- Спасибо, почтеннейший, - ответил Соклей.
Телохранители и придворные расслабились.
- Но я по-прежнему считаю, что плата за проезд была неслыханно высока, - продолжал Птолемей.
- Мы занимаемся своим делом, чтобы получать прибыль, господин, - пожав плечами, ответил Соклей. - И, как я уже сказал, Диониса никто не заставлял с нами плыть, он вполне мог отказаться, если его что-то не устраивало.
- Если бы он не отправился с вами, он мог бы надолго застрять на Сунионе, - возразил Птолемей.
Соклей только снова пожал плечами.
Взгляд правителя Египта стал проницательным.
- Ты сказал, что потерял свой самый драгоценный груз? Я слышал другое.
Соклея прошиб ледяной пот.
- Господин? - Он с огромным трудом выдавил это слово, потому что смертельно боялся того, что Птолемей скажет дальше. Неужели?..
И его худшие опасения подтвердились.
- Я слышал, ты торгуешь изумрудами. Вернее, не ты… а твой двоюродный брат.
Он указал на Менедема.
- Вот этот парень. В прошлый раз, когда я его видел, он был куда разговорчивей. Хотел бы я знать почему. Если вы торгуете изумрудами, они явно были вывезены контрабандой из Египта. Я не люблю контрабандистов. И не люблю тех, кто имеет с ними дело.
К удивлению Соклея - и, наверное, к не меньшему удивлению Птолемея, - Менедем разразился смехом.
- Обыщите меня, господин, - предложил он, поклонившись правителю Египта. - Пусть твои стражники ищут, где хотят. А поскольку твои люди не воры, пусть они явятся на борт "Афродиты" и обыщут акатос тоже, добро пожаловать. Если найдешь хоть один изумруд, можешь сделать со мной что захочешь.
"Он же продал последний камень на Кеосе", - вспомнил Соклей и кивнул.
- Мой двоюродный брат прав, господин. Дионис злится, потому что ему пришлось много заплатить за проезд, вот и пытается втравить нас в беду.
- Возможно, - сказал Птолемей. - Да, это вполне возможно. Но, с другой стороны, ты можешь и блефовать. Кто знает, что ты за мошенник?
И он повернулся к стражникам:
- Родосцы сами предложили - так идите и обыщите их, да получше.
- Да, господин, - хором ответили стражники.
Они увели Соклея и Менедема в отдельные комнаты. Соклей не знал, через что прошел Менедем, но надеялся, что через такие же неприятности, как и он сам.
После того как стражники сняли с Соклея хитон и исследовали его одежду, пояс, маленький нож на поясе, кожаные ножны и кошелек, в котором он носил всякую всячину, они занялись его персоной, причем у них оказалось куда больше практики или воображения, чем можно было ожидать. Начальник стражи шарил пальцем во рту Соклея, пока не нашел оболы, о которых тот и забыл.
- Оставь их себе, - сказал Соклей.
- Да как ты смеешь! - ответил тот. - Я не вор.
Может, он и не был вором, но из него вышел бы неплохой подручный палача.
Пощекотав соломинкой в ноздрях Соклея, стражник не извлек оттуда никаких изумрудов, зато вызвал приступ чихания. Потом залез прутиком в уши Соклея, затем заставил его нагнуться и проверил еще одно отверстие - не ранив родосца, но и не проявив большой осторожности.
Он также велел Соклею оттянуть крайнюю плоть, и, прежде чем стражнику пришли в голову еще какие-нибудь светлые идеи, торговец сказал:
- Дай мне помочиться в горшок - если я что-то там прячу, я это выплесну.
- Ммм… хорошо, - ответил стражник и, к огромному облегчению Соклея, отбросил в сторону еще один прутик. - Подними ноги, одну за другой, чтобы я мог убедиться, что у тебя нет ничего под пальцами.
Соклей повиновался со словами:
- И каковы шансы, что я мог приклеить изумруд к подошвам, особенно учитывая, что я вовсе не собирался идти сюда и подвергаться обыску?
- Сейчас мы это выясним, - заверил его стражник.
Напоследок прислужник Птолемея пустил в ход частый гребень, предназначенный для избавления от вшей и гнид, прочесав им волосы и бороду родосца. Так как волосы Соклея были волнистыми, а борода - курчавой и сам он не слишком тщательно их расчесывал, это оказалось так же больно, как все остальное, через что он прошел.
- Теперь доволен? - спросил Соклей, когда стражник отбросил гребень.
- Еще как доволен, - ответил тот. - Или у тебя и впрямь ничего нет, или ты на редкость изворотливый и скользкий ублюдок, не чета другим.
После этой громкой похвалы он и его товарищи позволили родосцу одеться. Соклей едва успел натянуть через голову хитон, как другая группа стражников, направлявшаяся в сторону андрона, провела мимо дверей Менедема. Соклею было совсем не жалко двоюродного брата, который выглядел точно таким же затюканным, как и он сам. Зато теперь волосы Менедема были тщательно причесаны.
Когда обоих родосцев отвели обратно в андрон, Птолемей рявкнул:
- Ну?
- Никаких изумрудов, господин, - хором ответили те, что обыскивали Менедема; а те, что обыскивали Соклея, кивнули.
- Должны ли мы также перерыть их судно, как предложил этот парень? - спросил властителя Египта один из стражников.
Птолемей немного подумал и покачал головой.
- Нет смысла. Там слишком много мест, где можно спрятать такие маленькие штуки, и вы найдете камни, только если вам случайно повезет.
Он сердито посмотрел на двух родосцев.
- Я не уверен, что вы говорите правду, отнюдь не уверен. Но я не могу доказать, что вы лжете, поэтому собираюсь вас отпустить: раньше вы хорошо мне послужили.
- Спасибо, господин, - ответил Соклей, прежде чем Менедем успел выпалить что-нибудь, что могло бы навлечь на них новые неприятности.
- Скорее всего, не за что, - ответил правитель Египта. - Скорее всего.
Он резко указал большим пальцем на дверь.
- А теперь убирайтесь и впредь не давайте мне повод вызвать вас снова!
- Да, господин, - сказал Соклей. - Спасибо еще раз, господин.
Он поспешил прочь из андрона, Менедем - за ним.
Только очутившись на улице, Соклей наконец остановился, чтобы облегченно вздохнуть.
- Много добрых пожеланий Дионису, - сказал Менедем.
- Да, он сделал все, чтобы нас очернить, - согласился Соклей. - Завтра утром с первыми лучами солнца двинемся домой.
- О? - спросил Менедем. - Это почему?
- По двум причинам. - Соклей огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не обращает на них внимания, и поднял вверх большой палец. - Во-первых, хотя Птолемей и не нашел бы на "Афродите" контрабандных изумрудов, он обнаружил бы там счетные книги, в которых о них говорится. А во-вторых, - он поднял указательный палец, - Птолемей запросто может задержать нас здесь до тех пор, пока не пошлет кого-нибудь на Кеос или даже на Эгину. Ты хочешь так рисковать?
- Теперь, когда ты мне все объяснил, уже не хочу, - ответил Менедем.
- Вот и прекрасно. Я тоже.
- Но вообще-то мы купили изумруды на Родосе, - заявил Менедем, - а не в землях, находящихся под властью Птолемея. Чтобы получить камни, мы не нарушили ни одного из его законов. Не вижу причины, по которой он мог бы нас осудить.
- Он - правитель Египта, богатейший человек в мире, один из четырех или пяти самых могущественных людей на свете, - заметил Соклей. - И ему не нужны причины. Он может делать все, что захочет. Именно это и есть настоящее могущество. Если бы Птолемей поймал нас на лжи… - Соклей содрогнулся. - И мы провозили камни через Кос, поэтому на что поспорим, что он повернул бы законы не в нашу пользу?
Его двоюродный брат скорчил кислую мину.
- Ты, вероятно, прав. Нет, ты наверняка прав. Очень хорошо, почтеннейший… ты меня убедил. Мы отплываем завтра утром.
- Отлично, - сказал Соклей.
Менедем засмеялся.
- Кроме того, мне бы хотелось умыкнуть тебя прежде, чем Птолемей укоротит тебя на голову за то, что ты прилюдно назвал его дураком. Ты видел, как он вытаращил глаза?
- Я свободный эллин, клянусь богами, - проговорил Соклей. - Если Птолемей не привык слышать откровенные речи, тем хуже для него.
- Но поскольку, как ты справедливо заметил, он один из самых могущественных в мире людей, то хуже может быть для того, кто говорит откровенно, - ответил Менедем, и Соклей не смог ничего возразить.
Братья уже почти добрались до "Афродиты", когда их вдруг кто-то окликнул. Соклей вздрогнул: уж не решил ли Птолемей все-таки расправиться с ними? Но, оглянувшись через плечо, он узнал человека, который махал им рукой.
- Радуйся, Пиксодар, - сказал Соклей. - Чем мы можем тебе служить?
- Радуйтесь, оба, - ответил торговец шелком. - Когда я услышал, что вы вернулись на Кос, я подумал, что это дар самих богов. У вас еще осталась пурпурная краска?
- Конечно. Сколько тебе нужно?
- А сколько у вас есть? - спросил Пиксодар.
- Дай подумать. - Соклей пощипал бороду. - Думаю, у нас есть еще… Пятьдесят три кувшина. Это если судить по тому, сколько мы продали. Но возможно, осталось и меньше: нам пришлось сражаться с пиратами, и они могли украсть несколько кувшинов, возвращаясь на свое судно.
- Клянусь Зевсом Лабрандским, я рад видеть, что вы целы и невредимы! - воскликнул Пиксодар. - Да распнут всех пиратов на крестах!
- Да уж, туда этим негодяям и дорога!
Вообще-то Соклея трудно было назвать жестоким и агрессивным, но теперь он говорил совершенно серьезно. Всякий раз, вспоминая, как пират схватил мешок с черепом грифона и перепрыгнул с "Афродиты" обратно на гемолию, он чувствовал, как кровь закипает в жилах.
- Как ты умудряешься все время так хорошо знать, что уже продано, а что еще нет? - спросил брата Менедем.
Тот пожал плечами.
- Я все записываю, а в придачу еще и запоминаю.
Это вовсе не казалось Соклею чем-то из ряда вон выходящим.
- А ты как держишь в голове столько стихов из "Илиады" и "Одиссеи"? - в свою очередь спросил он.
- Это другое дело. Во-первых, эти стихи не меняются. Во-вторых, они стоят того, чтобы их помнить. - Менедем повернулся к Пиксодару. - Пожалуйста, извини нас, почтеннейший. Мы с ним все время спорим об одном и том же, знаешь ли.
Кариец улыбнулся.
- Обычное дело для родственников.
- Так сколько краски тебе нужно? - спросил его Соклей.
- Все, что у вас есть. Все пятьдесят три кувшина. Если бы у вас было больше, я бы и это купил. У меня много шелка, который надо покрасить, и мой… э-э-э… клиент хочет как можно скорее получить готовую ткань.
- Но полусотни кувшинов краски хватит, чтобы покрасить очень много шелка, - заметил Соклей.
Пиксодар кивнул, как делают варвары, потом спохватился и наклонил голову на эллинский манер.
- Антигон хочет нарядить своих воинов в шелковые одежды или ткань нужна для женщин его офицеров? - понизив голос, спросил Соклей.
И Менедем, и Пиксодар изумленно уставились на него.
- Это не Антигон… А его сын Деметрий. Но как ты узнал? - вопросил продавец шелка. - Ты колдун?
Пальцы его левой руки сложились в отвращающем беду жесте - Соклей видел, как такой жест делали и другие карийцы.
- Вовсе нет, - покачал головой Соклей. - Но кто, кроме македонского генерала, смог бы позволить себе купить столько окрашенного в пурпур шелка? Если бы речь шла о Птолемее, ты бы прямо об этом сказал. Это могли бы также быть Лисимах или Кассандр, но они теперь в хороших отношениях с Птолемеем, а Одноглазый Старик - нет. Ясно, что любой торговец постарается держать свои дела с ним в секрете.
- А. Понятно, - ответил Пиксодар. - Все верно… Надо же, как все просто оказалось, когда ты мне объяснил.
"Все, что угодно, станет простым, когда тебе объяснят", - кисло подумал Соклей. Но не успел сказать это вслух - а он вполне мог бы так поступить, - ибо Менедем ухитрился, как бы случайно, наступить ему на ногу и, извинившись, спросил Пиксодара:
- Сколько ты дашь нам за краску?
Торговец принял страдальческий вид.
- Ты сдерешь с меня сколько захочешь, я это прекрасно понимаю. Прошу помнить только одно: если сейчас ты плохо со мной обойдешься, впереди у нас еще долгие годы торговых дел, когда я смогу отомстить. - Он отвесил Соклею полупоклон. - У меня тоже хорошая память.
- Не сомневаюсь, - вежливо проговорил родосец. - Что ж, как насчет пятнадцати драхм за кувшин, что ты скажешь о такой цене?
- А что я могу сказать? - воскликнул Пиксодар. - Пиратство. Разбой. Вымогательство. И вряд ли кто-нибудь дал бы вам за краску хотя бы половину этой цены. Только потому, что мне она очень нужна, я предлагаю тебе половину того, что ты просишь.
- Ты заплатил нам шелком больше половины того, что я сейчас запросил, когда мы останавливались здесь весной, - напомнил ему Соклей.
- Шелк - одно, а серебро - другое, - ответил Пиксодар.
Кариец рьяно торговался, однако положение его было незавидным: родосцы прекрасно знали, насколько ему нужна краска. В конце концов Пиксодар вскинул руки вверх.
- Хорошо, двенадцать драхм за кувшин, договорились. Сколько это в итоге будет серебра?
- Давай поглядим, сколько именно кувшинов у нас осталось. - Соклей отдал приказы морякам, и те принесли на пирс сорок девять кувшинов пурпурной краски.
Соклей пробормотал себе под нос:
- Это должно быть… Итого - пятьсот восемьдесят восемь драхм. Полновесных, а не легких драхм Птолемея, - добавил он.
- Понятно. Я сейчас вернусь. - И Пиксодар поспешил в город.
Менедем щелкнул пальцами.
- Я обещал пожертвовать овцу в здешний Асклепион, если после боя с пиратами наши люди поправятся. А теперь я не успею этого сделать.
Соклей подумал и покачал головой.
- Нет, ты пообещал пожертвовать овцу здесь, если получится, а если не получится - то на Родосе. Если, вернувшись домой, ты и вправду принесешь животное в жертву богу, клятва не будет нарушена.
- Ты уверен? - спросил двоюродный брат.
- Абсолютно.
- Хорошо. Тогда ладно. У меня просто камень с души свалился, - сказал Менедем. - Мы ведь хотим уйти отсюда как можно быстрее, стало быть… - Он вздохнул. - Я принесу жертву на Родосе.
Соклей все еще понятия не имел, почему его двоюродному брату так не хочется возвращаться домой, и гадал, узнает ли он это когда-нибудь.
ГЛАВА 12
Входя в андрон родного дома, Менедем чувствовал, как превращается из мужчины в юношу; может быть, даже в маленького мальчика.
Во время странствий по Эгейскому морю он имел дело с известными торговцами - некоторые из них были богаче и старше его отца - и общался с ними как равный с равными. Они видели его таким, каким он был теперь. Но в глазах Филодема он мигом возвращался в прошлое, и Менедем знал, что так будет, пока жив его отец.
- Прошлая поездка была удачней, - заметил Филодем.
- Мы получили твердую прибыль, господин, - ответил Менедем. - И рисковали меньше, чем в прошлом году.
Когда он вернулся домой прошлой осенью, Филодем не уставал жаловаться, как сильно Менедем рисковал в Великой Элладе. Но теперь отец заявил:
- Что ж, риск окупается. А с такой прибылью ты мог бы и вовсе остаться на Родосе и торговать в гавани, как делает финикиец Химилкон.
Это было нечестно, и все-таки Менедем не спорил. С точки зрения отца, он почти наверняка оказался бы не прав. Вместо этого Менедем сменил тему разговора:
- Я хочу поговорить с Химилконом перед тем, как отправиться в плавание следующей весной. Соклею пришло в голову, что мы могли бы поплыть на восток, в Финикию, и таким образом избавиться от посредников, у которых закупаем товары из той части света.
- У твоего двоюродного брата есть здравый смысл, - сказал Филодем.
Это было правдой. Если бы отец на этом и остановился, Менедем бы не возражал. Но Филодем добавил:
- Почему тебе не приходят в голову такие хорошие идеи?
Менедем мог бы заявить, что вообще-то они с Соклеем вместе всё придумали, ведь это была правда. Но тогда отец нашел бы причину не одобрить их затеи.
"Я все равно не смогу победить", - подумал Менедем. И споры с отцом никуда бы не привели, поэтому, сдавшись, он сказал:
- Я рад видеть тебя в добром здравии.
- Я мог бы чувствовать себя и получше, - ответил Филодем. - Суставы болят, как всегда в моем возрасте. Старость горька, без сомнения.
Но, отхлебнув глоток вина, он признался:
- Однако могло бы быть и хуже, скажу я тебе. Почти все мои зубы в порядке, и я благодарю за это богов. Не хотелось бы прожить остатки дней на каше.
- Я тебя понимаю, - ответил Менедем.
- Ты хорошо провернул дела с изумрудами, - проговорил Филодем. - Сколько удалось выручить за те, последние?
Когда Менедем ответил, отец присвистнул.
- Хорошо. Очень хорошо.
- Спасибо.
"Ты что, заболел? - подумал Менедем. - Ты уверен, что тебе не станет плохо после признания, что я сделал что-то как надо?"
- Пожалуй, мне следует возместить свою долю, исходя из того, что ты на них заработал, а не из того, что ты за них заплатил, - сказал Филодем.
"О, вот в чем дело, - догадался Менедем. - Нет, что ни говори про моего отца - а я много могу про него сказать, - но он так же непреклонно честен, как и Соклей".
Вслух же юноша ответил:
- Ты можешь поступить, как считаешь нужным, господин, но если кто и имеет право покупать по оптовой цене, а не по розничной, так это основатель торгового дома.
Этим он заслужил одобрительную улыбку - неплохое достижение, учитывая, как скверно они ладили с отцом, то и дело раздражая друг друга.
- Возможно, ты прав, - сказал Филодем. - Я поговорю с братом, узнаю, что он об этом думает.
- Хорошо.
Такие дела и вправду были важны. Старшее поколение, Филодем с Лисистратом, отличалось необыкновенной щепетильностью.
- Я все-таки думаю, он не стал бы возражать, - сказал Менедем.
- Возможно, - отозвался отец. - Но в любом случае надо спросить у него.
- Понравился ли камень твоей жене?
Задавая такой вопрос, Менедем ступал на опасную почву. Он рисковал еще сильнее, если бы отец подозревал о чувствах сына к Бавкиде, но даже сейчас лучше не стоило заводить об этом речь. Он знал это - и все-таки спросил.
Филодем снова улыбнулся, на этот раз не Менедему, а всему миру в целом. Его резко очерченное, хотя и слегка осунувшееся лицо смягчилось, и мгновение он казался другим человеком - таким, с которым куда легче ладить.
- Ювелир Тимократ вставил изумруд в великолепное кольцо, и Бавкида была рада его получить, - ответил Филодем.
"Насколько рада? Как она выказала свою радость?"
Менедем легко мог представить ответы на эти вопросы - и потряс головой, пытаясь избавиться от вставших перед его мысленным взором картин. Чтобы отец не подумал, что он чем-то недоволен, и чтобы не сделал еще менее удачного и более точного предположения, Менедем сказал:
- Надеюсь, Бавкида родит тебе сына.
- Подобное заявление делает тебе честь. Ведь появление второго сына уменьшит твою долю наследства. - Филодем говорил не подозрительно, но удивленно. - Похоже, в конце концов ты все-таки взрослеешь.
- Может быть.
Менедем был убежден, что повзрослел много лет назад. А еще он был убежден, что отец все равно никогда в это не поверит.
- Как она ладит с Сиконом? - спросил Менедем.
Этот вопрос можно было задать без опаски.
Отец фыркнул.