Всяк во Франции знает, что Валуа вечно сидит на мели, денег назанимал, у кого не попадя, вдобавок, по упорно циркулирующим среди дворян слухам, заложил генуэзским банкирам фамильные драгоценности жены. А потому разумный человек, желающий встретить старость в собственном замке, конечно же выберет Англию для построения успешной карьеры.
К полудню Париж остается далеко позади, и когда с вершины какого-то холма я гляжу назад, оказывается, что вероломный город пропал из виду. Я слегка наклоняю голову, прощаясь со столицей. Ничего, пройдет совсем немного времени, и французы вышибут оккупантов прочь. Кер оглядывается, во взгляде сдержанное недоумение, и я говорю:
- Скажите, добрый друг, а не пора ли вам посвятить меня в тонкости нашего задания?
- Отчего же, - кивает тот, - буду только рад. Итак, слушайте внимательно. Первым делом усвойте, что никого убивать не надо, наше дело - раздобыть доказательства, что смогут скомпрометировать нынешнего епископа Блуа, нашего с вами искреннего недоброжелателя.
Кони неспешно переставляют ноги, легкий ветерок овевает лицо, в воздухе стоит неумолкающий звон цикад. По прошествии некоторого времени я признаю, что составленный новым начальником план весьма даже неплох, и имеет хорошие шансы на успех. А то, что Кер явно что-то недоговаривает меня не смущает. Разберемся по ходу дела, я все-таки не зеленый новичок, и не в первой операции участвую. А то, что я должен буду решить собственные проблемы, помогая французской разведке - иначе как подарком судьбы не назовешь.
Ближе к полудню пятого дня пути дорога в несчетный раз разделилась надвое. В нашем королевстве сотни городов, тысячи замков, десятки тысяч деревень, и паутина дорог покрывает всю страну. Кое где на перекрестках путей воздвигнуты указатели, но полагаться приходится на советы попутчиков и аборигенов, благо, как говорят дворяне, крестьян у нас как грязи. Куда ни плюнь, обязательно попадешь в серва, что не разгибая спины копошится в поле.
Налево дорога шла по-прежнему прямо, если не считать постоянных вихляний, когда она огибала многочисленные холмы, мелкие озера и болотца, направо - круто сворачивала к густому лесу. Из бесед с попутчиками я знал, что пусть через лес намного короче, и в Кале мы успеем еще до вечера.
Испытующе я посмотрел на Жака, он мой начальник, ему и решать. Кер хмуро оглядел медленно ползущие телеги, колеса упорно месили грязь, шерсть лошадей потемнела от пота. Каждая из возов забит товаром, а сверху навалено столько, что остается лишь удивляться, как повозки не трескаются пополам. Спереди и сзади караван окружили вооруженные охранники, их около двух десятков.
Кони под воинами неказистые, но выносливые. Всадники все как один матерые, лица в шрамах, глаза спокойные, уверенные. Пусть в руках сжимают копья и боевые топоры, а из доспехов на них лишь толстые кожаные куртки с нашитыми железными пластинками да деревянные щиты, связываться с охранниками рискнет лишь крупная шайка. Вдобавок и сами купцы с приказчиками вооружены не хуже. Кое у кого из восседающих на повозках есть арбалеты, да не охотничьи, легкие, а боевые, что бьют болтами, прошибающими тяжелую броню.
Францию раздирает война, на дорогах бесчинствуют шайки дезертиров, восставших крестьян и просто бандитов, вдобавок грабежом не гнушаются и рыцари. За столетие боевых действий нравы изрядно испортились. Словом, двум одиноким путникам намного безопаснее путешествовать с купцами, но время ощутимо поджимает. Мы должны быть в Англии как можно быстрее, а оттуда вообще примчаться ярыми соколами с добычей в когтях. И попадем мы в Британию через город-порт Кале, что неизменно принадлежал англичанам, и даже легендарный де Гюклен ничего не смог поделать с этой твердыней.
Кале - основной оплот британцев по эту сторону Ла-Манша. Это не просто еще одна укрепленная крепость англичан, но главные их ворота во Францию. Туда и обратно следуют многочисленные конные и пешие отряды, длинными змеями ползут караваны тяжело груженых фургонов. Громадные волы, каждый размером с маленький холм, вбивают в землю тяжелые копыта. Изо всех сил тянут повозки с осадными орудиями, громко ревут, жалуясь на судьбу.
Пастухи гонят в Кале стада коров и быков, овец и баранов, купцы везут телеги с товаром, бочки с вином. Так что нечего удивляться тому, что чем шире дорога и чем дальше она от небезопасного леса, тем сильнее она забита. Вдобавок, из-за постоянного движения все дороги в окрестностях Кале находится в ужасающем состоянии, как их не ремонтируй.
Свои соображения я уже пару раз высказал спутнику, и тот медлил в нерешительности. Задумчиво кусал нижнюю губу, пальцы бесцельно играли уздечкой. Помедлив, Жак неохотно кивнул. Мы повернули вправо, не так уж и вглубь уходила дорога, так, чиркала лес по самому краешку. Если и заходила в чащу, то едва на пару полетов стрелы. Зато и выгода была налицо - никаких тебе застрявших телег, растопырившихся поперек дороги.
Не было тут ни павших лошадей, чьи туши оттаскивают в ближайшие кусты, ни поломанных осей, когда товар рассыпается по всей дороге, и матерящиеся купцы бдительно следят чтобы ты, не дай бог, не стоптал конем какую безделушку. Про сцепившиеся возы, следующие встречным курсом, этот ужас узких дорог, я вообще промолчу. Словом, как бы плоха не была идущая через лес дорога, мы заметно прибавляли в скорости.
Колючие кусты плотно обступали дорогу, толстые, поросшие мхом стволы деревьев теснили ее, заставляя вилять из стороны в сторону. И было непонятно, что кроется за ближайшим поворотом, то ли встречный путник, то ли местные робингуды. Наши жеребцы мерно хлюпали копытами по жидкой грязи, шли медленно, еле переставляя ноги, их шерсть потемнела от пота. Но так как не надо подлаживаться под едва плетущиеся телеги, сейчас мы двигались намного быстрее, чем с караваном.
Мы ехали молча, обо всем важном за время пути было говорено-переговорено, и я думал о Жанне. Дорога резко повернула налево, громадный, с палец, овод плюхнулся на шею моего коня, и не успел я стряхнуть мерзкое насекомое, как откуда-то позади раздался пронзительный свист. И тут же из высоких кустов, вплотную подступивших к дороге, с дикими криками начинали выскакивать какие-то оборванцы.
Было их около дюжины, вооружены копьями и дубинами, и только трое из них, судя по внешнему виду, когда-то имели отношение к армии. На бывших солдатах болтались плохонькие, давно не чищенные кольчуги с изрядными прорехами, кое-как стянутыми проволокой, нечесаные головы украшали металлические шлемы. Были нападающие избыточно бородаты, и не проявляли никакой склонности завязать торг на предмет "кошелек или жизнь", да и как возможные пленники мы явно их не интересовали.
И то сказать, какой выкуп можно получить с двух бедных как церковные мыши дворян? Другое дело, что в кошельках у нас наверняка завалялось немного серебра, а при особенной удаче во вспоротом животе могла найтись золотая монете, а то и проглоченный драгоценный камень! Дюжина подобных противников для нас двоих не так уж и много, но дело осложнялось тем, что и мы и кони изрядно выбились из сил.
Я рассекаю мечом плечо одному из нападающих, кровь из глубокой рубленой раны плещет, как из пробоины в плотине Тут же с силой вбиваю каблук в чьи-то оскаленные в реве зубы. Сапоги у меня тяжелые, и несчастный плашмя плюхается в грязь, лицо его странно и неприятно сплющено, будто под грузовик попал. Конь подо мною истошно ржет и пробует встать на дыбы, от неожиданности я вылетаю из седла.
Когда я с трудом встаю на ноги, торопясь и оскальзываясь, с ног до головы облепленный грязью, то вижу Жака локтях в двадцати от меня. Конь под ним, оскалив желтые зубы, медленно пятится, а спутник мой отбивается сразу от трех оборванцев. Передо мной пятеро, я кидаю назад быстрый взгляд, с губ само срывается ругательство. Один из этих подонков рассек шею моему жеребцу, бедное животное бьется в агонии, из раны тугой струей хлещет алый поток.
- Не грусти, твоя светлость, - сипит один из грабителей, тучный, с красной мордой. - Сейчас присоединишься к коняжке.
Остальные хоть и дышат с трудом, ведь драка в подобной грязи то еще упражнение, поддерживают его одобрительными возгласами.
- Четверых мы уже положили, - замечаю я громко, - не дорога ли цена? Вы сами-то не боитесь прямо сейчас отправиться в ад?
- Тех дохляков не жалко, - плюет себе под ноги мордатый, - они с нами и месяца не проходили.
Обернувшись к остальным, деловито замечает:
- Ну что, долго мы будем барахтаться в этой грязи? А ну, вперед!
Переглянувшись, разбойники раздаются в стороны, пытаясь обойти меня с боков. По грязи идут медленно, та чавкает, неохотно выпуская сапоги, но ведь и я в размокшей глине не могу передвигаться быстрее. Трое бандитов крепко сжимают в жилистых руках копья, на длинные древки насажены зазубренные наконечники, покрытые подозрительного вида пятнами. Сталкивался я с подобным оружием, им вскользь заденешь - словно гигантской бритвой полоснули. Разваливает тело, оставляя за собой рваные раны. Те самые, что заживают трудно и долго, а еще обязательно гноятся.
Четвертый щеголяет дубиной, толстой как мое бедро, вдобавок в навершие щедро вбил железные гвозди. Сам здоровенный, как вставший на дыбы медведь, морда рябая, гадкая. У красномордого боевой топор, ишь как ловко перебрасывает его из руки в руку, хвалясь молодецкой удалью. И только у меня кинжал, что висел в ножнах на поясе.
Меч я благополучно утопил в этой грязи, что вообще-то по щиколотку, но сейчас стою в таком месте, где поднялась по колено. Я мотаю головой, пытаясь быстрее прийти в себя, в ушах звенит, кинжал выставил перед собой. При падении я ударился о что-то твердое, похоже, нащупал затылком единственный камень в этом болоте. В глазах наконец проясняется, и я внимательно слежу за всеми противниками. Похоже, я здорово влип. На Кера надежды нет, он при любом раскладе не успевает мне на помощь, а сам я, боюсь, не справлюсь.
Меня обступают с боков, оскальзываясь я медленно пячусь, как заведенный размахивая кинжалом. Пока тот висел на поясе, казался гораздо больше, ныне же я горько жалею, что нет в нем и локтя длины. Эх, будь расстояние между нами на пару-тройку ярдов больше, я обязательно познакомил бы разбойников с метательными ножами, но слишком уж близко мы стоим. Двое с копьями одновременно делают выпад, я пытаюсь отпрыгнуть назад и поскальзываюсь. Поднявшись из грязи, слышу равнодушный хохот.
- Хорош дрыгаться, - в голосе красномордого презрение, - прими смерть как мужчина!
Махнув остальным, мол, не лезьте, он делает вперед уверенный шаг. В маленьких его глазках я без труда читаю свою дальнейшую судьбу: и как он ударит, и куда именно я завалюсь - на бок, или на спину. Дернув рукой, я изо всех сил кидаюсь вперед, и рву его оружие на себя. Толстяк все не выпускает рукоять топора, никак не свыкнется с мыслью, что уже мертв. Наконец я, оскалив зубы, буквально выдираю оружие из рук умирающего, и тут же отступаю назад, боясь оскользнуться вновь.
Четверо разбойников в оторопи глядят на вожака, тот бьется в грязи, затихая, в агонии вырвал мой кинжал из горла, из раны вольно льется кровь. Лица оставшихся враз напряглись, но смотрят твердо, никто и не думает отступать.
- Так значит, вот ты так, - басит рябой, крутанув в воздухе дубиной, - горазд кунштюки выкидывать. Ну ладно, поглядим, каков ты с топором!
Забитые в навершие гвозди со свистом рассекают воздух, трое с копьями заходят с боков, лица внимательные, в глазах пылает извечная ненависть бедного к богатому, простолюдина к дворянину, грабителя к жертве. Это я-то жертва? Ну держитесь у меня, охотнички! Я медленно пячусь, рукоять топора стиснул так, что того и гляди треснет. Ну не мое это оружие, мне бы меч, а еще лучше - пистолет. Куда там Кер подевался?
Я кидаю на Жака быстрый взгляд, увы, дела у того ничуть не лучше моих. Мой спутник пешим бьется один на один с последним противником, два тела лицами вниз плавают в жидкой грязи, а конь исчез бесследно, как цыгане свели. Правая рука Кера бессильно повисла вдоль тела, левой еще как-то отбивается, но даже ребенок поймет, что больше минуты ему не продержаться. Ай, как плохо!
Рябой, что прет на меня как фашистский танк в далеком сорок первом, то есть нагло и уверенно, отчего-то замирает на месте. Разинув рот я гляжу на горло здоровяка, оттуда на ладонь выскочил наконечник стрелы, весь в ярко-красном. Тяжелый такой наконечник, с бритвенно-острыми краями. Древко у стрелы толщиной с большой палец руки, такими умелые лучники со ста шагов просаживают рыцарские доспехи. Мы замираем, боясь пошевелиться, и на дороге вмиг становится очень тихо. Похоже, в нашу схватку вмешался кто-то еще.
Шагах в пятнадцати от меня от дерева отделяется высокий юноша, почти мальчик. Длинные черные волосы до плеч на лбу прихвачены кожаным шнурком. Одет в распахнутую на груди кожаную безрукавку и просторные штаны, заправленные в разбитые сапоги. Несмотря на молодость, руки бугрятся мышцами. Взгляд глаз, черных как ночь тверд. В руках - английский лук, тетива до половины натянута, наконечник стрелы описывает полукруг, нацеливаясь то на одного, то на другого грабителя.
- Я же сказал прекратить драку! - звонко восклицает он. Добившись всеобщего внимания, продолжает: - Кто вы, и чего не поделили?
- Мы с моим другом французские дворяне, ехали в Кале, - быстро говорит Жак перехваченным голосом, - а это лесные разбойники, что решили нас убить и ограбить. Стреляйте же, мой юный друг! С вашей помощью мы живо с ними расправимся!
Юноша медленно качает головой, на лице сомнение, наконец жестким голосом бросает замершим бородачам:
- Убирайтесь и благодарите Бога, за то, что я дарю вам ваши никчемные жизни! Надеюсь, вы раскаетесь в творимых злодеяниях и начнете праведную жизнь.
Последние слова приходятся в качающиеся кусты на противоположном краю дороги, куда не раздумывая бросаются разбойники. Из дюжины их осталось только четверо, и мы с Кером можем чувствовать себя победителями, вот только радоваться нам отчего-то совсем не хочется. У Жака пострадала правая рука, и теперь он не меньше двух недель проходит с повязкой, я же здорово приложился затылком, что тоже не добавило мне здоровья. Мелких ран, порезов и ушибов я не считаю, к тому же мы лишились лошадей. Словом, победа пиррова, и досталась нам только благодаря неожиданному заступнику.
- Как тебя зовут? - спрашиваю я парня, перевязывая рану Жака. Тот накрепко сцепил зубы, словно крокодил, ухвативший за лапу антилопу, и лишь изредка шипит от боли.
- Леон МакГрегор, сэр, - вежливо отвечает стрелок.
- Англичанин?
- Шотландец, - скалит тот зубы, белые, словно снег.
- Зря… не убил… тех ублюдков, - со стоном выдыхает Кер. - Думаешь, и в правду раскаются?
- Конечно же нет, - хмыкает Леон, - но так уж получилось, что я вышел прогуляться всего с двумя стрелами, да и зачем брать больше? Хотел добыть на обед свежего мяса, но услышал крики и звон железа, и не мог не вмешаться.
- Спасибо, ты спас нам жизни, - говорю я стрелку, - надеюсь, как-нибудь сочтемся.
- Пустяки, - улыбается тот и, оглянувшись на лес, говорит:
- Мне, пожалуй, пора. Отец рассердится, если я опоздаю.
- Иди, - киваю я, и когда юноша почти скрывается за деревьями, кричу ему в спину:
- А ты сам-то куда путь держишь?
- В Кале, на ежегодный турнир лучников! - отзывается парень из-за кустов.
Вот что значит Европа, все тут у них рядом. Надо на турнир - едут на турнир. А пройдет еще пять столетий, будут за один уикенд поспевать и покататься на горных лыжах, и понежиться на песочке на Лазурном берегу. Я хмыкаю и качаю головой, и тут что-то тревожно цепляет за самый краешек сознания, словно требуя все бросить…
- В чем дело? - спрашивает Кер, я вскидываю руку, изо всех сил вслушиваясь в шелест деревьев. Показалось, или и в самом деле голос нашего спасителя как-то странно оборвался, и сейчас с той стороны доносится непонятный шум?
Я подхватываю с травы меч Жака и ужом ввинчиваюсь в заросли. Кусты мигом ощетиниваются колючками, намертво цепляясь за одежду. Я дергаюсь изо всех сил, что-то трещит, уступая. И поспеваю как раз вовремя, так что изодранная пола куртки пострадала недаром. На маленькой поляне трое. Уже знакомый бородач что-то мычит, держась за разбитую голову. Из раны хлещет кровь, он пытается было встать, но ноги не держат и разбойник грузно плюхается наземь.
Еще двое кружат в безостановочном танце, намертво сцепившись взглядами. У юного Леона сквозь прорез в безрукавке льется кровь. Парень крепко сжимает обеими руками древко лука, держа его наподобие боевого посоха, и я машинально замечаю, что тетива порвана. Его противник, тот самый ублюдок, что чуть было не прикончил Кера, то и дело пробует достать юношу уколами копья. Глаза пылают ненавистью, гнилые зубы оскалены в угрожающей гримасе. Барахтающийся в траве бандит, собрав все силы, ухватывает топор, горящие глаза, устремленные на юного шотландца, сужаются. Бородач привстает на одно колено…
Ухватив все одним взглядом, я врываюсь на поляну и походя, на бегу, распарываю встающему шею. Спору нет, срубить голову одним ударом намного эффектнее. Да еще так, чтобы она, вращаясь, долго летела по воздуху, бессильно завывая, пуча глаза и клацая зубами… В жизни все происходит гораздо будничнее и скучнее.
Вскрикнув, разбойник начинает заваливаться на спину, кровь из рассеченного горла щедро орошает поляну. К этому времени я оказываюсь рядом с мечником, и клинок мой, продолжая плавное движение, рассекает ему переносицу. Наполовину развалив череп, в нем и застревает, обиженно скрежетнув.
Я подхватываю из рук убитого выпавший меч, ну и гадость, мало того, что железо барахло, из такого только гвозди делать, так он еще и не точен толком! С той стороны откуда я пришел доносится усиливающийся треск кустов, и на поляну врывается Жак, размахивая дубиной давешнего здоровяка. Юноша обводит нас непонимающим взглядом, глаза его закатываются и он падает на траву, как подкошенный.
Кер зашатавшись, опускается туда же, из-под наложенной мною повязки течет кровь. Я, помянув разбойников недобрым словом, присаживаюсь рядом. Сердце бьется, как заведенное, пересохший рот жадно глотает воздух. Месть - это для благородных. А смердам негоже устраивать засады, не по чину им будет!
Вон они, эти любителей вендетты, лежат себе на траве, уставив невидящие глаза в небо. А мне из-за них придется возиться не с одним, а с двумя ранеными, как будто иных дел не хватало. Одно утешает, мне удалось вернуть долг сразу. С другой стороны, юноша пострадал из-за нас, так что опять мы, выходит ему должны. Пожав плечами, я начинаю перевязывать раненых. Что толку забивать голову всякой ерундой, земля круглая, и мы с Леоном как-нибудь да сочтемся.
В конце концов все устроилось как нельзя лучше. Пускай мы и лишились лошадей, но зато остались живы, а до Кале добрались на телеге Мак-Грегора-старшего. Остаток пути мы преодолели нескоро. По забитой дороге сильно не разгонишься, к тому же повозку изрядно потряхивало на многочисленных выбоинах, и Дуг, отец нашего спасителя, как мог берег раненых. Жак с Леоном стоически терпели тряску, лишь изредка покряхтывая сквозь сцепленные зубы.