- Да ты не торопись отнекиваться, не торопись… Я для начала, для ласковой беседы, сам тебе кой-чего поведаю. Ты послушай, торопиться нам некуда… Вон, темно еще за окошком, и утро не скоро наступит… Ты послушай, послушай… Наказывало начальство вот каким образом поступить - болезного, которого вы сюда привезли, до нужного места доставить, чтобы мозги у него прояснили, сообщить куда надо, а дальше сесть и не высовываться. Да только бабенка вам попалась с норовом - сбила с панталыку. Решила она болезного забрать и властвовать над ним единолично. Вы с товарищем своим посомневались да и согласились в конце концов. Да только беда приключилась - пока ругались да спорили, болезный и пропал. Испарился, аки дым… А начальство своих гонцов сюда пришлет, обязательно пришлет, если они уже не в Никольске, чтобы они, значит, выяснили - как тут у вас плохо все выплясалось. Ох, не погладят вас по головке, не погладят…
Говорил Скорняков неспешно, негромко, будто ворковал, однако от его слов заволновался не только Забелин, но и Гиацинтов, который лихорадочно пытался понять: откуда знает Гордей Гордеевич о болезном, то есть о предсказателе, ведь об этом ему не рассказывали? Так и подмывало спросить - откуда? Но Гиацинтов сдержался, продолжал молчать, с нетерпением ожидая - чем все закончится?
Закончилось же все быстро и просто. Забелин отвернул голову, сплюнул на пол тягучую слюну, закашлялся, прочищая горло, и наконец заговорил:
- Выродок твой подслушал. Значит, специально подослан был. Так?
- Какая тебе разница? - отозвался Скорняков. - Ты рассказывай, рассказывай, заодно и душу облегчишь, может, и покаешься.
- Вы же не попы, чтобы перед вами каяться, - усмехнулся Забелин, - а рассказать - расскажу. Но только при одном условии - дайте мне слово, что живым отсюда выпустите.
- А зачем нам убивать тебя, когда ты все расскажешь? - рассудительно удивился Скорняков. - Нам лишний грех на души не нужен.
- Тебе, может, и не нужен, а вот господину Гиацинтову… У него ко мне давняя претензия, я ему…
- Дуэль! - громко прервал его Гиацинтов. - А там - кому повезет…
- Нет, такое условие мне не подходит, я же знаю, как ты стреляешь! Да и дуэль, Владимир Игнатьевич, - так старо и пошло… Просто дай слово - оставлю в живых. И все. Больше мне ничего не нужно. Я твоему слову поверю. Заодно о Вареньке Нагорной расскажу. Неужели она этого не стоит?
Гиацинтов, испытывая неодолимое желание вцепиться Забелину в глотку и задушить его, продолжал стоять, прислонившись к стене, и ясно понимал: ради Вари он пойдет на все, даже оставит в живых мерзавца. Кивнул головой:
- Хорошо. Согласен. Даю честное слово.
- Тогда слушайте. Только дайте сначала воды глотнуть…
10
…Приземистая и выносливая лошадка сибирской породы испуганно пригнула уши и как будто просела под своим седоком, сбившись с равномерной рыси, когда оглушительно, разом, взорвался ружейный грохот - столь плотный, что больно ударил в барабанные перепонки. Забелин привстал на стременах, оглянулся и увидел поверх низких кустов, как поднялись густые цепи японской пехоты. Когда увидел, подстегнул лошадку, и та, одолев неожиданный испуг, бойко пошла вперед. Осталось позади подножие горного хребта, голое, как колено, осталась позади команда охотников Забайкальского полка, и самое главное - остался ненавистный Гиацинтов, к которому теперь неумолимо приближались японцы.
- Вот и геройствуй, покажи свою прыть! - сквозь зубы бормотал Забелин и продолжал торопить лошадку, стараясь поскорее и как можно дальше отъехать от опасного места. Душа его ликовала. Человек, которому он всегда завидовал до сердечной боли и зубовного скрежета, человек, которого он ненавидел, исчезнет через считаные минуты из этого мира, и он, Константин Забелин, возвысится в собственных глазах, зауважает самого себя, избавится наконец-то от съедающего его чувства неполноценности. Это чувство зародилось в нем еще со времени поступления в университет, разрасталось в последующие годы и захлестнуло без остатка, когда появилась Варвара Нагорная. Ну как же так? Одному дано все, а другому - ничего! Забелин и на войну пошел только из-за этого чувства, надеялся, что станет героем и сможет возвыситься над Гиацинтовым. Но ничего из этих мечтаний не вышло - он сразу же понял, что никакой храбрости у него и в помине нет, что собственную жизнь он никогда не разменяет на славу, даже самую лучезарную.
А вот свести счеты с Гиацинтовым - сможет. И когда выпал, как козырная карта, удобный случай, он его не упустил.
Лошадка послушно продолжала свой бойкий ход, и Забелин теперь уже не оглядывался назад. Он смотрел вперед.
И откуда он мог знать в эту счастливую минуту, что Гиацинтов вырвется из смертельной ловушки и даже сможет добраться до своих?!
А он выжил и добрался.
Когда командир полка назначил служебное расследование, Забелин вспомнил, что в университет он собирался поступать на медицинский факультет и даже почитывал учебники, вспомнил, как интересовали его нервные болезни, и симулировать сумасшествие для него не составило большого труда. Жить захочешь - и сумасшедшим притворишься.
Оказавшись в скорбном доме, он нисколько не отчаялся, надеясь, что в скором времени сможет отсюда выбраться. От скуки и однообразия жизни стал наблюдать за несчастными, которые его окружали, и скоро, удивляясь самому себе, понял, что занятие это весьма интересное. Он начал вступать в разговоры, иногда, сквозь невнятное бормотание, ему удавалось прочитывать причудливые судьбы, и это его искренне забавляло, скрашивая серые дни. Так продолжалось до встречи с Феодосием, который сначала удивил, а затем поразил своим даром. Убедившись в верности его предсказаний, Забелин не раздумывал, он сразу понял, что сулит ему, если Феодосий окажется в его полной, неограниченной власти. И принялся обхаживать необычного обитателя скорбного дома, как несговорчивую невесту, - ни на шаг не отходил. Через несколько месяцев Феодосий неотступно следовал за ним, словно привязанный, и преданно заглядывал в глаза: даже поврежденный в разуме всегда ищет человека, который бы его пожалел и выслушал.
Ушли они из скорбного дома тихо и до смешного просто: залезли в две большие параши, которые были не до конца заполнены, задвинули над головами тяжелые скользкие крышки, и вынесли их в этих парашах за высокий забор, поставили на деревянный помост, к которому должен был подъехать золотарь и отвезти дерьмо в выгребную яму. Золотарь, как всегда, опаздывал, носильщики его дожидаться не стали и ушли, сердито рассуждая между собой, что пусть он теперь в одиночку вонючий груз ворочает.
Выскользнуть на волю оказалось делом одной минуты. Добрались до ближайшего ручья, долго отмывались и отстирывали одежду, но от дурного запаха так и не избавились, и дальше пошли, благоухая едва ли не на версту.
Пошли они в Москву.
Именно там, в Москве, рассчитывал Забелин, легче всего будет затеряться и осуществить задуманное.
Питались редкими подаяниями, спали где придется, благо время стояло летнее, и Забелин видел, как его спутник, избавившись от неволи, становится веселее и разговорчивее. То и дело засовывая травинку или полевой цветочек в нос, Феодосий громко чихал, счастливо улыбался, глядя на солнышко, и, прочихавшись, начинал говорить, сразу обо всем: о том, что видел вокруг, и о том, что ему видится и грезится временами, помимо его воли и усилий. Забелин внимательно слушал, никогда не прерывая, а услышанное раскладывал по полочкам, и порою ему казалось, что он знает теперь Феодосия, как самого себя. "Да это же клад, настоящий клад! - думал он, захлебываясь от восторга. - Иметь в своей власти человека, который может предугадывать будущее! Правильно управлять им - и горы сдвинутся!"
В Москве они остановились у дальнего родственника Забелина, отставного унтер-офицера Лопатина. Старый служака, не имея ни семьи, ни наследников, тоскливо пил горькую и неожиданным гостям даже обрадовался - все-таки живые души, и будет с кем перекинуться словом. Щедро делился с ними своим казенным содержанием, расспрашивал Забелина о войне с японцами и даже пить стал меньше.
Через пару недель такой спокойной жизни, оглядевшись и привыкнув к новому своему положению, Забелин решил действовать: отправился с визитом к Варе Нагорной. Правда, в первый раз он дома ее не застал, зато познакомился с теткой. И сколь ни противна была ему злобная старуха, он смог ей понравиться, а старуха прониклась к нему полным доверием, сразу же решив, что лучшего жениха для племянницы не сыскать, тем более что Забелин не скупился на обещания. Но все оказалось напрасным: и союз с теткой, и горячие признания в любви, и подарки - все отвергала тихая, немногословная, но упорная в своем решительном "нет" Варя Нагорная. Забелин тоже не отступал. Его выгоняли в двери, он лез в окно. А тут еще, сам того не ведая, подлил масла в огонь Феодосий. Случайно, издалека, когда они подъезжали на коляске к дому тетки, увидел Варю. Замолчал, затих, обжимая руками голову, и почти сутки не отзывался на вопросы Забелина, а затем, без всяких вопросов, заговорил голосом решительным и твердым, каким он говорил, предсказывая очередное событие. Забелин его слушал и верил каждому слову.
Говорил Феодосий, откинув голову и уставив неподвижный взгляд в потолок, о том, что после ухода Марии исчезла из родительского дома икона Богородицы, на которую молилось все семейство, считая, что именно она спасла маленького и смертельно больного Андрюшу. Но затем - он это видел - икона оказалась у отца Александра, настоятеля Знаменского храма, а он, незадолго до кончины, передал ее своей дочери Варе. Феодосий вздыхал: если бы я взял эту икону в руки и если бы оказался там, где проживает сейчас Мария, я бы увидел на десятки лет вперед, я бы угадал прошлую судьбу каждого человека и каждому человеку предсказал бы судьбу будущую. И повторял это почти каждый день, будто подталкивал Забелина: действуй, действуй, торопись, не медли. Забелин действовал. Осторожно выведал у старухи, что, действительно, никакого особого наследства, кроме иконы, бедный сельский священник своей дочери не оставил. Где же теперь икона? Да в епархиальном училище находится, где теперь племянница пребывает. Забелин попытался с Варей завести разговор об этом, но встретил такой резкий отпор, без слов, одним взглядом, что решил выждать время. Никуда красавица не денется, думал он, капля, как известно, камень точит, и рано или поздно Варя окажется в его руках и в его воле.
Просчитался.
Варя исчезла неизвестно куда. Как в воду канула. Попытался в епархиальном училище узнать, но священник, который соблаговолил его принять, ничего не прояснил, только произнес туманную фразу, что Варвара Нагорная сама избрала путь своего служения, и потому как она круглая сирота, то ни перед кем отчитываться, кроме как перед Богом, не обязана. Понимал Забелин, что священник ничего ему говорить не желает и не скажет, но и поделать ничего не мог, не будешь ведь за грудки его хватать.
А Феодосий тем временем ни о чем рассуждать не мог, кроме как о Марии, о далекой сибирской стороне и об иконе, которая там должна находиться. И все твердил крепким и звучным голосом, что именно там, в далекой земле, увидится ему и будет ведомо все, что сейчас еще неведомо и скрыто, словно в тумане.
Забелин заметался, не зная, что предпринять. Денег на дальнюю экспедицию у него не было, связей он никаких не имел и даже не представлял толком, как можно с выгодой использовать необычный дар Феодосия.
И в это самое время судьба устроила ему неожиданную встречу, которая все и решила. Точнее даже так: не встречу устроила, а сама явилась к нему, прямо на дом к отставному унтер-офицеру Лопатину. Случилось это уже под вечер. Хозяин, хорошо потрудившийся за день над двумя бутылками казенной водки, мирно спал на своей кровати, упершись лбом в стену; Забелин с Феодосием, прибрав после него на столе, пили чай, довольствуясь баранками из ближайшей булочной; молчали, думая каждый о своем, и резкий хлопок входной двери прозвучал в тишине так громко, словно пальнули из ружья. Ни Забелин, ни Феодосий даже не успели подняться из-за стола, а перед ними уже стоял высокий человек с разметавшимися на голове волосами, запаленно дышал, и в руках у него было два револьвера. Пальцы лежали на спусковых крючках, стволы револьверов вздрагивали, и казалось, что вот-вот прогремят выстрелы.
- Не шевелись! - скомандовал человек. - И молчать! Крикните - пристрелю!
С улицы донеслись заполошные свистки городовых, топот тяжелых сапог по тротуару и цокот конских копыт по булыжной мостовой. Кто-то срывающимся голосом кричал:
- Здесь где-то, здесь! Не мог далеко уйти!
Ясно было, что ищут именно этого человека с револьверами, в отчаянии заскочившего в дом отставного унтер-офицера.
Шум за окнами не затихал. Забелин и Феодосий, повинуясь приказу, сидели молча и не шевелясь, будто их приколотили гвоздями к стульям, Лопатин мирно спал, продолжая лбом упираться в стену, а человек с револьверами осторожно, на цыпочках, перешел в угол и встал там, выбрав удобную позицию: входная дверь и сидящие за столом были теперь у него перед глазами. Он отдышался, руки перестали вздрагивать, в комнате повисла глухая, напряженная тишина.
И в этой тишине неожиданно заговорил Феодосий. Поднял голову, уставил взгляд в потолок и заговорил:
- Больше искать не будут. Друга твоего уже нашли, бьют теперь. Больно бьют. Сейчас в полицию повезут, и он там все про тебя расскажет. Жди, когда уедут.
С улицы, действительно, донесся пронзительный крик, так обычно кричат, захлебываясь от нестерпимой боли, затем крик внезапно оборвался, процокали конские копыта, и скоро все стихло. Выждав время, продолжая вжиматься в угол, человек с револьверами приказал Забелину:
- Ты! Выгляни в окно - что там?
Забелин поднялся из-за стола, подошел к окну, чуть отодвинул грязную занавеску и глянул в узкую щель. Улица была пуста.
- Никого нет, - сообщил он и вернулся на свое место.
Человек с револьверами вышел из угла, по-хозяйски сел во главе стола и с нескрываемым интересом принялся разглядывать Феодосия. Долго разглядывал. Молча. И лишь после этого спросил негромко:
- Ты кто такой?
Феодосий так же долго молчал, не отвечая, затем уставился в потолок и сказал:
- Завтра придешь - узнаешь. А когда узнаешь, к себе нас возьмешь. Кормить-поить будешь, и поедем мы все вместе в сибирскую сторону икону искать. Я ее в руки возьму и много увижу…
Так все и вышло. Нежданно-негаданно попали Забелин с Феодосием в боевую организацию эсеров-максималистов, в которой человек с револьверами, по фамилии Целиковский, играл весьма заметную роль. Провидческий дар Феодосия поразил всех - сразу и безоговорочно. Как вскоре выяснилось, напарник Целиковского по последнему неудачному эксу, попав в полицию, сдал всех, кого знал. Полного разгрома организации удалось избежать лишь благодаря предсказанию Феодосия: успели сменить паспорта, явочные квартиры и на время свернули боевую деятельность, затаившись и выжидая лучших времен.
А Феодосий, будто соскочив с колодки, все твердил, не уставая, о сибирской стороне, об иконе и, начиная сердиться, уже требовал - поехали! Забелин сначала пытался отговорить его, выигрывая время, чтобы оглядеться внимательней - к каким людям их судьба занесла? Что они проповедуют? Чего хотят? Но разобраться до конца так и не успел - эсеры приняли решение об экспедиции в Никольск. И здесь, уже в Никольске, выяснилось, что Кармен, по настоящей своей фамилии Зейнович Сара Иосифовна, имела совсем иные планы. Она предложила Целиковскому и Забелину создать свою организацию, которая бы никому не подчинялась.
- Да вы поймите, - горячо убеждала она, сверкая темными глазами, - мы сможем делать великие дела! Мы сможем все!
Целиковский упорствовал и не соглашался, Забелин больше отмалчивался, а Кармен их всячески ругала, называя трусами и тряпками, и глаза у нее сверкали все яростнее. В конце концов они дали согласие.
А вскоре свершилось главное - Феодосий вспомнил дорогу. Оставалось до заветной цели лишь сделать последний шаг, но в последний момент все усилия и старания разлетелись вдребезги. Феодосия увезли неизвестно куда и неизвестно кто, Целиковский с Кармен скрываются в никольском притоне, а Забелин сидит в мастерской Скорнякова и рассказывает как на духу обо всем, о чем его спрашивают. А что он еще может сделать? Да ничего…
Ему очень хотелось жить.
- Ты еще обещался рассказать о Варе. Что о ней знаешь? - Гиацинтов задал этот вопрос и замер, ожидая ответа.
Забелин хлебнул воды из кружки, вытер ладонью губы и коротко хохотнул:
- С Варей Нагорной, уважаемый Владимир Игнатьевич, все оказалось очень просто. Правда, додумался я до этого лишь в последний момент. Бывает так, дело кажется немыслимо сложным, а в реальности - проще пареной репы. Потребовалось всего-навсего в местную епархию зайти и узнать, что Нагорная Варвара Александровна является на данный момент учительницей церковно-приходской школы и служит в селе Покровском Никольского уезда, куда мы чуть-чуть не доехали…
Гиацинтов и Скорняков быстро переглянулись. Оба сразу же подумали о том, что Речицкий находится сейчас в Покровском. Там же и Феодосий.
- А ваша Кармен с Целиковским в Покровку не собираются?
- Кто же их знает, Владимир Игнатьевич. Может, и собираются. Если соберутся - мало никому не покажется. У Кармен больше двух десятков эксов, несколько покушений - одним словом, очень решительная дама. И Целиковский не промах.
- Ну и нас не в крапиве нашли, - Гиацинтов поднялся, давая понять, что говорить больше не о чем.
- Подождите, подождите, - заторопился Забелин, - а как же я? Меня куда?
- Да ты не бойся, - усмехнулся Скорняков, - на тот свет не отправят. Сейчас мои ребята подъедут, определят тебя в хорошее место. Там тепло, сухо, кормежка от пуза. Не жизнь у тебя будет, а разлюли малина.
- А когда меня отпустите?
- Как Бог даст. Пошли, Владимир Игнатьевич.
Они вышли из мастерской, постояли, вдыхая свежий морозный воздух, затем молча уселись в кошевку и направились в дом Скорнякова.
Гордей Гордеевич сразу же велел накрыть стол, усадил во главе стола Гиацинтова, перехватил своей ручищей тонкое горлышко стеклянного графинчика с водкой, и замешкался - его неожиданно осенило:
- Слушай, Владимир Игнатьевич, а вдруг они уже в Покровке? А? Он ведь с ними не справится, с одной-то рукой…
- Да я уже подумал об этом. Сегодня же с Федором выедем.
- Я вам Савелия в подмогу дам. Он и кучер отменный, и дорогу знает. Да и парень боевой, пригодится, коли нужда будет.
- Спасибо, Гордей Гордеевич, за все спасибо. И еще одна просьба будет - нужно телеграмму в Москву отправить, я все напишу…