Их взгляды встретились, и её неприступность чуть смягчилась от искреннего восхищения, которое она увидела в его глазах. Она поблагодарила Колона, села, расстегнула мантилью. Он, однако, не отходил от неё. Нарезал ей хлеб, налил вина из одной из бутылок, поставленных на стол. Ла Хитанилья поблагодарила за внимание к ней.
- Для меня это большая честь, - пробормотал Колон.
- Сказал змей, предлагая Еве яблоко, - хохотнул Рокка. - Остерегайтесь его, сладкозвучная Ева. Скромники - самые большие соблазнители.
- Я это учту, - улыбнулась Ла Хитанилья.
Рокка перенёс стул к столу и сел.
- Да, всё-таки не зря я приехал в Испанию.
- А почему вы приехали? - спросила она.
- Чтобы посмотреть на вас. Разве это не достаточно веская причина, мессир Колон?
- Ради этого можно объехать весь свет.
- Господин мой! - воскликнула Ла Хитанилья. - Неужели есть женщина, достойная столь длительного путешествия?
- До встречи с вами я думал, что нет.
Ответ почему-то расстроил её. Она отвела глаза, но попыталась скрыть замешательство смехом.
- Наверное, вы говорите это каждой женщине.
- Если это правда, пусть я умру, выпив чашку вина.
- Цитируете змея. - Она наблюдала, как он пьёт.
- О отец всех обольстителей, - пробормотал Галлино с полным ртом.
- Как видите, я не солгал. - Колон поставил на стол пустую чашку.
- А так ли плоха ложь? - задал Рокка риторический вопрос. - Вполне допустимое оружие в войне и, следовательно, в любви, поскольку любовь - разновидность войны.
- Я не улавливаю ни малейшего сходства, - возразил Колон.
- Неужели? Что есть любовь, как не договорённость между нападающим и защищающимся, между осаждающим и осаждённым. Или я ошибаюсь, божественная Беатрис?
- Надеюсь, что да. Может, сеньор Колон всё объяснит нам. Он должен разбираться в этом лучше меня.
- Я скажу вам, в чём его ошибка. Он говорит лишь о жалком подобии любви. А то и просто о её маске.
- Давайте послушаем, что же сеньор Колон называет любовью, - подал голос Галлино. - Я и сам частенько задумываюсь, что это такое?
- Вы просите мне дать определение неопределимому, загадочной силе, не поддающейся никакому контролю, которая влечёт друг к другу двух существ, сметая все преграды.
Галлино рассмеялся.
- Не так уж плохо для того, что вы только что назвали неопределённым.
Колон покачал головой.
- Моему определению всё равно недостаёт чёткости. Но я знаю, что в любви нет места вражде.
- Вот тут я с вами не соглашусь, - заспорил Рокка. - Вражда придаёт любви остроту. Я уверен, что Беатрис согласится со мной.
- Откуда такая уверенность? Вы словно намекаете, что по части любви у меня немалый опыт, и намёк этот не украшает меня.
- Что? Святой Марк! Такие лицо и фигура дадены вам не для того, чтобы идти в монастырь и изображать монашку.
Беатрис потемнела лицом.
- Лицо и фигура - это ещё не вся я.
Рокка загоготал.
- Для меня или любого другого мужчины вполне хватит и этого, не так ли, сеньор Колон?
- Для любого мужчины, который не может оценить ничего более, - отпарировал Колон.
У Рокки отвисла челюсть.
- А что там различать, - изумился он.
- Раз вы задаёте этот вопрос, едва ли вам понять ответ.
- Если б вы его знали, то не отвечали бы столь уклончиво. О Господи! Ну зачем все эти тонкости. Мужчина должен удовольствоваться тем, что открывают ему его пять чувств.
Колон рассмеялся, снимая возникшее в компании напряжение.
- Может, это и есть мудрость: думать глазами вместо того, чтобы видеть разумом. Возможно, я избавил бы себя от многих тревог, если б следовал этому. Но что за жизнь без тревог? Без борьбы жить неинтересно.
- Если борьба приносит успех, - поправила его Беатрис.
- Без надежды на успех в борьбу не ввязываются. Никто заранее не обрекает себя на поражение.
Взгляд Беатрис становился всё дружелюбнее.
- Как хорошо быть мужчиной, - в голосе слышались нотки грусти. - Быть хозяином своей судьбы.
- Это удавалось немногим.
- Но мужчина может за это бороться, а борьба, как вы только что сказали, это и есть жизнь.
Рокка не выдержал.
- К дьяволу все эти рассуждения. Мы пришли сюда веселиться или упражняться в философии?
И начал веселиться, рассказывая забавные, зачастую скабрёзные истории. Но ни в ком не нашёл поддержки. Галлино просто не умел поддерживать светскую беседу. Беатрис сидела, иногда улыбаясь, но глаза её затянула дымка тумана. Колон, занятый мыслями о сидящей рядом красавице, не слушал, и слова Рокки пролетали мимо него.
В конце концов Рокка не устоял перед тем, чтобы не поддеть его.
- Сеньор Колон, недостаток думающих глазами заключается в том, что весь мир может прочесть его мысли.
- Что ж в этом плохого, если среди мыслей нет бесчестных?
Беатрис осушила свою чашку и поднялась.
- Я принесу гитару, чтобы расплатиться песней за столь щедрое угощение.
Едва она вышла за дверь, Рокка повернулся к Колону.
- Я сослужил себе плохую службу, пригласив вас с собой. Те надежды, что были у меня, развеялись, как дым. Девушка не смотрит ни на кого, кроме вас.
Колон посмотрел ему прямо в глаза.
- Если у вас честные намерения, я сейчас же уйду.
- Честные! - Рокка рассмеялся, и Галлино тут же присоединился к нему. - Она же танцовщица!
Колон пожал плечами, не желая продолжать разговор. Этот говорливый, разодетый в пух и прах венецианец начал действовать ему на нервы.
- Наш добрый Рокка так привык к лёгким победам, - проскрипел Галлино, - что перестал верить в добродетель. Но я согласен с вами, сеньор. Если он решится попытать счастье с этой девушкой, я думаю, его тщеславию будет нанесён жестокий урон.
- Не хотите ли пари? - взвился Рокка.
- Постыдитесь, сеньор, - одёрнул его Колон. - Разве можно на это спорить?
- Чёрт подери! Если вы настроены столь серьёзно, я оставляю вам поле боя, друг мой. И благословляю вас.
- Вы не так меня поняли… - начал Колон, но появление Беатрис прервало его объяснение.
Она спела две короткие любовные песенки, простенькие, но близкие сердцу андалузцев, в которых тесно переплетались смех и слёзы. Этим она окончательно покорила Колона.
При расставании, пока Рокка и Галлино рассчитывались с Загарте, он наклонился к Беатрис и прошептал: "Могу я прийти снова, чтобы услышать, как вы поёте, увидеть, как танцуете?"
Она склонила голову над гитарой, лежащей у неё на коленях.
- Вам не требуется моего разрешения. Загарте примет вас с распростёртыми объятиями.
- А вы нет?
Беатрис подняла голову, их взгляды встретились, и в её глазах он заметил туманное облачко. Затем она вновь уставилась на гитару.
- Разве это имеет значение?
- Ещё какое. Я не приду, если вы не будете мне рады.
Она тихонько, но невесело рассмеялась.
- Загарте тепло принял меня, я не могу отплатить ему чёрной неблагодарностью, отлучив вас от его харчевни.
- Я хочу приходить не в харчевню, а к вам.
- Как вы настойчивы. - Беатрис вздохнула. - Но, наверное, такой уж у вас характер, не так ли? - И, прежде чем он ответил, добавила: - Я буду рада вашему приходу. Да. Почему бы и нет?
Глава XIII. СЕТИ
Рокка остался ей недоволен. В тот же вечер он вернулся к Загарте, у которого она сняла две комнатки. Галлино, совершенно не доверявший его методам, пришёл вместе с ним.
- Послушай, девочка моя, это не тот случай, когда ты должна изображать благородную даму и жеманную добродетель. Ты знаешь, что от тебя требуется…
Беатрис надула губы.
- Что же вы, совсем хотите превратить меня в шлюху? Я должна и вести себя соответственно?
- Святой Боже! - раздражённо воскликнул Рокка. - Хорошенькое же у тебя настроение. Так слушай! Поменьше бы тебе думать о собственном достоинстве и побольше - о Пабло де Арана, гниющем в подземелье в компании крыс.
Тут Беатрис взбеленилась.
- Трусливые вы подонки. Обязательно вам мучить меня лишь для того, чтобы поскорее достигнуть своей мерзкой цели? Я и так достаточно окунулась в грязь, чтобы ублажить вас и вашего хозяина, который ничем не лучше…
- Заткнись! - оборвал её Рокка. - Не смей говорить так о его светлости!
- Ш-ш-ш! - одёрнул его Галлино. - Ты хочешь, чтобы тебя слышала вся Кордова? Спешка никого не доводила до добра.
- А как же нам не спешить, если времени остаётся всё меньше? Как только комиссия…
- Достаточно! - Галлино оттолкнул его, встал перед девушкой, положил руку ей на плечо.
Она отпрянула.
- Говорите, что хотите сказать, но не прикасайтесь ко мне.
- Ой, какие мы недотроги, - хмыкнул Рокка.
Но Галлино и не подумал убрать руку.
- Чем быстрее мы с этим покончим, Беатрис, тем будет лучше для нас всех, включая твоего брата. Нам представляется, что сегодня ты попусту потеряла время. Конечно, это лишь первая встреча. Когда он придёт в следующий раз, подпусти его поближе. Вот и всё! - И направился к двери, где, обернувшись, добавил: - Оставайся с Богом!
- Идите с Богом, - автоматически ответила Беатрис.
На улице Рокка не смог сдержать распиравшее его раздражение.
- Я говорю одно, ты - другое. К чему эти разногласия?
- Потому что я хочу, чтобы она выбрала именно тот путь, который сама считает кратчайшим. "Chi va sano…" - процитировал он пословицу. - "Тише едешь - дальше будешь".
После этого от Беатрис уже не требовали, чтобы она как можно быстрее заманила Колона в свои сети. Да, собственно, он сам рвался туда. Скромность Беатрис, свойственная её характеру, оказалась отличной приманкой, а распущенность, на которой настаивал Рокка скорее всего отвратили бы Колона.
Увиденное им сочетание красоты и благородства обещало нежную дружбу, в которой он нуждался более всего в те тяжёлые для него дни.
Колон едва дождался следующего дня, чтобы вновь прийти к Загарте. Он снял тот же кабинет, теперь только для себя, и просидел у окна весь спектакль, следя жадным взглядом за каждым её движением.
Она приняла приглашение, посланное ей через Загарте, пришла, смутилась, увидев, что Колон один, подалась назад, но всё-таки уступила его настойчивым просьбам отужинать с ним.
Днём позже и ещё через день он вновь появлялся у Загарте, и Беатрис каждый раз приходила к нему на ужин. Отношения их становились всё более близкими, но не выходили из жёстких рамок, переступить которые он, похоже, не решался.
Её врождённая сдержанность всё более и более будоражила его чувства. В манерах её не было лукавства. Он лез из кожи вон, чтобы развлечь Беатрис, и наградой ему часто звучал её мелодичный смех, но в нём слышалась грусть, как бы отражавшая тяжесть, лежащую у неё на душе.
И Колон не мог этого не почувствовать.
- Если я правильно понимаю, госпожа моя, жизнь жестоко обошлась с вами? - спросил он в один из вечеров.
- А разве жизнь к кому-нибудь бывает добра? - уклонилась она от ответа.
- А, так вы заметили её суровость?
- Я же одинока, защитить меня некому. Он покачал головой.
- Нет, ваш характер - надёжный щит. Но одинока? Почему?
- Так ли это необычно?
- Человек остаётся один, такое случается. Но ему необязательно быть одиноким.
- На мою долю выпало и то, и другое. - Она попыталась перевести разговор: - Но что это мы всё обо мне да обо мне. Колон, однако, гнул своё.
- Что же, у вас нет родственников?
- Есть два брата. Оба уехали из Испании. Бродят где-то по свету. А теперь расскажите мне о себе.
- Обязанность хозяина - развлекать гостя. А в моей жизни нет ничего занимательного.
- Нет занимательного? Но вы же при дворе.
- Да, но не придворный. Я лишь проситель. Терпеливый проситель.
- А о чём же вы просите?
- Для их величеств моя просьба - пустяк. Столь ничтожный, что они постоянно забывают о ней. Речь идёт о корабле, может, двух, на которых я собираюсь в неведомое. По профессии я мореплаватель.
- Какая интересная профессия!
- Интересная, когда плаваешь. В гавани же я страдаю, сердце щемит от того, что впустую уходят месяцы и годы. А обещания, которые мне дают, никогда не выполняются. На берегу мне так одиноко. - Он улыбнулся, глянув в её чёрные глаза. - В этом у нас есть что-то общее, не правда ли? Наше одиночество объединяет нас. Связывает невидимыми узами.
На мгновение, словно в испуге, она отвела глаза. Но затем они вновь встретились с его томящимся взглядом.
- Узами? Но моряки так легко рвут их.
- Даже если и так, узы эти, пока крепки, несут утешение и покой.
- А порвавшись, оставляют за собой разбитые сердца, - она грустно улыбнулась. - Какой прок женщине от таких уз?
- Не стоит упускать мимолётную радость, потому что в нашей жизни все они мимолётны.
- Однажды я в это поверила и приняла предложенную радость, не задумавшись о печали, которая может прийти следом.
- Вы страдали, - мягко заметил Колон. - Это видно по вашим глазам.
- Не только в прошлом. Я ем теперь горький плод, выросший из лепестков, пьянящих своим ароматом.
- Таков удел большинства мужчин.
- А женщин тем более. Но почему мы так отвлеклись? Разговор наш совсем не весел. Позвольте мне наполнить вашу чашу.
С неожиданной живостью она налила Колону вина. А потом, подчиняясь её вопросам, он развлекал Беатрис рассказами о своих плаваниях, чудесах, виденных в далёких землях, опасностях, подстерегающих моряков. Из прошлого она перекинула мостик к настоящему и будущему.
- Скажите мне, что за экспедицию вы готовите? Что вы хотите найти в вашем, как вы сказали, неведомом?
- Откуда мне знать, раз это неведомое?
Но отшутиться ему не удалось.
- Неведомое всего лишь слово. Раз вы плывёте туда, значит, на что-то надеетесь.
- Будем плыть наощупь, как ходим в темноте.
- То есть выйдете в море без карты? - Её глаза широко раскрылись.
Её изумление вызвало у Колона улыбку.
- О, карта есть. Если её можно назвать картой.
- Карта неведомого? Разве такое возможно? Расскажите мне о ней. - Беатрис наклонилась вперёд, опершись локтями о стол, положив подбородок на ладони, дыхание её участилось.
- Что я могу вам сказать? Карта существует, нарисованная пером воображения, которым водила рука логики.
- Должно быть, странная карта. Как портрет человека, которого художник в глаза не видел. Как бы мне хотелось взглянуть на неё.
Колон улыбнулся.
- Но почему? Вы, наверное, не представляете себе, что такое карта. Там нет моря и суши, но лишь линии, одни прямые, другие - изгибающиеся. Для ваших глаз карта - что китайская грамота. Хватит об этом! - Интонацией голоса, взмахом руки он показал, что эта тема закрыта. - Теперь вы знаете обо мне всё, а я о вас - ничего. Почему вы плаваете под чужим флагом?
Она, ужаснувшись, отпрянула.
- Чужим флагом? - Её лицо побелело, голос дрогнул.
- Называете себя Ла Хитанилья, - пояснил он, - хотя у меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы родились не цыганкой.
Беатрис облегчённо рассмеялась.
- А, вы об этом! - Она уже взяла себя в руки. - Я родилась и не танцовщицей. Я взяла псевдоним, приличествующий моему нынешнему занятию.
- А почему вы избрали его?
- От нужды. Я могу прясть, вышивать, немного рисую, и мне повезло, что среди ненужных достоинств, свойственных женщинам благородной крови, я обладаю музыкальным слухом и врождённым чувством танца.
- Повезло? Интересно. Разве сцена - место для женщины благородной крови?
- Я же не говорю, что отношусь к их числу. Лишь обладаю некоторыми их достоинствами.
- А как иначе они могли вам достаться? - Колон нетерпеливо махнул рукой. - И так ясно, что вы - благородного происхождения.
О картах в тот день больше не говорили.
На прощание он, как обычно, поцеловал Беатрис руку и спросил:
- Вы позволите прийти к вам завтра?
Она рассмеялась, блеснув ровными, белоснежными зубками.
- Сколько хитрости таится в вашем смирении!
Колон рассмеялся в ответ, пожал плечами.
- Кто ж не пойдёт на хитрость, чтобы достигнуть своей цели?
Улыбка сбежала с лица Беатрис.
- А какую цель ставите перед собой вы, приходя ко мне?
- Дитя моё, разве я не сказал вам? Я хочу, чтобы нас связали тесные узы, отогнав прочь наше одиночество. Нет, не хмурьтесь. Подумайте об этом перед тем, как мы встретимся вновь.
И Колон ушёл, не дожидаясь ответа, оставив её в смятении, полной жалости к жертве, которая с готовностью подставляет шею под нож.
А Колон так увлёкся Беатрис, что даже мысли об экспедиции в Индии начали отступать на второй план. Два дня он сдерживал себя, не появляясь у Загарте. На третий, в воскресенье, он вместе с придворными присутствовал на мессе в Мечети, как до сих пор называют кафедральный собор Кордовы, бывшую мечеть, построенную Абдаррахманом и превращённую в христианский храм.
Он прошёл по среднему из девятнадцати проходов, образованных лесом восьмисот узких колонн из мрамора, яшмы, порфирита, соединённых мавританскими арками с чередующимися красными и белыми треугольниками. На алтаре стояла статуя девы Марии. Пел хор, благовония пропитали воздух.
Опустившись на колени у одной из колон, он попробовал молиться, но Беатрис не выходила у него из головы. Дошло до того, что статуя девы Марии, которую он всегда считал своей покровительницей, начала улыбаться ему улыбкой Ла Хитанильи, а в её лице проступили черты очаровательной танцовщицы.
Он истово отгонял видение, умоляя деву Марию о помощи. Но случайно взглянув направо, за порфиритовую колонну, у которой стоял, увидел Беатрис, молящуюся в соседнем проходе, в нескольких ярдах от него. Поначалу он решил, что это тоже видение, иллюзия, возникшая в его воспалённом мозгу. Но потом понял, что только острый взгляд влюблённого мог распознать, кто скрывается под низко опущенным капюшоном и длинной мантильей. И действительно, неосторожное движение головки открыло ему, что он не ошибся.
В тот день он больше не молился. Его божеством стала коленопреклонённая закутанная в синее фигурка, И мечтал он не о спасении души, а о том, чтобы заговорить с Беатрис после мессы.
Надежды его не сбылись. Выйдя через громадные бронзовые двери в Апельсиновый двор, где бьющая из фонтанов вода блестела на солнце, а ряды апельсиновых деревьев образовывали точно такие же проходы, как в Мечети, он оказался в кругу придворных. И прежде чем успел выскользнуть, рядом возник Сантанхель, взял под руку. Они отступили под дерево, давая остальным пройти, и тут к ним присоединились Кабрера и его супруга, маркиза Мойя.
- Мой друг, - радостно воскликнула она, - мой дорогой Кристобаль, насколько я знаю, уже близок конец вашего долгого ожидания.
- Могу подтвердить слова маркизы, - вставил Кабрера.
- Если б всё зависело только от вас, я бы уже давно поднял паруса, - улыбнулся Колон. - Вы столько сделали для меня. Я так благодарен вам.