- Вот так? - вскричал я.- Я не осмелюсь! С вами - дело другое, мисс Грант, вы можете думать обо мне, что хотите. Но она? Нет уж!
- Таких неуклюжих ножищ во всей Шотландии не найти! - заметила она.
- Да, маленькими их не назовешь,- ответил я, поглядев вниз.
- Бедная, бедная Катриона! - воскликнула мисс Грант.
И я с недоумением уставился на нее. Теперь-то я прекрасно понимаю, куда она клонила (и, пожалуй, с полным на то основанием), но в подобной словесной пикировке я никогда силен не был.
- Ну что же, мистер Дэвид,- продолжала она,- пусть это и против моей совести, но придется послужить вашей вестницей. Она узнает, как вы бросились к ней, едва услышали, что она в тюрьме. Она узнает, как вы даже отказались перекусить с дороги. И про наш с вами разговор она узнает в той мере, в какой, на мой взгляд, дозволено столь юной и неопытной девице. Поверьте, так вы предстанете в гораздо лучшем свете, чем могли бы представить себя сами. Ведь я уберегу скорлупки от неуклюжих ножищ.
- Значит, вам известно, где она? - воскликнул я.
- Известно, мистер Дэвид, только я вам не скажу,- ответила она.
- Но почему? - спросил я.
- Видите ли,- сказала она,- я надежный друг, как вы не замедлите убедиться, и первый среди тех, кому я друг,- мой папенька. Так что, уверяю вас, вы не смягчите меня и не разжалобите. А потому не делайте жалких глаз и позвольте пока распрощаться с вашим дэвидобальфурством.
- Еще одно! - вскричал я.- Есть обстоятельство, которое может ее погубить. И меня тоже.
- Но будьте кратки,- сказала она.- Я и так уже потратила на вас полдня.
- Леди Аллардайс верит…- начал я.- Она полагает… она думает, что я ее похитил!
Лицо мисс Грант порозовело, и я совсем смутился, вдруг обнаружив, сколь деликатен ее слух, но затем мне показалось, что она борется со смехом, и окончательно мои подозрения подтвердила некоторая дрожь в ее голосе, когда она ответила:
- Я беру на себя защиту вашей репутации. Можете спокойно доверить ее мне.
И с этими словами она вышла из библиотеки.
Глава 20
Я ПРОДОЛЖАЮ ВРАЩАТЬСЯ В ЛУЧШЕМ ОБЩЕСТВЕ
Почти точно два месяца я оставался гостем в доме Престонгрейнджа и ближе познакомился с судейскими чинами, законоведами и цветом эдинбургского общества. Но не думайте, что мое образование оставалось в небрежении. Напротив, я усердно им занимался. Я учил французский язык, готовясь отправиться в Лейден, и брал уроки фехтования, упражняясь по три часа в день с заметным успехом. По совету моего кузена Пилрига, отличного музыканта, я начал посещать классы пения, а по приказанию моей мисс Грант - и танцевальные классы, украшением которых, должен сознаться, я отнюдь не стал. Однако все любезно уверяли, что мои манеры приобрели некоторый лоск, и бесспорно, я научился довольно ловко справляться с полами моего кафтана и шпагой, а также стоять посередине гостиной, точно был там хозяином. Гардероб мне пришлось заказать заново под самым внимательным надзором, и даже пустяки вроде того, как должен я перевязывать свои волосы и какого цвета лентой, три барышни обсуждали между собой, точно весьма важный предмет. Но как бы то ни было, выглядел я теперь много изящнее прежнего и даже обрел щегольской вид, который немало удивил бы добрых обитателей Эссендина.
Две младшие барышни принимали участие в критике моих костюмов с большой охотой, так как умение одеваться составляло главный интерес их жизни. В остальном они почти не замечали моего присутствия и, хотя принимали меня с неизменной бессердечно-ласковой любезностью, все же не могли скрыть, как я им скучен. Что до тетушки, она была на редкость вялой женщиной и, насколько я могу судить, уделяла мне ровно столько же внимания, сколько и членам собственной семьи, другими словами - почти никакого. Таким образом, друзьями моими были только старшая дочь и сам лорд-адвокат, и особенно нас сблизило развлечение, всем нам троим одинаково приятное. Несколько дней до начала судебной сессии мы провели в загородном имении, где жизнь была поставлена на самую широкую ногу и держался открытый стол. Там-то мы трое и начали совершать совместные верховые прогулки по окрестностям, а затем сохранили этот обычай и в Эдинбурге, отправляясь кататься, когда у лорда-адвоката выпадал свободный час. Удовольствие от бодрящей скачки, неожиданные происшествия, капризы погоды - все это рассеивало мою обычную застенчивость. Мы забывали, что мы - чужие люди, и беседа (потому что она не была светской обязанностью) текла легко и свободно. Вот так они мало-помалу узнали историю моей жизни с той минуты, когда я покинул Эссендин: плавание и сражение на бриге "Ковенант", скитание по вересковым пустошам и все прочее. Интерес, который пробудили в них мои приключения, определил направление одной из наших позднейших прогулок, в которую мы отправились в тот день, когда не было судебных заседаний, и о которой я расскажу поподробнее.
Мы выехали рано, поехали по дороге в сторону Шоса и посреди забеленного утренним инеем поля увидели дом, из труб которого не вился ни единый дымок. Престонгрейндж спешился, отдал мне поводья своего коня и один пошел навестить моего дядю. Помню, какой горечи преисполнилось мое сердце при виде этого запустелого дома и при мысли о старом скряге, что-то бормочущем в холодной кухне.
- Вот мой родной дом,- сказал я,- и вся моя семья.
- Бедный, бедный Дэвид Бальфур! - подхватила мисс Грант.
Что произошло во время этого визита, я так никогда и не узнал, но, без сомнения, он не был слишком приятен Эбинизеру, потому что лицо лорда-адвоката, когда он вернулся к нам, было сумрачно.
- Мне кажется, скоро вы станете здешним лэрдом без всяких оговорок, мистер Дэви! - сказал он через плечо, уже вставив ногу в стремя.
- Изъявлять притворную горесть я не намерен,- ответил я.
И правду сказать, до его возвращения, мы с мисс Грант успели украсить дом садами, цветниками и террасой - как впоследствии я и сделал.
Оттуда мы направились в Куинсферри, где Ранкейлор оказал нам самый радушный прием, не зная, куда посадить и чем угостить столь именитого гостя. А лорд-адвокат был настолько безыскусственно добр, что просидел со стряпчим у него в кабинете по меньшей мере два часа, подробно знакомясь с положением моих дел и выражая (как мне было потом сказано) большое уважение ко мне и озабоченность моим будущим благополучием. Тем временем мы с мисс Грант и молодым Ранкейлором взяли лодку и отправились вокруг мыса Хоуп в Лаймкилнс. Ранкейлор очень нелепо (и, по-моему, даже оскорбительно) выражал свое восхищение нашей спутницей, но, к моему удивлению (впрочем, это - слабость, свойственная всему прекрасному полу), она была даже несколько польщена. Но нет худа без добра: когда мы добрались до нашей цели, она распорядилась, чтобы он постерег лодку, а сама направилась со мной в харчевню, потому что запомнила, как я описывал Элисон Хасти, и пожелала увидеть ее своими глазами. Элисон вновь была дома совсем одна (если не ошибаюсь, ее отец весь день трудился в поле) и почтительно присела перед молодым господином и красивой барышней в амазонке.
- Так-то вы меня встречаете,- сказал я, протягивая ей руку.- Плохо же вы помните старых друзей!
- Господи спаси и помилуй! - воскликнула она.- Быть того не может! Да это оборвашка!
- Он самый,- ответил я.
- Я часто думала про вас и вашего друга и рада видеть вас таким нарядным! - сказала она.- Правда, я по вашему подарку догадалась, что вы добрались до своих родных, и спасибо вам за него от всей души.
- Ну-ка, отправляйтесь погулять, как пай-мальчик,- велела мне мисс Грант.- Я сюда не для того пришла, чтобы светить вам свечкой. Нам надо потолковать вдвоем.
Пробыла она там минут десять, а когда вышла, я заметил, во-первых, что глаза у нее покраснели, а во-вторых, что с ее груди исчезла серебряная брошь.
И то и другое глубоко меня растрогало.
- Я еще никогда не видел вас столь красиво украшенной! - воскликнул я.
- Эх, Дэви, оставили бы вы велеречие дурням! - сказала она и до конца дня была со мной более колючей, чем обычно.
Вернулись мы с этой прогулки\ когда в домах уже зажигались свечи.
Очень долго я ничего больше не слышал о Катрионе. Мисс Грант свято хранила секрет и прерывала шутками все мои попытки задать вопрос. Наконец как-то, когда я в пустой гостиной корпел над французским, она вошла туда, вернувшись с прогулки. Мне почудилось в ее лице что-то необычное: щеки разрумянились, глаза ярко блестели, губы морщились в сдерживаемой улыбке, едва она взглядывала на меня. В нее словно вселился бес проказливости, и, не успев войти в комнату, она затеяла со мной ссору по пустякам - я даже не понял, из-за чего. Как человек, увязший в болоте, чем больше усилий я прилагал, чтобы выбраться на твердую землю, тем глубже погружался в трясину, а под конец мисс Грант гневно заявила, что подобного ответа не потерпит ни от кого и я должен на коленях просить у нее прощения.
Беспричинность этой вспышки меня рассердила.
- В моих словах не было ничего для вас хоть сколько-нибудь обидного,- заявил я.- Ну, а на колени я могу стать разве что перед богом.
- А мне надо поклоняться, как богине! - воскликнула она, встряхнув каштановыми локонами, и лицо ее заалело еще больше.- Каждый мужчина, овеянный ветерком от моих юбок, будет смотреть на меня только так.
- Хорошо, я готов попросить прощения порядка ради, хотя, право же, не знаю за что,- сказал я.- Но этих театральных поз требуйте от других.
- Ах, Дэви, Дэви,- проворковала она.- Даже если я вас об этом умоляю?
Тут я сообразил, что спорю с женщиной, а это равносильно спору с ребенком, да еще по выдуманному поводу.
- По-моему, это глупость,- сказал я,- не достойная ни того, чтобы вы о ней просили, ни того, чтобы я вашу просьбу исполнил. Но отказать вам я не могу, так что весь стыд, если тут есть чего стыдиться, пусть падет на вас! - И с этими словами я опустился на колени.
- Ну вот! - воскликнула она.- Я все-таки сумела придать вам надлежащую позу. Ловите! - внезапно приказала она, бросила мне сложенную записку и со смехом выбежала за дверь.
На записке не было указано, ни где она писалась, ни когда.
"Милый мистер Дэвид,- начиналась она.- Я узнаю все новости о вас от моей кузины мисс Грант, и они меня радуют. Я очень хорошо живу в хорошем месте среди добрых людей, но никого видеть не должна, хотя и надеюсь, что когда-нибудь мы снова встретимся. Все ваши добрые слова моя любящая кузина мне пересказывает, потому что любит нас обоих. Она велела мне послать вам эту записку и смотрит, как я пишу. Еще я прошу вас делать все, что она скажет, и остаюсь вашим искренним другом. Катриона Макгрегор-Драммонд.
P. S. Не повидали бы мою родственницу леди Аллардайс?"
Пожалуй, мало в каких моих кампаниях (по солдатскому выражению) я доказал свою доблесть столь неопровержимо, как в тот час, когда во исполнение этой просьбы отправился в усадьбу за Дином. Но старая дама совсем ко мне переменилась и стала мягкой, как лайковая перчатка. Каким образом мисс Грант сумела это устроить, я так и не догадался. Во всяком случае, я убежден, что открыто вступиться за меня она все-таки не осмелилась: ведь ее папенька и так уже был замешан в этом деле слишком глубоко. Именно он убедил Катриону покинуть кров ее родственницы - вернее, больше под него не возвращаться - и поручил ее заботам четы Грегоров, очень достойных людей, всегда готовых услужить лорду-адвокату, а ей внушивших доверие, так как они принадлежали к одному с ней клану и семье. Они укрывали ее, пока не приспело время и все не было подготовлено, а тогда помогли ей устроить побег ее отца и вновь предоставили ей тайное убежище, после того как ее выпустили из тюрьмы. Вот так Престонгрейндж заполучил и использовал свое орудие, и никто даже не заподозрил, что он знаком с дочерью Джеймса Мора. Разумеется, побег из тюрьмы столь опорочившего себя человека вызвал кое-какие толки, но власти в ответ явили пример строгости: одного тюремщика наказали плетьми, а начальник караула (мой друг Дункансби) был разжалован. Что же касается Катрионы, все остались довольны, когда ее поступок не возымел последствий.
Мисс Грант наотрез отказалась отнести мой ответ.
- Нет! - отвечала она, когда я настаивал.- Я очень хочу оберечь скорлупки от неуклюжих ножищ.
Сносить это было тем труднее, что она, как я теперь знал, виделась с моим дружочком по нескольку раз в неделю и сообщала ей новости обо мне, когда я (по ее словам) "вел себя молодцом". Наконец она меня побаловала, как ей угодно было выразиться,- или подразнила, как считал я. Бесспорно, она была горячим, если не сказать своевластным, другом всех, кто ей нравился, и особенно некоей старушки из благородных, совсем слепой и очень остроумной, которая жила на верхнем этаже высокого дома в узком переулке, ухаживала за семейством коноплянок в клетке и целый день принимала гостей. Мисс Грант часто водила меня туда и предоставляла мне развлекать свою приятельницу рассказами о моих злоключениях. А мисс Тибби Рамсей (так ее звали) была настолько добра, что сообщала мне много интересного о людях и событиях в Шотландии былых времен. Следует упомянуть, что окно ее гостиной находилось - настолько узок был переулок - чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от забранного решеткой лестничного оконца в доме напротив.
В этой гостиной мисс Грант однажды оставила меня наедине с мисс Рамсей. Мне показалось, что на этот раз старушка была рассеянна, точно ее мысли занимало что-то другое. К тому же я чувствовал себя неуютно, так как окно против обыкновения было открыто, а день выдался холодный. Неожиданно до моего слуха словно бы издалека донесся голос мисс Грант.
- Э-э-эй! Шос! - окликнула она меня.- Гляньте-ка в окно и посмотрите, что я для вас припасла!
Мне кажется, ничего прекраснее я в жизни не видел. Прозрачный сумрак в провале переулка не мешал взгляду, закопченные стены были совсем черными, а из-за решетки мне улыбались два личика - мисс Грант и Катрионы.
- Ну вот! - сказала мисс Грант.- Я хотела, чтобы она увидела вас таким же нарядным, как девушка в Лайм-килисе. Я хотела, чтобы она увидела, каким я сумела вас сделать, когда взялась за это серьезно.
Тут я вспомнил, что утром она очень придирчиво оглядывала мой костюм, и полагаю, не менее заботливому осмотру подвергся и туалет Катрионы. При всем своем веселом нраве и здравом смысле мисс Грант придавала красивым тряпкам чрезвычайную важность.
- Катриона! - с трудом выговорил я.
Но она не произнесла ни слова, а только помахала мне рукой, улыбнулась, и ее увели от решетки.
Едва она исчезла, как я бросился к двери, но она оказалась запертой. Оттуда - к мисс Рамсей, умоляя дать мне ключ. Но старушка была тверда, как скала. С нее взяли слово, объяснила она и посоветовала мне быть умницей. Выломать дверь было невозможно, не говоря уж о том, что благовоспитанные люди дверей не выламывают. Выпрыгнуть из окна тоже было невозможно, потому что комната находилась на верхнем этаже. Мне оставалось только повиснуть на подоконнике и ждать, когда они выйдут в переулок. Но увидел я только их макушки над кругом юбок, точно горошины на подушечках для булавок. И Катриона даже не бросила вверх прощального взгляда - мисс Грант (как я узнал позднее) помешала ей, сказав, что люди, когда на них смотрят сверху, выглядят очень смешно.
На обратном пути, едва обретя свободу, я упрекнул мисс Грант за жестокость.
- Мне очень жаль, что вы недовольны,- ответила она смиренно.- А я-то радовалась! Выглядели вы гораздо лучше, чем я опасалась. Выглядели вы в этом окне - только не возгордитесь! - настоящим красавцем. Не забудьте, что ваши ноги были от нее заслонены,- добавила она, словно желая меня утешить.
- Да оставьте же мои ноги в покое! - вскричал я.- Они не больше, чем у всех и каждого!
- И даже меньше, чем у некоторых,- добавила она.- Но подобно библейским пророкам я изъясняюсь притчами.
- Теперь меня не удивляет, что их так часто побивали камнями! - заметил я.- Но вы, бессердечная девица, как вы могли так поступить? Подразнить меня кратким мгновением?
- Любовь подобна простым смертным и нуждается в пище,- объяснила она.
- Ах, Барбара, дайте мне повидать ее по-настояще-му! - умоляюще сказал я.- Вы же можете это устроить.
Вы видитесь с ней, когда хотите. Так подарите мне полчаса.
- Кто ведет эту любовную интригу? Вы или я? - спросила она, а когда я продолжал настаивать, прибегла к убийственному средству - передразнила голос, каким я произнес имя Катрионы. И тем же способом еще несколько дней держала меня в покорности.