- Ну, так к делу: главное, этого надо накрыть.
- Да, да, и камердинчика также, а карлы не уйдут.
- Потайной фонарь с вами?
- Со мной.
- Идемте же… Только захватите парочку драгун.
Через несколько минут четыре темные фигуры приблизились ко флигелю, где жил Занович. Они тихо взошли на крыльцо. Дверь оказалась незапертого, и таинственные посетители без шуму пробрались в дом.
- Осветите, а то мы можем на что-нибудь наткнуться, - сказали шепотом.
Комната мгновенно осветилась. Осветились и действующие лица, таинственные посетители графа Зановича. Один из них был тот, в золотых очках, что из-за зелени наблюдал за тем, что делалось в парке на террасе. Это был среднего роста пожилой мужчина, плотный, на тоненьких и жидких ножках, которые не шли к его плотному корпусу, в большом рыжем парике, который не шел к его красному, гладко выбритому лоснящемуся лицу. Другой был жиденький, поджарый старичок, в седом паричке и с седенькой, вроде крысиного хвоста, косичкой. Под мышкой у него был потертый портфель. Серенькие моргающие глазки его смотрели пытливо и лукаво. За ними, тараща сонные глаза, стояли два драгуна, один с рыжими бровями, другой с черными.
Таинственные посетители, пытливо оглядывая комнату с барскою обстановкою и дорогими коврами, устилавшими пол, с тою же осторожностью двинулись дальше. Прошли вторую комнату, третью. Вместо дверей были тяжелые портьеры, малиновые, зеленые. Наконец они остановились перед запертою дверью и стали прислушиваться. За дверью слышался тихий, ровный храп спящего человека.
- Это он тут, - шепнули золотые очки.
- Должно полагать, - шепотом же отвечал старичок. Золотые очки взялись за ручку двери. Заперто изнутри.
Постучали, еще и еще. Храп за дверью прекратился. Еще постучали.
- Кто там? - послышался за дверью сонный мужской голос.
- Отоприте, граф, - отвечали золотые очки.
- Я спрашиваю: кто там? Какой черт? - сердито переспросили за дверью.
- По указу ее императорского величества отоприте! - торжественно выкрикнули золотые очки.
- Скажи, кто и зачем? - повторили за дверью.
- Могилевской уголовной палаты председатель Малеев и стряпчий Небосклонов, - был ответ.
- По какому праву?
- По высочайшему указу… Отпирайте немедленно, граф! Не чините противности указу ее императорского величества и не думайте скрываться: ваш дом и весь замок оцеплен стражею… Отоприте!
- Да дайте же мне и моему слуге одеться, - отвечали изнутри.
Действительно, немного погодя щелкнул замок у двери и дверь отворилась. Следователи вошли в спальню графа. Это была просторная, хорошо меблированная комната, с пунцовыми занавесками на окнах, с камином и стоящими на нем массивными бронзовыми часами, в виде рыцаря в шлеме и латах. Один простенок занимало большое венецианское зеркало, в котором во весь рост отражались вытянутые фигуры застывших от удивления драгун. По отражению в зеркале им казалось, что в комнату набралось человек двадцать.
Но что особенно бросалось в глаза в спальной графа - это богатая двухспальная кровать, стоявшая изголовьем к стене, с бледно-розовым кисейным пологом, закинутым на позолоченный балдахин. По обе стороны кровати, у изголовья, стояло по темному, отороченному бронзою шкафику, а на ковре, у кровати, с одной стороны брошены были голубые мужские туфли, а с другой, по-видимому, женские, крошечные, розовые. Но еще более останавливала на себе внимание сама постель: по форме вдавленности широкого матраца, а равно по измятости подушек, положенных рядом в изголовье, можно было видеть, что на постели этой спали рядом два человека…
Стряпчему Небосклонову это первому бросилось в глаза. Он так и впился в постель своими рысьими глазками… Неужели слуга спал вместе с графом?..
Он разом обежал всю комнату моргающими глазками. Граф, красивый, южного типа мужчина, в малиновом шлафроке, стоял у камина, гордо подняв голову и играя кистями черного шелкового пояса. За кроватью же у стены стоял бледный, как полотно, миловидный юноша с черными роскошными кудрями, в костюме турка, албанца или грека, в красивой фустанели.
- Извините, граф, что в такое время… - начал было Малеев.
- Что вам угодно? - вызывающе перебил его граф.
- Вот указ… До сведения его светлости, князя Григория Александровича Потемкина, доведено…
- О чем же указ, государь мой? - снова перебил его граф.
- Об учинении обыска.
- В чем меня подозревают?
- В выпуске фальшивых сторублевого достоинства ассигнаций.
- А! - презрительно заметил Занович. - Его светлость опоздал… не ту ноту взял, это не его дело… Я давно уже послал брата в Петербург заявить высшему правительству, что за границей жиды в огромных размерах занимаются выделкою…
- Подделкою, - поправил его Малеев.
- Да, подделкою российских ассигнаций и распространением оных, и брат мой, в намерении обнаружить сие злоупотребление в глазах российского правительства, приобрел таковых ассигнаций более семисот тысяч и ныне повез оные в Петербург, дабы явить верховной власти и тем избавить от ущерба казенный интерес… Вот все, что я счел за нужное сказать вам.
- Так-с… А этот малый кто же будет? - спросил Малеев, глянув на хорошенького юношу, трепетно стоявшего за кроватью.
- Это Антонио - мой камердинер… Я его ребенком привез из Италии и очень привык к нему, как к родному, - отвечал граф, не глядя на юношу.
- Так-с, хорошо-с… Только уж извините, ваше сиятельство, - затрудняясь в словах, заговорил Малеев, - я не сомневаюсь в правдивости изложенного вами… но, по силе указа, исполняя святость долга и присяги, я обязуюсь литерально исполнить высочайший указ.
- То есть как же, государь мой, литерально?
- Насчет то есть обыска.
- Кого?.. Меня?
- Так точно, и вашего сиятельства, и слуги вашего, и занимаемого вами помещения… Хотя мне и тяжко, по питаемому мною к его превосходительству Симеону Гавриловичу Зоричу и к вашему сиятельству глубочайшему уважению, чинить обыск в жилище Симеона Гавриловича, тем паче что обиталище сие, так сказать, освящено временным милостивым пребыванием здесь священной особы ее императорского величества, однако, свято исполняя…
- Что ж, господин! - нетерпеливо перебил граф. - Ищите, дом в вашем распоряжении.
- Так-с, извините… государь мой… долг, служба… Эй, драгуны!
- Что прикажете, ваше благородие?
- Обыщите вон того малого.
- Слушаем-ста.
Драгуны двинулись со своих мест, гремя палашами. Юноша с криком забился в угол.
- Зачем же его? - вступился было граф.
- Как же-с… по указу.
Драгуны между тем ощупывали карманы юноши, который заливался слезами.
- Пустите! Пустите меня! У меня ничего нет! О, Езус Мария!.. О-ой!
- Ваше благородие! Да это девка, - заявил рыжебровый.
- Что ты! Пьян, что ли! - осадил его Малеев.
- Пьян! Али я бабьего тела не отличу? У меня, чай, руки, - обиделся рыжебровый.
- Что ты врешь спьяна?
- Спьяна! Да у меня маковой росинки во рту не было… с самого Могилева не емши, не пимши… ни синь пороху… а то спьяна!.. Вот сами пощупайте, чай, руки тоже…
- Ой-ой, Езус Мария!
Хорошенький Антонио действительно оказался девушкой. Закрыв лицо руками, она горько плакала.
V. ТЕПЛЫЕ РЕБЯТА
Между тем весь замок поднялся на ноги. На дворе слышались разные голоса, оклики, мелькали огни. Конюхи, повара, лакеи - все высыпало на двор и галдело; никто ничего не понимал. Собаки, до этого момента спокойно спавшие, отчаянно лаяли, так что всполошили собак во всем Шклове.
Малеев, оставив стряпчего и драгун около графа и плачущей девушки, поспешил на шум. Люди, кричавшие на дворе и размахивавшие кто фонарем, кто вилами, увидев незнакомого господина в казенной форме, при шпаге и в треугольной шляпе с перьями, с удивлением и страхом давали ему дорогу, догадываясь, что у их барина или у его гостей что-то неладно.
На крыльце главного дома, освещенный горящими факелами, которые держали карлики, стоял Зорич и громко кричал на кого-то…
- Я вас в остроге сгною! Я вами Сибирь заселю! Повешаю, как собак!
В это время к крыльцу, на котором вместе с Зоричем стояли и виденные уже нами его гости, торопливо приблизился Малеев и почтительно приподнял шляпу.
- Прошу извинения у вашего превосходительства, - начал он, видимо, заученную роль, - хотя мне и весьма прискорбно, по питаемому мною к особе вашей глубочайшему почтению, в столь необычный час нарушать спокойствие вашего превосходительства в сем жилище вашем, тем паче что обиталище сие, так сказать, освящено временным милостивым здесь пребыванием священной особы ее императорского величества, всемилостивейшей государыни нашей, однако, свято исполняя долг службы и присягу…
- Да в чем дело, государь мой? - нетерпеливо перебил его Зорин.
- Я явился сюда по указу ее императорского величества.
- Зачем? По какому делу? - голос Зорича дрогнул.
"Сибирь… Енисейск… Березов, - мелькнуло у него в уме. - Это Потемкин… Недаром он, как угорелый, ускакал от меня…"
- Извините, ваше превосходительство, - прервал его мрачные мысли Малеев, - я затрудняюсь… здесь ваши люди… огласка… Позвольте мне войти в ваш дом.
- Войдите… Милости прошу… Посветите господину председателю.
- Нижайше благодарю… Я уже коликрат пользовался гостеприимством вашим.
Все вошли в дом, предшествуемые карлами с факелами. Прислуга осталась на дворе и продолжала галдеть, но уже тише. Удивлялись только, как никто ничего не слыхал, когда драгуны оцепляли двор и замок.
- Больше бы пьянствовали, - порешила за всех старшая ключница, - диво, как у вас еще самого барина-то не выкрали.
- У тебя, у старой карги, выкрадешь, - проворчала судомойка, - ты и подохнешь на ключах.
- И подохну, а тебе, неумытой роже, не дам, умойся прежде.
- Что ей мыться-то! - сострил кривой конюх Кирюшка. - Знамо, черного кобеля не вымоешь добела.
- У! Ты! Кобылья ладонница, огурешна плеснеть! Знал бы кобыльи хвосты, а то на! Туда же…
Малеев, войдя в дом, снова извинился, что беспокоит генерала в неурочный час.
- Говорите, сударь мой, в чем же дело? - спросил Зорич, приглашая гостя сесть.
- Сим указом (Малеев подал Зоричу бумагу) повелевается мне учинить у проживающего у вашего превосходительства графа Зановича обыск по дошедшим до его светлости, князя Григория Александровича Потемкина, сведениям в выпуске якобы графом Зановичем фальшивых сторублевых ассигнаций.
- Так, государь мой. А при чем же тут я? - спросил Зорич.
- А в указе, ваше превосходительство, изволили усмотреть, что подлежат допросу находящиеся у вас в услужении карлы.
Присутствовавшие при этом карлики переглянулись, и Черномор сильно побледнел; другой же, постарше, которого звали Мухомором, лукаво улыбнулся и оперся о притолоку.
- В чем же они подозреваются? - спросил Зорич.
- В сбыте фальшивых ассигнаций.
- Но эти ассигнации они получали от нас, от играющих в карты.
- Точно так-с.
- Так вы нас считаете фальшивомонетчиками? - спросил Зорич, гордо обводя глазами комнату, где кроме него и Малеева находились князь Изан-бей, Неранчич и неизвестный блондин с иностранным орденом.
- Помилуйте, ваше превосходительство, - возразил Малеев - не вы, а вас могли ввести в обман другие.
- А! Это другое дело, - протянул Зорич. - Так вам угодно будет теперь же приступить к допросу карлов моих.
- Нет, ваше превосходительство, я только обязуюсь произвести дознание, так и в указе значится.
- Хорошо. А потом что?
- А потом по обстоятельствам дела, выясненным путем дознания, подозреваемых будут допрашивать чины губернского правления.
- А разве и чины губернского правления прибыли с вами?
- Нет, ваше превосходительство, а я обязуюсь представить карлов и других, кои по дознании окажутся прикосновенными к делу, в губернское правление, в Могилев, под арестом.
Услыхав слово "арест", Черномор, дрожа всем телом, шариком подкатился к Зоричу и повалился ему в ноги.
- Ваше превосходительство! Заступитесь! - молил он. - Вы знаете, что я тут ни при чем.
- Хорошо, хорошо, встань! - строго заметил Зорич. - Если ты не виноват, то тебя и не тронут.
- Я не виноват, видит Бог, - плакался карлик, стоя на коленях, - почем мне знать, какие бумажки фальшивые и какие не фальшивые? Я неграмотный…
- Хорошо, говорят тебе! Устай, Бог тубио, момче! - не утерпел Зорин и заговорил на родном языке. - Устай, вуци те заколью!
Мухомор продолжал улыбаться. Изан-бея, видимо, мучила эта сцена, и он хмурился. Неранчич же, сидя в стороне, беззаботно играл своим кинжалом: то вынимал его из ножен, то вновь вкладывал, а при последних словах брата засмеялся и проговорил:
- Что ж ты, братку, все кричит "устай, устай"! Уж ты лучше запой по-сербски, как поют юнаки:
Устай, устай, србине,
Устай на оруже!
А то еще лучше:
Устай, устай, Черноморе,
Ходи до острога!
- Полно тебе паясничать, брат! - рассердился Зорич и хотел было еще о чем-то спросить Малеева.
Но в это время походкой крадущейся кошки вошел в комнату стряпчий Небосклонов, держа в руке треуголку, а под мышкой портфель и почтительно кланяясь присутствующим.
- Имею честь рекомендовать: губернский стряпчий господин Небосклонов, - сказал Малеев.
Стряпчий еще раз поклонился и таинственно сказал, обращаясь к последнему:
- На пару слов, Иван Иванович.
Малеев подошел к нему, сказав остальным: "Извините, господа".
- Вам что угодно? - спросил он.
- Нашел-с, - шепнул стряпчий, лукаво улыбаясь, - еврика-с.
Они отошли за драпировку.
- Что нашли? - спросил Малеев.
- И товар-с, и фабрику-с.
- Как! У Зановича?
- У него-с товарцу немного, несколько сотен сторублевых-с… Зато фабрика-с…
- Инструменты.
- Инструментики-с и бумажечки с иголочки-с, только не доконченные-с.
- А где нашли?
- Под полом-с, в ванной комнате, под ковром-с.
Малеев задумался было, но тотчас сказал:
- Значит, в силу секретной инструкции мы должны и с генерала, и с его гостей взять подписку о невыезде.
- Так точно-с, обязуемся-с, а графчика с метрессой и карлов в Могилев под конвоем.
Малеев воротился к Зоричу и к его гостям.
- Я должен сообщить вам, господа, прискорбное известие, - начал он.
- Что такое? - тревожно спросил Зорич.
- По произведенному в помещении графа Марка Зановича обыску оказалось, что он занимался подделкой российских ассигнаций, - отвечал Малеев.
- Быть не может! - воскликнул Зорич, с трудом скрывая волнение. - Не поверю.
- Инструменты найдены…
- Доски и краски-с, - добавил стряпчий.
- И не доделанные еще ассигнации.
Изан-бей вскочил и с блестящими глазами подошел к Зоричу.
- Хвала Аллаху! - радостно сказал он. - Я рад, что он попался… Помнишь, я тебе всегда говорил, что Зановичи нехорошие люди… Хвала Аллаху и его пророку!
Зорич ничего не ответил. Он был очень взволнован. Прочие все молчали.
- Извините, господа, - прервал молчание Малеев, - в силу данной мне инструкции я обязуюсь взять со всех вас подписки о невыезде из Шклова впредь до решения дела.
- Как? И с меня? - вспылил было Зорич.
- И с вас, ваше превосходительство, и с ваших гостей, - твердо произнес Малеев.
- Ни за что! - закричал бывший фаворит.
Но вдруг в уме шевельнулось опять: "Березов… Пелым… Березов… может быть, совсем хотят отделаться от меня… сгноить в Сибири…"
- Впрочем, что же! - сказал он, опомнившись. - Все равно я никуда не выезжаю из Шклова, разве только на охоту… Дайте бумаги и чернил!
Черномор, утирая слезы, принес и то и другое. Ему стало легче, когда он узнал, что и господин его "в ответе".
- Вот вам! - размахнувшись под подписью, сказал Зорич. - На, брат, пиши и ты.
- Изволь, нацарапаю. Подписавшись, он подал бумагу Изан-бею.
- На, князюшка, катай по-бусурмански, что хочешь, никто не разберет, - засмеялся он. - Напиши: Аллах керим! И баста.
- Я не знаю, что писать, - серьезно начал Изан-бей, обращаясь к Малееву.
- Подпишите только ваше звание, титул и имя под их распиской, - отвечал последний, - можете подписаться и по-турецки.
Изан-бей присел к столу и вывел на бумаге несколько каракулей от правой руки к левой.
Малеев обратился к молчавшему дотоле блондину с иностранным орденом.
- С кем имею честь? - начал было он.
- J'ai l'honneur… Я барон Фридрих Иоганн фон Вульф…
- Барон фон Вульф, - перебил его Зорич, - капитан по службе его цесарского величества и майор по службе прусского королевского величества, кавалер ордена "де ла Провиданс", вояжирует ныне по России с намерением вступить в службу ее императорского величества, нашей всемилостивейшей государыни.
Фон Вульф и Малеев поклонились друг другу.
- Не угодно ли вам, господин барон, приложить руку под подпиской его превосходительства, - сказал последний.
- С удовольствием… mais je ne sais pas…
- Ничего, барон, подпишите ваш титул и фамилию, - пояснил ему Зорич, - votre nom avec, votre titre et decoration… "de la Providence".
Барон фон Вульф также присел к столу и расписался.
- А теперь выпьем за здравие государыни императрицы… Эй, Черномор и Мухомор! - скомандовал Зорич. - Шампанского!
VI. "МУХА В ПАУТИНЕ"
- Ну что, Александр Васильевич, готова?
- Готова, ваше величество, свеженькая, мокренькая еще, сейчас из печати, из-под станка.
- Сам в типографии был?
- Сам, ваше величество и с княгиней Екатериной Романовной Дашковой.
- Спасибо… А покажи.
Такими словами утром 7 августа того же года императрица Екатерина Алексеевна встретила Храповицкого, вошедшего в ее кабинет с портфелем в руках. В кабинете уже находились Александр Дмитриевич Ланской, генерал-адъютант и фаворит императрицы, и другой ее любимец, Левушка, обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин. Первый со слов императрицы писал письмо Потемкину о том, что было раскрыто следствием по делу графов Зановичей и Зорича, а Левушка против своего обыкновения не дурачился, но серьезно сидел за особым столом и исполнял обязанность Храповицкого - занимался перлюстрацией чужих секретных писем.
Храповицкий вынул из портфеля небольшую книжку и подал ее государыне. То была только что отпечатанная одна из книжек издававшегося тогда под наблюдением княгини Дашковой журнала "Собеседник любителей российского слова". Стоя у стола, Храповицкий, весь красный, вытирал фуляром вспотевший лоб.
Екатерина стала перелистывать книгу; и потом, как бы вспомнив что, обратилась к Ланскому, который сидел против нее с пером в руке.