Мой брат умер. Мой единственный, горячо любимый Сеня. Он умер вчера вечером, и никогда уж больше к нам не придет, я его не увижу…
Содрогаясь в рыданиях, она тянула к себе Николая, обнимала за талию, прижималась к нему щекой.
- Ты один у меня остался, один - и больше никого на свете, не единой родной души. О, если бы ты знал, как я одинока, как я страдаю и боюсь, боюсь, что ты меня бросишь!
Николая эта весть оставила равнодушным, ну кто ему этот Сеня?.. Брат жены, единственный ее родственник - скрытый, озлобленный на весь свет сионист, который никому и никогда не смотрел в глаза, и он, Николай, в сущности, не знает, какого они цвета, его глаза, и чем он занимался, этот чужой и чуждый ему человек. И только после крушения российской империи, и после того, как рыжий, вертлявый и глуповатый на вид мужичонка со странной фамилией Чубайс был назначен распоряжаться всеми богатствами России и Соня с радостью сообщила мужу, что ее братец стал миллиардером, Николай задумался: а что он такое, этот его шурин Сеня, и почему так вдруг стал обладателем такой колоссальной суммы денег?..
У Сони спросил:
- Миллиардер?.. Как это - миллиардер?..
- А так! - радостно восклицала Соня. - У него на счетах в банках - миллиард! Целый миллиард и даже больше. И не наших деревянных рублей, а зелененьких, то есть американских долларов.
- На счетах?.. А в каких банках?
- Ах ты непонятливый! Разумеется, в иностранных. Не в наших же банках он будет хранить деньги!
- Но деньги должны работать на свое государство. Как же так - сумму такую перевести в другие страны. Да это же… экономическая диверсия!
- Ну, пошел, поехал! Воспитала тебя советская школа. Деньги нужно хранить в надежных банках - там, где течет на них хороший процент. Такие простые вещи, а ты не понимаешь.
Николай еще спрашивал:
- Но откуда?.. С каких таких шишов ему свалились этакие деньги?
Соня проговорилась:
- А флот пассажирский и торговый - все суда, приписанные к Балтийскому пароходству… Он их вначале купил, а потом продал. Вот эта разница от покупки и продажи - и есть тот самый миллиард, который попал в карман Сени.
Николай от неожиданности присел на диван и долго смотрел на жену ничего не понимающими глазами. Помнится, еще задал ей вопрос:
- Но откуда он взял деньги, чтобы купить весь флот?
- Странный ты, Николя, - она его иногда так называла. - По новым законам человек имеет право взять кредит в банке, а потом… Потом он может и не расплачиваться. Объявит себя банкротом, и деньги с него спишут.
Любовно и по–матерински похлопав Николая теплой ладонью по щеке, доверительно сообщила:
- Не каждому, конечно, такая лафа, но Сеня… О, наш Сеня! Ты еще не знаешь, какой он умный. Он теперь весь карельский лес прибирает к рукам. Недаром же он большую часть времени проводит в Москве. Там министерства, администрация президента - и всюду наш Сеня свой человек. Вот посмотришь, пройдет еще два–три дня и он привезет документы на весь карельский лес.
- Но что это за документы? Каким образом он станет еще и хозяином карельского леса?
Незадачливый директор завода авторучек пытался уяснить тайные пружины развала и распродажи государства российского.
И Соня ему объясняла:
- Он станет посредником. Укажет леспромхозам, куда и на каких условиях они должны продавать свой лес. А посредникам - восемнадцать процентов от всей суммы продажи. Представляешь, какие денежки поплывут в карман нашего Сени?..
Голос ее музыкально вибрировал от радостного возбуждения, глаза горели, как у кошки ночью во время гуляний.
И вот - Сеня умер. Соня в трансе. Ее тело сотрясается в рыданиях.
- Не покидай меня, Николя. Я одна, я теперь одна во всем свете.
- Успокойся. Люди рождаются и умирают. И мы по- мрем - каждый в свое время. Надо же уметь спокойно принимать удары судьбы.
И еще ей говорил:
- Мы были вместе и будем всегда… вместе. К чему твои тревоги?
И гладил ее черные волосы, спадавшие на лоб кокетливыми завитушками.
- Коленька, налей снотворного, да побольше. Я должна хорошо поспать, иначе мне не выбраться из этого ужасного состояния.
И она вновь запричитала:
- Сенечка, мой братец, он никогда ко мне не придет. Ой–ей–ей!..
Служанка наливала ей валерьянку и еще какие–то капли. Соня считала и с раздражением сказала:
- Мало, мало, дайте я сама налью.
И наливала, и пила, и закусывала разными сладостями. Перед ней на антикварном столике стояла ваза с конфетами и шоколадом, и плитками какой–то фруктовой пастилы - продукция петербургских кондитерских фабрик; она любила, особенно конфеты, шоколад и печенья, только питерские и в письмах просила присылать больше и больше. И лекарства выписывала из Петербурга, и всем говорила, что только в России изготовляют все настоящее, вкусное и полезное для здоровья. А крупу овсяную выписывала из Краснодара, муку из твердых пшениц - с полей южноуральских, степей донецких. Масло же сливочное - вологодское, а подсолнечное - полтавское и луганское. И всех уверяла, что так же поступает английская королева, которой вот уже девяносто лет, а она бодрая и даже танцует с послами.
А недавно Соня услышала, что многие английские лорды еще с давних времен, по традиции дедов и отцов, пользуются деревянными ложками. И будто ложки эти изготовляются на Волге семеновскими ложкарями, и нет двух ложек одинаковых, а каждая есть произведение искусного мастера, да и мастер этот всякую ложку вырезает на особицу, вкладывая в нее душу и сердце. И как только Соня это услышала, сразу же заказала сто ложек и теперь одаривает ими своих лучших друзей. При этом говорит:
- Пользуясь этой ложкой, вы вбираете в себя духовную ауру и силу семеновских ложкарей. Они будто бы живут долго, и каждый из них физически сильнее медведя.
После таких слов евреи, заполучив в подарок ложку, проникаются верой, что век их далеко протянется за столетие. И уж как они благодарны Сонечке - сказать нельзя.
На этот раз снотворное подействовало очень быстро. Служанки катили ее в спальню, а она уже засыпала. И как только за ней закрылась дверь, служанки подошли к хозяину:
- Отпустите нас погулять.
- Да–да, конечно. Я думаю, Соня будет спать до утра. Вы можете сходить и домой.
И Николай прошел к себе. И он еще ничего не знал о своем новом положении, ни о чем не думал, когда ему позвонил юрист - тот самый, который жил в одном из богатых особняков в квартале новых русских; об этом особняке говорили: "Дом юриста". Бутенко слышал, что юрист этот обслуживает фирму Сапфира, но никогда его не видел. И Сапфир, приезжая, не приглашал его в дом сестры.
- Вы Бутенко Николай Амвросьевич?.. Тот самый… Ну, муж его сестры Сони?
- Да, он самый… муж его сестры Сони.
- А скажите мне сразу: ваш брак оформлен официально и у вас есть документы?
- Что за дурацкий вопрос! Я ее муж и наш брак оформлен в Выборгском районном загсе Ленинграда.
- Вот это то, что я и хотел знать. И буду откровенен: сначала обещайте мне, что никто не узнает о том, что я вам звонил. Это тайна похуже любой военной, - скажем, если о ракетах. Тайна - мой стиль работы, двигатель всякого серьезного дела, которое я веду. А дело у нас с вами будет сверхважным, таким уже важным, что других таких не бывает. Теперь скажите, где мы с вами можем встретиться?
- Приезжайте ко мне. У меня в доме отдельный вход, жена моя спит на своей половине - нас никто не увидит.
- Если это так, то я приеду минут через двадцать.
Он не вошел в дверь, как все люди, а ввалился, как слон или орангутанг: толстый и неуклюжий, он со свистом втягивал воздух и шумно его выдыхал. Страдал одышкой.
- Фу!.. Торопился. У вас мало воздуха.
Потянул галстук и распахнул ворот рубашки. Протянул толстую мягкую руку:
- Юрист Мангуш. Я еще до перестройки был заместителем министра юстиции. Вы меня знаете.
- К сожалению, не имею чести.
- Да знаете. Меня часто показывают по телевидению. Я в Думе… - знаете, конечно.
- В Думе? В российской?.. Да, да - кажется, я вас видел. По телевидению, конечно. Но - вы ко мне? Чем могу быть полезен?
- Вначале выясним…
Шея у него не поворачивалась, да у него и вообще не было шеи, и он всем телом наклонялся то в одну сторону, то в дру- гую - чего–то искал, высматривал.
- Да, выясним: не слышит ли нас кто–нибудь.
- Не беспокойтесь: на моей половине никого нет.
"Тетя - Дядя", как его прозвали думские остряки за мешковатый вид и писклявый голос, нервничал, напрягался, трудно дышал, и лицо краснело от прилива крови.
Бутенко подумал: и как только живет этот человек? У него изнутри такое давление!..
- Это важно, чтобы никто не слышал. Но, может быть, жучки?..
Сучил глазами по сторонам, заглянул даже под стол.
- Никаких жучков! Никто ничего не должен знать. Повторяю: речь пойдет о вещах крайне секретных.
И понизил голос:
- Я имею честь быть главным юристом финансовой империи Сапфира. Империи - я не оговорился. Денежные вклады его и потоки так велики… - Тетя - Дядя снова оглянулся. И продолжал: - Меня зовут Михаил Моисеевич. Зовите Михаилом, даже Мишей - я человек простой, не люблю церемоний. А кроме того, судьбе угодно было вывести вас на меня, а ме- ня - на вас. Тут уж рок, небесные силы… - Он ткнул в потолок толстой рукой: - Они повязали нас, и мы вместе должны хранить тайну потоков - эту страшную тайну…
- Что–то я плохо вас понял. Нельзя ли попроще?
- Попроще? Я был заместителем министра юстиции - еще до перестройки. Я знаю, что это такое - быть попроще. Это значит проявить неосторожность, и тебя хватят по башке. Так хватят - ой–ей–ей! Вы еще не знаете, вы и не можете знать. Вы не работали в министерстве даже рядовым сотрудником. Но я вам доверяю. Я вынужден доверять, потому что повторяю: судьба нас повязала.
Бутенко не перебивал. Набрался терпения, слушал.
- Все так вышло, - продолжал Мангуш. - Ваша супруга - наследница миллиардов. Все вклады, все потоки Сапфира - у нее в кармане. Но у нее кармана нет, в юбках, как известно, кармана не бывает, а если бы у нее и был карман, в него бы я ничего не положил. Потому как, во–первых: она - женщина, а во–вторых - больная. Если отказали ноги - пиши пропало. Это нервы. Центральные нервы, от которых все болезни. Сегодня ноги, а завтра головной сосуд: ч-чик! - и лопнул. И все поехало. Один глаз в одну сторону, другой - в другую. И не закрывается рот. О-о!.. Я знаю. А вы ее муж. Здоровый, молодой, и - муж. Представляете, что это значит?..
Он снова поднял руку кверху, но вдруг замолчал, задумался. С тревогой проговорил:
- Регистрация есть? Могут оспаривать. Нужна регистра- ция - печати, подписи и так далее. Покажите.
Бутенко нехотя поднялся, подошел к письменному столу и вынул брачные документы. Мангуш их долго разглядывал, поднимал бумаги на свет, что–то про себя шептал. Возвращая бумаги, заметил:
- Эт–то очень важно. Мы можем говорить начистоту. Только бы…
Он повернулся в одну сторону, в другую.
- В горле пересохло.
- Я сейчас, - поднялся Бутенко и достал из шкафа вино, коньяк, фрукты и конфеты.
- Сладкое люблю. Одной ногой пребываю в детстве. Так вот, история такова: Софья - наследница, полная, единственная, и права ее никем не могут быть оспорены. Сапфир гол как сокол, - в смысле родственников. У него есть жена и падчерица, но они русские, а к русским по нашим законам не может переходить имущество евреев. И особенно, если это деньги. Деньги ходят по нашему кругу - только по нашему! И это закон святой и железный. Потому в завещании есть одна Соня, только Соня. Но если Соня уже не может ходить, то какая же она Соня?..
Последняя фраза озадачила Бутенко. И откровенно не понравилась. Какое его собачье дело говорить так о наследнице миллиарда? Николай уж готов был вступиться за жену и драться за ее права.
Мангуш продолжал: