Робеспьер нагнал ее уже у двери: "Это ты настраиваешь Мишеля против меня. Не играй с огнем, Тео, ты же знаешь…"
Она повернулась и презрительно взглянула на него - сверху вниз. "Ты можешь завтра отправить меня на эшафот - отчеканила Тео, - только не забывай - Париж тебе этого не простит. Его величество, упокой Господь его душу, - не сильно-то любили, а вот меня…, - женщина усмехнулась, глядя на бледные губы Робеспьера.
- Бурбона, - собрался он с силами. "Луи Бурбона. Монархия упразднена".
- Как хочу, так и называю, - сладко улыбнулась она. "Можешь зайти к Мишелю, - она кивнула на дверь детской, - ты же отец, - издевательски протянула Тео, - я не могу тебе этого запрещать".
Внутри пахло теплым молоком. Мадам Ланю, в переднике, следила за кастрюлькой, что стояла на треноге в камине.
Мишель, в бархатных бриджах и курточке - сидел за маленьким, по его росту столом. "Это мерзавец Корнель ему сделал, прежде чем сбежать, - вспомнил Робеспьер. "Ничего - найдем, как миленького и казним".
- Франция - медленно, по складам читал мальчик искусно сделанную, рукописную книжечку - моя родина. Францией правит король…
Робеспьер сглотнул и сказал: "Нет, мой хороший. У нас республика".
Мишель повернулся. Мальчик сверкнул ледяными, синими, будто небо, отцовскими глазами: "Уходи. Я хочу своего папу".
- Я твой отец, - Робеспьер откашлялся. "Мишель, ты же знаешь…"
- Ты исчадие ада, - по складам, раздельно произнес ребенок и улыбнулся - торжествующе, победно. Молоко, зашипев, перелилось через край кастрюли. Робеспьер, подавив ругательство - вышел в коридор.
Тео стояла, тяжело дыша, над фарфоровым тазом. Она распрямилась и велела себе: "Нельзя! Нельзя их выгонять, Джону и Марте нужны сведения. Терпи, скоро все закончится. Теодор тут, он позаботится о нас, - женщина повертела в руках увядшую, белую розу, что стояла в вазе:
- Каждую неделю присылает, как и обещал. Господи, шестнадцать лет этим годом, как мы друг друга знаем. Элиза должна сегодня прийти, свежий цветок принести, и записку от него. Моя готова, - она нажала на выступ в шкатулке для драгоценностей. В потайном отделении лежал маленький конверт.
В дверь постучали. Она услышала недовольный голос Франсуа: "Мадемуазель Бенджаман, простите…, Там у нас еще один гость".
Тео открыла дверь и с сожалением подумала: "Постарел он, с тех пор, как Робера убили. Бедный, вон, голова в седине".
- Кто? - тихо спросила она. Франсуа помолчал и, сдерживаясь, ответил: "Не думал я, что у него хватит наглости сюда явиться".
Тео зашла в гостиную и застыла у дверей - Робеспьер разговаривал с легким, изящным, безукоризненно одетым мужчиной, с коротко остриженными, светлыми волосами.
- А! - обернулся Максимилиан. "Позволь тебе представить - гражданин Донатьен Сад, депутат Конвента и наш хороший друг".
Она все молчала, раздув ноздри. Мужчина, склонившись над ее рукой, вкрадчиво сказал: "Давно не виделись, мадемуазель Бенджаман".
Низкие, закопченные своды трактира нависали над простыми, длинными деревянными столами. В полуоткрытые ставни было слышен скрип колес разъезжающихся с рынка телег, ругань возниц, в зал задувал резкий, пронзительный северный ветер.
Двое мужчин - высокий, мощный, широкоплечий, и пониже - сидели рядом, хлебая суп из глиняных горшков. Федор оглянулся и стянул с волос вязаную шапку. "Тут все свои, - сказал он собеседнику, - не продадут. Так что этот указ, об иностранцах?"
Лавуазье отложил ложку и вздохнул. "Я бился до последнего. Удалось отстоять Лагранжа и еще кое-кого. Наорал на этих крикунов в Комитете Национальной Охраны, сказал им: "Да пусть бы Лагранж хоть в Китае родился. Он гордость французской науки, великий математик, какая разница, что у него до сих пор итальянское гражданство? О тебе, сам знаешь, - Лавуазье замялся, и указал глазами в сторону "Друга народа", что валялся на столе, - сам знаешь, что говорят…"
- Пишут, - ухмыльнулся Федор. "Наймит попов, агент иностранных разведок. Помнишь отца Анри, из церкви Сен-Сюльпис, того, что мадам Кроу отпевал?"
Лавуазье кивнул. "Той неделей в ванне нашли, - мрачно сказал Федор. "Говорят, сердце отказало".
- Ну, - протянул Лавуазье, - он все-таки был пожилой человек…
- Пожилой, - согласился Федор. "Только вот у него синяки на шее были, а еще - вся библиотека разорена, документы сожжены…, В общем, месье Марат времени не теряет. А ты, - он зорко взглянул на Лавуазье, - уезжал бы, Антуан, пока еще есть куда. Доберешься до Савойи, в горах легче переходить границу. Я там в свое время все излазил, ископаемые искал. Начерчу тебе, как ущельями пройти в Италию".
Лавуазье разломил покрытый расплавленным сыром кусок хлеба: "Ты бы свою страну бросил?"
- Я бросил - спокойно отозвался Федор. "Сбежал, как только меня в крепость собрались посадить".
В голубых глазах промелькнуло что-то, - подумал Лавуазье, - похожее на тоску. "Нет, - упрямо сказал Лавуазье, - ты пойми, Теодор, не может, так продолжаться…Французы одумаются, поверь мне. И потом, - он достал из кармана рабочей куртки шкатулку и мужчины закурили, - и потом, - он тяжело вздохнул, - сам знаешь, что у меня…, - он повел рукой в сторону улицы. Федор кивнул: "Знаю".
- Держи, - Лавуазье протянул ему холщовый мешочек и поднял руку: "Молчи. У меня пока деньги есть, имущество не конфисковали, как у многих. Сколько ты там в своей кузнице заработаешь?"
- На суп и бутылку вина хватает, - рассмеялся Федор, - а сплю я прямо там. Все теплее, чем в каморке какой-нибудь ютиться. Насчет денег, - он замялся, - Антуан, тут слухи ходят, что бывших откупщиков судить собираются…
- Ничего они со мной не сделают, - отмахнулся Лавуазье и принял от хозяина еще один горшок: "Говядина бургундская, все-таки прав ты - нигде в Париже так не покормят, как здесь".
Они уже допивали вино, когда Лавуазье, порывшись в кармане, достал маленький блокнот. "Вот, - сказал он просто, - спрячь у себя. Так, на всякий случай".
Федор полистал страницы и потрясенно сказал: "Антуан, это же…."
- Мы еще не все элементы открыли, - вздохнул Лавуазье, - это всего лишь наброски. Но будет жалко, если они потеряются. Если со мной что-то произойдет…, - он помолчал. Взяв перо, окунув его в переносную, оловянную чернильницу, он быстро написал сверху первого листа: "Миру от Антуана Лавуазье, с благодарностью".
- Я, - сказал со значением Федор, - это публиковать не буду, Антуан. Ни под своим именем, упаси меня Господь от такой нечистоплотности, - ни под твоим именем. Подождем, тут все успокоится, верну тебе это, - он похлопал рукой по блокноту, - и сам напечатаешь. Завещания какие-то вздумал оставлять…, - хмуро добавил Федор.
- Дай-ка, - велел Лавуазье и сделал приписку - красивым, летящим почерком: "Дорогой ученый будущего! Это всего лишь мои размышления о связях элементов, об их месте в той стройной картине природы, что даровал нам Господь. Пользуйся ими - для блага и величия науки".
- Вот и завещание получилось, - улыбнулся он. Легко поднявшись, ученый пожал руку Федору. Лавуазье сбежал по деревянной лестнице вниз, в холодный, острый вечерний воздух. Небо было золотисто-зеленым, масляные фонари еще не зажгли. Он, закрутив на шее шарф, сразу увидел Констанцу. Девушка была в потрепанном, старом платье, короткие волосы прикрыты чепцом.
- Дядю Джона навещала, - тихо сказала она, взяв Лавуазье под руку. "У них все хорошо, он уже писать начал, понемногу, слова короткие. Марта говорит - к лету он совсем выздоровеет. А ты как с дядей Теодором повстречался? - спросила Констанца.
- Свое завещание ему оставил, - смешливо сказал Лавуазье, подтолкнув ее в бок, вдохнув горький аромат цитрона. "Пошли, - он увлек ее за собой, - нам еще до Нейи-сюр-Сен добираться, до домика нашего, - он усмехнулся.
Констанца остановилась и строго сказала: "Антуан! Ты что это - умирать собрался?".
Он обнял ее. Целуя Констанцу, прижав к какой-то стене, слыша ее ласковый шепот, Лавуазье твердо ответил: "Нет, любовь моя. Я собрался жить. Как только мы вернемся в деревню, я тебе это докажу".
Девушка вспомнила лихорадочный голос мадемуазель Корде: "Я его убью, этого Марата, месье Констан! Он дьявол, дьявол, без него не было бы гильотин, ничего этого…"
- Нельзя, - сказала себе Констанца. "Нельзя ее пускать к Марату одну. Ее сразу схватят. Пойдем вместе, - она оторвалась от поцелуя. Лавуазье, взяв ее лицо в ладони, озабоченно спросил: "Как же ты теперь, с английским паспортом, раз война?"
- У меня, - усмехнулась Констанца, - теперь есть французский, и даже не поддельный. Мадемуазель Шарлотта Корде из Кана, Нормандия, - она помолчала: "Так что все в порядке, Антуан"
Он провел губами по мягкой щеке и жалобно попросил: "Пойдем, Конни, я так скучал, так скучал…"
- Цветы, цветы, свежие цветы… - девчонка в заплатанном, шерстяном плаще приплясывала, ежась от холода, стуча растоптанными башмаками по грязной мостовой.
Она взглянула на мужчин, что вышли из подъезда, и опять затянула: "Цветы, цветы, цветы для дам…"
- Париж всегда останется Парижем, - хмыкнул Марат, проходя мимо. "Вы должны простить мадемуазель Бенджаман, Донатьен, - Робеспьер взял бывшего маркиза под руку. "Она сегодня долго позировала, у нее спектакль…, Обещаю, в следующий раз она будет приветливей".
- Не сомневаюсь, - де Сад, не отрывая взгляда от девчонки, облизал губы острым кончиком языка. "Лет двенадцать, - понял он. "Самое то. Никто по ней плакать не будет, видно же, из трущоб".
Он обернулся и увидел охранника, что рассчитывался с девчонкой за белую розу, аккуратно завернутую в тонкую бумагу. Де Сад поймал острый, колючий взгляд мужчины. Дождавшись, пока тот вернется в подъезд, он сказал Робеспьеру: "Должен откланяться, Максимилиан. Мне надо готовить речь для завтрашнего заседания". Они пожали друг другу руки. Де Сад увидел, как девчонка, подхватив лоток - бежит к мосту, что вел на остров Ситэ.
Он помахал Робеспьеру и Марату, что заворачивали за угол, и быстро пошел за ней.
Элиза заглянула в булочную. Отсчитав медные монеты, девочка засунула себе под мышку свежий багет. "Держи, - хозяин протянул ей профитроль, - от заведения. Как отец-то? - он улыбнулся.
- Уже лучше, - Элиза облизала пальцы. Девочка вприпрыжку побежала к дому по узкой, темной, - уже вечерело, - улице. "Седельщик Жан Фурье, - повторяла про себя она. "Мари Фурье, поденщица. Элиза Фурье". Даже проснувшись ночью, девочка бы могла повторить это без запинки.
Паспорта написала мать, - Элиза помнила, как она сидела за столом в их каморке, осторожно капая теплым воском на бумагу, прикладывая печати. Отец спал, Элиза, устроившись с ногами в старом кресле - штопала чулки.
- А откуда печать? - спросила девочка. "Это копия, - рассеянно ответила мать, подув на свежие чернила. "Дядя Теодор сделал, с оригинала, который месье Лавуазье, - женщина усмехнулась, - позаимствовал на время в префектуре нашего округа. Сюда, конечно, с проверкой не придут, - Марта повертела в руках печать и пробормотала: "В реку выброшу", - но так спокойней. Она наклонилась над дочерью, и обняла ее:
- Ты нам очень, очень помогаешь, Элиза. Не волнуйся, в Лондоне знают, что с нами все в порядке. Маленький Джон об этом позаботился. Так что скоро увидим и Тедди и всю семью, - мать прикурила от свечи. Открыв дверь в низкий, узкий коридор, Марта встала на пороге комнаты.
Элиза перекусила нитку крепкими зубами: "Когда его величество казнили, на площади Революции, там болтали, что армия скоро захватит Нижние Земли. А как же Джо, мамочка?"
Марта стряхнула пепел и улыбнулась: "Может, оно и к лучшему. Ты же слышала, что Констанца рассказывала - Дюпорт в Национальной Ассамблее, перед самым ее роспуском, потребовал полных гражданских прав для евреев Франции. Депутаты аплодировали стоя, а Сен-Жан, председатель Ассамблеи, сказал, что каждый, кто выступает против этого предложения - выступает против Конституции. Так что если Нижние Земли станут французскими - Джо и ее мужу больше не придется платить унизительные налоги просто за то, что они ходят не в церковь, а в синагогу".
- Дядя Иосиф сможет служить в армии, - задумчиво сказала девочка. "Леон Вальд, - у его родителей портновская мастерская, ты знаешь, - он говорил, что его старший брат, Морис - сразу в армию записался, и уже лейтенант. Как в Америке. Значит, - Элиза подняла зеленые глаза, - в революции бывают не только плохие вещи, мамочка?"
- Не только, - Марта выбросила окурок в камин. "Но можно было бы добиться всего того же без смертей и крови". Она закрыла дверь. Пройдя за ширму, женщина ласково подоткнула одеяло на большой, крепко сколоченной кровати. Муж спокойно спал. Марта, поцеловав его в лоб, шепнула: "Все будет хорошо".
- Давай, - сказала она, вернувшись, доставая из сундука тетрадь и чернильницу с пером, - сначала диктант, а потом - грамматика.
- Я уже деньги зарабатываю, - недовольно пробормотала Элиза. "И все равно - грамматика".
- А как же, - сочно отозвалась мать и стала размеренно диктовать.
Элиза не удержалась и отломила от багета горбушку.
- Хочешь, я тебе пирожных куплю? - раздался вкрадчивый голос сзади.
- Fous le camps! - равнодушно ответила Элиза. Девочка прибавила, сплюнув себе под ноги: "Свинья!"
- Je peux sentir ta chatte! - не отставал мужчина - невысокий, изящно одетый, со светлыми, коротко стрижеными волосами. Элиза почувствовала его руку у себя на плече: "Нельзя кричать. Нельзя, у нас поддельные документы, мама с папой - в списке государственных преступников…, Если только соврать потом жандармам, мол, я не отсюда…". Улица была пуста. Элиза стряхнула его руку: "Va te faire foutre!"
- Сучка, - почти ласково, облизывая губы, протянул мужчина. "Маленькая, непокорная сучка…, Сейчас я тебя научу послушанию…, - он сорвал лоток с ее плеча. Медные деньги рассыпались по булыжному тротуару, и Элиза услышала холодный голос: "Оставь девочку в покое, мерзавец".
- Франсуа, - радостно подумала она. Даже не остановившись, чтобы собрать монеты, Элиза помчалась к дому.
Она еще успела оглянуться - Франсуа был не один. Рядом с ним, в тусклом свете масляного фонаря, Элиза увидела пылающие рыжим огнем волосы. "Дядя Теодор! - ахнула девочка, и чуть было не повернула обратно. "Так нельзя, ему же опасно в драки ввязываться, его тоже ищут". Она заметила, как мужчина строго кивнул ей, указывая на подворотню. Элиза вздохнула: "Главное, чтобы без жандармов обошлось".
- Месье Корнель, - певуче протянул маркиз. "Давно с вами не встречались, со времен Венсенна. Я имел счастье сегодня видеть мадемуазель Бенджаман - она еще больше похорошела. Вы знаете, месье Робеспьер добился того, что не удалось вам, - де Сад подмигнул Федору.
- Я, - сдерживаясь, засучив рукав куртки, ответил Федор, - даже разговаривать с тобой не буду, мерзавец.
- Месье Корнель, - еле слышно велел ему Франсуа, - уходите. Вам тут нельзя быть, это опасно. Я сам с ним разберусь. Ради мадемуазель Бенджаман, ради Мишеля - уходите!"
- Грабят, - внезапно, тонко заверещал де Сад. "Убивают, помогите!"
Федор даже не успел увидеть лезвие ножа - маркиз сделал одно быстрое, изящное движение. Франсуа, сдавленно закричав от боли, схватился за живот. Темная кровь лилась между пальцами охранника. Федор подумал: "В печень попал. Не спасти, не спасти…"
Он со всей силы ударил де Сада в лицо, с удовлетворением услышав хруст кости. Маркиз повалился на землю, воя от боли, катаясь по лужам. Вдалеке уже раздавался топот жандармов. Федор опустился на колени и услышал легкий шепот: "Notre Dame…, Оставьте мне, месье Корнель, я им скажу…, вы в Сену бросились…, Поверят…, Мадемуазель Бенджаман, маленький…, спасите их…"
Федор вынул из кармана своей рабочей куртки икону. Перекрестив потерявшего сознание Франсуа, он побежал к Сене. "Держите его! - раздался сзади голос де Сада. "Это английский шпион, со своим подручным! Они хотели меня убить, я депутат Конвента".
На набережной было уже пусто, на темной реке шла какая-то баржа. Федор взглянул на набережную Августинок - в окнах Тео горели, переливались огоньки свечей. "Сабля у меня надежно спрятана, - вспомнил он. Глубоко вздохнув, пообещав себе: "Вернусь", он бросился в обжигающую, ледяную воду.
Отец перетасовал карты. Элиза смешливо сказала: "Видишь, как у тебя хорошо получается. А там дядя Теодор был, Франсуа…, Я убежала, жалко только, что денег не подобрала. А что это был за человек? - поинтересовалась девочка.
- Очень плохой, - коротко вздохнул Джон. "Ты будь осторожней, милая моя".
Элиза отмахнулась. Откусив прямо от багета, она пробормотала, оглядывая крошки на столе: "Надо еще тут все прибрать, пока мама не вернулась. А таких, - она поморщилась, - много вокруг. Девчонки, что цветами торгуют, мне их показывали. Одни и те же пристают, а этот новый какой-то. Не волнуйся, папа".
- Не буду, - вздохнул Джон: "Отправить бы Элизу за границу. Но как? Нельзя рисковать жизнями других. Тедди ребенок еще, у Питера сын на руках, у Джованни тоже. Нельзя их просить сюда приехать, да и порты все закрыты - война. Только если с рыбаками добираться. И восточная граница на замке. Можно, конечно, горами уйти - в Италию, в Испанию…, Но ведь Марта меня одного никогда не оставит, а одну Элизу - мы не отпустим. И Маленькому Джону нельзя переходить границу - его тут сразу на эшафот потащат. У Иосифа тоже дети…, Ладно, - он шлепнул картами по столу и улыбнулся, - придумаем что-нибудь".
- Опять я проиграла, - грустно сказала Элиза. Девочка тут же оживилась: "Сейчас я уберу, и буду заниматься с тобой, папа, мама велела - каждый день".
- Иди-ка сюда, - велел отец. Ласково обняв ее, он посадил дочь на колено: "Учитель ты мой славный. Давай, буду читать тебе Шекспира наизусть, а ты меня поправляй".
Марта вернулась домой, когда Элиза уже спала. Муж полусидел в постели, просматривая письма. Женщина присела на кровать, и взяла его руку: "Ее теперь называют "Вдова Капет", я сама слышала. И короля покойного - уже не Бурбоном, а Луи Капетом. Они там держатся, конечно…, - Марта не закончила и взглянула на лицо мужа.
- Марией-Терезой они будут торговать, - спокойно проговорил герцог. "Она им не нужна, негоже лилиям прясть, и так далее…, Надо вывозить Луи-Шарля, - он кивнул на бумаги, - граф Прованский объявил себя регентом от имени племянника. Там, конечно, есть еще граф Артуа со своим сыновьями, найдется, кому наследовать престол. Но это, же ребенок…"
- Да, - Марта вздохнула. Умывшись, она скользнула в постель рядом с мужем. Джон обнял ее одной рукой за плечи. Поцеловав Марту куда-то в шею, герцог усмехнулся: "Бывший маркиз де Сад сегодня сюда, в трущобы, забрел. Однако не на ту нарвался - наша девчонка не промах, сбежала. Да и Теодор с Франсуа вовремя появились".
- Очень надеюсь, - сварливо сказала Марта, - что гражданин Донатьен уже плавает лицом вниз в Сене. Выпустили всякую шваль на улицы, каждый развратник теперь кричит, что сидел за борьбу против самодержавия…, Джон, - ахнула она, опустив руку вниз.