Лучинов попятился назад, словно пытаясь отстраниться от ножа, пронзившего ему горло и стал падать навзничь, прямо на постель. И упал он затылком на чрево своей сестры, поднимавшийся в то мгновение с брачного ложа на закадную сторону.
- Что ж ты сделал, Брога! - простонал Стимар, услышав у себя за спиной его радостное дыхание.
- Спас тебе жизнь, побратим! - ответил тот, гордясь тем, как сумел не только выбраться из затвора с помощью того самого засапожного ножа, что не догадались прибрать к рукам радимичи, но и укусить им насмерть двух сторожей. - Теперь уведу тебя тайным путем. Не то, как уж повелось, княжич, снова угодишь из огня да в полымя.
- Не могу один, - покачал головой Стимар и двинулся к невесте. - Брат твой сам смерть искал, - сказал он ей и протянул руку. - То его дорога. Ты пойдешь со мной.
- Брось ее, княжич! - закричал позади него Брога. - То чары и блазно Лучиново! Пропадешь!
Он хватился своих оберегов и только со злостью плюнул на пол и раздавил плевок левой ногой.
Исет все еще держала в руках голову брата, как держат княжескую братину, ставя ее на праздничный стол. Он только подняла глаза на Стимара. Он увидел, что глаза ее сухи, и в тот же миг все слова, которые он хотел услышать от девушки, закапали уже не алой кровью, а прозрачными слезами с губ ее убитого брата.
Наконец Исет оставила брата и поднялась перед Стимаром. Вся ее белая, невестина рубаха от чрева до нижнего края подола была расписана-расшита не ее, не невестиной кровью и прорезана на палец чуть ниже лона. Нож Броги пробил горло радимичу насквозь.
- Теперь не могу идти с тобой, пока на мне не заживет рана моего брата, - тихо сказала она Стимару и, взяв его за левую руку, приложила ее к своему лону. - Вот она.
И княжич покрылся холодным потом, ощутив, что и вправду прикасается не к лону, а к глубоко рассеченной на две стороны плоти, в которой нет ничего, кроме гнетущей жаркой тяги соединиться краями вновь.
- Уходи, княжич! - взмолился позади него Брога. - Здесь пропадешь!
- Уходи! - откликнулась эхом Исет.
Стимар закрыл глаза и тяжко вздохнул, на миг, в своем вздохе, ощутив самого себя той бездонной, сквозной и уже начинающей срастаться раной.
- Не оглядывайся! - было ему последнее веление, и оно донеслось до него с неизвестной стороны света.
Княжич очнулся, открыл глаза и вышел на свет, ощутив под ногами не твердь, а звон бесчисленных бубенцов.
- Что это? - удивился он, пытаясь оглядеться и видя вокруг много убитых радимичей, пораженных стрелами, что, качаясь, как осенние метелки на лугу, позвякивали своими веселыми бубенцами.
Брога куда-то все тянул за руку еще не отмершего от чар княжича, хромая на ходу сразу на обе ноги, проколотые стрелами Лучиновых, и потому оставляя поверх своих человечьих следов вереницу красных, видом похожих на собачьи.
- Тут стрелы вятичей! - напомнил Брога. - Вятичи! Их теперь кругом видимо-невидимо! Они-то и любят звон, на все бубенцы вешают. А ныне они тебя себе от радимичей всем скопом отбивают. А сами-то они, вятичи, - орда такая, нужна ли тебе, княжич?
- Ни к чему, - помотал головой Стимар, пытаясь вспомнить, что же случилось с ним в какой-то низкой горнице, запертой со всех сторон, но лишенной кровли. - У них дорог, как у муравьев в лесу, а у меня своя, одна дорога еще до половины не смотана.
- Видишь, догадлив я, княжич. Так и сам разумею: лучше пропасть костью в зубах собаки, чем червяком в муравейнике. Уж больно много народилось этих вятичей. - И Брога решил заранее порадовать своего тайного побратима, едва не потерявшего голову от чужих чар: - За тем и добрую лазейку для тебя, княжич, уже припас.
Увидев знакомые ворота кремника, Стимар оттолкнулся было от Броги туда, но Брога удержал его:
- Нельзя в ворота! - крепко прихватив княжича, крикнул он ему прямо в ухо, так что у Стимара зазвенело в другом. - Из них - не на волю, а прямиком - в яму! К вятичам!
И едва Брога оттянул княжича от ворот кремника, как снаружи затрещал засов. Врата стали выламываться внутрь - и Стимар увидел радимичей, пятящихся спинами в свой кремник. Так сильно напирали на них своей немеренной силой бесчисленные вятичи. А Стимар смутно вспомнил, что радимичи устроили ему свадьбу "обратным чином", и стало понятно, почему они теперь движутся задом-наперед.
- Да ведь тут вежа! - удивился княжич, заметив, что ведет его Брога по долгой и широкой даже перед самым полднем тени. - Откуда на веже лазейка?
- Ныне, княжич, только с высокой вежи и можно будет тебе волю увидеть, - сказал Брога, по ходу дела положив мечом еще двух радимичей, вставших на его дороге.
Одному он рассек грудь, распахнув ее, как ромейскую книгу, писанную горячей киноварью, а у другого скатил в крапиву голову, и она там еще долго каталась и кряхтела от укусов.
- На таком-то пиру никаким сватам теперь уж не разобрать, кому виру класть, - решил оправдаться сват-Брога перед невольным женихом за учиненные налегке смерти хозяев.
В утробе вежи он одолел еще трех воинов-радимичей, пустив их кровушку наружу изо всех щелей сруба.
Наконец вывел он Стимара под "костер", на самый верх вежи, продувавшийся всеми ветрами.
- Вот тебе, лазейка, княжич! - гордо сказал он.
Поморгал Стимар и как будто очнулся, пришел в себя совсем, сдули верхние ветры с него, с его век и чела, последний дым чар, а заодно унесли и весь их пепел. Он осмотрелся кругом.
Хороша была лазейка! Открывалась она куда душе угодно - на все четыре стороны света. На полуденную сторону - так едва ли не на сам Царьград.
Поглядел Стимар вниз, вправо и влево, с той угловой межи и увидел, что вятичи облепили весь Лучинов кремник, будто муравьи большого жука, уже выперли скопом ворота, там и сям перебралсь и через тын и теперь шарили по всем клетям и закоулкам. От звона их бубенцов, навешанных пуговицами, ожерельями и даже оберегами на рукоятях мечей и древках рогатин, так и закладывало уши.
- Тебя ищут, княжич, - похвалился Брога.
- Порыщут и найдут, - усмехнулся крепко очнувшийся третий Туров сын. - Тогда только потрясут вежу, и оба покатимся им в руки, как спелые яблочки.
- Не покатимся, а закатимся, и не в их руки, а в темные кусты. А яблоню нашу с тобой, княжич, сами обтрясти успеем, - заговорил загадками слобожанин.
- Никак у тебя чудо-скатерть за поясом? - не поверил княжич Туров. - Сверху вниз до глухого леса расстелишь?
- Скатерть не скатерть, а - саму радимическую вежу до лесу и расстелю, - пуще похвалился Брога.
Княжич так и выпучил глаза на невиданного богатыря, которого недруги по кустам и клетям уже не раз прятали.
- Потом пожалеешь, княжич, что сразу не поверил, - еще и пророчествовать нарядился Брога. - Показывал мне старший брат, как можно вежу повалить. А его самого отец учил. А отца - дед. А деда…
- И много вы, слободские, веж поленицами навалили? - перебил цепочку слободской родовы Стимар.
- От прапрапрадеда - еще ни одной, - не отведя глаз, честно признался Брога. - А пращур, многие видали, управился. Когда готы подожгли в ту пору наш кремник, тогда дед последнюю целую межу на них обрушил и целую сотню разом, как мух, подавил.
- Не слыхал я о таком крепком слове, - уже не насмехаясь, а удивляясь, признался побратиму и княжич.
- Не словом валят вежи, а разумением и своими руками, - просветил его Брога. - Видал, княжич, как ветер может повалить в густом лесу и самое крепкое дерево? Полвека оно стояло и не поддавалось никакой буре-грозе - и вдруг дунул ему ветер в самую вершину, будто в затылок обухом ударил, - и дунул-то даже не в полную свою силу. А древо - и пошло-двинулось прямиком да на бок. Хрустнуло от корня и повалилось. Только землю выворотило, подняло ее корнями столько, сколько сил напоследок осталось. Отчего так бывает?
- Такая мудрость до меня не дошла, - ответил княжич. - Видать, только вы, слободские, ее от всех и таите, раз сами ни веж, ни кремников на своей земле не держите. Знали бы вашу мудрость в иных родах и племенах малые - все бы кремники без веж остались.
- Верно, так и случилось бы, княжич, - кивнул Брога. - Вот оно как в лесу бывает, а не в кремниках: подбирается ветер к древу, испытует его, ощупывает долго, ищет у него становую жилу. Меч в ножнах висит - всегда видно какой стороной. А древо - тоже вроде ножен, только эти ножны круглые и твердые, и меч-хребтину в тех твердых ножнах долго надо прощупывать. Лишь только ветер уразумеет, как заправлена в древе становая жила, так дело остается за малым - силы да веления Стрибожьего ему дождаться. А с вежой и того проще - она пустая внутри, как дерево не живое, а гнилое.
- Выходит, и нам Перунова веления дожидаться? - все еще не доверял слободскому слову Туров княжич.
- Нам и дожидаться не надо. Своей силы - немерено, - смело хватил давно уж набравшийся храбрости слобожанин. - Ты стой здесь, княжич и дожидайся не Перунова грома, а моего крика. Как я отыщу в веже становую жилу, так покажу тебе, откуда-куда дышать бегом. Будешь, как крона древесная, помогать ветру валить ствол. А заодно - примеряйся, как с вежи прыгнуть, когда она стелиться начнет. Не ровен час - расшибешься, как яйцо птичье, коли прямо на землю ступишь с такой вышины. Примеряйся к кустям и веткам, чтобы словно на мягкий стожок пришлось.
Так изумился слободскому искусству княжич, что больше ничем не перечил побратиму.
Брога шустрой белой пробежал по ступеням вниз и у самой подошвы вежи стал ощупывать ее стены, ища, как учил брат, становую жилу. Обошел он изнутри весь сруб трижды, потому что опыта никакого еще не имел. Да и радимичи с вятичами ненароком мешали Броге. Пришлось ему, скрепя сердце, еще не то двоих, не то троих, ткнуть между ног мечом, а потом и добить по хребту, чтоб не мучились и своих отомстить не звали.
Наконец показалось слобожанину, что в одном из углов, стала медленно биться у него под пальцами, как на человечьей вые, одна тугая теплая жила. Там и смолы на щелях выступило больше, и липла она к пальцам сильнее, и пахло от нее как будто медом. Тогда надавил Брога в то место кулаком - и пихнул плечом сначала в правый венец, потом - в левый.
Скрипнули, будто с испугом, обе стены.
Шевельнулось и под ногами у Броги, как на болоте.
Радостный Брога взлетел наверх и показал княжичу, от какого угла к какому бегать.
- Давай, княжич, без устали. Туда-сюда. Будто ты - голодный кобель на цепи.
- И для тебя, побратим, я - лохматый кобель ныне, - покачал головой Стимар.
- Уж не обессудь, побратим, - ничуть не смутился Брога. - Хоть кобелем, хоть лисою - нынче лишь бы ноги унести.
- А ты как же? - побеспокоился княжич о побратиме. - Не завалит тебя самого, когда падать начнет?
- Брогу лесом завалить, что таракана - дровами. Он свою щель найдет, - успокоил княжича слобожанин и снова нырнул вниз, только посыпались горохом по лестницам вежи его быстрые шаги.
Вернулся он на тайное место, уперся снова кулаком в жилу, развернул плечи и крикнул наверх:
- Начинай справа налево, княжич, как указал.
Стимар принялся бегать туда-сюда по указке Броги, и показалось ему вскоре, будто пол принялся из середины горбом расти и потому сбегать с него на обе стороны стало легче. Удивился он, замер и удивился еще больше: в самом деле начала раскачиваться вежа, как лодка и лес вокруг Лучинова кремника заходил волнами.
- Туго стало, княжич! - донесся снизу голос Броги. - Не выпал ли ты, отзовись!
Стимар отозвался и снова дал подмогу его рукам своими ногами. Но теперь на ходу уже зорче вглядывался в лес, присматривая себе крону погуще и кусты помягче.
Не замечал ни он, ни Брога - обоим было уже не до врагов, - как позабыли радимичи и вятичи про свою жестокую сечу и сбились одним глупым стадом на другой стороне кремника, задрав головы, разевая рты и невзначай проглатывая последних осенних мух. Страх охватил воинов - никогда они не видали, чтобы вежи шатались, будто немало испивши хмельного меда.
Наконец сдалась вежа, не выдержала, вздрогнула и треснула всем своим полым столпом - так громко треснула, что раскололись в Лучиновом граде все глиняные горшки и кувшины, а в лесу, на три поприща вокруг, разом поосыпались с деревьев все листья. Захрустели у вежи венцы, как кости, повылетали из венцов снизу двухобхватные бревна и подавили число вятичей куда большее, чем положили своей силой и отвагой отбивавшиеся от них радимичи - не пропала зря их вежа. Она стала крениться и, как только указала своим "петухом" уже не на Солнце, ставшее на полдень, а только-то на самое высокое в лесу воронье гнездо, так княжич оттолкнулся от вежи изо всех сил ногами и стремглав полетел на выбраный им в лесу ясень.
Только не подумал он о том, что вежа поделится с ним силой своего падения, превратившись в подобие ромейской метательной машины. Полетел он куда дальше того места, где стоял ясень, и с горя свалил всю вину за плохой глазомер на Брогу, полагая, что перестарался побратим, которому после затвора в погребе от злости и стыда сил девать было некуда.
Княжич пролетел еще над двумя ясенями, потом над тремя кленами, потом смахнул шишки с вершин девяти елок и приготовился разбиться насмерть. И вдруг он увидел, что на самом краю лесной балки, между высокими деревьями, растянута большая сеть. Так радимичи в своих лесах, как в ту пору и все прочие племена, ловили, будто рыб в море или озере, стаи улетающих на полдень птиц, а заодно и свои мудрые мысли, залетавшие зимой и летом в чащобу, а по осени тянувшиеся вслед за пернатыми.
"Птицей уйти не вышло, поднатужимся - рыбой, - едва услышал Стимар свою мысль сквозь свист в ушах. - Все лучше, чем уходить от своих волкодлаком."
Княжич выставил в сторону ногу, больно зацепился на ветку, чтобы покончить с полетом, оттого сразу круто скосил головой вниз и угодил прямо в середину сети.
Ту сеть радимичи поставили накануне, потому и не попало в нее еще ни одной настоящей птицы, а знатной добычей того злосчастного для радимичей дня опять оказался только Туров княжич. По нему и зазвенели на верхних краях ловчих сетей колокольцы, оповещая охотников о несказанной удаче.
"Звону от вятичей было мало, - только и пожалел княжич, пытаясь выпутаться из тенет. - Теперь им подмога."
Выпутаться ему из сети оказалось труднее, чем мухе из паутины. Своим вовсе не птичьим весом он попортил чужую сеть, сорвал ее с половины крючков и распорок и потому очутился в ней хуже, чем в мешке, повешенном на сук. На беду не осталось при нем никакого ножа.
Он стал перебирать каждую ячею и тревожно гадать, в каком ухе у него звенит сильнее. Получалось - в обоих. К добру такой приметы быть не могло. И верно: звону скоро со стороны Лучинова кремника прибавилось.
Как ни путался Стимар в сети, запутаться сильнее ему никак не удавалось, а освободиться - и подавно.
"Вот теперь, Брога, и не хватает тебя с твоим засапожным ножом, - переводя дух, пожалел княжич. - Тороплив ты стал с годами."
Он поглядел в чащу и видит: шевелится чаща, как муравьиная плешь в жаркий день. Шевелится чаща и звенит все громче. Хозяев леса, радимичей, Стимар ждать не стал и не ошибся. Заполонили их лес вятичи, звон к звону шел. Наконец, не оставив в лесу на одного куста целым, вятичи добрались всей пешей ордой до балки, над которой повис северец, и обступили сети.
Много было вятичей. Дышали они снизу так, что невмоготу жарко стало северцу. Потом посвежело: вятичи затаили дыхание и дали звенеть в лесу только княжеским бубенцам, висевшим на гриве, хвосте, сбруе, седле княжеского жеребца и на гривне, серьгах и поясе самого князя.
Они расступились перед своим старым князем, растолкав деревья, и князь, подъехав к сети, задрал седую голову.
- На счастье - птица, - изрек он.
Стимар вывернулся в сети так, чтобы видеть князя, и увидел по белесым творожным глазам, что в ощип его, северца, если и понесут, то не сразу.
- На счастье - та, что золотые яйца несет, - ответил он сверху. - А от пойманной дождешься ли, князь?
- Коли захочет, так у нас и золотое снесет, - не растерялся мудрый вятич, и от звона несчитанных вятических бубенцов так и заложило у Стимара уши.
"Как они сами не глохнут?"- удивился он.
Седой вятич поднял руку - и звон по лесу разом утих.
- Так здравствуй, князь! - еще сильнее удивил он Стимара своим важным обращением. - Хорошо ли тебе там, наверху?
- Князю, может, и хорошо было бы, да только я еще не князь, - признался северец. - И дождусь ли того, кому ведомо?
- Уже и дожидаться не надо, - отвечал на это признание вятич и попятил своего жеребца, чтобы Стимару легче было смотреть. - Тебя князем берем. У нас, вятичей рода Переслава, отныне княжить будешь!
"Взаправду из огня да в полымя!"- так и обомлел Стимар.
Вывернуться ему теперь, самому не свернувши шею, становилось еще труднее, чем увернуться с брачного ложа.
- Сгожусь ли вам в князья с порченой ромеями кровью? - спросил он, думая, а вдруг до вятичей, в их густые, как собачья щетина, леса дурной слух еще блохой не прокопался. - Или вы не слыхали о моих бедах?
Князь не смутился.
- У нас, вятичей, ушей больше, чем дыр в сети, - похвастался он. - Издавна все о тебе, Туров, знаем. И знаем, что суждено тебе стать великим князем на всю землю до окоема. Раз примем тебя по тому вещему слову, значит и княжить ты будешь землей от нашей печи. А к тому знай, молодой князь, не боимся мы твоей крови. Наш мед дегтем не испортишь - только лучше станет, терпче и забористее.
Не лгал князь Переславич. У всех племен мед от дегтя портился, а у вятичей становился только духовитей и крепче. Каждый год по осени собирались племена и роды на Медовую гору и ставили на вершину свою бочку меда - десятую часть собранного за лето. Только Переславичам позволялось испокон веку оставлять свою бочку под горой. Не собрать бы столько по всем землям коней и рук, чтобы вкатить ее наверх, да и раздавила бы она собой всю гору - так много меда собирали вятичи. Черпать можно было из той бочки прямо с вершины горы, если дотянешься. Пчел своих вятичи умели доить, как коров, и на каждую пчелу хватало утром и вечером по бабе из их племени. Потом, на празднике, в каждую бочку выливали ложку дегтя - проверить и утвердить на великом сходе до следующего года, чей мед лучше. Переславичи всегда торжествовали. Их медовая слава жила долго, до тех пор, пока после хазар не стали они платить дань князю Святославу. С того, как хлебнул князь Святослав их мед, стал и он темнеть и травиться дегтем. Но до той поры еще много воды не успело из рек вытечь.
Пошевелился княжич Туров, все еще мечтая освободиться из тенет своей силой, треснули кое-где распорки, сломались крючки и немного провисли ловчие сети, отчего воли у княжича не прибавилось, а только опустился он ближе к земле, к настырным вятичям и к своему невольному княжению.