* * *
Соклей завернулся в гиматий и перебросил конец плаща через левое плечо. Опустив глаза, юноша попытался прикинуть, насколько он похож на философа. Борода вполне вписывается в этот образ, а вот одежда… Сократ в любую погоду ходил в одной тунике.
Соклей пожал плечами. Он же не Сократ.
Его зазнобило.
Кто-то постучал в дверь.
- Ты готов? - спросил Лисистрат.
- Да, отец. - Соклей открыл дверь.
Лисистрат тщательно оглядел сына, как военачальник, делающий смотр воинам фаланги. Соклей покраснел.
- Не беспокойся, я не опозорю наше семейство.
- Я в этом не сомневаюсь, - ответил Лисистрат не слишком уверенным голосом. - Пойдем, уже смеркается. Бери факел и пошли в дом моего брата.
Факел был необходим: на исходе месяца луна поднималась только перед самым восходом.
Другие гости, тоже с факелами в руках, уже стучали в дверь дома Филодема, когда к ней приблизились Соклей с Лисистратом.
Один из приглашенных повернулся к ним и сказал:
- Радуйтесь, почтеннейшие. Это вы купили павлина у финикийца Химилкона?
- Я не покупал, Ликон, - ответил Лисистрат. - Сделку заключили мой сын и его двоюродный брат Менедем.
Ликон забросал Соклея вопросами, словно свинцовыми пулями, выпущенными из пращи. И только юноша ответил на последний, как подошел еще один торговец, пухлый парень по имени Телеф, и начал задавать вопросы заново.
К облегчению Соклея, ему не пришлось отвечать на них во второй раз, потому что дверь отворилась и Филодем сказал:
- Добро пожаловать, друзья. Радуйся, Лисистрат. Радуйся, Соклей. Входите же, входите все! - Он втянул ноздрями воздух. - Входите же, наконец! Чувствуете, как вкусно пахнет? Еда уже почти готова и скоро будет подана.
Из дверей повеяло запахом жарящейся рыбы и других даров моря. Гости стали подталкивать друг друга, каждый торопился попасть внутрь первым.
Соклей кивнул Филодему в знак приветствия.
- Радуйся, дядя.
- Радуйся, - повторил Филодем довольно кислым тоном. - Когда ты присоединился к экипажу "Афродиты", я думал, что ты будешь удерживать Менедема от безрассудных выходок! А вместо этого, как я погляжу, ты и сам в них участвуешь. Триста двадцать пять драхм. Фью!
- Триста двадцать четыре драхмы и три обола, если быть точным, - ответил Соклей. - И мы привезем из Италии куда больше денег. Я абсолютно уверен, что так и будет.
Соклея страшно возмущало, что Филодем считает его чуть ли не педагогом - рабом, который присматривает за мальчиком по пути к учителю и обратно, чтобы тот по малолетству не учинил какой-нибудь безрассудной выходки.
- Надеюсь, ты прав. - Дядя сказал это таким тоном, что было ясно: надеяться-то он надеется, но рассчитывать на подобную удачу нечего.
Менедем стоял у входа в андрон; его силуэт был четко обрисован благодаря горевшим внутри лампам и факелам.
- Радуйся, - сказал он, когда Соклей вошел.
Гость снова понюхал воздух и ощутил не только чудесные ароматы, доносящиеся с кухни.
- Неужели розы? - спросил он.
- А почему бы и нет? - ответил вопросом на вопрос Менедем. Этот парень любил пошиковать. - Родос - это город роз. По левому борту "Афродиты" на таране есть клеймо с изображением розы, в придачу к изображению далеко разящего Аполлона по другом борту. Я подумал, что и мне самому хорошо бы нынче вечером умаститься розовым маслом, отметив таким образом, откуда я родом.
Менедем понизил голос:
- А еще я надеялся, что это поможет ублажить отца, но тут мне не повезло. Что он сказал тебе по дороге к андрону?
- Ничего хорошего, - ответил Соклей, и его двоюродный брат вздрогнул. - Но сделка остается в силе, - продолжал он. - У нас все еще есть шанс посмеяться последними… Если только птицы по дороге не заболеют.
Менедем сплюнул в полу своего хитона, чтобы отвратить такую беду.
- Где вы хотите, чтобы мы с отцом возлегли?
- Справа, почти с самого краю андрона, на том ложе, что стоит рядом с моим и отцовским, - объяснил Менедем. - А что? Неужели ты думал, мы могли бы обойтись с вами неучтиво?
- Нет, что ты, - ответил Соклей.
Должно быть, в его голосе не слышалось особой уверенности, потому что его двоюродный брат добавил:
- Хотя отец и злится на нас с тобой, он никогда бы не оскорбил дядю Лисистрата, отдалив его от себя, и не назначил бы племяннику иное место, дав любимому брату другого товарища по ложу. Поскольку все вокруг знают, что в нашей семье прекрасные… м-м… ну почти прекрасные отношения.
- Все вокруг наверняка уже знают и про павлина, - заметил Соклей. - Надеюсь, Химилкон не успел прогуляться по всем винным погребкам, хвастаясь, как он нас поимел. Только этого нам не хватало!
Менедем хотел было снова сплюнуть в подол, но удержался.
- Давай входи, - сказал он. - Мы поедим, выпьем, повеселимся с флейтистками и акробатками. А завтра будет новый день, и мы с утречка выпьем вина и пожуем сырой капусты, чтобы перестала болеть голова.
С точки зрения Соклея, лучшим способом предотвратить неприятные последствия пиршественной ночи было пить всю эту ночь сильно разбавленное вино. Но такое, похоже, даже не приходило Менедему в голову, ибо он никогда ничего не делал наполовину.
- Давайте, мальчики, входите, - сказал Телеф. - Пока вы стоите в дверях, дюжий парень вроде меня не может в них протиснуться. - Он похлопал себя по пузу и сипло засмеялся.
Соклей подумал, что тот, кто проводит больше времени в гимнасии и меньше на ложе рядом с чашей сластей, протискивается в двери без всякого труда. Но они с Менедемом молча вошли в андрон, и Телеф последовал за ними. Отец Менедема, суетившийся вокруг гостей, как гусыня, пытающаяся собрать весь свой выводок вместе, проводил пухлого торговца к предназначенному ему месту.
На всех ложах были раскиданы подушки.
Соклей опустился рядом со своим отцом на ложе, установленное рядом с ложем хозяев дома.
Лисистрат, будучи старшим, оперся на локоть в головах кушетки. Соклей возлег чуть ближе к изножью, так что его ноги свешивались с края. Он покрутил свою подушку, стараясь устроиться поудобнее. Это оказалось нелегко.
- Я не отношусь к любителям затейливых пирушек, - тихо сказал он отцу, - у меня уже немеет рука, и я каждый раз пачкаю едой одежду.
Лисистрат пожал плечами.
- Это обычай, а обычай…
- …царь всего, - закончил Соклей, цитируя Геродота, в свою очередь процитировавшего Пиндара.
Отец кивнул в знак согласия.
- Ладно, а где Клеагор? - спросил Менедем, когда единственное место на одном из семи лож осталось незанятым. - Снова опаздывает, как я погляжу.
- Клеагор опоздал бы даже на собственные похороны, - угрюмо сказал Филодем.
- Ну, случаются вещи и похуже, - заметил отец Соклея. - По правде говоря, я бы не отказался опоздать на свои похороны.
Со всех трех сторон незамкнутого треугольника, по периметру которого были расставлены ложа, в ответ на эту реплику донесся смех.
- Да, дядя, но готов поспорить: даже на своих собственных похоронах вы бы с нетерпением ждали замечательно приготовленной Сиконом рыбы и надеялись бы, что она не пригорит, - ответил Менедем.
И тут в андрон ворвался Клеагор.
Он передвигался бегом, как будто постоянно ужасно спешил, но каким-то образом ухитрялся повсюду опаздывать.
- Тысяча извинений, самых глубочайших извинений, - сказал он, вытирая пот со лба. - Очень рад оказаться здесь, очень-очень рад.
Задыхаясь, припозднившийся гость скользнул на ложе. Возможно, он и впрямь бежал всю дорогу от своего дома, что вовсе не пошло ему на пользу.
- Наконец-то ты прибыл, Клеагор! И я тоже рад, что ты сюда добрался. - Филодем говорил одновременно и приветливо, и раздраженно.
Клеагор в ответ смущенно улыбнулся.
Филодем повернулся к рабу, тревожно ожидавшему рядом с хозяйским ложем.
- Ступай на кухню и скажи Сикону, что мы начинаем.
Юноша поспешил прочь.
Мгновением позже в андроне появились другие рабы и поставили перед каждым ложем по низенькому небольшому столику. Рабы принесли также чаши с маринованными оливками и луком - кушаньями, с которых обычно начинался пир. Взяв правой рукой оливку, Соклей отправил ее в рот и, разжевав едкую мякоть, сплюнул в ямку на полу. Когда пир закончится и начнется симпосий, рабы уберут все объедки.
Следующей переменой был хлеб, его полагалось макать в оливковое масло. Как и все остальные, Соклей ел хлеб левой рукой.
Многоречивый торговец Ксанф сказал с ложа на дальней стороне андрона:
- А вы знаете - я-то знаю это наверняка, - что Кассандр убил Александра и Роксану? Убил обоих, скажу я вам, отослав их души прямиком в царство Аида. Они мертвы. Оба мертвы, мертвы, как соленая рыба, в этом нет никаких сомнений.
Это вызвало взрыв восклицаний у тех, кто еще не слышал новость. Восклицания заставили Ксанфа изложить все заново. Во второй раз он рассказывал дольше и, насколько разобрал Соклей, добавил кое-какие подробности. Остальные пирующие явно тоже это заметили, потому что быстро перестали задавать вопросы. Разумеется, это не помешало Ксанфу начать свою историю в третий раз.
Наклонившись к Филодему, Лисистрат спросил:
- Обязательно надо было его приглашать? - Он зевнул, прикрыв рот рукой.
Отец Менедема кивнул.
- К сожалению, обязательно. Я слышал от хорошо осведомленного человека, что у Ксанфа есть новые благовония, которые мы должны погрузить на "Афродиту". Думаю, он согласится мне их продать, так как его корабль плавает только по Эгейскому морю и не рискует отправляться в дальние походы на запад.
- Хорошо, - вздохнул отец Соклея. - Чего только не сделаешь ради прибыли.
Однако вскоре Ксанф замолчал: рабы внесли корзины с булочками, посыпанными маком, и блюда зажаренных целиком креветок.
- Опсон! - сказал кто-то благоговейно.
Соклей с отцом без труда ели из одного блюда, стоявшего рядом с их ложем; так же поступали и Менедем с Филодемом. Соклей брал креветок большим и указательным пальцами правой руки, а когда ел соленую рыбу, то пускал в ход также и средний палец. Он не мог припомнить, когда научился этим правилам: хлеб едят левой рукой, закуски - правой, свежеприготовленную рыбу берут одним пальцем, соленую - двумя. Но, как любой воспитанный человек, Соклей все эти правила знал. А вот что касается некоторых из пирующих, то весьма сомнительно, обладают ли они вообще хоть какими-то манерами. Неподалеку возлежали рядом два только что познакомившихся человека, и они, казалось, старались перегнать друг друга в поедании креветок.
Соклей наслаждался чесноком и пикантным сильфием из Кирены, которыми были приправлены креветки.
- Сикон снова превзошел самого себя, - сказал он Менедему, бросив пустую оболочку креветки после того, как полностью высосал из ее хвоста мясо.
Подали новые булочки, а в придачу - кальмара. Потом рабы принесли плоские ячменные хлебцы и куски угря, приготовленного в сыре с луком-пореем, чтобы придать кушанью остроту.
- Наш хозяин воистину царь щедрости! - провозгласил тучный Телеф.
Очевидно, он решил, что угорь - последняя перемена опсона. То же самое подумал и Соклей, который присоединился к аплодисментам, когда в комнату внесли еще и морскую собаку.
- Царь щедрости! - вновь закричал Телеф, и никто ему не возразил.
Некоторые пирующие оставили свой хлеб почти нетронутым, чтобы отдать должное опсону. Но Соклей не последовал их примеру: лакомства лакомствами, но хлеб для него являлся основным предметом трапезы. "Сократ бы это одобрил, - подумал он, - даже если бы ему досталось куда меньше рыбы, чем остальным".
Трапезу завершали сладкие печенья и сухие фрукты. Рабы принесли маленькие чаши с водой для ополаскивания пальцев, затем вынесли столы из андрона. Они вернулись, чтобы вымести с пола рыбьи кости, куски хлеба и прочие объедки.
Вернувшись, рабы также захватили с собой венки и ленты, дабы пирующие могли украсить головы. И только потом принесли неглубокие чаши для питья с двумя ручками, а вместе с ними - кувшины с вином, кувшины с водой, огромный кратер для смешивания содержимого этих кувшинов, черпак и сосуд для разливания.
Соклей наблюдал за этими приготовлениями к симпосию со странными смешанными чувствами предвкушения и ужаса. Винный океан Диониса мог стать таким же штормовым, как Посейдоново море.
Первую чашу вина на симпосии никогда не выпивали до дна, по крайней мере несколько глотков обязательно оставляли, чтобы выплеснуть их, совершив возлияние в честь Диониса. Менедем смаковал сладкое, густое, крепкое золотистое хиосское вино. Отдавать богу даже несколько глотков этого напитка казалось ему постыдным и расточительным, но он все же, подобно остальным пирующим, выплеснул остаток из чаши, совершив либатий, и пропел гимн в честь Диониса.
- А теперь, - сказал его отец, - нам нужно выбрать симпосиарха, который руководил бы нами этой ночью. Кто поведет нас по винноцветному морю?
Все улыбнулись, ибо Филодем процитировал Гомера.
Ксанф быстро поднял руку. Все притворились, что не замечают его: в пьяном виде он был даже еще большим занудой, чем в трезвом.
Соклей тоже поднял руку. Это заставило Менедема последовать его примеру. Он любил своего двоюродного брата, но ему хотелось как следует налиться этой ночью, а он знал, что Соклей всю ночь будет приказывать хорошенько разбавлять вино водой.
- Пусть симпосиархом будет Менедем, - сказал Телеф. - Уж он-то знает, как хорошо проводить время.
Под смех и аплодисменты Менедем был утвержден в должности.
Соклей наклонился к брату и заметил:
- Мы с отцом уже почти дозрели до того, чтобы по пути домой цепляться за стену, как тот геккон, которого мы с тобой видели утром, но да помогут боги тем из наших друзей, что живут далеко отсюда.
Прежде чем Менедем успел ответить, Филодем похлопал его по плечу и недовольно произнес:
- Ты мог бы заслужить репутацию получше, чем репутация бражника.
- Всему свое время, - ответил Менедем так философски, как мог бы ответить Соклей. - Когда наступает время для дел - да будут дела. Когда приходит время симпосия - да здравствует вино.
Он махнул рабу.
- Флейтистки и акробатки пришли?
- Да, господин, - ответил раб. - Они уже ждут.
- Хорошо, хорошо. Позовем их после того, как нас дважды обнесут вином.
Менедем чувствовал себя генералом, выстраивающим свою армию в наилучшем порядке.
Он хлопнул в ладоши, и все пирующие (а теперь симпосиаты), а также все рабы поглядели на него.
- Пусть смешают вино.
Все подались вперед. Будучи симпосиархом, Менедем устанавливал, насколько крепким будет сегодня вино.
- Пусть его смешают в следующих пропорциях: три части воды и две части вина.
- Я думал, ты прикажешь смешать вино с водой один к одному и в мгновение ока заставишь нас упиться, как македонян, - проговорил отец Менедема. - Даже три к одному - крепковато.
Менедем ухмыльнулся.
- Так повелел симпосиарх.
Никто, кроме Филодема, не жаловался на такое решение. Даже Соклей лишь оперся на локоть, наблюдая, как раб смешивает вино и воду в большом кратере посреди андрона. Наверное, он потому был так спокоен, что тоже ожидал: его двоюродный брат прикажет смешать вино с водой в равных частях.
"А может, надо было пить неразбавленное вино?" - подумал Менедем.
Но тут же покачал головой, отвергая эту идею. Тогда все слишком быстро заснут. Он хотел ощутить вкус вина - да, но он хотел еще насладиться симпосием всеми прочими возможными способами, пока будет это вино потягивать.
Когда вино смешали с водой, раб наполнил онохойю из кратера и стал разливать из нее напиток в чаши симпосиатов. Он начал с гостя, возлежащего на дальнем ложе, и продолжал наполнять чаши, постепенно приближаясь в Менедему и его отцу.
Когда чаша Менедема была наполнена, он поднял ее за обе ручки. Даже разбавленное водой, вино было сладким и крепким.
Все выпили разом: Менедем показывал пример остальным симпосиатам. Допив до дна, он сделал знак рабу, и тот, вновь зачерпнув онохойей из кратера, по второму разу наполнил чаши.
Теперь, прежде чем выпить, Менедем сказал:
- Пусть каждый что-нибудь споет или произнесет речь!
Речи произносились в той же последовательности, в какой наливалось вино. Как только Ксанф начал свою декламацию, Менедем понял, что совершил ошибку: торговец выдавал - слово за словом, и слов этих было невероятно много - ту самую речь, которую он не так давно произносил на ассамблее.
- Сегодня я слышал это уже дважды, - сказал Лисистрат, опрокидывая чашу куда быстрей, чем требовалось.
- Прости, дядя, - ответил Менедем. - Я не хотел…
Когда очередь дошла до Соклея, он пересказал речь, которую произнес Брасид у стен Амфиполя, закончив пояснением:
- Великие дела свершались там в прежние дни, когда в Амфиполе не было Кассандра.
- Этот афинский автор вложил свои слова в уста спартанца, или я - египтянин! - заявил Ликон. - Спартанцы обычно не говорят на ассамблеях, и они фыркают и заикаются вместо того, чтобы выпаливать что-то единым духом.
- Вполне возможно. - Соклей вежливо склонил голову перед старшим. - Никто, кроме самого Фукидида, никогда не узнает, какие из описанных в его книгах речей были действительно произнесены, а какие, по его мнению, лить следовало бы произнести.
- А ты что думаешь, дядя? - спросил Менедем Лисистрата.
Отец Соклея снял со стены лиру и под ее аккомпанемент спел стих Архилоха, в котором поэт, обольщая девушку, обещает, что он только ляжет на ее живот и лобок, но не войдет в нее.
Симпосиаты громко захлопали в ладоши.
- Конечно, мы всегда им так говорим! - крикнул кто-то, и все засмеялись.
Лисистрат махнул Менедему.
- Теперь твоя очередь.
- И впрямь. - Менедем встал. - Я прочту вам отрывок из "Илиады", в котором Патрокл убивает Сарпедона.
Эллинский язык, на котором он начал декламировать, был даже старше и звучал старомоднее языка, на котором писал Архилох:
Снова герои вступили в решительный спор смертоносный,
И опять Сарпедон промахнулся блистательной пикой;
Низко, над левым плечом острие пронеслось у Патрокла,
Но не коснулось его; и ударил оружием медным
Сильный Патрокл, и не праздно копье из руки излетело:
В грудь угодил, где лежит оболочка вкруг твердого сердца.
Пал воевода ликийский, как падает дуб, или тополь,
Или огромная сосна, которую с гор древосеки
Острыми вкруг топорами ссекут, корабельное древо, -
Так Сарпедон пред своею колесницей лежал распростертый,
С скрипом зубов раздирая перстами кровавую землю.
Словно поверженный львом, на стадо внезапно нашедшим,
Пламенный бык, меж волов тяжконогих величеством гордый,
Гибнет, свирепо ревя, под зубами могучего зверя, -
Так Менетидом воинственным, царь щитоносных ликиян,
Попранный, гордо стенал и вопил к знаменитому другу…
Менедем так и не успел пересказать слова Сарпедона, обращенные к Главку, потому что Ксанф выпалил: