- О чем я думаю? - переспросил он. - О, Христина, вы сейчас говорили там, у пропасти, что в ней таится несчастье. А я теперь, стоя перед этими развалинами, думаю: здесь таится счастье. О, Христина, если бы кто-нибудь отстроил этот замок, восстановил его в прежнем величии и великолепии и жил бы в нем, заключив свое будущее в этом прошедшем, как бы для того, чтобы его охранить и облагородить, жил бы тут в этом одиночестве, имея перед глазами это чудное зрелище, рядом с чистой, молодой сердцем и годами женщиной, сотканной из росы и света! О, Христина, выслушайте меня…
Сама не зная почему, Христина была глубоко растрогана. Слезы выступили у нее на глазах, хотя едва ли когда-нибудь в жизни она чувствовала себя счастливее.
- Выслушайте меня, - продолжал Юлиус. - Я обязан вам жизнью. Это не пустые слова, это действительно так. У меня суеверное сердце. Во время дуэли был момент, когда конец шпаги моего противника касался моей груди. Я сознавал свою гибель. Но в эту минуту я думал о вас. Моя душа произнесла ваше имя, и шпага противника только слегка оцарапала меня. Я глубоко уверен, что в эту самую минуту вы молились обо мне.
- В котором часу? - спросила Христина.
- В одиннадцать часов.
- О, в самом деле я в то время молилась! - наивно призналась девушка в радостном изумлении.
- Я так и знал. Но это еще не все. На втором круге дуэли, я вновь был тронут шпагой противника и был бы, наверное, убит, если бы она не наткнулась на шелковую подушечку, в которой было, угадайте что? Тот самый цветок, который вы мне тогда дали.
- В самом деле? О, Пресвятая Дева, благодарю тебя! - вскричала Христина.
- Так вот, видите ли, Христина, - продолжал Юлиус, - если вы решились молиться за меня, и если ваша молитва была услышана, значит, моя жизнь не пройдет напрасно, значит, я еще годен и нужен на что-нибудь. Ах, если бы вы пожелали…
Христина вся трепетала и ничего не ответила.
- Скажите одно слово, - продолжал Юлиус, смотря на нее пламенным и нежным взглядом, - или не говорите ничего, а только сделайте какой-нибудь знак, чтобы я мог видеть, что мои слова не оскорбляют вас, что вы не отталкиваете этой мечты жить вдвоем среди этой прекрасной природы, не имея около никого другого, кроме вашего отца.
- Как, никого другого, даже и Самуила? - внезапно раздался позади них иронический возглас.
Это был Самуил, который удалился от пастора и слышал последние слова Юлиуса.
Христина покраснела. Юлиус, страшно рассерженный на Самуила, так бесцеремонно вторгнувшегося в его разговор с Христиной, быстро обернулся. Но в ту минуту, как он уже был готов обратиться к своему другу с резким словом, к ним подошел пастор. Самуил быстро прошептал на ухо Юлиусу:
- Разве лучше было бы, если бы отец застал тебя за такими разговорами с дочкой?
Тронулись в обратный путь.
Все шли вместе. Христина избегала Юлиуса, и Юлиус тоже отстранился от нее. Он жаждал услышать ее ответ и в то же время боялся его.
По дороге им встретились четыре или пять коз, которые при виде их разбежались.
- Это козы нашей Гретхен, - сказала Христина. - Значит, сама пастушка где-нибудь тут же.
В самом деле, Гретхен скоро появилась перед путниками. Она уже успела переодеться в свое обычное платье, которое придавало ей особую дикую грацию, и в котором она чувствовала себя совершенно свободной. Она сидела на горке.
Пастор подозвал к себе Христину и сказал ей потихоньку несколько слов. Христина в ответ кивнула головой и сейчас же повернулась и стала подниматься на горку к Гретхен. Юлиус и Самуил, оба, в одно время поспешили к ней, предлагая ей руку.
- Нет, нет, не надо, - сказала она им, смеясь. - Мне надо поговорить с Гретхен по секрету. Я опытная путешественница по горам, я привыкла, и мне ваша помощь не нужна.
И она одна, живая и легкая, быстро взбежала на горку и подошла к пастушке.
Гретхен сидела печальная и со слезами на глазах.
- Что с тобой? - спросила у нее Христина.
- О, фрейлейн, ведь вы знаете мою маленькую лань, сиротку, которую я нашла в лесу, которую выхаживала, как родную дочку. Она пропала куда-то, я пришла домой, а ее нет.
- Ну, полно, успокойся, - сказала Христина. - Она сама вернется в свое стойло. Вот что, Гретхен, мне надо с тобой поговорить. Жди меня завтра утром от шести до семи часов.
- Да и мне тоже надо с вами поговорить, - ответила Гретхен. - Вот уже три дня, как мои травы все говорят мне о вас и много, много говорят.
- Ну хорошо. Ты куда завтра поведешь своих коз?
- Куда хотите. Хотите я пригоню их к ущелью Дьявола?
- Нет, нет, лучше к развалинам.
- Хорошо, я там буду, фрейлейн.
- Так значит, завтра утром в шесть часов у развалин. До свидания, Гретхен, до завтра!
Повернувшись, чтобы уйти, Христина изумилась, увидав перед собой Самуила, который в несколько прыжков поднялся на горку.
- Мне захотелось услужить вам хоть при спуске с горки, - сказал он ей.
Она не знала, слышал он ее разговор с Гретхен или нет.
Глава двадцать первая Вещие цветы
На другое утро, в пять с половиной часов, Самуил вошел в комнату Юлиуса с ружьем на плече и разбудил его.
- Эй, ты, засоня! - крикнул он ему. - Хочешь пойти со мной на охоту?
- Ты собрался на охоту? - спросил Юлиус, протирая глаза.
- На охоту, и притом за разной дичью. Зачем же мы и захватили с собой ружья?… Э, ты что же это? Опять спать? Ну, впрочем, ладно, спи. Потом догонишь меня, когда встанешь.
- Нет, я в это утро совсем не выйду из комнаты.
- А что же так?
- Буду писать письмо отцу.
- Опять! Экий ты охотник писать письма!
- Мне надо написать ему об одном очень важном деле.
- Ну, как хочешь, - ответил ему Самуил, у которого были свои причины не очень настаивать на том, чтобы Юлиус сопровождал его. - Ну, коли так, до свидания.
- Желаю тебе успеха.
- Спасибо за доброе пожелание. Самуил ушел, а Юлиус встал.
Как ни рано поднялся с постели Самуил, Христина встала еще раньше. В то время, когда студент-скептик, посвистывая, шел вперед с какими-то темными и сомнительными намерениями, добрая молодая девушка, поднявшись так рано с самыми добрыми намерениями, уже успела добраться до развалин Эбербаха, где ее ожидала Гретхен. Христина привела с собой хорошего, честного и трудолюбивого парня Готтлоба, который уже целый год был влюблен без ума, без памяти в хорошенькую пастушку, не имея смелости даже и заикнуться об этом. Христина в нежных и убедительных словах старалась уговорить Гретхен принять предложение славного парня.
Гретхен, печальная, но решительная на все ее доводы отвечала отказом.
- Так ты не хочешь за меня выходить, Гретхен? - спрашивал бедный Готтлоб. - Ты презираешь меня?
- Благодарю тебя и благословляю, Готтлоб, - ответила Гретхен. - Надо иметь очень доброе сердце для того, чтобы избрать себе в жены несчастную нищую дочь цыганки, девушку без роду и племени, козью пастушку. Но, милый Готтлоб, коли у травы нет корней, так не будет и цветов. Предоставь ты меня моему одиночеству и моей дикой жизни.
- Выслушай меня, Гретхен, - вновь начала свои убеждения Христина. - Мой отец говорил, что идущий против природы, идет против бога, и что, быть может, рано или поздно ты понесешь наказание за то, что преступила общий закон.
- Дорогая моя фрейлейн, вы обладаете всей прелестью и всей добротой цветов, а ваш отец всей их ясностью и мудростью. Но я, стараясь сохранить за собой свою свободу на чистом воздухе в лесу, следую указаниям своей, особенной природы. Пересадите в ваш сад вот этот дикий кустарник, он там погибнет.
- Нет, Гретхен, скажите лучше прямо, что вы меня ненавидите! - воскликнул Готтлоб. - Уйдемте от нее, госпожа, я вижу, что она не может меня выносить.
- Постой, Готтлоб, - сказала Гретхен, - не уходите, унося с собой горькое чувство против меня. Слушай, Готтлоб, если бы я когда-нибудь порешила жить в доме под властью мужа, так уж, конечно, выбрала бы твой дом и твою власть. Слышишь, что я говорю? Я избрала бы тебя, потому что ты человек добрый и верный, потому что ты спокойно несешь свой тяжелый труд, как подобает человеческому существу. И вот еще что запомни, Готтлоб. Если Гретхен когда-нибудь переменит свои мысли, и если в то время ты еще не сойдешься с другой, то Гретхен не возьмет никакого другого мужа, кроме тебя. Даю в этом клятву перед богом. Вот все, что я тебе могу сказать, Готтлоб. А теперь дай мне руку и постарайся думать обо мне без горечи и ненависти. А я всегда буду о тебе думать, как о милом брате.
Бедный Готтлоб хотел что-то сказать, но не мог. Он только пожал руку, которую ему протянула Гретхен, отвесил низкий поклон Христине и неровными шагами поплелся прочь через развалины.
Когда он ушел, Христина попробовала было снова уговаривать Гретхен, но пастушка просила не огорчать ее дальнейшей настойчивостью.
- Поговорим лучше о вас, моя дорогая фрейлейн, - сказала она ей. - В вас, слава богу, нет моего вздорного и злого нрава, и вы можете быть любимы, как вполне того заслуживаете.
- Мы еще успеем наговориться, - со смехом ответила Христина. - А что твоя беглая лань?
- Да все еще не вернулась, - с грустью отвечала Гретхен. - Я целую ночь ее искала и кликала. Нет ее нигде. Она уже много раз убегала, но каждый раз сама приходила назад, а на этот раз она что-то уж очень долго не приходит.
- Ну ничего, найдется, не тревожься.
- Уж я и не знаю. Ведь это дикий зверь, не то, что мои козы. Лань родится на воле, ей трудно привыкать к хижине и к человеческому лицу. У нее воля в крови. В этом она похожа на меня, и я именно за это ее больше всего любила…
Гретхен вдруг остановилась, вся содрогнулась, вскочила на ноги и стояла охваченная страхом.
- Что с тобой? - спросила Христина.
- Разве вы ничего не слышали?
- А что?
- Выстрел.
- Я не слышала.
- А я слышала, и на меня это так подействовало, как будто выстрелили прямо в меня. Что если это в мою лань стреляли!..
- Ну полно, успокойся. Ты хотела говорить что-то обо мне. Ну и давай говорить обо мне.
Это напоминание о том, что она должна говорить о Христине, сразу успокоило Гретхен. Она села на землю и, подняв на Христину глаза, полные любви и нежности, сказала ей:
- О, хорошо, давайте говорить о вас. Я каждый день разговариваю о вас со своими цветами.
- Слушай, Гретхен, - ответила Христина с некоторым замешательством, - ты, что же, в самом деле думаешь, что цветы говорят тебе что-то?
- Вы спрашиваете, верю ли я в цветы? - ответила Гретхен, причем глаза ее засверкали, и лицо осветилось вдохновением. - Я не только верю в них, но положительно убеждена. Да и зачем цветы стали бы мне говорить неправду? Нет на свете ничего вернее. Наука о языке растений самая древняя. Она идет с востока и родилась в самые первобытные времена, когда еще люди были так просты и так чисты, что бог удостаивал их своими беседами. Моя мать умела читать мысли трав и научила меня этому, а сама научилась, в свою очередь, от своей матери. А вы разве не веруете в цветы? А доказательством тому, что они говорят правду, служит предсказание, что вы полюбите г-на Юлиуса.
- Они ошибаются! - с живостью сказала Христина.
- Вы не верите? А между тем, они сказали мне, что г-н Юлиус любит вас.
- В самом деле? - сказала Христина. - Ну хорошо, я хочу этому верить. Давай посмотрим вместе, что говорят цветы.
- Вот они, я принесла вам целую копну, - сказала Гретхен, показывая на огромный пук цветов. - О чем же мы будем их спрашивать?
- Раньше ты говорила, что они предсказали тебе, будто эти два молодых человека должны принести мне несчастье. Я хочу знать, что цветы подразумевали под этим?
- Я и хотела вам сказать кое-что об этих двух молодых людях.
- Что же?
- Посмотрите. Вот эти цветы собраны сегодня утром до зари. Вот и спросим их. Я знаю заранее, что они ответят, потому что я их спрашивала об этом уже тринадцать раз, и они каждый раз давали один и тот же ответ.
- Какой?
- Сейчас увидите.
Она встала, подняла с земли свежую траву, разложила ее на гладком гранитном камне, поросшем мхом, составляя из них какую-то таинственную фигуру, сообразуясь при этом со временем, когда они были сорваны и с местом, откуда они взяты.
Потом она устремила на них глубокий взгляд, и, как бы совсем забывая о присутствии Христины и все более и более погружаясь в экстазное созерцание, она медленным, почти торжественным голосом говорила:
- Да, травы все говорят тому, кто умеет их понимать. У людей есть книги, и они записывают свои мысли буквами. Божья книга это природа, и божьи мысли начертаны в ней растениями. Только надо уметь ее читать. Моя мать научила меня этому.
Ее лицо омрачилось.
- Все те же слова! - пробормотала она. - Тот, который всегда там, где его не ждут, грозит бедствием. Зачем я его привела! Да и другой… Не принесет ли он тоже несчастье? А бедная девушка уже любит его.
- Нет! - перебила ее Христина. - Твои цветы злые.
- А он, - продолжала Гретхен, не слушая Христину, - как он любит Христину!
- Какой же цветок сказал это? - с живостью спросила Христина. - Вот эта мальва? Какая она хорошенькая!
Гретхен, поглощенная своим гаданием, продолжала:
- Оба молоды, оба любят друг друга, оба хорошие. Вот из-за этого они и будут несчастливы. И каждый раз один и тот же ответ. Но вот что необычно!..
- Что? - с беспокойством спросила Христина.
- Раньше этого еще не было, я не видела. Вот тут я вижу, что они соединились, но их союз прерывается и при том очень быстро, почти тотчас же. Но вот что странно: их разъединяет не смерть, и они продолжают любить друг друга. Они живут одинокие, живут так долгие годы, на большом расстоянии один от другого, живут, словно чужие. Что бы это могло обозначать?
И она боязливо склонилась над цветами. В это время между ней и солнцем появилась какая-то тень и легла на разложенные ею цветы. Обе девушки быстро обернулись. Перед ними стоял Самуил. Он сделал вид, что глубоко изумлен, увидав перед собой Христину.
- Извините, что я побеспокоил вас, - сказал он. - я пришел к Гретхен просить ее оказать мне услугу. Она ведь знает тут в лесу каждый кустик. Видите ли в чем дело. Сейчас в лесу я выстрелил по зверю…
Гретхен вся затрепетала. Самуил продолжал:
- Я уверен, что очень тяжело ранил животное. Я дам Гретхен фридрихсдорф, если она найдет то место, где оно свалилось.
- А оно побежало в сторону ущелья Дьявола.
- Это была лань? - спросила вся трепетавшая Гретхен.
- Да, белая в серых пятнах.
- Ну, что я вам говорила! - крикнула Гретхен Христине.
И она помчалась, как стрела. Самуил с удивлением посмотрел ей вслед.
- Черт возьми, - подумал он, - мне удалось остаться наедине с Христиной легче, чем я надеялся.
Глава двадцать вторая Три раны
Христина хотела уйти вместе с Гретхен, но Самуил остановил ее словами:
- Простите меня, мадемуазель, что я вас задержу, но мне необходимо переговорить с вами.
- Со мной? - с удивлением спросила Христина.
- С вами, - подтвердил Самуил. - Позвольте мне немедленно, без обиняков и подходов, предложить вам один вопрос, который занимает меня со вчерашнего дня. Правда ли, что вы меня ненавидите?
Христина покраснела.
- Скажите мне просто и откровенно, - продолжал он, - не бойтесь оскорбить меня. Мне вовсе не неприятно, чтобы меня ненавидели. А причину этому я сейчас вам скажу.
- Господин Самуил, - ответила Христина взволнованным голосом и, словно не находя слов, - вы гость моего отца и до сих пор еще не сделали и не сказали ничего такого, что могло бы мне внушить отвращение к вам. А кроме того, я как христианка, вообще, стараюсь не питать ни к кому ненависти.
В то время, как Христина робко с опущенными глазами говорила все это, Самуил пожирал ее страстным, жгучим взором. Он ответил ей:
- Я не слушал того, что вы мне сейчас говорили, я все смотрел на ваше лицо, оно было откровеннее вашего ответа. Теперь я знаю наверно, что вы имеете что-то против меня. Не могу сказать определенно, что это ненависть, но, вероятно, антипатия. Пожалуйста, не оправдывайтесь! Повторяю вам, что это меня ничуть не обижает, напротив, скорее подзадоривает.
- Милостивый государь!..
- Я предпочитаю ненависть равнодушию, злость забвению, борьбу пустоте. Слушайте, ведь вы очень красивы, а для таких людей, как я, каждая красивая девушка соблазн, красота волнует и раздражает гордые сердца. Никогда еще мне не удавалось видеть шестнадцатилетнюю красотку, не испытывая при этом необузданного страстного желания обладать ею. Но чаще всего мне не приходится удовлетворять этого желания за недостатком времени. А в данном случае является двоякого рода возбуждение. Вы делаете мне честь ненавидите меня. К вызову своей красоты вы прибавляете вызов отвращения! Вы объявляете мне войну… Я согласен воевать!
- Но… откуда вы видите?
- О! По вашему виду, по вашим манерам, по словам вашим у Чертовой Пропасти. Да это еще не все. Разве вы уже не пытались уронить меня в глазах Юлиуса? Не отрицайте этого! Вы стали между ним и мной, какая неосторожность! Вы вздумали, дерзновенная, отнять у него доверие ко мне, а у меня этого друга! Вот уже третий вызов с вашей стороны. Ну, пусть будет так! Отец его говорил, что я злой гений Юлиуса, так вы будете добрым его гением. Между нами начнется драма всех старых легенд. Такая перспектива улыбается мне. Двойная борьба: между вами и мной из-за Юлиуса, и между мной и Юлиусом из-за вас. У него будет ваша любовь, а у меня ненависть. А любовь и ненависть это все же частичка вашей души. И, пожалуй, я даже более его могу быть уверен, что получу свою часть. Уж вы, наверное, будете меня ненавидеть, а вот будете ли вы его любить, это еще вопрос!.. Христина не отвечала ни слова, но она была страшно возмущена, на всей ее фигуре, на лице лежал отпечаток негодования, а красота только подчеркивала его.
Самуил продолжал.
- Да, я опередил Юлиуса. Вы еще не сказали ему, что любите его, а, пожалуй, даже и он еще не сказал вам определенно, что любит вас. Юлиус тихий, прекрасный молодой человек, но у него положительно нет никакой самостоятельности. И в этом случае я имею преимущество перед ним. Послушайте: вы ненавидите меня, а я люблю вас!
- Это уж чересчур! - вскричала гневно Христина.
Самуил, казалось, не обращал никакого внимания на негодование молодой девушки. Он бросил рассеянный взгляд на стол, где лежали цветы, на которых гадала Гретхен:
- Чем это вы занимались, когда я подошел к вам? - спросил он небрежно. - Ах вот что! Вы вопрошали цветы? Так хотите, я вам за них отвечу? Хотите, скажу, какое ждет вас счастье или несчастье, если это слово вам более по сердцу? Я начну с того, что скажу новость довольно интересную для вас, надеюсь. Я предсказываю вам, что вы меня полюбите.
Христина с пренебрежением покачала головой.
- Ну, этому я никогда не поверю и вашего предсказания не боюсь, - сказала она.