- Я получаю много букетов, Максимилиан, - холодно отозвалась Тео, вставая. "Впрочем, я понимаю, ты завидуешь моей популярности".
Ему нравились оскорбления - Тео видела огонек наслаждения в пустых, мертвенных глазах. Он улыбнулся тонкими губами: "Ты очень остроумна. Возвращаясь к запрету на религии, Эбер и Шометт устраивают в бывшем соборе празднество. Как раз перед тем, как мы с тобой соединимся на алтаре Верховного Существа".
Тео прижала пальцы к вискам: "Мне надо репетировать "Марсельезу", Максимилиан. Завтра придут тобой же приглашенные гости, так что избавь меня от теологических рассуждений. Надеюсь, ты не забудешь о подарке - все-таки твоему сыну четыре года".
- Я велел сделать для него модель гильотины, - спокойно ответил Робеспьер. Увидев глаза Тео, он усмехнулся: "Просто модель, не волнуйся, она не опасна для Мишеля. Так вот, я хочу, чтобы ты сыграла Богиню Разума, на этом празднике".
- Я не буду, - ледяным голосом отчеканила Тео, - юродствовать на алтаре собора, в каком-то языческом наряде, перед пьяной швалью. Я католичка, и не…, - она вскрикнула от боли в вывернутых пальцах.
- Я сказал, - тихо проговорил Робеспьер, - и будет так. Не забудь, где сейчас сын Луи Капета. Мишеля тоже - я могу отдать на воспитание, в любой момент. Он будет сидеть в деревянной клетке, прикованный цепью, в собственных нечистотах. Я, Тео, я буду приводить тебя на него посмотреть. А, милая? - он склонил голову набок.
- Пусть мне пришлют текст роли, - Тео сжала зубы.
- Вот и славно, - Робеспьер поцеловал ее в щеку. "Иди, переоденься. Погуляем с тобой и Мишелем в саду Тюильри - парижане должны знать, что ты счастлива. Тогда и они будут счастливы".
- Господи, - попросила Тео, выйдя в коридор, прислонившись к стене. "Господи, пошли ты молнию, разверзни небеса, сделай что-нибудь!"
- Верни Теодора, - шепнула она. Сглотнув, Тео постучала в дверь детской.
Констанца проснулась от пения птиц. Дверь домика была полуоткрыта, пахло свежестью, и она услышала, - совсем рядом, - скрип уключин. "Рыбаки, - подумала девушка. Откинувшись обратно на подушку, она рассмеялась: "Антуан!"
- Не вскакивай, - велел он, спрятав лицо в ее теплом, белом плече, целуя отросшие волосы, спускавшиеся рыжей волной на шею. "Когда ты вернешься? - Констанца застонала и выдохнула: "Вечером, как я говорила…"
- Вернусь, - твердо сказала она себе. "В Париж отправлюсь в мужском наряде. Встречусь с Шарлоттой, заберу ее паспорт, и велю уезжать. После такого ей нельзя тут будет оставаться. Она жизнью, конечно, будет рисковать, но без паспорта меня к Марату не пустят. А Шарлотта пусть прячется на западе. Дядя Теодор прислал имена верных людей, ее довезут до Вандеи".
- Вечером, - повторила Констанца, и, повернувшись, обняла его: "Антуан…, Может быть, ты все-таки уйдешь…, В горы, или на запад, в Вандею. Говорят, осенью начнут процесс против бывших откупщиков. Пожалуйста…"
- Меня не тронут, я им нужен, - хмыкнул Лавуазье, целуя маленькую, почти незаметную грудь. "Они без меня не обойдутся - порох, оружие…, Не волнуйся, пожалуйста. Когда-нибудь тут все закончится, - он вздохнул и погладил ее по стройной, узкой спине, - все будет хорошо".
- Я люблю ее, - думал Лавуазье, - так люблю…, Но Мари-Анн - тоже. Господи, она ведь знает, знает, что я тут ночую. Знает и ничего не говорит. И я ничего не могу сказать. А если бежать? Нельзя бросать Мари-Анн, и Констанцу - тоже нельзя.
Девушка, будто услышав его, приподнялась на локте: "Антуан…, Если что - ты за меня не беспокойся, я выберусь. Думай о себе, о своей, - Констанца чуть запнулась, - семье…"
- Ты моя семья, - Лавуазье привлек ее к себе. Они долго лежали просто так, обнявшись, слушая, как щебечут птицы в маленьком саду.
Уже после завтрака, моя посуду в тазу, Констанца обернулась на дверь в комнату. Одним легким движением девушка взяла из ящика простого комода нож с пятидюймовым лезвием. "Я буду в платье, - подумала Констанца, - в платье и чепце. Охранников там двое, я видела. Охранники и жена, - она криво усмехнулась. "Они не станут обыскивать женщину. Да и жена его вряд ли посмеет".
Лавуазье уже работал, сидя у маленького, грубо сколоченного стола. Констанца оправила свой простой, темный сюртук. Встряхнув волосами, она спросила: "Как я выгляжу?".
Он оторвался от записей и усмехнулся: "Я что-то начал жалеть, Конни, мы слишком быстро поднялись с постели. Завтра, - Лавуазье поцеловал ее, - я такой ошибки не сделаю".
- Обещания, - поддразнила его девушка. Повертевшись, она почувствовала его руку пониже спины: "Только бы он не нащупал нож".
- Вот вернешься, - Лавуазье все обнимал ее, - и я тебе докажу, - я, что обещал, то и делаю.
- Я знаю, - шепнула Констанца, и поцеловала его напоследок: "В сарае все готово. Вчера, пока ты был в Париже, привезли письмо от дяди Теодора. Повстанцы собираются осаждать Нант. Я написала листовку…"
- Я напечатаю, - успокоил ее Лавуазье. Он зло подумал: "Теодор там, где полагается быть любому честному человеку - в рядах тех, кто борется за короля. И он ведь тоже ученый, а ты…, Сидишь в Париже, принимаешь подачки от этих мерзавцев".
Когда Констанца ушла, он вернулся за стол. Закурив, взяв свой дневник, Лавуазье нашел старое, еще зимнее письмо:
- Дорогой Антуан, я уже в Вандее, с отрядами генерала де Шаретта. Саблю я забрал, спасибо тебе большое за тайник. Я тут заведую вооружением, и постройкой фортификаций, - тем, что мне хорошо известно. Блокнот, который ты мне передал - со мной, так что не беспокойся. Пожалуйста, не вздумай совершать чего-то безрассудного 0 такие люди, как ты, принадлежат не себе, а миру. Мадемуазель Бенджаман знает, что я жив, однако я не хочу подвергать опасности ни ее, ни Мишеля, поэтому просто передаю цветы. Джон и Марта получают от меня записки, по мере возможности, а ты присматривай за Констанцей. С искренним уважением, твой Теодор.
Лавуазье потер лицо руками: "Да что я? Хоть бы Лагранжа не тронули, других ученых…, Значит надо оставаться здесь, надо защищать людей, вытаскивать их из тюрьмы…, Господи, скорей бы все это прекратилось, - он отложил дневник и вернулся к работе.
Констанца прошла по рю Мобийон, незаметно взглянув на окна бывшей квартиры Экзетеров. С балкона свешивался трехцветный флаг.
- Завтра же праздник, - вспомнила девушка. "Всю обстановку разграбили, когда дом национализировали. Портрет тети Марты, тот, что дядя Теодор писал, пропал. А потом туда Марат въехал, - она поморщилась и застыла, спрятавшись за угол - навстречу ей шла невысокая, угловатая девушка в чепце.
- Я же ей сказала, - застонала про себя Констанца, - сказала, чтобы она меня ждала в комнате. Только бы она к подъезду не пошла…
Раздумывать было поздно - Шарлотта Корде постояла на тротуаре. Незаметно перекрестившись, она шагнула в проход, что вел во внутренний двор дома.
Констанца беззвучно выругалась, и гуляющей походкой направилась за ней.
Она настигла девушку в подворотне. Цепко схватив ее за запястье, Констанца прошипела: "Немедленно возвращаемся обратно, ты мне отдаешь свой паспорт, и чтобы духу твоего в Париже больше не было! Зачем ты сюда явилась, я же велела - жди меня".
Темные, туманные глаза Шарлотты внезапно прояснились. Она страстно ответила: "Я хочу сама убить тирана! Погрузить кинжал по рукоятку в его грудь и смотреть, как он захлебывается кровью!"
- Шарлотта, - спокойно, рассудительно, держа ее за плечи, сказала Констанца, - мы же договорились - сюда прихожу я. Ты уезжаешь из города, тебя уже ждут, наши друзья. Не надо менять планы, это опасно. "Тем более у тебя и кинжала нет, - добавила про себя Констанца.
- Убить тирана, убить тирана, - забормотала Корде. Констанца услышала сзади грубый голос: "Это что еще такое! Тут частное владение, утро на дворе, нашли, где обжиматься! А приличные люди на вид".
- Черт, черт, черт, - Констанца повернулась и сладким голосом сказала: "Простите, месье, мы уже уходим". Она крепко взяла Шарлотту под руку и подтолкнула ее к улице.
Та вырвалась, и схватила охранника за рукав куртки: "Мне надо увидеть месье Марата, срочно! Я из Кана, меня зовут Шарлотта Корде. У меня есть сведения о жирондистах, которые сбежали в Нормандию".
- Уходи, - велела себе Констанца. "Она не опасна, у нее нет оружия. Не будет же она душить Марата. А у тебя нож, еще хорошо, что пистолет не взяла. Марат выслушает ее бред и отправит ее восвояси, ничего страшного. Уходи немедленно".
- А вы кто такой? - подозрительно спросил охранник, разглядывая Констанцу.
- Это мой брат, - уверенно сказала Шарлотта, - месье Корде. Он меня сопровождает.
- Паспорт, - потребовал мужчина. Изучив бумагу, что Шарлотта достала из бархатного мешочка, цепко посмотрев на Констанцу, он поинтересовался: "А ваш паспорт, месье?"
- Забыл, - Констанца развела руками и облегченно подумала: "Сейчас нас отправят куда подальше, и хорошо. Заберу у Шарлотты паспорт. Пусть катится в Вандею, в Кан - да куда угодно. Она же сумасшедшая, не предугадаешь, что ей в голову придет".
- Проходите, - охранник вернул Шарлотте паспорт и указал на подъезд. Глаза девушки загорелись блаженным огоньком. Она медленно, как во сне, двинулась за мужчиной. Констанца незаметно расстегнула сюртук. Вытащив нож, девушка швырнула его в канаву. "Ладно, - мрачно подумала она, - говорят, у Марата теперь и на теле язвы. Он все время в лечебной ванне проводит. Я туда не пойду, пусть Шарлотта болтает свою чушь, я ее в передней подожду".
Она раскрыла полы сюртука. Подождав, пока второй охранник ощупает ее, Констанца стала подниматься вслед за Шарлоттой на второй этаж, к знакомой двери, украшенной теперь большой, трехцветной кокардой.
В передней висели знамена Республики. Констанца поморщилась: "Накурено-то как".
Она вспомнила неубранный кабинет, скрип старого, рассохшегося дивана и его влажные, липкие губы, что шептали ей в ухо: "Теперь ты поняла, что надо мужчине…, Так и лежи".
- Не смей! - строго приказала себе девушка. "К гражданину Марату, - звонко сказала Шарлотта, глядя на невысокую, некрасивую женщину, что придирчиво ее осматривала. "По делу чрезвычайной, революционной важности!"
- Идите, - жена Марата поджала губы. "Человек болеет, страдает, а все равно работает. Имейте совесть, не задерживайте его надолго. А вы? - она искоса посмотрела на Констанцу.
- Я тут подожду, с вашего разрешения, мадам, - поклонилась та. "Я просто сопровождаю свою сестру". Шарлотта ушла по коридору. Констанца присела на широкий подоконник: "Правильно. Он меня сразу узнает. Если бы я одна пришла - ничего страшного, мертвые не разговаривают. Ладно, сейчас Шарлотта появится, не будет он ее долго слушать"
Мадам Марат отправилась на кухню, охранники подпирали дверь. Констанца, рассеянно посмотрев на крышу пристройки во дворе, чиркнув кресалом, закурила сигарку.
Она сидела, обхватив левой рукой колено, выпуская дым. Девушка внезапно услышала низкий, страдальческий крик: "Aidez-moi, ma chère amie!"
Охранники бросились к ванной. Дверь открылась - Шарлотта стояла на пороге, торжествующе подняв окровавленный нож. "Я убила одного человека, чтобы спасти десятки тысяч - громко сказала она. Швырнув нож на пол, мадемуазель Корде подняла руки.
- Это я виновата, - еще успела подумать Констанца. "Только я…, Надо было обыскать ее, не разрешать ей сюда идти…"
Она почувствовала руки охранника на своих плечах. Шарлотта завизжала: "Не трогайте моего брата, он ничего, ничего не знает, он просто провел меня сюда. Беги!". Констанца услышала, как затрещал сюртук. Скинув его, вскочив на подоконник, девушка прыгнула вниз, на крышу пристройки.
Пули зацокали по черепице. Она, превозмогая боль в щиколотке, перекатилась за трубу. Заставив себя встать на ноги, прихрамывая, Констанца перешагнула на соседнюю крышу. Тонкая, высокая фигура бежала прочь. Охранник, опустив пистолет, выругавшись, со всего размаха ударил Шарлотту рукояткой в лицо.
- Мы его еще найдем, - пообещал он и велел напарнику: "Беги к ребятам, надо сообщить в Комитет Общественного Спасения".
Над собором Парижской Богоматери играл кровавый, яркий закат. Тео вышла на балкон и увидела остановившуюся у подъезда карету.
- Слава Богу, Мишель уже спит, - перекрестилась она. "Наконец-то, у кого-то хватило смелости убить этого мерзавца. Бедная девушка, ее казнят теперь. Отменю праздник, и хорошо, что так, - она вздохнула:
- Чем меньше ребенок будет видеть это революционное отребье из Конвента, тем лучше. Возьму завтра Мишеля, и поедем на целый день в Булонский лес, устроим пикник.
Робеспьер, в черном сюртуке, прошел в гостиную и посмотрел на ее прямую спину. Темные волосы развевались по ветру, она стояла, сжав длинными пальцами кованые перила.
Он тихо присел к столу, и, окунув перо в чернильницу, написал:
- Новые полномочия Комитета Общественного Спасения. В связи с подлым актом контрреволюционеров предлагаю ввести следующие чрезвычайные меры:
- Комитет получает право отдавать приказания о вызове и аресте подозреваемых и обвиняемых лиц
- Комитет получает право без ограничений и отчета перед Конвентом пользоваться специальным фондом в размере 50 миллионов ливров
- Комитет получает право составлять и представлять на голосование Конвента списки кандидатов во все остальные комитеты и комиссии Конвента
Под наблюдение Комитета будет переданы Временный исполнительный совет, министры, генералы и все государственные учреждения.
13 июля 1793 года, Максимилиан Робеспьер.
Он посыпал чернила песком и позвал: "Милая!"
Тео, молча, зашла в гостиную. Женщина прислонилась к стене, скрестив руки на груди.
- Ты не надела траур, - заметил Робеспьер, вынимая из кармана сюртука свернутые в трубку бумаги.
- Месье Марат не был моим родственником, - пожала плечами Тео. Робеспьер встал и прошелся по комнате.
- Я - будущий глава Франции, - сказал он, рассматривая в большое зеркало свое отражение.
- Ты - моя невеста, в скором времени супруга, мать моих детей. Франция скорбит о своем безвременно ушедшем гениальном сыне, ты тоже, Тео, должна скорбеть. Завтра, в Клубе Кордельеров мы будем прощаться с Жан-Полем. Я произнесу надгробную речь, и гражданин Сад тоже, они были друзьями.
- Придет весь Конвент, так что ты должна подготовить какой-нибудь трагический монолог, - Робеспьер щелкнул пальцами, - на твое усмотрение. Мать, потерявшая сына, жена, потерявшая мужа. И, конечно, споешь "Марсельезу", милая. Потом мы перенесем прах Жан-Поля в Пантеон. Осенью, когда месье Давид создаст для него памятник.
- Мишель, конечно, должен быть рядом со мной. В трауре, - добавил Робеспьер. "Мы будем подвешивать сердце Жан-Поля к потолку зала, чтобы оно вдохновляло ораторов. Мишель надолго запомнит такой замечательный день рождения.
- Да, - только и сказала Тео, сцепив пальцы.
- Распорядись, пожалуйста, чтобы мне принесли кофе в библиотеку, - попросил Робеспьер. "Мне надо поработать"
- И вот еще что, - позвал он, когда Тео уже открыла дверь, - думаю, тебе будет интересно это услышать, милая.
Он развернул бумаги, покрытые какими-то пятнами, и откашлялся:
- Означенная мадемуазель Корде, сначала настаивала, что ее брат не имеет никакого отношения к подлому убийству. Однако во время дальнейшего допроса она призналась, что это был вовсе не брат, а другая девушка. С ней мадемуазель Корде познакомилась в январе, на площади Революции, во время казни Луи Капета. Девушка эта, по имени Констанца, по словам Корде, связана с агентами иностранных держав, а также разбойниками, орудующими в Вандее. Приметы - высокого роста, стройного телосложения, короткие, рыжие волосы, темные глаза. Отлично владеет оружием, с легкостью носит мужскую одежду. Представлялась мадемуазель Корде журналистом. После того, как мы вызвали в Комитет Общественного Спасения редактора GazettenationaledeFrance- стало ясно, что речь идет о мадемуазель Констанце ди Амальфи, англичанке, писавшей под псевдонимом "Месье Констан".
- Вот, - задумчиво заметил Робеспьер и убрал бумаги. Тео посмотрела на то, что лежало на полированном столе. Она спросила, перехваченным горлом: "Что это?".
- Ноготь, - Робеспьер повертел его в руках. "Я принес его для Мишеля. Мальчику будет интересно посмотреть". Он внезапно схватил ее за запястье: "Где твоя подружка Констанца, я ведь ее помню? Где Экзетеры? Если ты знаешь и молчишь…"
- Я ничего не знаю, - Тео вырвала у него руку. "Я никого не видела, и не вижу - можешь спросить у охраны, они разве что только в туалетную комнату со мной не ходят!"
- Когда мы поженимся, - Робеспьтер опять взял ее за пальцы и стал ласкать их - медленно, настойчиво, - Тео содрогнулась от отвращения, - когда мы поженимся, Тео, я всегда буду рядом с тобой, обещаю. Пусть мне принесут кофе, - улыбнулся он. Поднявшись, Робеспьер полюбовался собой в зеркале: "Корде послезавтра гильотинируют, а ее сообщницу мы будем искать и найдем. Разумеется, мы ее заочно уже приговорили к смертной казни".
Он поправил траурный галстук: "Ты будешь очень хороша завтра, любовь моя. Тебе так идет черный цвет, милая, милая Тео, - Робеспьер взял ее руку и склонил белокурую голову:
- На террор, любовь моя, мы будем отвечать террором. Ты будешь нашей фурией, символом Революции. Я велю Жаку-Луи написать тебя в алом платье, попирающей отрубленные головы врагов, с руками, по локоть в крови…, - он шумно вдохнул воздух и замолчал, прижавшись губами к ее пальцам.
Тео стояла, не двигаясь, глядя на багровые отсветы заката, на ворон, что каркая, кружили над собором, чувствуя совсем рядом кислый, отвратительный запах мертвечины, что исходил от Робеспьера.
В каморке пало уксусом. Марта налила в деревянную плошку горячую воду, и размешала пасту: "Тут корень ревеня, бархатцы, ромашка, лимонный сок и мед. И водка с уксусом. Белокурой ты, конечно, не станешь, но волосы посветлеют".
Констанца, в рваной рубашке, и грязных, пыльных бриджах, с перевязанной щиколоткой, пришивала полосу холста к подолу старого платья.
- В груди оно тебе хорошо, - заметила женщина, орудуя кистью, - ты такая же худая, как и я.
- А где дядя Джон? - спросила Констанца, оглядывая комнату. "Как ушел, так и не появлялся, а ведь уже почти полночь".
- У него новый друг, - Марта хмыкнула, - сапожник. Месье Антуан Симон. Они выпивают вместе, - Марта подмигнула девушке и обняла ее за плечи: "Не вини себя, милая, не надо".
- Это все я! - Констанца стукнула кулаком по колену. "Но я и подумать не могла, что Шарлотта возьмет с собой нож…, А теперь ее казнят, ее, и всех других…, У меня все, все было рассчитано, тетя - когда тело Марата бы нашли, я бы уже была далеко".
- И что? - Марта пожала плечами. "Комитет Общественного Спасения все равно бы потащил сотни людей на эшафот - в качестве мести. Ты же читала "Жизнь цезарей", милая, ты помнишь - один акт насилия ведет к волне казней. Лучше восстания еще ничего не придумали, так, что отправляйся-ка ты в Вандею и жди нас. Мы осенью появимся.
- Я никуда не уеду, пока Антуан тут, - упрямо сказала девушка. "Я его не брошу".
Марта закутала ее волосы холщовой салфеткой, и кисло заметила: "Тогда я прошу тебя - сиди в своей деревне и не появляйся в Париже. Завтра у каждого префекта будут твои приметы, не надо рисковать".