В данный исторический момент Артем был далек от гуманистических идей ровно настолько же, насколько и от Руси-матушки. Сейчас ему следовало считаться только с одним – с целью. Цель ясна и понятна – освободить всех своих и смыться отсюда. Исходя именно из этого, напарник ему не помешает. Тем более ловкий и сильный дикарь, которого тут держат – если он правильно понял женщину – для гладиаторских забав с тигром. Хлюпика и хиляка не оставили бы для эдаких-то игрищ, приспособили бы к чему попроще. К тому же у айна должен быть изрядный зуб на пиратов, хотя бы за вонючую яму. Вот когда они отсюда выберутся, можно будет и разойтись с варваром путями-дорожками, сейчас же есть смысл рискнуть, понадеявшись на его клятву. Решено.
Артем отвел кинжал от горла айна.
– Выбирайся. Иди к дереву, отвязывай веревку.
Веревка могла пригодиться, надо было прихватить ее с собой. За айном, ясное дело, придется приглядывать. А сейчас Артему следовало кое о чем в темпе поспрошать женщину. Следовало признать, весьма загадочную женщину…
Артем шагнул к ней, приобнял за плечи:
– Спасибо. Я у тебя в долгу. Ты русская?
Она рубанула ребром ладони об ладонь:
– Наполовину. Мать моя бывши в Киеве отроковица, – она опять заговорила по-русски. Судя по напряженному лицу, родной язык давался ей нелегко. Наверняка эта женщина уже порядком подзабыла его. – Отец из булгар. Ведати булгар?
Артем довольно энергично кивнул, так как булгар он знал, хотя и без подробностей. В его мозгу эти самые булгары, правда, почему-то весьма причудливо сплетались с половцами. Те и другие в его воображении выглядели одинаково – люди в конусовидных меховых шапках, с гиканьем врывающиеся в русские поселения и стреляющие из луков на скаку.
После того как выяснилось, что Артему знакомы булгары, женщина с видимым облегчением перешла на японский, на котором говорила с окинавским акцентом и весьма бойко, то есть ровно так, как люди говорят на родном языке. По-японски она и поведала Артему свою историю, уложив длинную жизнь в два десятка фраз.
Отец-булгарин взял ее мать в полон в одном из набегов даже не на сам Киев, а на какую-то деревню или город, находившийся неподалеку от Киева. Рассказчица уже и не помнила, как называлось то место. Булгарин полонянку не продал, потому как та была зело красива, а оставил себе в качестве одной из жен, увеличив штат таковых еще на одну единицу. Жили они в городе Биляр, в большом доме с огромным садом. Мать приняла мусульманскую веру, потому что в городе том молились Аллаху, хотя других вер не притесняли.
Отец все больше пропадал в походах, жены, большей частью бывшие полонянки, браком с булгарином возведенные в ранг полноценных свободных людей, как ни странно, жили дружно. Может быть, потому, что жили они в достатке, взаперти не сидели и даже работать им особенно не приходилось. Знай себе тоскуй по мужу, жди, когда он нагрянет из похода и навезет подарков. В этом городе, в этой обстановке и родилась Айгюль. Такое имя дали сегодняшней спасительнице Артема много-много лет назад. Мать учила ее, как и других своих детей, родному языку. Этому никто препятствий не чинил.
А потом пришел какой-то Джам-аль-Джем, встал под городом лагерем, предложил жителям сдаться в обмен на сохранение жизни. Те не сдались, и началась осада. В конце концов Джам-аль-Джем ворвался в город, ну и понятно, что тут началось. Мать погибла от стрелы, когда они перебегали из их загоревшегося дома куда-то еще, отца тоже убили, хоть сама она и не видела этого. Убили вообще всех мужчин города, равно как и всех мальчиков, чтобы не мстили потом. Не трогали только стариков, если те, конечно, сами не хватались за оружие. Женщин, тех, которые помоложе и покрасивее, победители угнали с собой. Зачем оставлять добро? Она была тогда совсем молодой, не больше четырнадцати весен от роду. Ее, разумеется, угнали тоже.
Ее продавали трижды. Два раза Айгюль покупали другие торговцы рабами. Потом ее долго куда-то вели и везли вместе с караванами невольников – видимо, туда, где подобный живой товар стоил намного дороже. В конечном счете она очутилась на невольничьем рынке в каком-то неведомом Артему городе Вэньчжоу. Там она и приглянулась некоему Лао, китайцу по национальности, пирату по профессии, окинавцу по месту рождения и проживания, плохо разговаривающему по-китайски, зато хорошо по-японски. И этот Лао ее купил. С тех пор она и жила здесь на правах одной из женщин пирата, получила от него новое имя – Юна, родила ему пятерых детей, из которых двое умерли, но зато имелось уже трое внуков. Раньше Юна работала на рисовом поле и дома, теперь, по старости лет, – только по дому. Года считать она уже давно перестала. Да и чего их считать, спрашивается?
"Вот такая жизненная история из тринадцатого века, – подумал Артем. – Между прочим, хоть у нас в Ямато тоже имеются свои недостатки, но, по крайней мере, мы не торгуем людьми как баранами и рисом".
Касаемо же дня сегодняшнего… Когда в доме Хаси, где она прислуживала, женщина услышала русские слова, на нее и нахлынуло. Она едва устояла на ослабших ногах, чуть было не выронила кувшин с вином из гаоляна, справилась с собой и стала прислушиваться к разговору. Так Юна и узнала, что человек, который цветом волос и лицом напомнил ей мать, идет, оказывается, с посольством в Русь.
Когда Хаси всех лишних повыгонял, она устроилась за одной из стенок и подслушала весь разговор между ее соотечественником и атаманом. Она многого не поняла в том разговоре, но уразумела главное – земляку ее матери скорее всего придется проститься с головой, а до этого ему предстоит пройти через пытки. Тогда Юна надумала спасти человека, в котором течет родная кровь.
Она пришла сюда с кувшином вина и собиралась сказать часовому, что этот подарок прислал для него Кусанку, чтобы не так страшно было караулить в такую плохую ночь. Когда пират присосался бы к горлышку, Юна вонзила бы ему под сердце кинжал, взятый тайком в доме Хаси. Но уловка с кувшином не потребовалась, потому как пират в шуме бури не услыхал ее шагов и не повернулся. Ей оставалось только вонзить клинок поточнее и поглубже. Рука у нее, слава Тенгри, еще твердая. Куда надо бить, чтобы свалить жертву наверняка и сразу, она, жена пирата, знала неплохо. Этого Ясу, а именно так звали беднягу часового, не жалко. Да и никого ей здесь не жалко, кроме своих детей и внуков. Даже мужа Юна и то не пожалела бы. Чего его жалеть, когда, кроме детей, ничего хорошего она от него не получила? Но мужа тут быть и не могло, он уже много лет как утонул.
– Скажи мне свое настоящее имя, какое ты получил от рождения, – требовательно сказала женщина.
– Артем. – Он подумал и добавил: – Из семьи Топильских.
– Княжеского рода?
"Сказать разве, что княжеского? Может, ей приятнее будет спасать родовитого человека?"
Но Артем все же решил быть максимально правдивым.
– Я из семьи потомственных саругаки, – сказал он.
Ему показалось, что Юна все же была разочарована. Может, ему следовало соврать? Все-таки женщинам иногда полезнее преподносить красивую ложь, чем грубую правду.
– Теперь слушай, как ты вернешь мне долг за спасение, – безапелляционно заявила женщина, что-то стянула со своей шеи и укрыла в ладонях. – Еще в Биляре моя мать купила в лавке, где продавали всякие безделицы из других стран, три нательных креста во славу Тенгри, которому поклонялась, когда жила на Руси. Она дала каждому из своих детей по крестику, но прежде вырезала на другой стороне имя каждого из нас. Начертила она и мое русское имя, которое мне дала в тайне от отца, – Любава. Моя сестра умерла еще до осады от черной лихорадки. Мой брат, когда мать убило стрелой, убежал и затерялся в дыму, среди мечущихся людей. Я не смогла ни догнать, ни найти его, а там и меня схватили. Он младше меня годков на десять. Может, и не убили его тогда, мог спрятаться и переждать. Может, он и до сих пор жив. Так вот, посол. Если увидишь у кого такой крест, попроси перевернуть и посмотри, что начертано. Если "Изяслав" – значит, перед тобой мой брат. Расскажешь ему обо мне. Держи и слушай второе.
Она протянула руку и опустила ему в ладонь темный крест с мизинец длиной на шелковом шнуре. Он был сделан из дерева, потемневшего от времени, и видом мало походил на православный или католический. На нем не было никаких орнаментов или резьбы, а вот на обратной стороне действительно было что-то процарапано. Артем не стал подносить его к глазам. Женщина сказала, что там вырезано ее имя, так с чего бы ей не верить?
– Возьми. Зарой на берегу Днепра. В землях матери. Пусть часть моя будет там.
– Обещаю, – твердо сказал Артем, надевая крест на шею. – Если, конечно, сам дойду.
Что ж, теперь следовало поговорить и о делах насущных, куда более безотлагательных.
– Ты знаешь, где мои люди? Все там же? И где мои грамоты, что были засунуты в бамбуковый пенал? Где мои мечи? Где пираты?
Если первые два вопроса были продиктованы ясно чем, то вопрос о мечах отражал уже иную сущность бывшего циркового гимнаста – японско-самурайскую. И дело даже не в том, что в глазах своих людей, в первую очередь в глазах отца и сына Кумазава, он много потеряет с утратой своих мечей. Это-то ладно, это он как человек неяпонской закваски как раз легко может пережить. Хуже другое – он утратил меч "Свет восемнадцати лун". Кто держал в руках древний самурайский меч, тот поймет, а кто не держал – тому и объяснять бессмысленно. Есть понятия, которые словами передать затруднительно, а то и вовсе невозможно. Оставлять такую вещь чужому – это как оставлять часть себя… В общем, если ничего другого не останется, то Артем, конечно же, плюнет на мечи, не променяет на них свою жизнь и жизни своих людей. Но прежде он все же испробует все мыслимые способы добраться до клинков.
Женщина с тремя именами рассказала все, что знала, – что мечи Хаси наверняка держит в своем доме, в особой комнате, что почти все пираты ушли на берег, но скоро вернутся, если уже не вернулись, что она ничего не знает о том, где находятся сейчас его товарищи, ничего не знает и о грамотах.
Еще она сказала:
– Я пошла бы с вами, чтобы помереть на родной земле, но стара, не дойти, да и от детей жаль уходить. Буду здесь доживать.
Между прочим, айн все то время, пока Артем разговаривал с женщиной, у которой оказалось три имени, стоял возле дерева с веревкой в руках, невозмутимый, как индеец у столба пыток. Никаких поползновений к необдуманным действиям он не предпринимал. То ли дикарь попался умный и понимал, что на любое его резкое движение Артем мог среагировать вполне предсказуемо, то бишь пустить в дело кинжал, то ли и в самом готов был держать слово несмотря ни на что. Кстати, на айне были лишь штаны из грубой кожи, прошитые крупной стежкой, а ростом дикарь был лишь на полголовы ниже Артема, так что по местным меркам мог считаться полугигантом. Торс его представлял весьма занимательное зрелище. Он был весь покрыт красными пятнами, будто где только можно ему ставили лечебные банки.
"Может, утешить его уверениями в том, что пиявки зело полезны для здоровья, а некоторые граждане даже платят деньги за подобные процедуры?" – подумал Артем. План дальнейших действий, хоть и схематично, но уже нарисовался в его голове.
– Пора, – сказал он.– Пойдем по тропинке, – сказала женщина с тремя именами. – Я покажу.
Глава шестая
И пили за здоровье атамана
Прыжок был хорош. Наверное, так выглядит атака ягуара. Из засады, откуда-нибудь из темноты ветвей и листвы выстреливает сгусток мрака, будто выброшенный пружиной. Он летит, растянувшись, сметает с ног жертву, которая зачастую и обернуться-то не успевает. Дальше хищник кошачьей породы пускает в дело зубы, впивается ими в горло жертвы, рвет его в клочья, тряся головой, а его напарник, тот самый айн, обошелся голыми руками. Он свернул сбитому с ног пирату шею с такой легкостью, будто это была тыква на палке. Только позвонки хрустнули. Этот хруст Артем расслышал даже сквозь завывания бури, находясь на расстоянии более чем в полтора суна.
Старая женщина с тремя именами покинула их после того, как вывела на тропу. Вовсе не случайно они увидели пирата раньше, чем он их, и успели наспех организовать засаду. Беглецы не исключали возможность такой вот встречи, а пират ничего подобного не ждал. Этот бедолага, похоже, направлялся к яме. Возможно, он был сменщиком часового, его откомандировали для усиления караула или послали, чтобы привести кого-то из пленников. Теперь этого уже не узнаешь…
Когда Артем увидел, что дело сделано, и выбирался из своего укрытия, он подумал: "Нет, все-таки хорошо, что я не перерезал этому дикарю горло. Этот айн – зверюга еще та, тут старуха-бабушка права на все двести пятьдесят". Малость попозже, когда Артем уже подходил к айну, деловито разоружающему убитого пирата, его посетила другая мысль: "А если он так же прыгнет на меня? Успею ли я тогда хотя бы подумать о том, что горло ему надо было все-таки перерезать?"
Айн забрал у пирата кривой кинжал в богато украшенных ножнах, своим видом вызывающий в памяти восточные багдадские мотивы. Потом он вытянул из-за пиратского пояса меч, катану, между прочим, и протянул Артему. К вееру-оги, торчащему из-за того же пояса, айн даже не прикоснулся. Может, дикарь не знал, что это такое? Хотя как он мог не знать, когда они беспрерывно воевали с самураями? Разве что этот айн жил где-то уж совсем вдали от пограничных земель. Надо сказать, что и Артему этот веер был не нужен, потому как господин даймё так и не выкроил в своем самурайском графике времени для изучения искусству боя с веером-оги.
Пока айн оттаскивал труп в кусты, Артем выдвинул трофейный меч из ножен и проверил лезвие, коснувшись его ногтем. Славно заточено! Еще бы это было не так. Все-таки им владел не коллекционер, а человек, зарабатывающий на жизнь этим мечом. Еще Артем посмотрел на клеймо мастера. За время пребывания на японской земле он стал немножко разбираться в мечах – ежели ты в Ямато ведешь жизнь воина, то этих знаний волей-неволей нахватаешься. Клеймо было напрочь незнакомое, а это, скорее всего, означало, что меч здешней работы. В голове Артема пронеслось, что в две тысячи каком-то году попадет аккурат вот этот меч в руки какому-нибудь ценителю древности, антиквару или просто японцу, и руки у него затрясутся от благоговения перед эдакой стариной. Сейчас же меч вызвал у Артема чувство недоверия.
Если его выковали здесь, использовав вулканический песок, закупленный в Ямато, то меч может оказаться халтурой.
Он слышал нелестные самурайские отзывы о тутошних клинках и о мастерах, изготавливающих их. Может быть, эти отзывы были порождены лишь извечным презрением яматонтю к утинантю, однако, будь у Артема выбор, он не задумываясь выбрал бы японский клинок.
Вернулся айн, и они вновь двинулись по тропе. Около старого заколоченного колодца, как и наказывала женщина с тремя именами, они повернули на другую тропу, уходящую вправо. Она проходила в достаточном отдалении от дома Хаси, огибала дом по окружности и вела к святилищу, которое Артем видел, когда по еще светлому времени его вели в дом главного пирата. К святилищу беглецы, разумеется, подходить не собирались, хотя, может, им и не мешало бы заручиться поддержкой высших сил. Ведь ночка предстояла еще та. Впрочем, Артему совершенно не хотелось размышлять о том, насколько велики их шансы вырваться из пиратского логова. Как говорил кто-то из умных людей: "Делай что можешь, и будь что будет".
Они обогнули пустующее святилище, продрались через какие-то кусты и вновь оказались у частокола. Разница была лишь в том, что сейчас они находились по другую сторону от ворот форта, стало быть, пересекать главную пиратскую дорогу им не потребуется.
Вот тут и пригодилась предусмотрительно прихваченная веревочка. Артему не составило труда забраться на частокол с плеч нового товарища, тут главное было в том, чтобы не усесться задницей на остро заточенный бамбук, а вот айну без веревочки пришлось бы трудновато. Но вот и он следом за Артемом перебрался на эту сторону ограды, спрыгнув с почти двухметровой высоты и довольно умело – уж поверьте акробату – приземлившись на согнутые ноги.
Затем им пришлось пересекать открытое пространство между частоколом и ближайшими зарослями каких-то кустов или мелких деревьев. Пусть они перелезли через частокол вдали от дороги и домов, но кто знает, где эти пираты тут шастают по ночам. На дворе темно, но как сверкнет молния, так все становится видно. У Артема неприятно сосало под ложечкой, когда он бежал. Очень уж не хотелось ему пропасть по-глупому. Хорошо, что эта полоса отчуждения была не широкой, а вот дождь, как назло, взял да и кончился, скотина такая.
Дальше они, инстинктивно пригибаясь, бежали вдоль низкорослых деревьев, под шквалистым ветром ходивших ходуном и казавшихся взбесившимися, пока не обозначился просвет. Это была дорога. Стало быть, они уже близко… Ага, вот и он, тот самый дом, ближайший к форту, где пираты оставили всех его людей. Молния выхватила из мрака конус крыши.
Ограды у дома не было, за нее работали кусты, обступающие дом, за которыми они сейчас перемещались на корточках. Артем нашел в них лазейку, пролез в нее и замер, всматриваясь в темноту и ни черта не видя. Он дождался вспышки молнии, на мгновение осветившей двор и строение. Что ж, здесь никого не было, по крайней мере с этой стороны дома. Оно и неудивительно. В эдакую непогодь никто зазря шляться не станет. А вот со стороны входа в дом кто-то все же может торчать. Пока какого-нибудь туземца не понесло в обход территории, надо подбираться ближе.
Артем пополз, не сомневаясь в том, что айн последует за ним. Он выбрался из кустов, вскочил, спуртовым рывком одолел расстояние до дома, сел на землю и прислонился к стене. Мгновением позже рядом с ним оказался айн.
Это была простецкая, но довольно просторная хижина, круглое строение без окон, со стенами из бамбука и крышей из тростника. Возможно, что эта хибара принадлежала и зажиточному хозяину, потому как возводить тут капитальные строения большого смысла не было. Ураганные ветры, сметающие все на фиг, тут были делом насквозь обычным, а восстанавливать вот такое строение намного проще, чем даже японский дом. Да и зимы тут легкие, одно название.