- Так-так, - протягивает Джек. - Вам следует еще раз перечитать страницу семнадцать. Но я вызвал вас не за этим, причина в другом. В Пуло-Батанге мне передали изрядное количество почты, и я только сейчас добрался до вот этого письма от вашей матушки. Она умоляет меня проследить за тем, чтобы чистя зубы, вы двигали щеткой не только из стороны в сторону, но и вверх-вниз. Усвоили, мистер Форшоу?
Форшоу нежно любит свою матушку, но в данный момент желает, чтобы она навеки лишилась способности держать перо.
- Так точно, сэр, - отвечает он. - Вверх-вниз, не только из стороны в сторону, сэр.
- Что кажется вам таким смешным, мистер Холлис?
- Ничего, сэр.
- Кстати, раз уж зашла речь, у меня письмо от вашего опекуна, мистер Холлис. Он беспокоится о духовном вашем воспитании и спрашивает, не пренебрегаете ли вы чтением Библии. Вы не пренебрегаете Библией, осмелюсь предположить? Это всех касается.
- О нет, сэр!
- Рад слышать. Где, черт побери, вы окажетесь, если станете пренебрегать Библией? Скажите-ка, мистер Холлис, кто такой Авраам?
Поддетый адмиралом Друри упоминанием про Содом, Джек тщательно изучил эту часть священной истории.
- Авраам, сэр… - бледное одуловатое лицо Холлиса начинает наливаться пугающе багровым цветом. - Ну, Авраам был…
Но дальше не следует ничего, кроме невнятного бормотания про "лоно".
- Мистер Питерс?
Мистер Питерс выражает уверенность, что Авраам был очень хорошим человеком, торговцем зерном, наверное, раз кто-то говорил про "семя Авраамово".
- Мистер Форшоу?
- Авраам, сэр? - бойко отвечает Форшоу, с присущей ему быстротой обретший присутствие духа. - Э, это был всего лишь обычный треклятый еврей.
Джек вперяет в ученика строгий взгляд. Этот Форшоу издевается над ним? Возможно, если судить по подчеркнуто невинной физиономии.
- Бонден! - восклицает капитан. Старшина, который поджидает за дверью с куском парусины и линьком, назначение которых отучать молодых джентльменов от неуместных шуток, входит в каюту. - Бонден, привяжите-ка мистера Форшоу к пушке и подайте мне линек.
- Золотые деньки, доктор, просто золотые, - сказал штурман "Ля Флеш", обращаясь к доктору Мэтьюрину.
Где-то далеко-далеко с подветра грандиозная пылевая буря в Африке создала такую завесу, что солнце, опустившись за нее, окрасило небо в янтарный оттенок, а морю придало нефритовый цвет. Однако через несколько минут им предстояло насладиться очередным зрелищным погружением светила в пурпурный нимб, когда волны приобретут насыщенный цвет аметиста. Стивен - руки сцеплены за спиной, губы поджаты, широко распахнутые глаза смотрят поверх рым-болта, устремляясь в никуда - стоял на квартердеке. Он издал гортанный присвист.
- Я говорю деньки нынче золотые, - уже громче повторил штурман, улыбнувшись ему.
- Так и есть, - воскликнул Стивен, очнувшись от грез о Диане Вильерс и оглядываясь по сторонам. - Такой свет мог бы запечатлеть Клод, доведись ему оказаться в море. Но вы, не сомневаюсь, выражаетесь фигурально, да? Имеете в виду быстроту нашего продвижения, отсутствие штормов, спокойствие океана?
- Именно. За всю среднюю вахту я даже не прикоснулся к шкоту или брасу, а матросам из забот остается только конопатить, не считая впередсмотрящих и рулевых. Никогда не видел подобного перехода: что ни сутки, так по меньшей мере двести миль, и так без перерыва. Золотые деньки. Хотя для него вот этот денек получился кровавым.
Штурман кивнул в сторону Форшоу, который медленно ковылял к носовому люку. Подбородок юноши дрожал, приятели ободряюще шептали ему на ухо: "Держись, старик, не показывай виду перед этими треклятыми "фличами"". Последние, кучка ухмыляющихся мичманов, собрались у поручней бакборта.
- Всегда есть нечто в несчастье близких, что не может не радовать нас, - заметил Стивен. - Обратите внимание на злорадные ухмылки тех сопливых мичманов. Бедное дитя, надо сделать ему припарку из толченого льняного семени, это послужит также хорошим обезболивающим.
- Но насчет золотых деньков вы правы, штурман, - продолжил доктор после небольшой паузы. - Если подумать, даже не припомню когда я с большим удовольствием проводил время в море. Кабы не беспокойство за моих сумчатых, нечего было бы и желать.
- Они хворают, сэр?
- Им не хватает собственного помета. Точнее, вомбаты страдают из-за отсутствия оного. Их помещения тщательно убирают два раза в день, а иногда, как подозреваю, и ночью. Я начинаю склоняться к мысли, что военный корабль - не место для помета, да и для стаи вомбатов, видимо, тоже. Но мне все-таки жаль, и я жду не дождусь, когда мы достигнем Мыса. В Саймонс-таун у меня живет превосходный друг, который содержит почти на воле некоторое количество африканских муравьедов. Ему я и сдам своих сумчатых. Не подумайте, тем не менее, что я намерен бросить хоть тень оскорбления на "Ля Флеш" - это…
Он хотел употребить выражение "удобный агрегат", но посмотрев на добрую сотню "фличей", снующих по узкой палубе с пустыми ведрами, предпочел сказать "ухоженное судно".
- Терпеть не долго, доктор, - произнес штурман. - Хотя сейчас на западе такое марево - Господи, вся палуба отливает красным! - могу пообещать вам, что ветер удержится. И если только я не жестоко ошибся в вычислениях, завтра мы увидим землю.
Вычисления штурмана оказались правильными. "Ля Флеш" вышел к берегу с точностью, не оставлявшей желать лучшего, и на следующее утро он, подгоняемый приливом, уже скользил под одними марселями по бухте Саймонс-бей, к такой памятной стоянке. Такое замечательно тихое плавание после недель беспрерывного завывания ветра в снастях и плеска воды, рассекаемой корпусом. Тишиной встретил их проплывающий за бортом берег; эта вековая, похожая на сон тишина была, наконец, нарушена салютом "Ля Флеш", громогласным ответом и плеском станового якоря.
С этого момента покой закончился. Посыльному кораблю полагается входить в порт и уходить из него с намного большей спешкой нежели обычному военному судну. "Ля Флеш" пополнял запас пресной воды так, будто его судьба зависела от необходимости захватить следующий отлив; снаряжение, запасной рангоут и припасы хлынули на него рекой - и тайным ручейком вытекали на берег. Снова и снова Стивен слышал вопль: "Не терять ни минуты!". Он без конца колесил по пыльным улицам Кейптауна с шаткой тележкой, полной очумевших сумчатых. Им, накрытым сеткой, предстояло сидеть там до тех пор, пока не найдется подходящее убежище - приятель Мэтьюрина, ван дер Поель, съехал из дома вместе с муравьедами и прочим имуществом. У Стивена оказалось столько хлопот на берегу, что только когда "Ля Флеш" уже вышел в море и они уселись обедать за капитанским столом, он услышал про войну с Соединенными Штатами.
Новость эту на борту корвета восприняли со смешанным чувством. Те из офицеров, что не забыли Войну за независимость, были рады; те, кто имел в Америке друзей или считал все это дело состряпанным шайкой тори и армией, да и просто полагал стремление к независимости естественным, сожалели о случившемся. Были и такие, кто предлагал оставить политику политикам, но высказывал мысль, что если война с американцами будет такой же успешной, как против Бонапарта и его союзников, то чего еще и желать? К тому же есть надежда разжиться призовыми деньгами. Славные деньки испанских золотых галеонов миновали навеки, французские призы встречались реже и реже, зато американские "купцы" перевозят значительную долю грузов по всему миру, и повстречать их можно в любой момент. Бонден поведал Стивену, что нижняя палуба в целом не рада - за исключением нескольких кадровых военных моряков, матросы были завербованы с торговых судов или на берегу, многие ходили на американских кораблях и у всех имелись приятели-янки. Хотя шанс получить призовые деньги был заманчив, матросы не видели особого смысла драться с американцами. В настоящий момент на борту находилось с полдюжины последних, и они практически ничем не отличались от англичан, ни обликом, ни речью - лучше, пожалуй, и не скажешь. Французы - дело другое. Это чужаки, и воевать с ними в некотором роде естественно. Но говоря в целом, экипаж воспринял новость о войне как не слишком важную - в ней могут быть свои преимущества, но это сущая безделица по сравнению с борьбой против Франции. Подробности еще не достигли Мыса, но все и так знали, что у Штатов нет ни одного линейного корабля, тогда как у Англии их больше сотни только в море, не говоря строящихся и состоящих в резерве. И хотя по части, касающейся моряков, исход войны не вызывал вопросов - разве последние двадцать лет Королевский флот не занимался исключительно тем, что топил, сжигал и пленял оптом и в розницу любые вражеские корабли, осмеливавшиеся против него выступить? - Йорк выражал сомнение, если не озабоченность, развитием боевых действий на суше. Раз американцы смогли побить англичан в восемьдесят первом, то почему им не сделать этого снова, тем более теперь, когда лучшие полки задействованы на Полуострове? Да и населяющие Квебек французы вряд ли ревностно встанут за британцев. Сильнее всего страшило капитана то, что скрытно перейдя границу, янки могут напасть на военно-морскую базу в Галифаксе с тыла. Это создаст изрядные проблемы. Но даже так он почти не волновался за успех флота. Есть еще Вест-Индия, есть Бермуды, и это не говоря о родных базах. Вместе с Джеком они прикидывали состав эскадры, необходимой для сдерживания или уничтожения - в случае генерального сражения - американских морских сил, исходя из допущения, что Галифакс потерян.
Профессиональное любопытство заставляло их постоянно следить за флотами других держав, даже таких юных как Соединенные Штаты, поэтому когда Стивен спросил: "Не подскажете ли, из чего состоит американский флот?", - капитаны могли дать ответ без дополнительной подготовки.
- Помимо шлюпов и бригов в него входит всего восемь фрегатов, - заявил Йорк. - Только восемь, не больше. Настоящее безумие начинать войну, имея восемь фрегатов, это когда у противника более шестисот вымпелов в боевой готовности, и при этом надеяться на какие-то успехи по части флота. Впрочем, настоящая их цель - Канада. В море янки ни на что не способны - ну разве ухватят пару призов до того, как наши корабли установят блокаду Чезапика.
- Восемь фрегатов, - кивнул Джек. - Два из них по сегодняшним меркам и фрегатами величать не стоит: один с тридцатью двумя орудиями, другой с двадцатью восемью, называется "Адамс". Еще три несут восемнадцатифунтовки, по тридцать восемь на каждый. Следующее трио одного класса с нашими, хотя, пожалуй, немного покрупнее: "Констеллейшн", "Конгресс" и "Чезапик". И наконец, три больших, гораздо тяжелее любого фрегата нашего флота: "Президент", "Контитьюшн" и "Юнайтед Стейтс". Они относятся к рангу сорокачетырехпушечных и вооружены двадцатичетырехфунтовками. Как мне хочется, чтобы "Акасту", а заодно "Эндимиона" с "Индефатигеблом" отправили на американскую станцию, где мы могли бы померяться силами с этими американцами! Думаю, так и будет: пострелять под Галифаксом придется вволю.
- Когда ты сказал, что они тяжелее чем любой наш фрегат, ты имел в виду физическую величину или мощь артиллерии?
- Я говорил именно про пушки. На них стоят длинноствольные двадцатичетырехфунтовые орудия против наших восемнадцатифунтовых - то есть они стреляют ядрами весом в двадцать четыре фунта, а мы - в восемнадцать. На шесть фунтов тяжелее, понимаешь? - терпеливо пояснил Джек. - Но разумеется, одно влечет за собой другое. Американские сорокачетырехпушечные имеют водоизмещение около полутора тысяч тонн, тогда как наши тридцативосьмиорудийные - едва за тысячу. "Акаста", если не ошибаюсь, имеет тысячу сто шестьдесят тонн и несет сорок восемнадцатифунтовок.
- Не предоставляет ли это большого преимущества врагу? Предположим, если он вознамерится ударить твой корабль носовой фигурой, то разве его масса не отправит тебя ко дну, как это произошло с турками при Лепанто?
- Дорогой доктор, - вмешался Йорк. - То была тактика галер. В современной военной науке вес корабля не имеет такого значения, разве что позволяет нарастить толщину бортов с целью надежно защитить свои расчеты от стрельбы с дальней дистанции и дает возможность нести более тяжелые пушки. Когда сходишься с противником рей к рею, это уже не важно: восемнадцатифунтовое ядро способно причинить почти такие же повреждения как двадцатичетырехфунтовое, при условии, что орудие правильно зарядили и точно навели. Когда я был третьим лейтенантом на "Сивилле", тридцать восемь орудий, мы схватились с "Ля Форт", сорокачетырехпушечным фрегатом с двадцатьючетырехфунтовками. Так вот, когда мы его взяли, выяснилось, что враги потеряли убитыми и ранеными сто двадцать пять человек, а у нас было убито только пятеро. Мы снесли у него все мачты, не потеряв сами ни одной. Это случилось в девяносто девятом.
- А еще в год Трафальгара Том Бейкер, - сказал Джек, - ты же помнишь Тома Бейкера, Стивен: страшно неуклюжий, рыжий как морковка парень, у него прелестная жена, которая по нему с ума сходит. Так вот, Том Бейкер на "Фениксе", тридцать шесть орудий, причем калибром мельче, чем обычно, взял после кровавой драки сорокапушечную "Дидону". Но знаете, Йорк, мне кажется, не стоит посылать слишком много линейных - никакой фрегат, даже сорокачетырехпушечный, не станет ввязываться в бой с линейным кораблем. Вот что я предлагаю: "Акаста", "Эгипсьенн"…
Постепенно Стивен потерял нить разговора, взял виолончель и стал рассеянно перебирать струны. Он уже сформировал свою точку зрения на эту болезненную, ненужную войну - ненужную, и все-таки неизбежную при такой политике - и высказал ее в давнем разговоре с Уоллисом. А повторяться он не любил. Что его беспокоило, так это судьба Дианы Вильерс, оказавшейся теперь во вражеской стране, и дела разведки. Впрочем, по части разведки его куда более волновала Каталония. Ему хотелось побыстрее оказаться там, и хотя "Ля Флеш" рассекал воды южной Атлантики с той же великолепной скоростью, что и воды Индийского океана, Мэтьюрин вынужден был обуздывать себя с необычайной силой, дабы не сорваться в истерию нетерпения и жалоб. Он полагал, что Йорк вполне вероятно прав в отношении Канады, но ему совсем не нравились разговоры насчет возможной морской войны. Если она случится, многие храбрые мужчины с обеих сторон будут убиты или жестоко изувечены, многие женщины испытают страшное горе, огромное количество сил, имущества и денег будет растрачено впустую, отвлекаясь от единственной главной цели. И при всем том война эта останется побочной, дурацкой прихотью и кровавым недоразумением. Стивену хотелось, чтобы Джек и Йорк не уделяли столько времени американскому флоту, забывая про музыку. Он уже устал от этих идеального состава эскадр, стратегий и новых морских баз.
Американский флот так и оставался главным предметом разговоров: американский флот на завтрак, на обед и на ужин. Не в силах выдерживать этого, Стивен стал проводить большую часть времени на палубе или на крюйс-марсе. Корвет шел в излюбленных альбатросами водах, там, где холодное течение омывает западный берег Африки, и доктор часами наблюдал за скольжением величественных крыльев над длинными зеленоватыми валами. Но когда темнота или холод - а холодно было необыкновенно, так холодно, что он благословлял день, когда высадил на берег своих сумчатых, животных особенно подверженных легочным заболеваниям - загоняли Мэтьюрина в кают-компанию, там его снова поджидали "американцы". И не только пресловутые фрегаты, но даже бриги и шлюпы от "Хорнета" с двадцатью орудиями до "Вайпера" с двенадцатью, и все с утомительными деталями вплоть до последней пушки и карронады, вертлюжных орудиях на марсах и над планширем.
В кают-компании настрой совершенно отличался от капитанских апартаментов. Мистер Уорнер не боялся ни за Канаду, ни за Галифакс. Как ни в грош не ставил и американский флот. А поскольку он был единственным человеком на борту, кому довелось сражаться с американцами, к его мнению прислушивались.
- В бытность свою мичманом в восьмидесятом, - рассказывал первый лейтенант, - я служил под началом Джека "Плохая Погода" Байрона на американской станции, и нагляделся вдоволь на этих янки. Жалкое зрелище, сэр, жалкое: они не провели с толком ни одного боя. Презренные корабли - скорее приватиры, чем настоящие военные. Но чего ожидать от людей, которые считают, что коммодор - постоянное звание, жуют табак на квартердеке и прыскают слюной куда ни попадя?
- Но быть может, им удалось развиться за прошедшее время? - вопрошал Стивен. - Кажется, я припоминаю, что в ходе их короткой войны с Францией в девяносто девятом их фрегат "Констеллейшн" взял "Л’Инсуржант"?
- Совершенно верно, сэр. Но вы забываете, что на "Констеллейшн" стояли двадцатичетырехфунтовые орудия против двенадцатифунтовок "Инсуржанта". Как и о том, что "Ла Ванжанс", вооруженный восемнадцатифунтовками, практически разнес "Констеллейшн" в щепки. А главное, чего вы не приняли в расчет, доктор, это что в обоих случаях янки имели дело с иностранцами, а не англичанами.
- М-да, - протянул Стивен, - не могу не согласиться.
- Мой брат Нампс… - начал было казначей.
- "Ванжанс" был вооружен сорокадвухфунтовыми бронзовыми карронадами, - перебил его второй лейтенант. - Мне это хорошо известно, потому что я служил третьим не "Сейн", когда мы взяли "Ванжанс" в проливе Мона.
- Мой брат Нампс…
- И карронады эти были установлены на станки, работающие на новом, безоткатном принципе. Позвольте, я нарисую схему на салфетке.
Отчаявшись заполучить широкую аудиторию, казначей обратился к Стивену и Маклину. Но Стивен, не ожидая ничего доброго ни от истории про брата Нампса, ни от устройства безоткатного станка, выскользнул из каюты.
Дискуссия продолжалась и без него, по-прежнему вращаясь вокруг американцев, поскольку и этому самому Нампсу довелось посетить Соединенные Штаты. Продолжалась она и в каюте; хотя там накал был пониже, но все равно, для человека, не являющегося моряком, разговор не представлял интереса. Бывали времена, когда Стивену казалось, что они никогда не прекратят и эта пытка доведет его до могилы, поскольку, спасаясь от бесконечной болтовни, он вынужден был мерить шагами палубу в холодной сырой тьме или искать убежища в форпике, почти таком же сыром и холодном, да еще и вонючем словно склеп. Найти покой в своей каюте тоже не представлялось возможным, поскольку от мичманского кубрика ее отделяла такая тонкая перегородка, что даже плотные затычки из ваты, которые Стивен вставлял в уши, не спасали его от гомона юнцов. "Чем старше я становлюсь, - размышлял он, - тем нетерпимее делаюсь к шуму, скуке и распущенности. А я и раньше не был сильно приспособлен к морской жизни".
Затем внезапно, словно в одночасье, "Ла Флеш" оказался среди чистейшей синевы вод. Утренний воздух встречал теплом, жилеты и шерстяные шарфы были отложены, и полуденные измерения солнца с квартердека проводились мужчинами и юношами в легких морских тужурках. Вскоре исчезли и они, и тропик Рака пересекали в одних рубашках. Обед у капитана, требовавший парадной формы, уже никем не воспринимался так радостно - за исключением мичманов, этой тощей, вечно голодной шайки. Скудный запас личной провизии, приобретенной юнцами на Мысе, давно уже был прошикован, и теперь им приходилось куковать на одной солонине с сухарями.