Настала очередь выступления пони; тридцать маленьких лошадок, уроженцы Тимора и Пегу, вышли из-за устроенной для них ограды; верхом на них сидели индийские жокеи, мадагаскарцы или малайцы. Их появление было встречено всеобщим оживлением, потому что эти бега больше всего развлекают черное население острова. Действительно, непокорность полудиких, почти не укрощенных лошадок таит много непредвиденного. Поэтому раздались тысячи возгласов, ободряющих смуглых жокеев, под которыми неистовствовала стая демонов; чтобы удержать их, требовалась вся сила и вся ловкость их всадников; они помчались бы во весь опор, не ожидая сигнала, если бы он заставил себя хоть немного ждать. Но губернатор вовремя распорядился, и сигнал был дан.
Все пони ринулись или, вернее, взлетели, потому что они были больше похожи на стаю птиц, летящих над землей, чем на стадо четвероногих, бегущих по ней. Но, едва доскакав до могилы Маларти, они по своей привычке начали "баловать", как говорят на жаргоне скачек, то есть половина их умчалась в Черный лес, унося с собой всадников, несмотря на все их усилия удержаться на Марсовом поле. У моста исчезла треть из тех, что еще оставались, поэтому, когда пони домчались до мильного столба Дрейпера, их было лишь семь или восемь; еще два или три скакуна продолжали бег, сбросив жокеев.
Дистанция составляла два круга; всадники, не останавливаясь, вихрем пронеслись за финишную черту и скрылись за поворотом, провожаемые громкими криками и смехом; затем все стихло. Остальные лошади, кроме одной-единственной, оставшейся на дорожке, разбежались кто куда: часть исчезла в лесу Водовзводной башни, часть - у ручья в расщелине, часть - у моста. Прошло десять минут ожидания.
И вдруг на склоне горы показалась лошадь без всадника. Она вбежала в город, проскакала вокруг церкви и по одной из улиц, ведущих к Марсову полю, вернулась на беговую дорожку, по собственной прихоти продолжая вольный бег, покорная лишь инстинкту; и тогда со всех сторон начали появляться все новые лошади, но они пришли слишком поздно: в мгновение ока первый конь доскакал до финиша, пересек финишную черту и, пробежав еще полсотни шагов, остановился, словно понял, что он победитель.
Призом, как мы уже сказали, было превосходное ружье, его и вручили владельцу умного животного. Это был колонист Сондерс.
Тем временем со всех сторон сбегались остальные лошади - так вспугнутые ястребом голуби один за одним возвращаются на свою голубятню.
Семь или восемь лошадей так и не вернулись, их нашли только на второй или третий день.
Настала очередь главных скачек; после получасового перерыва стали раздавать программы и заключать пари.
Самым азартным из тех, кто держал пари, был капитан Ван ден Брук; сойдя со своего судна, он прошел прямо к Вижье, лучшему ювелиру в городе, известному своей честностью, свойственной овернцам, и обменял алмазы на банкноты и золотые монеты на сумму около ста тысяч франков. Тотчас он, превзойдя самых смелых спортсменов и вызвав всеобщее изумление, поставил всю эту сумму на одну лошадь, имя которой на острове никому ничего не говорило. Звали ее Антрим.
Были записаны имена четырех лошадей:
Реставрация - полковника Дрейпера;
Вирджиния - г-на Рондо де Курси;
Джестер - г-на Анри де Мальмеди;
Антрим - г-на ** (имя владельца было заменено двумя звездочками).
Самые крупные суммы были поставлены на Джестера и Реставрацию, которые на прошлогодних скачках стали победителями. На этот раз на них рассчитывали еще больше, потому что всадниками были их хозяева - превосходные наездники; Вирджиния же участвовала в скачках впервые.
Между тем, хотя капитану Ван ден Бруку и внушали с состраданием, что он делает глупость, он все же поставил на Антрима, и это только возбудило общее любопытство, вызванное интересом как к лошади, так и к ее таинственному хозяину.
Поскольку наездниками были сами хозяева, их не нужно было взвешивать, и потому никто не удивился, что под навесом не оказалось ни Антрима, ни джентльмена, скрывшего свое имя под условным знаком: решили, что он явится к началу состязаний и займет свое место среди соперников.
Наступил момент, когда лошади и их всадники вышли из-за ограды. Со стороны малабарского лагеря появился и тот, кто после распространения программы скачек вызывал всеобщее любопытство. Но его вид не только не успокоил публики, но еще усилил ее волнение: он был одет в египетский наряд, вышивки которого виднелись из-под бурнуса, закрывавшего половину его лица; он сидел на лошади по-арабски, то есть с короткими стременами; лошадь была оседлана по-турецки. С первого взгляда каждый понял - это умелый наездник. Что касается Антрима - с первого взгляда всем стало ясно, что появившаяся лошадь и есть та, которая была заявлена под этим именем, - то он, казалось, оправдывал доверие, заранее оказанное ему капитаном Ван ден Бруком, до того этот конь был изящный, гибкий - под стать своему наезднику.
Никто не знал ни лошади, ни всадника, но, так как запись велась у губернатора (для него нельзя было остаться неизвестным), все уважали инкогнито вновь прибывшего; одна только девушка, быть может, подозревала, кто этот всадник, и, краснея, наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть его; это была Сара.
Участники скачек построились в ряд; как мы уже сказали, их было всего четверо, поскольку репутация Джестера и Реставрации устраняла других конкурентов; каждый думал, что борьба будет происходить только между ними.
Так как предполагался лишь один забег наездников-джентльменов, судьи, чтобы продлить удовольствие зрителям, решили, что все лошади сделают два крута вместо одного, следовательно, каждая лошадь должна будет пробежать приблизительно три мили, то есть одно льё, и это даст больше шансов скакунам, приученным к длинным дистанциям.
По сигналу все всадники ринулись вперед, но, как известно, в таких обстоятельствах вначале нельзя ничего предвидеть. На середине первого круга Вирджиния (повторяем, она участвовала в состязаниях впервые) обогнала всех на тридцать шагов, почти рядом с ней бежал Антрим, а Реставрация и Джестер отстали, по-видимому сдерживаемые своими всадниками. Там, где начался горный склон, то есть примерно на двух третях круга, Антрим вышел на полкорпуса вперед, в то время как Джестер и Реставрация приблизились на десять шагов; это означало, что они могли обогнать его, и зрители, наклонясь вперед, аплодировали, подбадривая всадников; вдруг, случайно или с намерением, Сара уронила свой букет. Незнакомец увидел это и, не замедляя бега своего коня, с изумительной ловкостью соскользнул под его живот так, как это делают арабские наездники, подбирая джериды, поднял упавший букет, поклонился его прекрасной владелице и продолжил свой путь, потеряв не более десяти шагов, которые, казалось, он меньше всего пытался наверстать.
Посредине второго круга Реставрация догнала Вирджинию, за ними следовал Джестер, в то время как Антрим все еще оставался на семь или восемь шагов позади, но, так как его всадник не торопил его ни хлыстом, ни шпорами, все понимали, что небольшое отставание ничего не значит и что он наверстает потерянное расстояние, когда найдет это нужным.
На мосту Реставрация споткнулась о камень и упала вместе со своим всадником; тот, не освободившись от стремян, силился поставить ее на ноги. Благородное животное сделало попытку привстать, но тут же упало снова: у него была сломана нога.
Три остальных соперника продолжали бег; в тот момент впереди шел Джестер, Вирджиния следовала за ним, Антрим скакал рядом с Вирджинией. Но там, где дорога шла в гору, Вирджиния стала отставать, в то время как Джестер удерживал преимущество, а Антрим без всяких усилий начал его обходить. У мильного столба Дрейпера он отставал от своего соперника только на корпус лошади; Анри, чувствуя, что его нагоняют, начал хлестать Джестера. Двадцать пять тысяч зрителей этих поразительных скачек рукоплескали, махали платками, подбадривая соперников. Тогда незнакомец наклонился к гриве Антрима, произнес несколько слов по-арабски, и умный конь, словно поняв, что говорит ему хозяин, удвоил скорость. До финиша оставалось только двадцать пять шагов; лошади скакали напротив первой трибуны, и Джестер все еще опережал Антрима на голову. Тут незнакомец, видя, что терять время нельзя, пришпорил коня и, привстав в стременах, отбросив капюшон своего бурнуса, сказал сопернику:
- Господин Анри де Мальмеди, за два оскорбления, которые вы мне нанесли, я отвечу вам одним, но надеюсь, что оно будет равноценно двум вашим.
И, подняв при этих словах руку, Жорж - это был он - ударил Анри хлыстом по лицу.
Потом, пришпорив Антрима, он опередил своего соперника у финиша на два корпуса, но, вместо того чтобы остановиться там и получить приз, он продолжил бег и посреди всеобщего изумления исчез в лесу, окружающем могилу Маларти.
Жорж получил удовлетворение: за два оскорбления, нанесенные ему г-ном де Мальмеди с разрывом в четырнадцать лет, он отплатил лишь одним, но публичным, страшным, несмываемым, решавшим все его будущее, потому что оно было не только вызовом сопернику, но и объявлением войны всем белым.
Итак, неумолимым ходом событий Жорж был поставлен лицом к лицу с укоренившимся предрассудком - для разрушения его он совершил столь долгий путь. Предстояла борьба не на жизнь, а на смерть.
XVIII
ЛАЙЗА
Жорж был один на отведенной ему половине отцовского дома в Моке и обдумывал положение, в которое он себя поставил, когда ему сообщили, что его спрашивает какой-то негр. Естественно, он подумал, что это вызов от Анри де Мальмеди, и распорядился, чтобы пригласили посланца.
При первом же взгляде Жорж убедился, что ошибся, но у него зародилось смутное воспоминание: где-то он видел этого человека, но при каких обстоятельствах, не мог вспомнить.
- Вы меня не узнаете? - спросил негр.
- Нет, - ответил Жорж, - однако мы с тобой где-то встречались, не так ли?
- Дважды.
- Где же?
- В первый раз у Черной реки, где вы спасли девушку, а во второй…
- Верно, вспоминаю, - прервал его Жорж, - а во второй?..
- А во второй, - прервал его в свою очередь негр, - когда вы вернули нам свободу. Мое имя - Лайза, а брата - Назим.
- А что стало с твоим братом?
- Назим, когда был рабом, хотел бежать на Анжуан. Вы освободили его, он отправился к отцу и сейчас должен быть там. Благодарю вас за него.
- Но ты ведь тоже свободен, почему ты не уехал? - спросил Жорж. - Это странно.
- Сейчас объясню, - улыбаясь, ответил негр.
- Слушаю, - сказал Жорж, невольно заинтересованный этим разговором.
- Я сын вождя племени, - начал негр, - во мне течет арабская и зангебарская кровь; я не рожден жить в неволе.
Жорж улыбнулся, не узнавая в гордыне негра отражение своей собственной гордыни.
Негр продолжал, не заметив его улыбки или не обратив на нее внимания:
- Вождь Керимбо захватил меня в плен во время войны и продал работорговцу, а тот продал господину де Мальмеди. Я предложил выкуп - двадцать фунтов золотого песка, за которыми нужно было послать на Анжуан раба, но слову негра не поверили, и мне отказали. Сначала я настаивал, потом… в моей жизни произошла перемена, и я перестал думать об отъезде.
- А господин де Мальмеди обращался с тобой как ты того заслуживал? - спросил Жорж.
- Не совсем так, - ответил негр. - Три года спустя мой брат Назим также попал в плен и был продан, но, к счастью, тому же хозяину, что и я. Однако, в отличие от меня, у него не было причин оставаться здесь, и он решил бежать. Что произошло потом, вы знаете, ведь вы его спасли. Я любил брата как своего ребенка, а вас, - продолжал негр, скрестив руки на груди и поклонившись, - я люблю теперь как отца. Итак, слушайте, что здесь происходит, это и вас касается. Нас здесь восемьдесят тысяч цветных и двадцать тысяч белых.
- Знаю, - сказал Жорж, улыбаясь, - я тоже всех пересчитал.
- Я догадывался об этом. Среди этих восьмидесяти тысяч двадцать тысяч, по крайней мере, могут сражаться, в то время как среди белых, включая восемьсот солдат английского гарнизона, соберется не более четырех тысяч человек.
- Мне и это известно, - произнес Жорж.
- Тогда вы догадываетесь, о чем идет речь? - спросил Лайза.
- Я жду, что ты мне объяснишь.
- Мы твердо решили избавиться от белых. Мы, слава Богу, достаточно страдали, чтобы получить право отомстить.
- Ну и что? - спросил Жорж.
- Так вот - мы готовы! - ответил Лайза.
- Что же вы медлите, почему не мстите?
- У нас нет вождя, точнее, предлагаются два, но ни один из них не подходит для подобного начинания.
- Кто же они?
- Один из них Антонио Малаец.
Губы Жоржа тронула презрительная улыбка.
- А кто другой? - спросил он.
- Другой - это я, - ответил Лайза.
Жорж посмотрел в лицо этого человека, который мог бы послужить для белых примером скромности, заявив, что недостоин роли вождя.
- Значит, другой - это ты? - переспросил молодой человек.
- Да, - ответил негр, - но у такого дела не могут быть два вождя: нужен только один.
- Так-так, - отозвался Жорж, решив, что Лайза хотел бы стать единственным вождем движения.
- Да, нужен один вождь, верховный, безоговорочный, чей авторитет никем не мог быть оспорен.
- Но как найти такого человека? - спросил Жорж.
- Он найден, - сказал Лайза, пристально глядя на молодого мулата, - но согласится ли он?
- Он рискует головой, - заметил Жорж.
- А разве мы ничем не рискуем? - промолвил Лайза.
- Но какое ручательство вы ему дадите?
- То же, что и он нам: преследования и неволя в прошлом, мщение и свобода в будущем.
- Какой вы выработали план?
- Завтра, после праздника Шахсей-Вахсей, когда белые, устав от развлечений и сожжения пагоды, разойдутся по домам, ласкары останутся одни на берегу реки Латаний; и тогда со всех сторон соберутся африканцы, малайцы, мадагаскарцы, малабарцы, индийцы - все, кто участвует в заговоре, и они изберут вождя, а этот вождь поведет их. Так вот: дайте согласие - и вы будете вождем.
- Кто же поручил тебе сделать мне такое предложение? - спросил Жорж.
Лайза высокомерно улыбнулся:
- Никто.
- Тогда это ты сам придумал?
- Да.
- Кто же внушил тебе эту мысль?
- Вы сами.
- Почему я?
- Потому что только с нашей помощью вы сможете достичь своей цели.
- А кто тебе сказал, какую цель я преследую?
- Вы желаете жениться на Розе Черной реки и ненавидите господина Анри де Мальмеди. Вы хотите обладать одной и отомстить другому! Только мы сможем оказать вам помощь в этом деле, иначе первую вам не отдадут в жены, а второго не позволят сделать вашим противником.
- А откуда ты знаешь, что я люблю Сару?
- Я наблюдал за вами.
- Ты ошибаешься.
Грустно покачав головой, Лайза произнес:
- Глаза иногда ошибаются, но сердце - никогда.
- Может быть, ты мой соперник? - заметил Жорж, пренебрежительно улыбнувшись.
- Соперником может быть человек, имеющий надежду, что его полюбят, а Роза Черной реки никогда не полюбит Льва Анжуана.
- Значит, ты не ревнуешь?
- Вы ей спасли жизнь, и ее жизнь принадлежит вам, это справедливо; мне не было даже дано счастье умереть за нее, но, тем не менее, - добавил негр, пристально глядя на Жоржа, - поверьте, я сделал все, что следовало, для этого.
- Да, да, - произнес Жорж, - ты храбрый человек, но другие? Могу ли я надеяться на них?
- Я могу ответить лишь за себя, - ответил Лайза, - а за себя я отвечаю: если вам нужен мужественный, верный и преданный человек - располагайте мною!
- И ты первый будешь повиноваться мне?
- Всегда и во всем.
- Даже в том, что касается… - Жорж замолк, гладя на Лайзу.
- Даже в том, что касается Розы Черной реки, - произнес негр, поняв, что хотел сказать молодой мулат.
- Но откуда у тебя такая преданность по отношению ко мне?
- Олень Анжуана должен был умереть под плетьми палачей, но вы выкупили его. Лев Анжуана был закован цепями, но вы дали ему свободу. Среди зверей лев не только самый сильный, но и самый великодушный, и потому, что он самый сильный и великодушный, - продолжал негр, скрестив руки и гордо подняв голову, - меня и назвали Лайза Лев Анжуана.
- Хорошо, - сказал Жорж, протягивая негру руку. - Дай мне день на размышление.
- А что вам мешает решиться сейчас же?
- Сегодня я публично, страшно, смертельно оскорбил господина Анри де Мальмеди.
- Знаю, я при этом присутствовал, - промолвил негр.
- Если господин де Мальмеди будет драться со мной на дуэли, я пока ничего определенного сказать не могу.
- А если он откажется? - с улыбкой спросил Лайза.
- Тогда я в вашем распоряжении. Но, тогда, поскольку он храбр, дважды дрался на дуэлях с белыми и на одной из них убил своего противника, он нанес бы мне третье оскорбление в добавление к двум предыдущим и это переполнило бы чашу.
- О, тогда вы наш вождь, - сказал Лайза, - белый не станет драться на дуэли с мулатом.
Жорж нахмурился, он уже думал об этом. Но почему тогда белый может терпеть позорное клеймо на лице, нанесенное ему мулатом?
В эту минуту вошел Телемах.
- Хозяин, - сказал он, - голландский господин хочет говорить с вами.
- Капитан Ван ден Брук? - спросил Жорж.
- Да.
- Очень хорошо, - заметил Жорж.
Затем, обратившись к Лайзе, он добавил:
- Подожди меня здесь, я скоро вернусь; возможно, я смогу дать тебе ответ раньше, чем предполагал.
Жорж вышел из комнаты, где остался Лайза, и с распростертыми объятиями направился туда, где его ожидал капитан.
- Значит, ты меня узнал, брат? - спросил капитан.
- Ну, конечно, Жак! Счастлив тебя обнять, в особенности в эту минуту.
- Ты чуть было не лишился этого счастья.
- В чем дело?
- Я должен был бы уже отплыть.
- Почему?
- Губернатор оказался старой морской лисой.
- Скорее уж морским волком или тигром, Жак, ведь губернатор - это знаменитый коммодор Уильям Муррей, в прошлом капитан "Лестера".
- "Лестера"! Я должен был бы это предвидеть; тогда у нас старые счеты, теперь я все понял.
- Что же случилось?
- А вот что: после скачек губернатор любезно обратился ко мне и сказал: "Капитан Ван ден Брук, у вас прекрасная шхуна". Ответить на это было нечего, и он добавил: "Смогу ли я иметь честь побывать на ней завтра?"
- Он что-то подозревает.
- Да, но я, глупец, не подумал об этом, распустил хвост и пригласил его на завтрак на борту, а он согласился.
- Ну и что?