- Обыскиваю московца!
- Перед вам же мертвый враг! Вы всегда отличались великодушием!
- Капитан, я командир разведчиков. У меня трудные обязанности, и мне не до сантиментов. Враг проник сюда, похитив пароль. Предательство привело к потере людей и пушек… Предполагаю, что секрет этой низости у него в кармане. Мой долг - обыскать убитого, и я делаю это с чистой совестью.
Не переставая говорить, Жан обшарил карманы мундира и сначала вытащил бумажник. В бумажнике лежали письма на имя графа Соинова, офицера флота, и его же визитные карточки, все на французском языке.
- Это не то, - сказал зуав, возвращая бумажник на место.
Во внутреннем кармане, снабженном застежкой, его пальцы нащупали что-то еще, и он вытащил большой конверт с печатью, из тех, которыми пользовался штаб французских соединений. На лицевой стороне конверта красовался штемпель: Экспедиционный корпус Крыма. Главный штаб.
- Ну что, я прав? - спросил Оторва, раскрывая конверт.
- А я оказался круглым болваном, - смущенно отозвался капитан.
Зуав сначала извлек из конверта лист тонкой бумаги: на нем было скалькировано расположение Первой, Третьей, Пятой и Седьмой батарей с указанием места каждого из орудий, а в сноске обозначено число орудийной прислуги.
- Мне кажется, это должно вас заинтересовать, - сказал молодой человек, протягивая бумагу капитану.
Жан нашел и другие схемы, чертежи, сведения о личном составе.
- Ба! А тут речь обо мне! - воскликнул он. - Посмотрим! "Адский дозор, составленный из отборных солдат, действует с разными интервалами. Предусмотреть время его вылазок невозможно. Командует им зуав Жан Бургей, по прозвищу Оторва, энергичный, умный и храбрый солдат…" Большое спасибо! "Его нельзя подкупить…" Как же! Я не продаюсь никому! "Лучше его уничтожить". Эге! Это мы еще поглядим, мой мальчик! Зуав по прозвищу Оторва смотрит в оба и готов защищаться. Ну, капитан, что вы об этом скажете?
- Я ошеломлен!
- Я тоже! Сегодня ночь сюрпризов… Ведь как исчезли из огороженного кладбища те, кто остались в живых после атаки на нашу батарею!
- Все это в высшей степени загадочно.
- И все-таки я думаю, что, проявив смекалку и упорство, ребус можно разгадать.
- Тот, кто это сделает, окажет огромную услугу всей французской армии.
- Я попробую, и не позже чем завтра.
- Вам придется действовать вслепую.
- Да, вслепую, ночью и без собаки. Но я пойду на это дело, я найду, я раскрою тайну!
- Могу я вам быть полезен?
- Если б вы только могли раздобыть мне список штабных офицеров… Предательство, мне кажется, дело рук какого-нибудь субалтерна, который благодаря своей должности отлично информирован.
- А что я могу сейчас для вас сделать?
- Предоставьте уголок, где я мог бы поспать до утра.
- Вот моя постель: две охапки соломы и одеяло. Предлагаю ее от чистого сердца.
- Вы слишком добры, я принимаю ваше предложение с благодарностью.
…День прошел без происшествий. Вечер принес разочарование франтирерам, которые чуяли, что предстояло новое приключение, но на сей раз без их участия. Адский дозор отдыхал.
Командир ушел один с никому не ведомой задачей… Он замаскировал своего Дружка - то есть покрыл черным лаком ствол карабина и штык, чтобы сталь не поблескивала в темноте.
Зуав набил свой мешок, не говоря ни слова о том, что собирается делать. Он упрямо отказывался даже от помощи двух ближайших друзей - сержанта Буффарика и горниста Питуха. В восемь часов Жан легко перелез через бруствер Третьей батареи и храбро нырнул в темноту, в сторону русских.
Через полчаса он подошел к кладбищу. Ворота были прикрыты, но не заперты, лишь накинута щеколда. Их оказалось достаточно толкнуть, чтобы войти.
"Вот доказательство, - подумал он, - что прошлой ночью сюда приходили".
Молодой человек решительно вошел за ограду и остановился в раздумье.
"Если ворота открыты, значит, кто-то вскоре должен прийти. Остается лишь смотреть в оба и еще пуще того - слушать".
Наш разведчик подыскал подветренное местечко, положил на землю мешок, развернул плащ с капюшоном, накинул его на плечи, пристроил карабин так, чтобы он был под рукой, и - запасся терпением.
Стоять на таком посту было совсем не весело. Жуткая уединенность погоста, шум ветра, шорох кипарисов, страшная и таинственная опасность, меланхолия смерти - все это могло произвести тягостное впечатление и на самого хладнокровного человека.
Оторва не считал себя вольнодумцем, но он был настоящим солдатом, жившим по законам доблести; сознание долга помогало ему справиться со слабостью и предохраняло от малодушия. Зуав спокойно ждал, как всегда готовый на все, черпая в этой неколебимой решимости силу, которая делала его непобедимым.
Прошел час. Единственным развлечением Оторвы было прислушиваться к бою городских часов и следить издали за траекторией падения бомб, заканчивавшейся яркой вспышкой.
Вдруг над Севастополем круто взмыла ракета. Она сверкнула, оставляя за собой дорожку искр, и разорвалась, разбрызгивая во все стороны светящиеся голубые шарики.
"Эге, сигнал!" - подумал про себя наш герой.
Через тридцать секунд взлетела другая ракета, которая, достигнув высшей точки полета, рассыпалась снопом белых искр.
Еще через тридцать секунд третья ракета оставила на черном небе огненный след. Заструился поток ярко-красных огоньков.
"Странная история, - размышлял Оторва. - Синий, белый, красный!.. Цвета французского флага… Кому, черт возьми, неприятель может адресовать такой сигнал?"
Он вспомнил о недавнем предательстве, которое позволило русским напасть на батарею, и продолжал рассуждать:
"Не тому ли самому предателю, тому мерзавцу, который торгует кровью своих братьев, военными успехами армии, славой Франции… О, узнать бы правду… Выследить бандита… схватить на месте преступления, разоблачить… пусть он ответит за содеянное!"
Мечтая, Оторва по-прежнему сидел на своем мешке и ждал развития событий, как охотник в засаде. Медленно тянулись часы: половина одиннадцатого, одиннадцать, половина двенадцатого… ничего! И вдруг словно бы послышались приглушенные шаги, беззвучное движение - здесь, совсем рядом. Жан задержал дыхание, стараясь унять неровное биение сердца, и встал, готовясь к прыжку.
Тень, которую его глаза, давно уже привыкшие к темноте, превосходно различали, проскользнула в приоткрытые ворота. На мгновение тень остановилась, прислушалась, и до Оторвы донесся скрежет замка, запираемого на два поворота ключа.
Тень в длинной русской шинели - из тех, что ниспадают до земли, - тихонько шла по центральной аллее кладбища.
Молодой человек оставил карабин и мешок и, полагаясь на свою силу, последовал без оружия за таинственным пришельцем.
Шаг за шагом, без малейшего шороха, француз с кошачьей ловкостью продвигался вперед, исхитряясь неизменно держаться в десяти шагах от незнакомца. Они прошли метров двести и вышли к какому-то белому строению, вероятно, часовне, окруженной кипарисами.
Послышался тихий свист, и визитер убыстрил шаг. Затем он неожиданно остановился перед часовней, где его, как оказалось, ждал другой человек.
Оторва слышал, как они обменялись вполголоса несколькими словами, и радостно подумал: "Я не зря потратил время, сейчас выяснится кое-что интересное".
Начался разговор, очень оживленный, по-французски. Оторва спрятался за кипарисами и, затаившись под прикрытием нижних ветвей, слушал с бьющимся сердцем.
Сначала говорил женский голос, звонкий, взволнованный и без малейшего акцента.
Оторва вздрогнул. Он сразу узнал этот голос с металлическими нотками, который прежде слышал при трагических обстоятельствах, навсегда запечатлевшихся в памяти. Жан пробормотал про себя слова, которые со времен Альмы преследовали его, как кошмар: "Дама в Черном!"
Она говорила, и ее слова с необыкновенной ясностью доходили до слуха нашего зуава. Его охватила ярость.
- Что ж, мой друг, ваши сведения были великолепны… они нам очень пригодились… К несчастью, они были в кармане бедного графа Соинова, когда его убили на французской батарее.
Незнакомец глухо вскрикнул и отозвался дрожащим от страха голосом:
- Но теперь… это… эти сведения… попадут в главный штаб… Это грозит мне… расстрелом…
- Ну придите же в себя… никто не подозревает, что вы оказываете нам услуги, в которых мы очень заинтересованы, и никакая опасность вам не грозит. Вы по-прежнему будете служить, получая, разумеется, деньги, делу святой Руси!
- Что вы хотите… еще?
- Прежде всего - оплатить ваши услуги! Вот золото… превосходное французское золото. Здесь двести луидоров… целое маленькое состояние по нашим временам.
Оторва услышал позвякиванье металла: проклятое золото, золото измены перешло из рук в руки.
- Мерзавец, - пробормотал зуав, сжав зубы, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не броситься на предателя.
- Вы спрашиваете меня, чего я хочу? Доставьте мне этого демона, связанного по рукам и ногам. Он страшнее любого из ваших лучших полков… Я хочу, чтобы вы отдали мне в руки командира разведчиков, который причиняет нам столько зла… Я хочу, чтобы Оторва оказался в моей власти!
Зуаву не терпелось выскочить из-за кипарисов, как чертик из коробочки, и, прыгнув между собеседниками, закричать во все горло: "А вот и я!"
Но подобная сцена, уместная в театре, была бы глупой в реальной жизни, тем более что предатель вполне мог бы ускользнуть, а его, Оторву, скорее всего убили бы прямо на месте, поскольку Дама в Черном наверняка передвигалась с охраной. Поэтому Жан стоял неподвижно, весь внимание, в глубине души польщенный тем, что неприятель знал его и боялся.
Человек отвечал приглушенным голосом:
- Вы требуете невозможного!
- Это будет оплачено… очень дорого…
- Не все можно купить за золото…
- Говорю же вам, что это необходимо… Я готова пожертвовать на это миллион!
- Вы только зря потратитесь…
Оторва продолжал слушать. Он чувствовал себя единственным зрителем драмы из реальной жизни, которая разыгрывалась на кладбище в двух шагах от города, подвергавшегося бомбардировке!
Напрягая слух, зуав в то же время вспоминал: "Но я ведь знаю голос этого негодяя!.. Черт побери, где же я его слышал? Скотина, бормочет себе под нос, жует слова, а от волнения они звучат глуше, и голос дрожит… О, я вспомню, сейчас вспомню…"
Предатель говорил, приблизившись к своей грозной собеседнице, словно желая придать словам особое значение:
- Но то, что не под силу человеку, сделает ненависть… или хотя бы попытается сделать.
- Вы ненавидите Оторву?
- О да! Всеми фибрами души.
И зуав услышал, как несчастный заскрежетал зубами. Затем он продолжил прерывающимся голосом:
- Я отомщу ему так, что это будет хуже смерти… вы слышите, мадам, хуже смерти…
- Что же это будет?
- Бесчестие… разжалование… позор… и, наконец, кара, положенная предателям…
- Прекрасно задумано, ничего большего мне и не надо. И когда вы думаете осуществить этот замечательный план?
- Но… я уже начал… я сею клевету… и она очень быстро дает всходы… прорастает, как сорная трава. Кроме того, я продолжаю играть роль его двойника, чем по меньшей мере его компрометирую.
- Не понимаю.
- Давайте зайдем в часовню, я покажу вам при свете, что я имею в виду… Вы похвалите меня за мою выдумку.
Дверь в маленькое строение, видимо, была открыта, потому что зуав услышал лишь, как ее закрывают. Размышляя о том, сколь удивительно появление Дамы в Черном в такой час и в таком месте, Оторва задавал себе вопрос: "Кстати, откуда все-таки приходит эта проклятая дама? Она возникает внезапно, как черный призрак из могилы или из самого ада… Я должен найти этому объяснение, и я близок к нему - не будут же эти двое век сидеть в часовне. Подождем!"
Молодой человек стоял на своем посту, укрывшись за нижними ветвями кипарисов, но из часовни никто не появлялся. Из-под двери не пробивалось ни малейшего луча света, из строения не доносилось ни малейшего шума - оно застыло, мрачное, непроницаемое и безмолвное, словно окружающие его могилы.
Время шло, и Оторва начал беспокоиться. Тем не менее он не покидал своего поста и не сводил глаз с фасада, на котором едва вырисовывался дверной проем.
Никакого движения! Часы текли, нескончаемые, тревожные, мучительные. Оторва начал задаваться вопросом, не стал ли он жертвой наваждения. Наконец забрезжил рассвет, а часовня по-прежнему оставалась закрыта.
- Гром и молния! - воскликнул Жан, охваченный яростью. - Я должен понять, в чем тут дело!
Он осмотрелся по сторонам, выискивая глазами, чем бы взломать дверь, и увидел куски проржавевшей решетки, обветшалые железные кресты. Подобрав перекладину креста, смельчак сунул ее в замочную скважину и слегка нажал. При первой же попытке полотно двери подалось, и Оторва стремительно ворвался в часовню.
Крик изумления вырвался из его груди. Маленькое помещение было пусто.
"Черт побери! Меня обвели вокруг пальца!"
Четыре метра в длину и четыре в ширину, пол, выложенный плитами, кропильница, два стула, две скамеечки для молящихся, алтарь с иконами вдоль стены - убранство было небогато.
"Здесь не спрятаться и крысе! - сказал он себе в отчаянии. - Но я же видел, своими глазами видел, как два человека зашли сюда и не вышли… И других входов, кроме этой двери, нет… И стены целы!.. И никого!.. Эх, если бы я был суеверным… Ну же, подумаем трезво… Ведь на войне случается всякое, а невозможное - тем более!"
Жан вышел из часовни и, пробираясь под ветвями кипарисов, окаймлявших центральную аллею, возвратился к воротам, где оставил свой мешок и карабин. Он поднял мешок, взял за перевязь Дружка и возвратился к часовне.
Бессонная ночь на посту, утренний воздух возбудили его аппетит. Он открыл мешок, достал оттуда полкаравая, кусок сала, щепотку соли, устроился на стуле и, как голодный волк, накинулся на еду; лихо расправившись за несколько минут со скромным завтраком, запил его стаканом крымского вина и проговорил будничным тоном:
- За работу!
Прикладом карабина Оторва простучал стены и пол, покрытый черными и белыми плитами. Глухой звук, которым отозвались стены и пол, исключал мысль о скрытых пустотах.
Оставался алтарь. "Кажется, здесь что-то есть. Посмотрим!"
Алтарь был деревянный. Тяжелые дубовые панели были раскрашены под мрамор, в серых и черных разводах. Никакого орнамента, никакой лепнины. Посередине передней панели находился большой греческий золоченый крест с двумя перекладинами. Зуав присел на корточки, тщательно осмотрел крест, ощупал его, попытался оторвать перекладины и только ободрал себе пальцы. Он простучал кулаком ту часть панели, на которой блестел христианский символ, и она отозвалась, как пустой ящик. Оторва пробормотал:
- Вот где разгадка… я чувствую… я уверен!
В перекладинах креста торчали два больших гвоздя. Оторва сильно надавил на шляпки. Вторая подалась, ушла вглубь, и - раз! - передняя панель медленно опустилась вниз, на уровень плиточного пола.
В нижней части углубления, ограниченного тремя стенками, оставшимися на месте, виднелись первые ступени винтовой лестницы, уходившей отвесно вниз. Оторва на радостях потер руки и пустился в пляс; безудержная джига совсем не вязалась с мрачным местом действия.
"Тайна разгадана! Из-за этой головоломки я чуть не свихнул себе мозги!.. Я разгадал их фокус!.. Ну и фокус!.. Оп-ля-ля!.. Оп-ля-ля!.. Именно здесь ушли под землю тот мерзавец и Дама в Черном!.. И таким же образом от нас прошлой ночью улизнули московцы… С чем связана эта лестница? Куда она ведет?.. Может быть, в пасть дьяволу!.. Ну что ж, посмотрим!"
Оторва порылся в своем мешке и извлек оттуда коробок спичек и свечу, которую купил, не торгуясь, за сорок су в Камыше.
Прежде чем спуститься, он благоразумно продумал план действий. Зажег свечку, осветил подножие алтаря и сказал про себя: "Я знаю теперь, как это открывается… Но как обратно закрыть этот ход?" Когда один секрет известен, найти другой проще простого. На дальней стене, напротив первого, прикреплялся второй греческий крест. В нем так же торчало два гвоздя.
Оторва нажал на нижний и тотчас отскочил. Раздался такой же, как и при открывании, щелчок, и передняя часть алтаря встала на прежнее место.
Жан был в восторге. Теперь пора отправляться в подземное путешествие.
Он во второй раз открыл панель, храбро запер за собой ход и медленно начал спускаться по лестнице, держа в одной руке ружье, а в другой - свечу. Зуав насчитал восемнадцать ступенек, то есть высоту целого этажа, и очутился в довольно просторном коридоре, который вел в сторону города.
Потолок коридора был сводчатый, размеры его составляли примерно метр семьдесят в высоту и метр в ширину, пройти по нему не составляло труда.
"Несомненно, - подумал Оторва, - русские пользуются им, когда предпринимают ночные атаки".
Он преодолел около двухсот метров, и тут коридор резко сузился - теперь по нему с трудом мог пройти человек среднего телосложения.
Кроме того, вход, ведущий в эту узкую часть, располагался на уровне пола, и, чтобы пролезть в него, приходилось буквально ползти. Оторва отважно пустился в путь, хотя стены туннеля угрожающе сжимали его атлетические плечи. Он отталкивался пальцами рук, ногами, коленями и вдруг оказался в обширном зале.
Из осторожности Жан оставил позади себя, в туннеле, зажженную свечу. Но свет ее не потребовался: зал, в который он попал, достаточно хорошо освещался. Прямо перед собой зуав увидел иконы и три лампады, мерцающий свет которых разгонял темноту.
- Черт возьми, - пробормотал он, удивляясь все больше, - да здесь целый подземный арсенал.