- Во-первых, брат мой, это - не пергамент, а листы, сделанные из древесной коры; во-вторых, еще вопрос, действительно ли книга - сатанинского происхождения. Яды принадлежат к благодетельным и невинным средствам, если только их употреблять мудро и с хорошей целью. В третьих, я не могу решиться предать пламени такую необыкновенно редкую книгу, - твердо докончил герцог.
- Вы не хотите отдать мне сатанинскую книгу? - пронзительным голосом вскрикнул монах.
- Нет. По крайней мере не прежде, чем мои ученые друзья рассмотрят ее.
- Ваша светлость! Я пришел издалека просить Вас… Отдайте книгу! Я буду каждый день молить за Вас Бога. Не грязните своей души и своего дома дьявольскими науками! Разве Вы не видите огненного сияния, исходящего из листов? Не слышите шипения, раздающегося под переплетом? Отдайте книгу! Я чувствую близость блуждающего духа брата Антония… Отдайте книгу!
- Дорогой брат! Вы взволнованы долгим исканием и своей весьма похвальной ревностью. Я беру ответственность на себя. Я обязан Вам особенной благодарностью за то, что Вы указали мне сокровище, которое без Ваших указаний, может быть, стояло бы долгие годы в моих шкафах, не привлекая ничьего внимания. Мы, миряне, совсем не так смотрим на пророчества, как сыны тихих, мирных монастырей, в стенах которых мысли человеческие легче обращаются ко всему сверхъестественному. В миру мы ежедневно переживаем так много необычайного, что нужно что-либо совершенно особенное для того, чтобы наш разум помутился от изумления.
- Так Вы не отдадите мне книги? - простонал монах.
- Еще раз повторяю: нет. Но Вы найдете во мне благодарного коллекционера. Отдохните в моем замке от волнений и дневной тяготы; останьтесь у меня, сколько Вам заблагорассудится, а когда соберетесь домой, благосклонно примите от меня небольшую сумму в сто пистолей - на путевые издержки. Если не хотите принять их для себя, - отдайте своему монастырю. Но книга останется у меня.
- Чтобы я провел ночь под твоей кровлей, герцог де Мортемар?! - воскликнул монах. - Чтобы я принял от тебя золото, ел на твоем столе и пил из твоего стакана?! Никогда! Этот порог проклят! - Монах гордо выпрямился. При лунном свете, лившемся в окно, его мощная фигура, казалось, еще выросла. Он поднял кверху правую руку; при этом широкий рукав откинулся, выказывая его страшную худобу. Его пальцы сложились для клятвы, глаза выкатились из глубоких впадин. - Герцог Габриель де Мортемар! - страшным голосом воскликнул он, - ты сегодня отказал моей просьбе, моей мольбе! Оставляю проклятую книгу в твоих руках, и пусть справедливое наказание падет за это на всех Вас! Страшная погибель распространится из этого дома! Я вижу, как страшные силы, заключенные в книге брата Антония, изгоняют тебя, заставляя мыкаться среди людей, внося повсюду смерть и горе. Да падет грех на твою голову! Да падет погибель на твой дом! Высоко поднимутся твои близкие, но с самой вершины обрушатся вниз, в неизведанно-глубокую бездну. Смерть телу и смерть душе! Ты сам хотел этого, ибо держишь в своих руках книгу, которая сама гласит о себе: "Я несу с собой смерть"!
Прежде чем герцог успел возразить, страшный монах уже был за дверью, и Мортемар увидел, что он быстро направлялся к лесу. Там, где дорога спускалась вниз, он остановился, еще раз погрозил костлявым кулаком и исчез между деревьями.
Медленные, глухие удары часов возвестили полночь.
Призвав всю свою философию, герцог постарался отделаться от неприятного чувства; он вспомнил, какое необъяснимое ощущение почувствовал при первом приближении монаха, и его тревога вернулась.
- Гм! - пробормотал он, - разве наследственность проклятия невозможна? Монах был вне себя… Мне следовало отдать ему это странное сочинение; ведь он просил только ради своего усопшего брата… Гм! Какая тяжелая ночь!
Он дернул за ручку колокольчика, а когда на его зов вошел слуга, то он спросил:
- Что, этот инок ничего не говорил, уходя?
- Мы не заметили, чтобы он прошел через переднюю!
- Как, Вы не видели, как он вышел из зала? Не слышали его шагов?
- Нет, Ваша светлость!
- Вы все спали!
- Нет, Ваша светлость! Мы все были совсем бодры и совершенно ясно слышали, как били часы.
Герцог отпустил слугу.
- Странно! Странно! - повторил он. - Я запишу все подробно, равно как день и число, а завтра справлюсь у Кампанеллы.
При этой мысли его взоры упали на книгу, которую он все еще держал в руках. Он вспомнил рассказ монаха, и его воображение нарисовало ему тот момент, когда отравительница перелистывала книгу, чтобы найти состав смертного напитка для ненавистного мужа; ему даже показалось, что из книги на него пахнуло удушливым дымом. Он тяжело перевел дух; потом, схватив связку ключей, отпер один из ящиков своего стола и спрятал туда опасную книгу.
Руки герцога были покрыты холодным потом; он обтер их шелковым платком и поднялся по лестнице в комнаты, где помещалась его семья. Прежде чем пройти в свою спальню, он вошел в комнату, где спали его прелестные дочери. Подойдя к их постелям, он отдернул занавес, и свет ночника упал на лица спящих. На ангельском личике Атенаисы играла улыбка; она дышала глубоко и спокойно; одна из ее полных, округленных рук покоилась на прелестной, тщательно покрытой груди; на щеках горел нежный румянец юности и здоровья, который исчезает от горя и страданий.
Счастливые спящие дети представляли очаровательную картину. Отец наклонился и осторожно поцеловал девочек в лоб. Они слегка пошевелились.
- С вершины низвергнутся в бездну… - прошептал герцог, - мои прелестные, мои любимые девочки! Ваши пути полны опасностей… если монах сказал правду… Но почему? В моем гербе - герцогская корона, ни о чем выше этого я и не мечтал… Да хранит милосердный Бог моих детей!
Он вошел в свою спальню, тихо притворив дверь, чтобы не разбудить спящих.
III
Гости владельца замка
На следующий день у герцога был очень серьезный разговор с одним из его вассалов. Это был лесничий Мортемара, Жак Тонно. Этот старик слыл во всей округе за злого и алчного человеконенавистника. Собственно говоря, никому еще не пришлось испытать на себе или доказать эти отвратительные качества, но так как Жак никогда не посещал праздничных увеселений, устраиваемых крестьянами, так как он очень строго относился к браконьерству и лесным порубкам, ни у кого не занимал денег, почему его считали богатым, - то на его счет очень скоро начали повсюду злословить. Герцога нисколько не беспокоили эти сплетни, так как счета по расходованию леса велись аккуратно, Жак во всякое время дня и ночи был на своем посту, браконьерство все уменьшалось, - следовательно, лесничий исполнял свои обязанности вполне добросовестно.
Единственным обстоятельством, в последнее время приводившим герцога в недоумение, являлась странная, мелочная заботливость, с которой лесничий старался предупредить посещение кем бы то ни было своего домика и даже приближение к нему. Он окружил свое жилище живой изгородью, которую засадил колючими и ползучими растениями, вход в эту естественную крепость загородил воротами с опускной дверью. Тем из людей герцога, которые стремились получить от него объяснение таких странных поступков, он отвечал, что это - его дело и что, если герцог этим недоволен, то он, Жак, оставит свою службу. Но герцог не заботился о его странностях, и все продолжало идти по-старому.
Разговор между господином и слугой явился следствием появления монаха, который обязательно должен был пройти через лес и вернулся, очевидно, тем же путем. Однако лесничий положительно заявил, что не видел рокового гостя, что было весьма возможно, принимая во внимание, что он постоянно ходил дозором по всему лесу.
- Так вот что, - сказал герцог, - я слышу, что ты недавно взял себе помощника. Что это за человек? И почему я узнаю о нем через других, а не от тебя самого?
Лесничий смущенно вертел в руках свою шапку, отороченную лисьим мехом.
- Ваша милость, - сказал он наконец, - я думал, что в своем углу я сам себе господин, оттого и не доложил Вам, что я принял к себе человека. Если же Вам угодно знать, кто именно у меня живет, так извольте: это - внук моей старой сестры, которая уже со дня на день ждет смерти. Она просила меня взять юношу и заменить ему отца. Так вот этот внук сестры и попал ко мне.
- Что же он делает? Чем занимается? Его почти не видно. Даже кажется, будто бы ты стараешься всячески помешать его сношениям с другими людьми?
- Так оно и есть, Ваша светлость, - смело ответил Жак, - моему Шарлю незачем водиться с людьми. Он ходит со мной в лес, помогает метить деревья и кормить дичь, а годика через два я увезу его отсюда, может быть, в какой-нибудь монастырь или куда в другое место, где он мог бы добиться чего-нибудь порядочного.
- Об этом надо подумать, Жак. Если молодой человек окажется порядочным мальчиком, я могу дать ему место у себя.
Лесничий ответил лишь молчаливым поклоном, и после нескольких деловых распоряжений герцог отпустил его.
Вскоре после того в замке Мортемар поднялась суета: служанки бегали туда и сюда, вертела вертелись, в комнатах шла уборка. Все указывало на то, что в замок ждали гостей.
Так оно и было. Под аркой главных ворот стояли в праздничных костюмах герцог, герцогиня и их дети, чтобы встретить гостей, подъезжавших в экипаже, в сопровождении двух вооруженных слуг. Гости были: Дре д’Обрэ из Шателя в Париже, который обозревал находившиеся под его управлением провинции, и его дочь, которая должна была остаться гостить в замке Мортемар.
Дочь, молодая, двадцатилетняя женщина, два года назад вышедшая замуж за полковника маркиза Анри де Бренвилье, с радостью воспользовалась возможностью променять на время шумную жизнь столицы на тишину и покой деревенской жизни.
Мария Мадлена, маркиза де Бренвилье, была одной из самых красивых женщин своего времени. Ее фигура не производила величественного впечатления, ее даже можно было назвать маленькой, но трудно было представить себе более грациозную, гармоничнее сложенную женщину.
Прелестное личико обрамляли темные волосы; черные, сверкавшие умом глаза, умевшие смотреть то невинно, то задорно, придавали особенное очарование благородным чертам. Герцог невольно крепко пожал маленькую ручку маркизы, когда она, об руку с герцогиней, стала подниматься по лестнице, мужчины не преминули обратить внимание на прекрасную ножку, мелькавшую из-под дорожного платья.
За завтраком разговаривали о путешествии прибывших гостей, о Париже, о монахе и празднествах. Потом дамы принялись обсуждать вопрос, как им распределить время пребывания гостьи в Мортемаре. О чем бы ни говорили, - маркиза всякий разговор умела оживить метким замечанием, остроумным выводом или анекдотом.
Атенаиса и маркиза Бренвилье, обе красавицы, обе необыкновенно привлекательные, являлись совершенной противоположностью друг другу.
Через несколько дней между ними завязалась искренняя дружба, которая так легко возникает между молодыми женщинами, особенно, если к прелести интересной беседы незаметно присоединяется очарование романтической обстановки тихого лесного замка.
Прощаясь с уезжавшим отцом, маркиза просила его не торопиться с отъездом, чтобы она могла продолжить свое пребывание в Мортемаре.
Юные красавицы гуляли по полям и лесам, свободные, как птички; два раза в неделю они отправлялись к обедне в старую обросшую мхом церковь; а по воскресеньям из соседнего городка приезжал священник, служил обедню в самом замке и оставался обедать, что для молодых дам представляло приятное развлечение, так как священник был не только ученым, но приятным и кротким человеком.
- Что мы сегодня будем делать? Такое чудное, солнечное утро! - спросила однажды маркиза у своей подруги.
- Да то же, что всегда! - засмеялась Атенаиса: - побежим в лес собирать цветы, дразнить белок и будить лесное эхо. Впрочем, постой! Мы уже много раз ходили гулять по дороге к Обюссону и Грамону; пойдем сегодня по дороге в Белак. Я покажу тебе прелестные миниатюрные водопады.
- Как хочешь, дорогая! Вполне полагаюсь на тебя; ты знаешь все дороги лучше всякого охотника.
После завтрака обе молодые женщины вышли из ворот замка и направились через парк в лес.
Герцог и герцогиня, стоя на террасе, смотрели им вслед. Рядом с ними была и Мадлена.
- Как они обе милы, когда идут вот так, рядом, по лугу! - сказал герцог.
- Я всегда с удовольствием слушаю, как они болтают, - прибавила герцогиня. - Атенаисе полезно общество маркизы.
- Мама, - сказала вдруг Мадлена, - знаете, что мне пришло в голову: отчего это маркиза никогда не говорит о своем муже? Хотя бы она когда-нибудь рассказала что-либо о нем!
Пораженные этим справедливым замечанием, герцог и герцогиня переглянулись. И в самом деле, маркиза почти не упоминала о своем муже. Говорили, что этот брак был с ее стороны вынужденным; о самом маркизе отзывались не особенно хорошо, но многие оправдывали его, говоря, что, как военный, он с самых ранних лет привык к беспорядочной жизни и, конечно, не способен к жизни домашней; кроме того он был еще очень молод и обладал большим состоянием, а это - весьма опасные преимущества для такого города, как Париж.
Маркиза и Атенаиса направлялись между тем к лесу.
- Ах, - сказала маркиза, - остановимся на минуту передохнуть! О, какой здесь пряный запах! И что за тишина! И как все дышит миром! Вы очень счастливы здесь, не правда ли?
- Да, счастливы, - ответила Атенаиса, - я только зимой скучаю здесь, но, когда просыпается весна, я не променяла бы нашего тихого поместья ни на что на свете.
- Неужели?
- Разумеется! Я вовсе не привыкла к тесным жизненным рамкам; положение моего отца не принуждает меня принимать участие в блестящих, но пустых развлечениях, которые мне противны, потому что они ничего не дают сердцу.
- Что же, ты воображаешь, что так будет продолжаться вечно?
- Почему бы и нет? - возразила Атенаиса, глядя на подругу широко раскрытыми глазами.
- Потому что ты не можешь ни властвовать над судьбой, ни направлять ее. Нам предназначено жить и блистать в свете. Тебе следовало бы родиться дочерью какого-нибудь горожанина или арендатора; тогда тебе был бы предоставлен выбор и ты сама решала бы свою судьбу. Но герцогиня де Мортемар-Рошшуар не имеет своей воли. Ты должна привыкнуть к мысли, что непременно придется расстаться с этими тихими лесами, с родным замком, с этими холмами и площадкой у водопада. Подумай, что все эти красоты природы, может быть, скоро заменятся нарядными залами с их скользким во всех смыслах полом, блеском и чадом их свечей, что тебя повезут в такое общество, где тебя попросят замолчать, если тебе вздумается запеть одну из твоих простодушных провинциальных песенок.
- О, Мария! - сказала расстроенная Атенаиса, - ты еще никогда не говорила со мной так странно! Твой голос звучит резко, почти язвительно… Скажи же мне, как все это может случиться? Почему?
- Потому что ты должна выйти замуж, - резко ответила маркиза. - Скоро, слишком скоро начнутся разговоры о твоем замужестве, бедное дитя! Когда делают предложение дочери ткача или лавочника, то она свободна ответить "да" или "нет", а ты не можешь… как и я не могла, - с трудом договорила она.
- В первый раз слышу такие слова! Значит, ты несчастлива? Твой брак не принес тебе радости? Говори же! Отчего ты сегодня так раздражена, огорчена?
- Я получила вчера письмо от моего мужа, - почти злобно ответила маркиза.
- Это должно было бы обрадовать и развеселить тебя.
- Атенаиса!.. Об этом ты не можешь судить. Радуйся, что ты еще не понимаешь этого. Твое сердце еще свободно. Не так ли? Или нет? Ты краснеешь… ты любишь?
- Н-нет, - запинаясь ответила Атенаиса, - но твое настроение должно бы заставить меня бояться всех мужчин.
- Не стану огорчать тебя. Может быть, ты составишь исключение; может быть, твоя жизнь будет счастливее. Вообще многое зависит от того, что ждешь и желаешь от будущего; представляется ли оно нам мрачным или веселым.
- В таком случае мое, наверное, будет веселым, - воскликнула Атенаиса, - потому что я нисколько не притязательна. Если у меня будет спокойный, веселый дом, если… - она слегка запнулась, - если у меня будет возможность собрать вокруг себя подруг да нескольких интересных людей, я буду совершенно довольна.
- А, по-моему, необходимо стремиться достигнуть всего, чего захочешь! - воскликнула маркиза, встряхнув своими черными локонами, - всего! Из меня выйдет нечто, гораздо более крупное, чем Вы желаете, маркиз де Бренвилье! - продолжала она, сверкая глазами. - Путь, по которому я пойду, каменист, его преграждают скалы, но я сумею преодолеть препятствия. Говорю тебе, Атенаиса, что и ты также поднимешься на недосягаемую высоту. Как только ты попадешь в очаровательный Париж, - конец твоему скромному довольству малым! Тогда ты потребуешь большего, чем тихий, скромный дом и тесный круг друзей! И когда в тебе проснется стремление к власти и величию, не отступай, но собери все силы и кидайся в светлый поток счастья; если твои силы ослабеют, ты пойдешь ко дну, и волны сомкнутся над твоей головой.
- Дай твою руку, - сказала Атенаиса, схватив свою подругу за плечо, - ты страшно взволнована, ты вся дрожишь. Я не смею спрашивать, какие вести от маркиза привели тебя в такое возбуждение… Пойдем, углубимся дальше в лес; мы успокоимся, когда прохладная свежесть водопада обвеет наши щеки.
Глаза маркизы внезапно приняли прежнее кроткое выражение и затуманились блестящими слезами. Теперь они смотрели с бесконечной кротостью, как глаза Богоматери. Вся ее фигура словно поникла.
- Да… ты права, - мягко сказала она, - я поддалась злому настроению. Пойдем! Дай мне руку! Ах, какие мы глупые, взбалмошные, если несколько строк могут так расстроить нас!
Они прошли прогалину и углубились в лес, где вскоре очутились перед засекой молодых буков. Непосредственно за ними тянулся ров, через который был перекинут мостик из нескольких древесных стволов. По ту строну моста виднелась грубо сколоченная решетка, служившая воротами в ограде из дрока, остролистника, дикого теса и драниц; через эту изгородь, вышиной достигавшую человеческого роста, молодые женщины увидели в некотором отдалении соломенную крышу какого-то жилища.
- Это хижина Жака Тонно, нашего лесничего, - сказала Атенаиса.
IV
Хижина Жака Тонно
- Это - тот чудной старик, о котором у Вас говорили вчера? - спросила маркиза.
- Тот самый. Если он так интересует тебя, попробуем подойти поближе.
- Пойдем к нему, я люблю чудаков!
Они перешли мостик и постучали в решетчатую дверь. Раздался громкий лай, и большая лохматая собака огромными прыжками подскочила к воротам. Вслед за тем из-за изгороди послышался голос:
- Кто там? Вам придется потерпеть и подождать!
Потом на пороге хижины появился Жак Тонно с топором в правой руке; левую он в виде козырька приставил к глазам, стараясь рассмотреть посетительниц. Узнав их, он медленно приблизился к забору.
- Простите, если мы помешали Вашему отдыху, - извинилась Атенаиса, - мы уже давно гуляем в лесу и хотели бы попросить у Вас чего-нибудь напиться.
- Ах, милостивая барышня! - с принужденной приветливостью сказал лесничий. - Вы сейчас получите свежую воду. Присядьте, пожалуйста, на тот пень, у забора! - Он исчез в своей хижине и снова появился с кружкой в руках. - Вот вам, пейте! - и он просунул кружку между жердями решетки.