- Спасибо, - выдохнул Тедди. Юноша все не отводил от нее глаз - пока корабль разворачивался, беря курс на северо-запад, пока берег не стал отдаляться - так, что вскоре он мог разглядеть только черепичные крыши домов, взбирающиеся на Бикон-хилл, шпили церквей и легкие, белые облака.
- Я вернусь, - пообещал себе Тедди. "Обязательно вернусь".
Миссис Бетси сняла с огня горшок с супом и внимательно посмотрела на невестку. Та сидела за кухонным столом, разложив вокруг себя бумаги. "В понедельник и открываться надо, матушка, - Салли подняв голову, вздохнула.
- Лето, многие к морю приезжают…, Мы с Мартой уберемся за выходные, слуги придут - и откроемся. Провизию тогда принять надо будет…, - она похлопала рукой по счетам и покраснела - миссис Бетси все не отводила от нее глаз.
- Не женится он на тебе, - коротко сказала негритянка, доставая из открытого буфета фаянсовые тарелки.
- Что ты, уж не знаю, до похорон сына моего, или после, - ноги раздвинула, то дело такое, - она пожала плечами и стала разливать рыбный суп, - мы черные, они белые. Коли белый мужчина хочет, так не надо ему прекословить, сама знаешь. Тем более, - она подняла палец и указала на потолок кухни, - такому белому, мистеру Дэниелу, благодетелю нашему. Будешь постель ему греть, как он сюда наезжать изволит. Что он к тебе ходил все это время - так Марта молодая, спит крепко, а я ворочаюсь, встаю. Видела, как ты ему калитку открывала. Однако попомни мое слово, - миссис Бетси нарезала хлеб, - не женится он, не бывало еще такого.
Салли упрямо сказала: "Женится".
От супа пахло рыбой. Салли, открыв рот, подышала: "Вы меня, матушка, конечно, винить будете, что я траур не соблюла…"
- Чего ж винить? - миссис Бетси присела напротив.
- Как отца Ната плетьми забили - ко мне на следующий день негр пришел. Большой Фрэнк. Тебя тогда из Южной Каролины привезли, с аукциона, ты еще малышка была - три года. Не помнишь его, наверное. И я ему не отказала - вместе проще, да и большое дело - на нарах подвинуться. Судьба наша такая, милая - надо при мужчине быть, одной-то тяжело, не справишься.
- Опять же, коли дитя у вас родится, так мистер Дэниел человек достойный, будет его содержать, - негритянка, было, опустила ложку в суп. Взглянув в глаза Салли, она усмехнулась: "Вот оно как, значит. Быстро вы".
- В феврале, - кусая губы, призналась Салли. "Он рад, матушка, очень рад. Как он из Франции вернется - подаст в отставку, и мы поженимся".
- Четвертый десяток тебе, а уши развесила, - миссис Бетси вытерла хлебом дно тарелки. "Ладно, помянешь мое слово. Марте-то скажи".
- Я думала, - Салли помолчала, поболтав ложкой в супе, - к осени. Она порадуется, она ведь ничего не знает, о мистере Дэвиде, и не след ей знать…
- Чего мне знать не след? - раздался с порога удивленный голос девушки. Она наклонилась, и, поцеловала мать с бабушкой: "Пахнет вкусно. Так что мне знать не надо? - Марта вскинула тонкую бровь.
В кухне повисло молчание, только чуть потрескивали дрова в очаге. Ветер шевелил холщовые занавески на окне, на дворе, в сарае квохтали куры.
- Марта, - мать зачем-то поднялась и стояла, комкая в руках край передника, - Марта, у тебя родится брат. Или сестра.
- Мамочка! - девушка обняла ее. "Господи, счастье, какое! Бедный папа, как жалко, что он так и не узнал… - она отстранилась и недоуменно спросила: "Мама? Что такое?"
- Нельзя лгать, - напомнила себе Салли. Выдохнув, она ответила: "Это…, это дитя моего будущего мужа, милая. Мистера Дэниела. Мы с ним поженимся, скоро".
Марта отступила к двери и почувствовала, как бледнеют в гневе ее губы. "Ты, - сказала она сквозь зубы, - как ты могла? Когда папу только похоронили! Его белые убили, моего отца, и ты…, ты в это время развлекалась с белым? Наверняка ты папе всегда изменяла! Шлюха! Мало тебе было его отца и брата? Решила для всей семьи ноги раздвинуть?"
Марта схватилась за щеку. Бабка жестко сказала, подув на руку: "Ты как с матерью разговариваешь, мерзавка? Кто тебе сказал о мистере Дэвиде и мистере Мэтью? Тебе четырнадцать лет, что ты понимаешь? Тебя бы, - бабка указала куда-то за окно, - туда, на юг. Табак собирать или на коленях хозяев обслуживать, а что не по ним - так плетей отведать. Возомнила о себе много, - миссис Бетси замолчала. Марта, раздула ноздри: "Никогда, никогда я не стану такой, как вы! Ноги моей больше здесь не будет, понятно!"
Она вышла, от души хлопнув дверью. Салли, отодвинув тарелку, заплакала, опустив лицо в ладони. "Она, наверное, показания мои прочла, - вздохнула женщина, - те, что с меня мистер Дэниел снимал…, Надо их сжечь было, зачем я их хранила все эти годы?"
- Вот и сожги, - подытожила миссис Бетси, усаживаясь на свое место. "А эта, - он указала на дверь, - отойдет, к вечеру. Просто кровь в ней молодая, бойкая. И поешь, - она вложила хлеб в руку невестки, - поешь, ты моего внука носишь, или внучку. Незачем себя голодом морить".
- Матушка, - пробормотала Салли, - матушка….
- То ж дитя, - просто сказала миссис Бетси, разливая лимонад, - оно ни в чем ни виновато.
Салли кивнула, Женщина стала, есть, вытирая одной рукой слезы с лица.
Марта шла к Фанейл-холлу, размахивая саквояжем. Девушка зло шептала себе под нос: "Шлюха, шлюха! Как она могла, после того, что с ней делали эти подонки…, Предать память отца, и так быстро. Никогда сюда больше не вернусь, - Марта остановилась, и потрогала холщовый мешочек в кармане платья.
- Эх, - подумала девушка, - а я ведь на книги откладывала. Ничего, на койку хватит, пока лето - горничной устроюсь, а потом место в школе найду. Записку я им оставила, - она поджала губы, - пусть не волнуются. Уехала и уехала, пора своей жизнью жить.
Марта решительно потянула на себя ручку двери. Она сказала клерку, что сидел за конторкой: "Одно место в почтовой карете для цветных, до Нью-Йорка".
Нью-Йорк
Две девушки сидели на деревянной пристани, болтая босыми ногами в воде. Между ними, на холщовой салфетке, лежали ломти хлеба и сыр.
- Жарко тут у вас, - Марта вытерла пот со лба. "В Бостоне свежее".
- А ты смешно говоришь, - хихикнула вторая девушка - пониже Марты, с коротко стрижеными, мелкими кудряшками. "У нас в Южной Каролине не так слова произносят".
- У вас тоже - смешно говорят, как по мне, - Марта бросила в воду кусочек хлеба: "Сейчас чайки налетят. Так тебя мальчиком с юга выводили?"
- Ага, - девушка провела рукой по затылку. "Так безопасней. Теперь надо чепец носить, пока волосы не отрастут. А чего ты не хочешь в горничных остаться? Миссис Сэндберг на тебя не нахвалится, всегда в пример ставит. Через год уже старшей будешь, - она посмотрела на чаек и рассмеялась: "Я море-то только здесь и увидела. Стояла, помню, рот раскрыв. Оставайся, - она подтолкнула Марту, - все же самый лучший постоялый двор в Нью-Йорке. И койка бесплатная, и еда, а так тебе придется самой каморку искать. И охота тебе учительницей быть - вздохнула девушка.
- Охота, - Марта прожевала сыр. "Ничего, справлюсь. Сама слышала - негры из церкви нашей хотят уйти. Хоть преподобный отец и за аболиционистов, а все равно, пока все белые к причастию не подошли, цветных не пускают. Мистер Варик сказал - будем деньги собирать и помещение снимать, сами справимся. Меня преподавать берут, по средам и воскресеньям".
- Тебе денег не хватит, - хмыкнула подруга.
Марта усмехнулась и сладко потянулась: "Я еще частные уроки взяла, дорогая моя. И в Свободную Африканскую Школу меня нанимают, как ее откроют в следующем году. Местное общество аболиционистов деньги дает. А тебе бы тоже - грамоте научиться, а то даже имя свое написать не можешь. Все же с хорошим парнем гуляешь. Твой Джонни читать умеет, не чета, тебе"
- Он свободным родился, как ты, - девушка покраснела, - вам легче. Слушай, - она зашептала что-то в ухо Марты.
- Я тебя свожу в одно место, - задумчиво сказала та, когда подруга замолчала. "Там женщина принимает, акушерка, она тебе все объяснит".
- Так платить надо, - погрустнела девушка.
- Не надо, - уверенно заявила Марта. Вскочив на ноги, свернув салфетку, она спросила: "А тебя, когда сюда привезли, - ты у кого жила сначала?"
- Неподалеку, - рассмеялась товарка. "Ферма, если от нашего постоялого двора вверх пойти, через рощу и направо. Хорошие люди, белые, муж с женой. Мистер Уэбб его зовут. Ой, - испугалась негритянка, закрыв рот рукой, - мне нельзя это рассказывать, это тайна!"
- Мне можно, - успокоила ее Марта. Стянув платье через голову, оставшись в одной короткой, холщовой сорочке, она велела: "Купаться!"
Марта открыла калитку и подтолкнула подругу: "Пошли, пошли! Это благотворительный кабинет, стесняться нечего. Сегодня, видишь, - она кивнула на крыльцо, - для цветных день".
Они встали в конец маленькой очереди. Марта вспомнила грустный голос Эстер: "Я, конечно, милая, считаю все это предрассудком. Все эти, - она вымыла руки и вытерла их салфеткой, - разделения, все эти галереи для негров…, Но, сама понимаешь, даже здесь, на севере - люди еще косные и отсталые. А я хочу лечить всех, без того, чтобы обращать внимание на цвет кожи. Вот и пришлось учредить дни для цветных, ты прости меня. Иначе белые ходить не будут".
Женщина присела к столу. Окунув перо в чернильницу, она стала заполнять первую страницу маленькой тетради. "Все у тебя в порядке, - рассеянно сказала Эстер, пока Марта одевалась. "Для матери письмо отдай мне. Дядя Меир его с государственным курьером пошлет, так быстрее. Написала ты ей? - Эстер зорко взглянула на девушку.
Та покраснела и кивнула. "Прощения попросила. Мы поссорились, тетя Эстер, поэтому я из дома уехала. Но я неправа была. А возвращаться, - Марта надела туфли, - я тут обустроилась уже…"
Эстер закрыла тетрадь. "Хаим у нас грозится, что в шестнадцать лет разведчиком уедет, на территориях хочет служить. И ведь придется отпустить, хотя мы с ним договорились - пусть сначала в Вест-Пойнте, кадетом побудет. Насчет уроков французского не беспокойся, - женщина откинулась на спинку простого стула, - это я тебе устрою, с осени.
- А сколько стоить будет? - деловито спросила Марта, присев напротив.
- Нисколько, - рассмеялась та. "Это подарок от нас. А что ты хочешь научиться раны обрабатывать - так приходи ко мне раз в неделю, вот и все, - она потрепала девушку по голове и усмехнулась.
- Все будет хорошо. И что у тебя там с матерью случилось - забудьте. Вы же родные люди, вам друг за друга держаться надо".
Марта подождала, пока подруга зайдет в кабинет. Присев на скамейку, открыв свой саквояж, она краем глаза посмотрела внутрь. Пистолет был завернут в салфетку. "Сейчас отправлю Грейс на постоялый двор, - подумала девушка, - и пойду к этим Уэббам. Квакеры, наверное, как дядя Стивен. Папа говорил, их на Подпольной Дороге много. А по дороге, в роще, постреляю".
Она блаженно закрыла глаза. Подставив лицо летнему солнцу, девушка улыбнулась: "Брат родится, или сестра. Мама с бабушкой хоть не одни будут. Но я домой не вернусь, уж слишком много дел там, на юге. Папа был бы рад, если бы узнал, я уверена".
- Уверена, - твердо повторила она. Марта застыла, глядя на высокое, летнее небо.
Низенькая, полная женщина в темном платье открыла дверь. Посмотрев на Марту, она вежливо, удивленно спросила: "Что вам угодно?"
Перед ней стояла высокая, стройная девушка, с кожей цвета каштанов, с уложенными вокруг головы черными косами, в холщовом переднике служанки. Девушка переложила в левую руку маленький саквояж, и поздоровалась: "Меня зовут Марта Фримен. Может быть, вы слышали о моем отце…, Его называли Сержант, - покраснев, добавила девушка. Марта вспомнила голос отца: "Я, тыковка, не могу тебе всего рассказывать, да и не нужно это. Просто знай - тут, на севере, много тех, кто помогает черным".
- Я бы хотела поговорить с вами…, - Марта замялась, - и с вашим мужем, миссис Уэбб.
Фермерша отступила, приглашая ее в дом. Женщина взяла ее за руку: "Нам очень, очень жаль, милая. Мы знали вашего отца. Проходите в гостиную, сейчас я позову мужа".
Марта присела на краешек стула. Беленые стены и деревянный пол были безукоризненно чистыми, на тканой скатерти, что покрывала стол, лежала Библия и "Дневник" Джорджа Фокса.
- Точно, квакеры, у них даже распятия нет, как у дяди Стивена, - подумала Марта, оглядываясь.
С порога повеяло запахом сена. Мужчина с полуседой бородой улыбнулся: "Простите, мисс Фримен. Корм коровам задавал. Чем могу служить? - он поклонился.
Марта поднялась. Выпрямив спину, глядя на Уэббов, она ответила: "У вас пряталась девушка, моя подруга, Грейс, ее из Южной Каролины привезли. Я знаю, чем занимался мой отец. Его друг, капитан Стивен Кроу, с озера Эри - он тоже этим занимается. Он квакер, как и вы, - Марта набрала воздуха в грудь.
- Я знаю о Дороге, - она заметила, что Уэббы переглянулись. "Я отлично стреляю, езжу на лошади, хожу под парусом…, Говорю по-французски, - зачем-то добавила она. "Я хочу быть полезной, пожалуйста…, - Марта, наконец, замолчала. Она увидела, как Уэбб усмехается в бороду.
- Вы присядьте, - он отодвинул стул. "Присядьте, мисс Фримен, сейчас кофе выпьем. Молоко свежее совсем, хлеб с утра пекли, у нас джем домашний, ежевичный. Перекусим, а там и решим - что нам дальше с вами делать. Хорошо? - он взглянул на жену, и та кивнула.
- Спасибо вам, - выдохнула Марта. Опустившись на стул, она улыбнулась.
Эпилог Париж, 13 июля 1793 года
Сена блестела в лучах утреннего солнца. Белокурая, в затасканном платьице, девчонка, что бежала через Новый Мост, остановилась: "Хорошо!".
На лотке были аккуратно разложены букетики фиалок. Девчонка посмотрела на набережную Августинок. Заметив человека в холщовой блузе рабочего, - тот, покуривая трубку, удил рыбу в реке, - девочка поскакала к нему.
Набережная была еще пуста. Девчонка, обменявшись с мужчиной парой слов, приняла от него несколько белых роз и какой-то сверток, опустив его в карман передника. Рабочий вскинул удочку на плечо, и подхватил деревянное ведро. Он вразвалочку пошел вверх по течению, к переправе у Арсенала.
Элиза поднялась по лестнице - у дверей квартиры Тео стояли два солдата Национальной Гвардии. "Для мадемуазель Бенджаман, - звонко сказала она, выставив вперед лоток. Один из солдат переворошил цветы. Постучав в дверь, - та приоткрылась, - солдат кивнул: "Давай".
Элиза передала букет. Приняв медь, она со всех ног ринулась вниз по лестнице. Элиза приносила цветы раз в неделю - сначала, зимой, их доставлял какой-то оборванец, - одну замерзшую розу, белую, как снег, покрывавший крыши Парижа.
Розы и листовки, с подписью: "Dieu Le Roi", и эмблемой - сердце с крестом.
- Листовки тетя Констанца пишет, - Элиза завернула за угол. "Дядя Теодор в Вандее, наверное. Там восстание. Но, раз он цветы передает - значит, он жив. Месье Лавуазье эти листовки печатает, тайно. Я слышала, папа и мама говорили, где-то в деревне он типографию устроил".
Девочка оглянулась, и развернула листок: "Парижане! Не верьте слухам - Вандея жива и борется. Законный наследник престола, король Людовик, томится в руках жестоких варваров, разлученный со своей семьей. Католическая Королевская Армии Вандеи обещает вам, парижане - мы еще увидим коронацию законного монарха Франции. Саботируйте приказы революционеров, сопротивляйтесь им, уходите в отряды тех, кто борется за освященную Богом власть. 9 июня отряды Католической Королевской Армии, под командованием генерала Франсуа де Шаретта, взяли Сомюр и продвигаются дальше на восток, к Парижу".
- Мама говорила, - Элиза убрала листовку, - что месье де Шаретт в Америке служил, в Континентальной Армии, во время революции.
Она перебежала через мост - площадь у Собора Парижской Богоматери уже была запружена телегами ехавших на рынок крестьян. Ловко пробираясь между ними, Элиза стала оставлять листовки - поверх корзин с артишоками и спаржей, всовывая их в щели грубо сколоченных ящиков с овощами, или под медные бидоны с молоком.
Завтрак был накрыт в малой столовой. В комнате царило молчание, прерываемое лишь шуршанием газеты. Робеспьер, наконец, опустил "Друг Народа", и, улыбнувшись, отпил кофе: "Ты будешь, рада услышать, что я велел сделать копии с твоего бюста и поставить их в каждой префектуре Франции, - как символ Республики".
Тео молчала, глядя на башни Собора Парижской Богоматери. "Осенью. Он сказал, что мы поженимся осенью, женщина незаметно кусала губы. "Осенью, как это теперь будет называться, Господи? Брюмер. А сейчас мессидор. И в неделе теперь десять дней. Он сумасшедший, конечно. Еще и бедного Мишеля заставляет все это заучивать".
- Спасибо, - выдавила она из себя. Робеспьер щелкнул пальцами. Некрасивая, с оспинами на лице женщина, внесла кофейник со свежим кофе.
- Какая-то подружка жены Марата, шпионит за мной, - с ненавистью подумала Тео. "Мадам Ланю голову отрубили. Он обвинил ее в передаче сведений англичанам. Хорошо хоть, он Мишеля не взял с собой на казнь. Мальчик не увидел, как его няня на эшафот поднимается. Господи, что же с Теодором? Я знаю, что он жив, он присылает цветы, но где, же он? Элиза даже записку от Марты передать не может, всю мою корреспонденцию читают…"
Робеспьер переехал в квартиру почти сразу после казни короля - ведя себя, как добропорядочный сосед. Только иногда, схватив ее за руку, прижав к стене, он покрывал поцелуями ее лицо. Тео сжимала губы и отворачивалась. "Когда ты станешь моей женой, - шептал Робеспьер, - ты будешь ласковой, Тео, обещаешь?"
От него пахло чем-то холодным, кислым - старой, засохшей кровью, сыростью сточной канавы, смертью. Тео вспоминала голубые глаза Мишеля, то, как они засыпали вместе в ее огромной кровати. Ребенок, прижавшись к ней, глотал слезы: "Мама Тео, а папа вернется?"
Тео клала маленькую ручку мальчика на икону. Смотря в зеленые глаза Мадонны, она твердо отвечала: "Да, сыночек. Надо просто подождать".
- Также, - она вздрогнула и посмотрела на Робеспьера, - он курил сигару, держа ее в изящно отставленной руке, стряхивая пепел в блюдце севрского фарфора, - мы издаем указ о запрете богослужения и закрытии всех церквей.
Тео положила руку на свой крестик. Она ядовито спросила: "Франция становится магометанской, Максимилиан? Ты решил порадовать наш народ введением многоженства?"
Он рассмеялся, показав мелкие, красивые зубы. Белокурая голова была изящно причесана, в петлицу серо-синего сюртука был продет букетик фиалок.
Робеспьер поднялся. Пройдясь по комнате, остановившись у большого окна, вместо ответа он задумчиво сказал: "Какой нетерпеливый рыбак. Ты видела его, Тео? Хотя нет, ты у нас соня, - мужчина улыбнулся. Тео едва скрыла гадливую гримасу.
- А вот я видел, - протянул Робеспьер. "Я рано встаю. Половил рыбу и ушел. А потом, - он кивнул на комод красного дерева, где стояла серебряная ваза, - тебе принесли цветы. В том числе, - он достал сильными, короткими пальцами белую розу, - вот этот букет. Месье Корнель его прислал, не иначе. С того света, - Робеспьер скрипуче рассмеялся.
Тео пожала плечами - она была в утреннем платье полупрозрачного, цвета слоновой кости, шелка, собранном под высокой, большой грудью. Темные волосы были заколоты бриллиантовыми шпильками, одна прядь спускалась на плечо. Локон чуть прикрывал брошь - трехцветную кокарду, выложенную алмазами, рубинами и сапфирами. Это был подарок Робеспьера на их помолвку.