- Ты же знаешь, какие они - повара. Он считает себя здесь главным. Попробуй возразить, и он начнет орать, что больше не приготовит ничего вкусного и что мы никогда больше не сможем задать ни одной нормальной пирушки. Сикон тратит деньги так, будто сам их чеканит.
- Сикон почти не ворует, - заступился за повара Менедем. - И он всегда вкусно готовит. Пока мы можем позволить себе хороший опсон, почему бы нам этим не насладиться?
Лицо Филодема тут же снова превратилось в твердый гипсовый слепок - Менедем хорошо знал это его выражение.
- Вот именно что "пока". Но если мы не хотим разориться на кефали, кальмарах и морских собаках, нам придется пристальней присмотреться к расходам. Тебя, может, это и не волнует…
- С чего это ты взял, что меня это не волнует? - перебил Менедем.
Отец не обратил внимания на его слова.
- …Но Бавкида считает, что надо хорошенько следить за тем, куда деваются драхмы. При таком подходе мы все равно будем вкусно есть, но у нас еще останется серебро для того, чтобы ты мог растратить его, когда получишь наследство.
- Это нечестно! Я же зарабатываю деньги, - возразил Менедем.
- Нынче ты заработал меньше, чем в прошлом году, - снова заявил Филодем.
Менедем сделал вид, что рвет на себе волосы.
- В прошлом году ты назвал меня идиотом за то, что я слегка рискнул. В этом году я рисковал меньше, и мы заработали меньше денег. А теперь ты на это жалуешься! Ну и как тебе угодить?
"Ответ прост, - подумал он. - Тебе угодить невозможно".
- Говори тише. Хочешь, чтобы рабы знали обо всех наших делах? - спросил Филодем.
- Нет, не хочу.
В настоящий момент Менедем хотел лишь одного - убраться прочь. Почти всегда так и случалось, когда он говорил с отцом. Так было еще до того, как Филодем женился на Бавкиде, а теперь все стало вдвое хуже. И сейчас Менедему хотелось - нет, ему было необходимо - не просто убежать из андрона родного дома, но и вообще спастись бегством с Родоса. А ведь он застрял тут до будущей весны.
Издав звук, который вполне мог бы вырваться из глотки загнанного в угол волка, Менедем встал.
- Если ты меня извинишь, отец…
Он отправился на кухню, где Сикон со сноровкой настоящего мастера чистил вареных креветок. Во время работы повар что-то жевал - значит, умыкнул пару-другую креветок, а может, и больше. Филодем хорошо кормил своих рабов; он бы против этого не возражал. И кто хоть раз слышал о тощем поваре - или, по крайней мере, о тощем поваре, которого стоило бы держать? Но когда дверь открылась, Сикон тревожно поднял глаза, а при виде Менедема вздохнул, не скрывая своего облегчения.
- Да будут благословенны боги, это всего лишь ты, молодой господин. Я боялся, что пришла госпожа.
Повар возвел глаза к потолку и бессильно покрутил головой - движение, которое он, должно быть, подсмотрел на комических подмостках.
- Она еще научится вести хозяйство, - неловко сказал Менедем.
Ему не нравилось, что кто-то ругает Бавкиду. И дело было вовсе не в авторитете хозяйки, просто она очень привлекала его как женщина. Интересно, какая Бавкида в постели?..
"А ну прекрати!" - осадил себя Менедем, как делал несколько раз на дню.
Сикон, конечно, понятия не имел о его мыслях; если бы повар о них знал, он не осмелился бы снова возвести глаза к потолку и сказать:
- Может, и научится, но когда? Боюсь, госпожа сведет меня с ума, прежде чем это произойдет! Она поднимает шум из-за каждого обола, который я трачу.
- Ты должен доставлять ей удовольствие, - сказал Менедем и твердо велел себе не думать и об этом тоже.
- Удовольствие? - взвыл Сикон, очищая очередную креветку. - Да как я могу это сделать, если меня лишили возможности в ближайшие полгода подавать что-либо, кроме овсяной каши? Я думаю, мать Бавкиды, должно быть, испугалась тунца, когда была ею беременна.
Менедем показал на шкурки креветок и на прилипшие к ним крошечные кусочки мяса.
- Вместо того чтобы выбрасывать очистки на улицу, лучше отдай их хозяйке, пусть зароет в саду. Тогда цветы и травы будут расти лучше, и это не может не порадовать Бавкиду.
- Да? Если хочешь знать мое мнение - скорее всего, она поджарит меня на медленном огне, узнав, сколько стоили проклятущие креветки, - сказал повар.
Как всегда, когда он начинал выходить из себя, Менедем принялся постукивать пальцами по бедру, и Сикон распознал признаки надвигающейся опасности.
- Хорошо, хорошо. Я отдам госпоже очистки, и, надеюсь, это поможет - вот и все, что я могу сказать.
Но это было далеко не все, что он мог сказать, и Сикон сказал еще многое, когда Менедем подцепил жирную креветку из чаши, куда бросал их повар.
Юноша удалился с полным ртом, а мгновение спустя пожалел, что покинул кухню: Бавкида как раз спустилась из женских комнат и подняла гидрию, чтобы полить сад.
- Радуйся, - окликнула она Менедема.
- Радуйся, - ответил он.
Его взгляд метнулся к андрону. Так и есть, отец до сих пор там сидел - значит, придется быть еще осторожней в разговорах.
Но прежде чем Менедем успел что-нибудь сказать, Сикон выскочил из кухни с целой горой шкурок креветок и почти бросил очистки к ногам Бавкиды.
- Вот, молодая госпожа. Надеюсь, это будет хорошим удобрением для растений.
У Бавкиды был испуганный вид: очевидно, Сикон никогда ничего подобного не делал.
- Спасибо, - ответила она. - Ты прав. Это будет хорошим удобрением.
Но потом спросила:
- А сколько ты заплатил за креветок?
Повар уставился на Менедема. "Я же тебе говорил!" - читалось в его глазах. Потом Сикон нехотя повернулся к Бавкиде.
- Я купил их по сходной цене.
- Не сомневаюсь, они будут очень вкусными, - вмешался Менедем. - Я просто уверен, что они будут вкусными, потому что уже попробовал одну.
Поскольку именно Менедем предложил Сикону такую тактику, теперь он должен был вступиться за повара.
- Вкусные - одно дело. А дорогие - совсем другое. Так сколько же ты заплатил за креветок, Сикон?
Повару ничего другого не оставалось, кроме как ответить.
Бавкида приковала его к месту каменным взглядом.
- Если эту цену ты называешь сходной, какая же тогда не сходная?
Сикон, защищаясь, сказал:
- В прежние годы я платил куда больше! И, - он сложил на груди руки, - никто не жаловался!
Македонцы и персы, построившись накануне битвы у Гавгамел, не могли бы смотреть друг на друга менее свирепо. Оказавшийся посередине Менедем испугался, что его сейчас разорвут на куски.
- Мир - вы, оба! - сказал он. - Цена не такая уж непомерная.
Он вдруг осознал, что хочет, чтобы отец вышел из андрона ему на помощь. Если уж это не говорило об отчаянии и тревоге Менедема, тогда что могло о них говорить? Но у Филодема было или слишком много здравого смысла, или слишком мало храбрости, чтобы ринуться в гущу битвы.
Находясь под защитой молодого хозяина, Сикон важно выпятил грудь, а Бавкида выглядела так, будто Менедем пырнул ее в спину ножом.
- Если тебя больше волнует свой желудок, а не наш дом…
Не закончив фразы, Бавкида круто повернулась и зашагала к лестнице, ведущей в женские комнаты.
Менедем наблюдал - он просто не мог удержаться, - как яростно покачиваются ее бедра. Рядом с ним Сикон весело захихикал.
- Благодарю любезно, молодой господин, - сказал повар. - Думаю, мы ей показали!
- Думаю, да, - тупо ответил Менедем.
Он хмуро посмотрел на Сикона. Сможет ли повар приготовить креветок достаточно вкусно, чтобы Бавкида перестала на него сердиться? Менедем сомневался, что ее сможет умиротворить даже амброзия с Олимпа.
* * *
- …И тогда я пошарил под скамьями гребцов, - рассказывал Соклей, - и обнаружил, что мешок с черепом грифона исчез. Один из грязных пиратов украл его. Если бы я мог, да я бы этого шлюхина сына…
- Мне очень жаль, - сказала Эринна. И добавила почти с трепетом: - Я никогда еще не видела тебя таким сердитым.
Соклей посмотрел на свои руки: они сами собой сжались в кулаки. Когда он снова разжал пальцы, на его ладонях остались следы ногтей.
Соклей очень смущенно улыбнулся младшей сестре.
- Если тебе кажется, что сейчас я сержусь, видела бы ты меня, когда все это случилось. Столько знаний - возможно, очень ценных знаний - пропали навсегда! Я был просто вне себя.
На руку Эринны села муха; девушка смахнула ее, и муха улетела прочь. Гигий - здешний управляющий - услышал от повара из соседнего дома, что Бавкида пользуется рыбьей требухой для удобрения сада. Эринна последовала ее примеру. Что ж, может, для растений это и полезно… Соклей не сомневался, что мухи это оценят.
Муха, опускавшаяся на руку Эринны, села теперь на ногу Соклея; он прихлопнул насекомое, которое упало в грязь. Крошечный геккон выскочил из щели между камнями, схватил муху и снова исчез. Соклей вытер руку о хитон.
Сестра вздохнула.
- Как это, должно быть, замечательно - быть мужчиной, иметь возможность совершать все эти дела, побывать во всех местах, о которых ты говорил.
- Не всегда замечательно, - сухо ответил Соклей. - Поверь мне, мало радости встретить пиратов, которые пытаются тебя убить или продать в рабство.
Эринна покраснела.
- Ну… Да. Но чаще всего… Ты знаешь, что я имею в виду. Обычно ты меня всегда понимаешь.
Соклей кашлянул.
- Спасибо.
То был редкий комплимент. Он не мог представить, чтобы кто-нибудь другой сказал ему такое. Менедем? Нет, едва ли. И Соклей не мог представить, чтобы сам кому-то такое сказал, даже Эринне.
Потом сестра задала вопрос, который его удивил:
- Ты знаешь Дамонакса, сына Полидора?
- Конечно, знаю, - ответил Соклей. - Весной я показывал ему череп грифона, помнишь? Дамонакс тогда пытался его купить.
Он нахмурился.
- А почему ты спрашиваешь?
- Ты вчера был в гимнасии, когда он сюда заходил. Возможно, Дамонакс захочет стать членом нашей семьи и жениться на мне, не очень беспокоясь о том, что я уже немолода.
- Что за глупости ты говоришь! - воскликнул преданный Соклей. - Тебе всего девятнадцать.
- Для девушки, желающей выйти замуж, это уже старость.
Соклей не смог ничего возразить, потому что Эринна была права. Когда она в первый раз вышла замуж, ей было всего четырнадцать.
- А разве Дамонакс не женат? - вместо этого осведомился Соклей.
- Был. - Лицо Эринны затуманилось. - Его жена умерла в родах вскоре после того, как ты отплыл на Кос. Он собирается жениться снова. Судя по словам отца, он хочет получить приданое побольше, потому что я старше его покойной жены.
- Вот как? - отозвался Соклей.
Однако в таком желании не было ничего необычного.
- Какой он? - спросила Эринна. - Я видела его мельком, когда он уходил. Дамонакс очень хорош собой, но это все, что я знаю. А вот какой он?
Соклей никак не ожидал, что ему придется описывать Дамонакса как возможного мужа.
"Хочу ли я, чтобы он стал моим шурином?" - подумал Соклей. Он не был в этом уверен.
- Дамонакс довольно умен… - начал Соклей. - Он учился в Афинах до того, как туда приехал учиться я. Вряд ли он такой уж умный, каким себя считает, но сколько людей могут верно себя оценить? Он не скаредный, судя по тому, что я видел. Я никогда не слышал о нем ничего плохого.
Однако он почти не слышал о Дамонаксе и ничего хорошего.
- Когда он чего-то хочет, он хочет этого всерьез, - продолжал Соклей. - Я заметил эту его черту. Но не могу сказать, хорошая она плохая.
- А ты бы хотел, чтобы Дамонакс стал членом нашей семьи? - спросила Эринна.
Этот вопрос как раз и задавал себе Соклей. Так как у него не было ясного ответа, он задал встречный вопрос:
- А что думает отец?
Во всяком случае, он не дал Дамонаксу от ворот поворот, - ответила сестра. - Он… Думаю, ты сказал бы, что он размышляет…
- Хорошо. На такие сделки может уходить много времени. Переговоры перед твоим первым замужеством длились долго. Наверное, я помню их лучше, чем ты, - ты тогда была еще совсем девочка.
- Тогда почти все обошлось без меня, - согласилась Эринна. - Но теперь все по-другому. Я больше не девочка и не хочу, чтобы на переговоры ушло много времени, потому что не становлюсь моложе.
- Время - ужасный враг, - заметил Соклей. - Рано или поздно оно всегда побеждает.
Эринна резко вскочила на ноги и поспешила вверх по лестнице в женские комнаты. Соклей уставился сестре вслед.
"О боги, - подумал он. - Она не рассчитывала услышать от меня такое".
Потом он понял еще кое-что: что бы ни думал отец, Эринна хочет выйти замуж за Дамонакса. Должно быть, она чувствует, что замужество даст ей еще один шанс.
"Хочу ли я, чтобы Дамонакс стал членом нашей семьи? И если не хочу, то есть ли у меня на то достаточно веская причина? И почему, интересно, Дамонакс вдруг надумал с нами породниться? Мы ведь торговцы, а он - землевладелец. Он что, залез в долги?"
То были важные вопросы, и у Соклея не имелось ответа ни на один из них. Он не мог задать их отцу: Лисистрат ушел в гавань. Судя по словам Эринны, отец, по крайней мере, подумывал о возможности такого брака.
Это было интересно. Эринна, без сомнения, находила все это еще более интересным.
По саду с жужжанием пролетел шмель, и Соклей направился в андрон. Его уже кусали раньше, и он не хотел, чтобы такое случилось снова. Спустя некоторое время шмель напился нектара и улетел; тогда Соклей вернулся во двор и увидел, что Фракийка, рыжеголовая рабыня его семьи, вышла с целой охапкой свежевыстиранных хитонов и накидок и начала развешивать одежду на солнце.
- Радуйся, - сказал Соклей.
- Радуйся, молодой господин, - ответила она на эллинском языке со странным акцентом.
Из-за груза мокрой одежды ее хитон спереди стал влажным, облепив груди.
Соклей уставился на Фракийку, и, заметив его взгляд, рабыня быстро сказала:
- Ты не извинишь меня, молодой господин? Я ужасно занята.
Соклей довольно часто уводил ее в свою спальню. Эта женщина была рабыней, как она могла ответить "нет"? Даже из-за этой просьбы подождать в некоторых домах ей могло бы достаться. Но если бы Соклей увел ее к себе ради собственной потехи, оторвав от работы, ему самому досталось бы от матери и сестры. И так как рабыня относилась к их случайным встречам скорее со смирением, чем с энтузиазмом, Соклей и сам не слишком сильно горел нетерпением.
Поэтому он ответил:
- Хорошо, Фракийка. - Хотя и не перестал смотреть на соски, просвечивавшие сквозь мокрую шерстяную ткань.
- Благодарю, молодой господин, - сказала рабыня. - Ты добрый человек.
Но несмотря на эту похвалу, она старалась по возможности держаться к нему спиной.
"Ужасно быть рабом, - подумал Соклей. - Ужасно быть женщиной, а не мужчиной. А если тебе настолько не повезло, что ты и женщина, и рабыня, что тогда ты можешь сделать? Повернуться спиной и надеяться, вот и все. Хвала богам, что я свободный человек".
Он мог бы подняться с рабыней наверх после того, как та кончила развешивать белье, но Фракийка была еще занята, когда вернулся Лисистрат.
У отца был очень довольный вид.
- Я не прочь отведать оливкового масла самой первой выжимки, - сказал Лисистрат. - Теперь уже недолго осталось ждать: урожай вот-вот созреет.
- Это хорошо, отец, - ответил Соклей. - Но я слышал кое-что интересное насчет Дамонакса, сына Полидора, и Эринны? Не расскажешь мне, что происходит?
- Ну, я не совсем уверен, что именно происходит, - ответил Лисистрат. - Пока все слишком неопределенно. Но Эринну нужно снова выдать замуж, если получится, ты и сам знаешь. И я не возражаю против того, чтобы породниться с семьей Дамонакса. Против этого я отнюдь не буду возражать.
- Понимаю. В их роду уже несколько поколений землевладельцев. Но вот почему они захотели с нами породниться? У них что, тяжелые времена?
- Мне тоже пришло это в голову, но наверняка я ничего не знаю, - ответил отец. - Сейчас я как раз пытаюсь что-нибудь разузнать, вынюхиваю повсюду, как бездомный пес вынюхивает падаль. И пока не нашел ничего из ряда вон выходящего.
- Но что-то такое должно быть. Иначе Дамонакс вряд ли захотел бы вступить в родство с семьей простых торговцев. - И Соклей кисло улыбнулся.
Люди, чье богатство заключалось в земле, всегда смотрели сверху вниз на тех, кто сам делал деньги. Владеть землей было безопасно, стабильно, надежно… "И скучно", - подумал Соклей.
- Вообще-то, сын, это некоторым образом связано с тобой, - сказал Лисистрат.
- Со мной? - испуганно пискнул Соклей. - Что? Как?
- Кажется, ты произвел на Дамонакса огромное впечатление, когда весной отказался продать ему череп грифона.
- Жаль, что я этого не сделал. Тогда череп все еще был бы здесь.
- Возможно. Но Дамонакс считал, что все торговцы - шлюхи и сделают за деньги что угодно. Он и раньше знал, что ты учился в Афинах, в Лицее, но когда ты поставил знания выше денег, это открыло ему глаза. "Немногие землевладельцы так бы поступили", - вот что он сказал.
- Да ну? - переспросил Соклей, и Лисистрат кивнул.