- Что ж, я не могу сказать, что ты ошибаешься, ты и сам это отлично понимаешь. Гомера знают повсюду, и всем известно, что его знают повсюду. Когда человек лишь только учится читать, если он вообще этому учится, что он первым делом изучает? "Илиаду", конечно. И даже те, кто не умеет читать, знают истории, которые пел поэт.
- Спасибо. - Менедем изобразил поклон, не выпуская рулевых весел. - Ты только что сам привел доказательства в мою пользу.
- Нет, клянусь египетской собакой, - покачал головой Соклей. - Истина и то, что люди считают истинным, - не всегда одно и то же. Если бы мы думали, что наше судно плывет на юг, разве мы оказались бы в Александрии? Или все-таки продолжали бы приближаться к Кавну, несмотря на то что убеждены совсем в ином?
Настала очередь Менедема вздрогнуть. Спустя мгновение он указал вправо.
- Вон рыбак, который придерживается о нас ошибочного мнения. Мы на галере, поэтому он думает, что мы пираты, и гребет прочь изо всех сил.
Соклей помахал пальцем перед носом собеседника.
- О нет, почтеннейший, не выйдет! Ты не уклонишься таким образом от продолжения дискуссии.
Соклей был (и порой это раздражало) не только честным, но и упрямым.
- Люди могут верить во что-то, потому что это правда, но вещи не становятся правдой оттого, что люди в них верят.
Менедем поразмыслил над его словами. Дельфин выпрыгнул из воды рядом с "Афродитой", потом снова плюхнулся в море. Он был красив, но разве мог Менедем указать на него и заявить, что это бесспорная истина? Наконец он проговорил:
- Неудивительно, что Сократа заставили выпить цикуту. Это, по крайней мере, придало дискуссии иное направление.
* * *
Поскольку ветер дул прямо в лоб, команде "Афродиты" пришлось грести весь путь до Кавна. Акатос достиг города уже под вечер, и, когда судно приблизилось к пристани, проскользнув мимо молов, которые прикрывали вход в гавань, Соклей рассеянно сказал:
- Сегодня, наверное, уже слишком поздно - "мы не вернемся к делам".
Стоило ему обронить эти слова, как он понял, что процитировал "Одиссею", и разозлился на самого себя. "Вот еще одна фраза из Гомера", - подумал Соклей с досадой.
С тех пор как они повздорили из-за Сократа, Соклей, насколько позволяла теснота на торговой галере, держался подальше от Менедема. У них уже и раньше случались такие споры; Соклей подозревал - нет, был уверен, - что двоюродный брат завел дискуссию на эту тему только для того, чтобы его взбесить. Беда была в том, что Менедему это удалось.
Менедем ответил так, будто все это время не замечал, что Соклей его избегает:
- Ты прав, нам не повезло. Но, я надеюсь, проксен Родоса найдет в своем доме комнату, чтобы приютить нас на ночь.
- И я тоже на это надеюсь. - Соклей принял молчаливое предложение перемирия.
Его двоюродный брат налег на одно рулевое весло и подал назад другое, направляя "Афродиту" к месту у причала. Колотушка и бронзовый квадрат Диоклея принудили людей на веслах сделать пару быстрых гребков. Потом келевст крикнул:
- Греби назад!
Три или четыре таких гребка погасили движение судна и заставили его встать у причала.
- Хорошая работа, как всегда, - похвалил Соклей.
- Спасибо, молодой господин, - ответил Диоклей.
Будучи тойкархом, Соклей имел ранг выше келевста, и к тому же он являлся сыном одного из владельцев "Афродиты". Но Соклею никогда было не стать таким моряком, как начальник гребцов, и они оба это знали. И поэтому тойкарх и келевст придерживались взаимной вежливости.
В доке неподалеку строились пара крутобоких торговых судов и одно судно с корпусом, напоминавшим тело акулы, - оно, судя по виду, могло перегнать даже гемолию. Один из торговых кораблей был почти готов; плотники крепили жесткие ребра к уже готовой обшивке из досок, другие рабочие пропускали бронзовые шипы сквозь обшивку, чтобы прикрепить ее к шпангоуту. Стук их молотов разносился по всему городу.
На холмах над Кавном припали к земле мрачные каменные укрепления Имброса. Воины этой крепости служили Одноглазому Старику - таково было прозвище Антигона, завоевавшего Карию три года тому назад. Кавн все еще объявлял себя свободным и независимым полисом, однако в нынешние дни, когда генералы покойного Александра Македонского постоянно вели войны, пытаясь разделить между собой его огромную империю, такие заявления были по большей части пустым звуком.
Пока Соклей рассматривал верфь и холмы и размышлял о государственных делах, Менедем немедленно занялся решением насущных проблем. Как и многие другие эллины, он всегда носил за щекой несколько мелких монет и теперь, выплюнув обол на ладонь, спросил стоявшего на пирсе человека, не занятого швартовкой "Афродиты":
- Ты ведь знаешь проксена Родоса?
- Конечно. Это Киссид, сын Алексия, торговец оливками, - ответил житель Кавна.
- Верно. - Менедем швырнул местному маленькую серебряную монету и сказал ему название своего судна, а также назвал два имени - свое и Соклея. - Спроси проксена, сможет ли он приютить нас на ночь. Я дам тебе еще обол, когда вернешься с ответом.
- Договорились, товарищ.
Местный засунул обол за щеку и потрусил прочь.
Некоторое время спустя он вернулся вместе с толстопузым лысым человеком, чья голова сверкала так, будто он натирал ее оливковым маслом. Менедем дал посланцу второй обол, который исчез с такой же скоростью, как и первый.
- Радуйся. Я - Киссид, - сказал лысый. - Кто из вас кто?
- Я - Соклей, - ответил тойкарх "Афродиты".
Менедем тоже представился.
- Рад познакомиться, - проговорил Киссид, хотя тон его свидетельствовал об обратном.
Это обеспокоило Соклея: зачем же еще существует проксен, как не для того, чтобы помогать гражданам полиса, интересы которого он представляет в родном городе?
- Хотите, чтобы я вас приютил, так? - продолжал торговец оливками.
Нет, он вовсе не выглядел довольным.
- Если будешь так любезен, - ответил Соклей, гадая, уж не затаил ли Киссид в глубине души обиду на его отца или дядю.
Ни один из молодых людей прежде в глаза не видывал этого проксена. "И вроде бы Менедем никогда не пытался обольстить его жену", - с сарказмом подумал Соклей.
- Полагаю, я могу приютить вас, - ответил Киссид. - Но Гиппарх - командир гарнизона Антигона - не очень любит родосцев. Он всячески мешает оказывать им гостеприимство, очень мешает.
- Мы рады, что, несмотря на это, ты продолжаешь оставаться проксеном Родоса, почтеннейший, - вполне серьезно проговорил Соклей.
Его не прельщали ни ночевка на кишащем насекомыми, шумном, переполненном постоялом дворе, ни сон на твердой палубе юта.
- А что имеет офицер Одноглазого Старика против родосцев?
- А что тут удивительного? - ответил вопросом на вопрос Киссид. - Он думает, что ваш полис склоняется на сторону Птолемея.
Так и было на самом деле - почти. Учитывая, сколько египетского зерна проходило через Родос для последующей торговли по всему Эгейскому морю, их родному полису следовало дружить с Птолемеем. Тем не менее Соклей формально не солгал, ответив:
- Что за глупость. Мы нейтральны. Родосцы должны хранить нейтралитет, иначе одна из сторон завоюет нас в отместку за то, что мы поддерживаем другую.
- Мой двоюродный брат прав, - подтвердил Менедем.
Хотя они с Соклеем порой и препирались между собой, но против всего остального мира стояли плечом к плечу.
- Мы даже построили несколько судов для Антигона два или три года назад, - продолжал Менедем. - Разве сделали бы это, по-твоему, сторонники Птолемея?
- Вам не нужно убеждать меня, друзья мои, - заявил Киссид, - и вы уж точно не убедите Гиппарха, поскольку у того давно сложилось свое мнение на этот счет.
- У тебя будут неприятности, если ты пустишь нас переночевать? - спросил Соклей.
- Надеюсь, что нет, - уныло ответил проксен. - Но будут у меня неприятности или нет, мой долг как проксена Кавна на Родосе - помогать людям из города, интересы которого я представляю. Пойдемте со мной, почтеннейшие, и пусть мой дом будет вашим домом, пока вы в Кавне.
Прежде чем покинуть "Афродиту", Менедем убедился, что Диоклей оставил на ее борту как минимум полдюжины моряков.
- Мы ведь не обнаружим по возвращении, что у половины груза выросли ноги, а товаров и след простыл, а? - спросил Менедем.
- Вряд ли такое случится, шкипер, тем более что этой весной мы не везем павлинов, - ответил Диоклей.
- Да уж, павлинов у нас на борту нет. И мы - или, во всяком случае, я - вовсе по ним не скучаем, - заметил Соклей.
В прошлом году ему приходилось присматривать за птицами до тех пор, пока последних павлинов не продали в Сиракузах, и было бы преувеличением сказать, что тойкарх тогда наслаждался своими обязанностями.
"Если уж на то пошло, шумные, глупые птицы даже хуже моряков", - подумал Соклей - мысль, которой он предусмотрительно не поделился с начальником гребцов.
- Пойдемте, друзья, - настойчивей, чем раньше, повторил Киссид: наверное, торговец оливками не хотел, чтобы люди видели, как он болтается возле родосского судна. А вдруг осведомители донесут на него командиру гарнизона Одноглазого Старика?
Сойдя по трапу на причал, Соклей поблагодарил богиню удачи и остальных богов за то, что Родос и в самом деле свободен и независим и родосцам не приходится беспокоиться о такой ерунде.
Судя по постройкам и внешнему виду его жителей, Кавн был чисто эллинским городом, с храмами, более древними и простыми, чем храмы Родоса, а вот жилые дома здесь были построены в одном стиле. Как и на родине Соклея, тут можно было увидеть только фасады домов (среди которых попадались побеленные) да красные черепичные крыши. Все вывески были на эллинском. Мужчины носили хитоны до середины бедра, некоторые накидывали поверх хитонов гиматии. Одежда женщин доходила до лодыжек. Если женщины из богатых и уважаемых семейств выходили на публику, они обязательно надевали шляпы и вуали, прикрывающие их от алчущих глаз мужчин.
- Одна лишь мысль о том, что может прятаться под этими обертками, зажигает в мужчине огонь, верно? - пробормотал Менедем, когда мимо прошла очередная женщина.
- В тебе, может, и зажигает, - ответил Соклей.
Его двоюродный брат засмеялся.
Идя по грязным, узким, извилистым улицам, Соклей понял, что здесь чувствуется и присутствие карийцев, живших в Кавне вместе с эллинами. Хотя одежда карийцев походила на эллинскую, их мужчины чаще носили бороды, чем жители Родоса, - мода на бритье среди них еще не распространилась. У некоторых карийцев на поясе висели короткие кривые мечи - диковинное для эллинского взгляда оружие. И хотя карийцы и не писали на своем языке, они на нем говорили. Эти булькающие звуки ничего не значили для Соклея.
- Скажи, - обратился он к Киссиду, - устраивают ли здешние мужчины, женщины и даже подростки большие пьяные пирушки для своих друзей-ровесников?
Родосский проксен остановился как вкопанный и как-то странно на него посмотрел.
- Вообще-то да, - ответил он. - Но откуда ты мог об этом узнать? Ты ведь наверняка никогда не бывал здесь раньше, и такого обычая больше нет нигде во всей Карии.
- Я слышал разговоры об этом и гадал, правда это или нет, - ответил Соклей.
Объяснять, что он наткнулся на упоминание о подобном обычае в "Истории" Геродота, значило породить столько же вопросов, на сколько отвечала та книга, и Соклей благоразумно не стал так поступать.
Когда они пришли в дом торговца оливками, раб, прежде чем запереть дверь за хозяином и гостями, приветствовал Киссида на плохом эллинском. Хозяин повел родосцев через довольно простой двор к андрону, и раб принес в помещение для мужчин кувшин вина, кувшин с водой и две чаши.
- Скоро ужин, - сказал он, смешивая вино с водой в большой чаше и наполняя из нее маленькие.
- За что будем пить? - спросил Соклей. - За то, чтобы между генералами Александра наконец воцарился мир?
- Это было бы прекрасно. Но это, увы, слишком прекрасно, чтобы на такое можно было надеяться, - уныло сказал Киссид и поднял свою чашу. - Да услышат мою молитву боги: за то, чтобы не попасть под ноги генералам, когда они в конце концов сойдутся в битве!
Все трое выпили. Тост проксена очень хорошо выражал надежды Соклея в отношении Родоса.
Менедем в свою очередь поднял чашу.
- За то, чтобы мы получили прибыль, не попадаясь под ноги генералам!
Все выпили снова. Тепло растеклось по животу Соклея, и он понял, что вино было смешано с водой в соотношении один к двум - немного крепче, чем обычно.
- Я могу принести ложа, господа, если хотите, - сказал Киссид, - но обычно я обедаю сидя, если только не устраиваю настоящий симпосий.
- Не утруждайся, почтеннейший, - быстро отказался Соклей. - Ты и так оказал нам большую любезность, приютив у себя. Мы не хотим слишком сильно нарушать распорядок в твоем доме.
- Это очень мило с вашей стороны. - Вино, казалось, подействовало на Киссида сильнее, чем на Соклея. - Мой дорогой, некоторые люди воображают, будто, останавливаясь у проксена, они становятся владельцами его дома. - Он возвел глаза к потолку. - Я мог бы рассказать вам о таких случаях…
Еще одна чаша вина - и он и впрямь начал рассказывать.
Соклей услышал довольно занимательную историю об одном не в меру болтливом родосце, которого он уже давно не любил, ровеснике своего отца, - удовольствие почище многих.
Киссид махнул рукой, и его раб поставил перед каждым креслом трехногий круглый столик. Ситос - самая главная часть трапезы - состоял из белого хлеба, теплого, только что из печи. Опсон - гарнир к ситосу - включал в себя маленьких кальмаров, зажаренных в оливковом масле до золотисто-коричневого цвета.
Как любой воспитанный человек, Соклей ел выпечку левой рукой, а закуски - правой и внимательно следил за тем, чтобы съесть хлеба больше, чем кальмаров. Отправив кальмара в рот тремя пальцами правой руки, Менедем склонил голову перед Киссидом и сказал:
- Подавая такие ужины, ты сделаешь меня опсофагом.
Нежелание быть принятым за того, кто ест опсон, пренебрегая ситосом, помогло Соклею сохранить хорошие манеры. Он кивнул, чтобы показать хозяину, что согласен с замечанием Менедема. Вообще-то он считал, что его двоюродный брат из вежливости преувеличил. Кальмары были хороши - как и большинство эллинов, Соклей очень любил дары моря, - но не настолько уж великолепны.
- Вы слишком добры, - сказал Киссид. - Я забыл спросить: что вы привезли на продажу? Поскольку вы пришли на акатосе, я не ожидаю, что у вас на борту зерно, лес, дешевое вино или масло.
- Нет, "Афродита" не занимается крупными перевозками, хотя ей приходилось возить и зерно, - ответил Менедем. - Мы доставили сюда благовония из родосских роз и прекраснейшую пурпурную краску, которую вывозят из Финикии с тех пор, как Александр двадцать лет тому назад разграбил Тир.
- И папирус из Египта, и первоклассные чернила с Родоса, - добавил Соклей.
- И еще кое-что… для тех, кого не удовлетворяет будничное существование, - сказал Менедем.
- Итак, вы торгуете предметами роскоши - я понял это, как только увидел ваше судно, - проговорил Киссид. - А что вы надеетесь здесь получить? В нашем городе недостаточно предметов роскоши, чтобы мы их продавали; здесь зарабатывают на жизнь дарами земли, а еще благодаря лесу и горным рудникам.
Соклей и Менедем одновременно пожали плечами - так слаженно, будто были актерами на комических подмостках.
- Завтра пойдем на агору и посмотрим, что имеется у ваших торговцев, - сказал Соклей. - И мы с радостью продадим наши товары и за серебро. А серебра в этих местах хватает, если только нам удастся его выманить.
- Желаю вам всяческих успехов, - ответил Киссид. - Однако Антигон порядком нас разорил. Он…
Хозяин замолчал, когда вошел раб, чтобы зажечь лампы и факелы, и не возобновлял речей до тех пор, пока раб не покинул андрон. И даже после того, как тот ушел, Киссид еще некоторое время вел вполне невинную беседу. Должно быть, он побаивался осведомителей.
Насколько Соклей знал своего двоюродного брата, Менедем наверняка подумывал о том, чтобы заполучить в постель одну из рабынь Киссида. Но никаких женщин не появилось, и раб, забравший Соклея и Менедема из андрона, проводил их в тесную комнатушку с парой кроватей. Лампа, мерцавшая на столе между постелями, давала света немного, но вполне достаточно, чтобы разглядеть выражение лица Менедема. Оно было так красноречиво!
Соклей рассмеялся.
- Бедняжка, ты так разочарован!
- Ох, заткнись, - сказал Менедем. - Разумеется, разочарован: ты же не хорошенькая девушка!
- И даже не уродливая, - согласился Соклей. - Хотя, полагаю, я был бы уродливым, будь я девушкой.
- А уж старомодная борода тем более тебя не украшает, - ответил Менедем.
Соклей фыркнул.
- Все могло бы быть и хуже. Мы могли бы сейчас лежать на палубе юта.
Он стащил через голову хитон, завернулся в гиматий и улегся спать. Так же поступил и Менедем. Обе постели скрипнули, когда сплетенные из кожаных ремней рама и набитые шерстью матрасы приняли вес молодых мужчин.
Менедем задул лампу, и комната погрузилась во тьму.
Соклей почти моментально заснул.