В полицейском управлении Павел отыскал Каппе. Магическое слово "немедленно" сделало капитана расторопным. В Розенхейм, который до войны был одним из провинциальных городов Баварии, теперь прибывало много инвалидов, представителей разных фирм, уполномоченных по рабочей силе, сырьевым ресурсам, активистов из общества "зимней помощи", деятелей церкви, эвакуированных жителей городов, подвергшихся налетам американских и английских бомбардировщиков. Документы пробежали по конвейеру с десятками других с той лишь разницей, что проверялись "немедленно", и их обладателю не пришлось тратить время на ожидание. Вместе со штампом на жительство Каппе выдал карточки на продовольствие, мыло и табак, распределяемые в рейхе по строгим нормам.
Тем временем Йошка съездил на фабрику Ноеля Хохмайстера. Инспектор по найму, лысый старик, страдающий подагрой, просмотрев солдатскую книжку, справку из госпиталя об увольнении из армии по тяжелому ранению, сказал:
– Для устройства на работу нужны еще две рекомендации: одна – от гауарбайтсфюрера, другая – от кого-либо из влиятельных рабочих нашего предприятия.
– Не знал, что детские игрушки тоже представляют для рейха военную тайну.
– Мы занимаемся теперь другим делом, – морщась, проговорил старик.
– А какую работу можете предложить?
– У нас нет вакансий шофера. Пойдете разнорабочим. Паек и восемьдесят марок в неделю.
– Я подумаю, – сказал Йошка, забирая документы.
Погребок "Альтказе" был минутах в пяти от фабрики Хохмайстера. Обслуживал он, видимо, здешних рабочих и тех, кто жил поблизости.
Едва Йошка расположился за столиком, как к нему приковылял кельнер в солдатском френче и синих кавалерийских галифе с леями. От кельнера не укрылись награда Железным крестом второй степени, серебряный значок ранения и красно-бордовая ленточка медали "За зимний поход на Восток", которую фронтовики прозвали "мороженым мясом".
– Оттуда, приятель? – спросил кельнер, мотнув головой куда-то в сторону.
– А ты, я вижу, тоже уже свое получил?…
– С добавкой.
– Как так?
– Вместо ноги сделали протез, а где взять половину ягодицы?
– Без этого прожить можно, а вот без шнапса и пива… – Йошка извлек из бумажника продуктовую карточку и деньги. – Пусть побегает твой напарник. Мы же хлопнем по рюмочке за фронтовые наши дела. Я плачу.
Кельнер воровато оглянулся, понизил голос:
– С этим сейчас строго, но сообразим…
Он прохромал к стойке, что-то шепнул толстяку, тот, приподнявшись на цыпочки, посмотрел на Йошку и скрылся в подсобке.
Йошка стал разглядывать людей в пивной. Больше было стариков. Они, наверное, помнили Ноеля Хохмайстера, когда тот еще строил свой "Пилигрим". Были и малолетки непризывного возраста, которые либо заканчивали гимназию, либо числились в командах "Трудового фронта". В дальнем углу обосновалась компания вояк-отпускников в серо-голубых авиационных куртках.
Подошел кельнер с подносом, опустил на стол две литровые фаянсовые кружки крепкого портера, тарелки с зельцем и темную бутылку с наклейкой рейнвейна. Рюмки с ловкостью фокусника он выдернул из-под фартука, пододвинул стул и, скособочившись, сел.
– Плохо на свадьбе сидеть с невестой, – хохотнул Йошка.
– У меня уже двое малышей. Ханна сразу наградила двойней, – похвастался кельнер, оживившись перед выпивкой.
В бутылке оказался настоящий шнапс. Выпили за жизнь, за конец войны, за Ханну, за маленьких Гансика и Йоста… Скоро Йошка узнал о кельнере все: и что зовут его Хуго, и что получает он пенсию по ранению, но в нынешние времена приходится подрабатывать, так как толстяк за стойкой, чтоб у него лопнули потроха, его тесть и жмот, и о том, где начал войну и где кончил – в деревне Чуриково под Малоярославцем…
– А ведь я был каменотесом! – вздохнул Хуго и потянулся к бутылке.
– Ты знаешь здесь всех выпивох?
– За исключением фронтовиков в углу, назову каждого. – От выпитого кельнер побледнел немного, но глаза оставались трезвыми.
– Не знаешь ли ты Фехнера?…
– Ахима? Как же! Будет здесь ровно в семь и выпьет не менее двух литров пива.
– У него отец… – Йошка наморщил лоб, как бы пытаясь вспомнить имя.
– Вальтер? Так он погиб под Истрой не то в ноябре, не то в декабре сорок первого…
– В ноябре. А где он служил раньше?
– Как где? В нашем восьмом Баварском округе, потом его услали в Россию и оттуда пришел "постэнгель". Геройски погиб за великую Германию… Ну, ты знаешь такие штучки.
– Письма от товарищей Вальтера Ахим не получал?
– По-моему, нет.
– Может, не сказал?
– Ну, об этом бы знали все. Ахим не из молчунов.
– Как же так?! Мы писали Ахиму всем отделением! Вальтер погиб на наших глазах, когда мы попали под огонь "русских органов", – растерянно пробормотал Йошка.
– Вы небось так душещипательно описали его смерть, что цензура не выдержала слез и выбросила письмо в корзину.
– Возможно. Но мы рассказали, как было.
– Если ты хочешь увидеть Ахима, приходи в семь. Я оставлю столик.
Хуго отрезал в продовольственных карточках ровно столько талончиков, сколько стоил обед. Взял деньги за выпивку. Сдачу положил перед Йошкой.
Тут Йошка решил попросить Хуго еще об одном одолжении:
– Нет ли у тебя на примете порядочного ювелира?
– Ха! Как же! Найдешь среди этих пройдох честных людей!
– И все же придется… В России раздобыл кое-что, хочу продать.
– Сейчас колечки и камешки упали в цене. Наши ребята тащат их со всех концов мира, – не то с осуждением, не то с завистью проговорил Хуго. – Запиши адрес одного кровососа. Его зовут Карл Зейштейн.
Йошка на пачке сигарет записал улицу и дом, где жил ювелир, и распрощался с кельнером.
Чтобы скоротать время до вечера, он поехал в городской парк, сел под тень распустившейся липы. Из аллейки выпорхнула похожая на птичку старушка с букетом подснежников и прощебетала фразу, которая примерно звучала так: "Ну а что же мы купим сегодня?" Йошка развел руками – до цветов ли бедному отпускнику?!
На самом же деле его тревожил Павел: не заподозрила ли полиция что-либо в документах? Если возникнет опасность, нужно немедленно скрыться. Где? Франтишку привлекать к этому делу опасно, да и просто-напросто она не сможет обеспечить жилье. Хуго не приютит, знакомство с ним пока шапочное. Видимо, придется сразу же уезжать в Мюнхен. Город большой, легче затеряться. На первых порах можно пристроиться к почтовой начальнице, выждать, сменить документы, но в любом случае вернуться в Розенхейм и попытаться отыскать пути к этому "фаусту".
Незаметно наступил вечер. В восьмом часу он вернулся в "Альтказе". Распахнув дверь, сразу же увидел узкогрудого молодого человека, о котором Березенко сообщил через мать подпольщикам Киева, те передали сведения Центру. Несмотря на духоту в погребке, Ахим Фехнер был в потертом твидовом пиджаке и вигоневой фуфайке. Судя по пустым кружкам на столике, он осиливал второй литр. Не спросив разрешения, Йошка уселся напротив него. Подковылял Хуго и принес еще одну кружку.
– Вы здорово походите на нашего взводного Вальтера, – проговорил Йошка, встретившись с осоловевшим взглядом Ахима.
– Откуда вы знаете моего отца?
– Вы должны были получить от нас письмо, писали сразу после боя.
– Ничего не получал, кроме официального уведомления о смерти.
– Он погиб на моих глазах.
Ахим вцепился в рукав Йошки, закашлялся, выхватил платок, привычно прижал ко рту.
"Да у тебя, парень, туберкулез, и долго, видать, не протянешь", – подумал Йошка.
По желтому лицу Фехнера пошли красные пятна, на бледной, тонкой шее напряглись вены. С трудом подавив кашель, Ахим сказал:
– Не надо рассказывать. Отца все равно не воскресишь…
– И то верно. Мне вот повезло. Уволили подчистую, скоро придется искать работу.
– Теперь найти ее не проблема.
Йошка из заднего кармана брюк вытащил пачку купюр разного достоинства. Их он приготовил на непредвиденные расходы перед тем, как зайти в пивную.
– Вот что, парень. Возьми это. Купи масла, жиров… Ты должен поправиться.
Глаза Фехнера подозрительно заблестели.
– Фронтовое братство? Верните мне отца! – вдруг завопил он. – Не надо мне ваших денег!
Такого оборота Йошка не ожидал. Он сурово одернул Ахима:
– Уймись! Если бы ты не был таким задохликом, я бы сделал из тебя отбивную!
Фехнера вновь стал душить кашель. Он выкрикивал бессвязные слова, пытаясь построить какую-то фразу.
– Черт с тобой, ты недостоин своего отца, – сказал Йошка, поднимаясь.
Фехнер сделал попытку удержать его.
– Прочь руки!
Хуго вместе с тестем у стойки не без интереса следил за перепалкой. Йошка подошел к ним:
– Парень явно перепил.
– Не знаю, какая блоха укусила его сегодня…
Йошка подмигнул Хуго:
– Налей-ка нашего рейнвейна всем троим.
Выпили. Йошка не поскупился на чаевые. Кланяясь, тесть проговорил:
– Приходите, у нас самое лучшее пиво в городе.
– Только к вам и буду заходить…
Йошка доехал до пансиона, тихо приблизился к дому. Дважды прошел мимо, пока не увидел в освещенном окне флигеля Нину. У него отлегло от сердца. Значит, дело с пропиской прошло удачно, никакой засады нет, можно смело входить в калитку, на которой висела бронзовая пластинка с надписью "Пансион И. Штефи" под германским орлом со свастикой в когтях.
– …Я не стал связываться с неврастеником, – закончил свой рассказ Йошка.
– К тому же он был пьян, – согласился Павел.
– Уверен, Фехнер сам станет разыскивать меня.
5
Как это ни накладно было, но Йошке пришлось ездить в Мюнхен чуть ли не каждый день. Со стороны причина вполне объяснима: увлекшись девушкой с почты, отпускник не хотел терять попусту время. Он терпеливо ждал у окна, когда та закончит работу. Наблюдение за проходной БМВ ничего не давало. Человека, изображенного на фотографии у Владимирской горки, он не видел. Пришлось пойти на опасный шаг. С Элеонорой – так звали девушку – он уже сошелся настолько близко, что однажды, провожая ее домой, как бы между прочим спросил, не знает ли она господина Бера, служащего БМВ.
– Зачем тебе понадобился этот сухарь?
Йошка поведал трогательную историю о больной матери, от которой привез ему благословение и посылку.
– Из Киева? – удивилась Элеонора.
– Откуда же еще! Я лежал там в госпитале.
– Его письма, как и некоторых других, просматривает Лютц.
– Кто такой?
– Арбайтсфюрер завода. Только об этом… – Девушка прижала палец к губам.
– Конечно, дорогая! – воскликнул Йошка, клятвенно прижав ладонь к груди.
– Бер очень скрытен и неразговорчив.
– Какой он из себя? Мать говорила – высокий, красивый…
Элеонора фыркнула:
– Вот уж не сказала бы. Длинный – это правда. Но дистрофичный, в очках… утиный нос… губы поджаты так… нет, так… Носит драный портфель… Одет в серую тройку и плащ-реглан до пят…
– Твоей наблюдательности можно позавидовать. Как же мне встретиться с ним?
– Он давно не появлялся, а у нас лежит на его имя несколько писем.
– Если он придет, не сможешь ли ты передать ему, что я буду ждать его с семнадцати до восемнадцати часов у Новой ратуши каждый день?
– Конечно, смогу.
– Не хотелось бы только, чтобы этот самый Лютц…
– Да, ну при чем тут Лютц!
Не сговариваясь, они зашли в кафе, которое облюбовали с недавних пор. Здесь было малолюдно, подавали хорошее вино и пирожные без карточек.
– Как зовут Бера, не помнишь?
– Алоис… Армин… Нет… Анатоль!
Через неделю Элеонора, покосившись на подружку, занятую подсчетами, шепнула Йошке:
– Я передала Беру твою просьбу.
– Он ничего не сказал?
– Нет. Только забыл шляпу. Пришлось окликнуть его.
– Встретимся в нашем кафе. Я приду после того, как увижу Бера.
17 часов – было как раз то время, когда после смены Бер мог без спешки доехать до ратуши. Йошка купил в газетном киоске "Дейче иллюстрирте", поискал пустую скамью в сквере перед Новой ратушей. Вдруг прямо к нему подошли двое в шляпах и плащах из черного кожаного заменителя.
– Ни с места! Полиция! – Один из них показал жетон на стальной цепочке.
Йошка похолодел. Неужели донес Бер? Но он же не знает его в лицо!.. Могли допросить Элеонору, и та, разумеется, нарисовала точный портрет Йошки.
– Документы! – рявкнул полицейский.
– Нельзя ли повежливей?
– Проверка, – снизил тон верзила, разглядев бело-красную ленточку Железного креста на бортике френча и другие награды.
Йошка подал солдатскую книжку со штампом остановки в Розенхейме. Полицейский молча полистал ее.
– Зачем приехали в Мюнхен?
– Здесь живет моя подружка.
– Успеха, фронтовичок.
– Спасибо, – не очень вежливо буркнул Йошка и опять уткнулся в газету.
Вскоре он увидел высокого худого человека в больших круглых очках. Оглядываясь, Бер искал его. Йошка поднялся, медленно подошел к Беру, кивнул на скамью.
– Сядем, я давно жду вас.
Бер хотел положить шляпу рядом, но не решился, оставил в руках.
– Я встречался с Мариной Васильевной. Она послала вам поклон и подарок. Его передам в другой раз.
– Как мама?
– Ничего, поправилась. Даже стала работать.
– Вот как! Неужели пошла в услужение к… – Бер замялся.
– Нет, к немцам она не пошла.
– А вы кто?
– Я по отцу чех. Для нас немцы то же самое, что и для вас.
– Простите, не понял.
– Тут и понимать нечего. Не мы, а они пришли к нам и заставили жить по своим порядкам.
Не спеша Йошка рассказал все, что знал о матери Березенко, о том, как жила она в Киеве, который в дни оккупации почти что вымер. Тут Йошка как бы невзначай упомянул о том, как Толя Березенко двенадцатилетним мальчиком тонул в Днепре на островах.
– Это могла знать только мать, – насторожился Бер.
– Она и рассказывала, поскольку мы – ее друзья.
– Кто "мы"?
– Да вы и сами догадываетесь.
– Что еще вы знаете обо мне?
– Чего не знают немцы, но известно лишь матери, – об этом вы хотите спросить?
– Ну, хотя бы…
– В институте вы ухаживали за Оксаной Полищук. Так она сейчас в Челябинске, работает на одном из военных заводов. Сказать, как она выглядит?…
– Н-не надо, – заикаясь, вымолвил Бер. – Чего вы хотите?
Сопоставив факты, Березенко решил, что Йошка не враг. Пора идти на откровенность.
– Чего хочу? – переспросил Йошка и прямо посмотрел в глаза Бера. – Хочу понять: по-прежнему ли вы наш человек?
– А если я сообщу о вас в гестапо?
– Значит, подпишете смертный приговор и себе. Ни мать, ни Родина вас не простят.
– В таком случае вы должны знать еще одного человека…
– Я знаю его.
Бер бросил вопросительный взгляд на Йошку:
– Как его зовут?
– Грач.
Наступило долгое молчание. Йошка достал из внутреннего кармана письмо – одно из нескольких. Его писала Марина Васильевна в Киеве. Кружным путем шло оно к адресату: от Грача к партизанам, затем самолетом в штаб партизанского движения, оттуда в разведуправление Красной армии, от Волкова к Павлу и Йошке… Пока Березенко читал, Йошка наблюдал за ним. Тот протирал запотевавшие стекла очков, отрывался от чтения, снова возвращался к письму, наконец проговорил:
– Здесь странная просьба: полностью доверять человеку со шрамом на левой руке. Это вы?
– С этим человеком я сведу вас позже. – Йошка посмотрел на часы. – Когда и где нам удобнее встретиться?
– Мне трудно было вырваться в Мюнхен. Сейчас я живу в Розенхейме, выполняю срочный заказ.
Йошка вскинул брови:
– Где в Розенхейме?
– В пансионе фрау Штефи.
– Кто вас поселил туда?
– Арбайтсфюрер Лютц.
– Он за вами следит?
– Это одна из его обязанностей. По-моему, он давно знаком с Францем Штефи – сыном хозяйки.
– Когда вы бываете дома?
– Я приезжаю поздно.
– Хорошо. О нашей следующей встрече я сообщу вам особо. Прошу ничему не удивляться!
6
Известие о том, что жилец из мансарды не кто иной, как Бер, заставило Павла задуматься. Получалось как в сказке, а это настораживало. Но когда он поразмыслил, то пришел к выводу – ничего страшного пока нет. Арбайтсфюрер, очевидно, знал Франца давно, потому и поместил к нему своего подопечного. Франц должен следить за жильцом. А то, что в лагере военнопленных встретился именно Артур Штефи и тот указал адрес своей матери, – это чистая случайность, какая может произойти в жизни.
Тем не менее Павел попросил Йошку подробней расспросить служанку о жильце из мансарды.
Франтишка повторила, что постоялец в прошлом году приезжал трижды и останавливался в пансионе на несколько дней, а с января живет безвыездно. Сопровождал его щеголеватый человек лет тридцати. Он потребовал поставить в отведенной жильцу комнате письменный стол и сейф, затем долго сидел у Франца. По утрам за жильцом приезжает какой-то офицер и привозит его обратно поздно вечером. Питается жилец отдельно, в столовую спускается очень редко, ни с кем из обитателей пансиона не общается.
– Как тебе приказали обращаться к нему?
– "Господин", и все…
– Тебе хочется домой? – спросил Йошка девушку.
– А тебе?
– Я военный человек, меня сочтут дезертиром и повесят на первом суку, если я об этом заикнусь.
– Но ведь война когда-то кончится!
– Если победят немцы, ты до старости останешься в служанках.
Девушка зябко передернула плечами.
– Я так много видела горя, что разучилась верить в добрых людей.
– Терпи, я думаю, ждать осталось недолго.
По наблюдениям Йошки, распорядок жизни Березенко был несложным. Все сходилось с рассказом Франтишки. Высокий капитан спортивного вида приезжал за ним по утрам на "опеле" и привозил обратно часам к одиннадцати вечера. В мансарде долго горел свет. Березенко или читал, или сидел над бумагами. В полночь ложился спать.
…Через неделю после приезда Йошка своим рискованным поступком едва не провалил успешно развивавшуюся операцию. То ли нашло затмение, то ли понадеялся на удачу, выпадавшую не так уж часто, но, с точки зрения здравого смысла, он сработал поспешно и неквалифицированно.
Когда утром к подъезду подкатил "опель" и в дом вошел капитан со сплющенным носом, Йошка находился неподалеку в кустах. Немец видеть его не мог. Из окон дома тоже никто не выглядывал. Из наборного складного ножа Йошка вытащил острое шило, прошел мимо "опеля", всадил шило в резину заднего и запасного колеса и быстро исчез во флигеле. Взяв бинокль, он стал наблюдать из окна за машиной у парадного.