- Для меня это не слишком привычно, но понятно, - вопреки ожиданиям Каретникова, Кольцов не насупился, а, наоборот, дружелюбно ему улыбнулся. - Думаю, мы не только сработаемся, но и сдружимся.
Дверь в кабинет резко распахнулась, и в проеме встал высокий сутулый усач с обмотанной шарфом шеей.
- Шо тебе, Петро? - Обернулся на дверь Каретников и затем, взглянув на Кольцова, представил вошедшего: - Мой начальник штабу Гавриленко!
Начальник штаба двинулся к столу, а следом за ним в горницу с опаской протиснулись человек десять взъерошенных мужиков.
- Вот, Семён, до тебя нросются, - простуженным голосом сказал Гавриленко, но, поймав на себе гневный взгляд Каретникова, сразу сориентировался: - Я и докладаю, Семён Мыкытович, до вас рвутся.
- Шо за люди? Откуда?
Мужики загалдели, перебивая друг друга. Каретников пытался что-то понять, но не смог. И тогда он грохнул кулаком по столу, крикнул:
- А ну! Ти-хо! Шо за цыганский табор? Нехай хтось один ваше дело перескаже! Хто пограмотнее!
Мужики посовещались и вытолкнули из своего круга маленького тощего мужичка в сбитом на затылок заячьем треухе. Вид у мужичка был задиристый, он походил на драчливого петуха.
- Мы, как бы это сказать, от общества… как её… делегация, - начал мужичок. - Дело у нас простое. Сами мы - иркутские, там совецку власть устанавливали. Ванька Романов нас до кучи собрал и обманом сюда. Назвали Тридцатой сибирской. А тут…
Мужичок в нерешительности смолк, оглянулся на своих.
- Говори, чего там!
- Выкладай всё, без утайки! - поддержали своего выдвиженца мужики.
- Я и говорю! Поглядели мы на совецку жисть, пока сюда ехали, и промеж себя так решили: нам такая совецка власть пока ещё не очень подходит. Мы бы и не против, но чтоб без большевиков, - закончил мужичок-грамотей свою речь.
- Нам бы до вас! Очень нам вашая власть нравится, - сказал кто-то из "делегатов".
Каретников выразительно взглянул на Кольцова, дескать: обрати внимание! Но тот слушал, никак не выказывая своего отношения к происходящему. Махновщина уже давно стала явлением, распространившимся за пределы левобережья Днепра, и он, отправляясь сюда, был готов к подобному.
- А откуда вы знаете, какая у нас власть? - спросил Каретников.
- Известно какая - анархическа. Мы там, у себя в Сибири, ваши листовки читали. И уже здесь с мужиками толковали. Большинство сходится на том, что нам её подменили…
- Кого? - не понял Каретников.
- Я и говорю, совецку власть, - несколько стушевался грамотей. - Обещали одно, а выдали, вишь ли, другое. Как на ярмарке. Там тоже такое фармазоны проделывают.
- И чем же это перед вами большевики провинились? - не выдержав, вмешался в разговор Кольцов.
- Чем, чем?… - стушевался оратор. - Известно, чем…
- Землю ещё в семнадцатом обещали раздать, а где она? - пришел на помощь грамотею кто-то из его окружения.
И посыпалось.
- Последнее из амбаров выгребают!
- Продотряды, заградотряды!
- Слух прошёл, коммунии затеяли.
- У их там всё обчее, даже бабы.
- Я свою отдал бы в коммунию, можа мне каку помоложее выпишуть, - осклабился своим беззубым ртом дедок.
- Тихо! - придя на помощь Кольцову, вновь повысил голос Каретников. - Шутки в таком деле не принимаю. Я и сам, если по делу, могу пошутковать. Если вы с Сибири до нас за землёй пришли, то вон за Сивашом Врангель. Он ещё летом манифест насчет земли объявил.
- Врангель нам не подходит. Он не задаром - продавать её будет. А кто купит? Известно, богатеи. Тот же помещик.
- Всё знаете, а дураки! - сказал Каретников и, выждав, когда все смолкнут, перешел на доверительный тон. - Хочу открыть вам один секрет. Это уже без всяких шуток. Малость вы опоздали. Чуток бы раньше, приняли бы вас до себя с дорогой душой. А сейчас - всё! Лавочка закрылась!
- Это как же ваши слова понимать?! - в недоумении выкрикнул грамотей. - Как отказ?
- Правильно понимаете. Дело в том, шо теперь мы с большевиками, як родные братья. За одно обчее дело воюем. Договор с ними заключили. Нерушимый. Все равно, як клятву.
Мужики вновь загудели, горячо обсуждая между собой эту новость, и двинулись к столу, обступили его.
- И шо вы мне предлагаете? Принять до себя дезертиров? - спросил Каретников, вглядываясь в их лица. - Нарушить клятву?
- Нам никак нельзя назад! - в отчаянии сказал грамотей. - Даже, можно сказать, невозможно!
- Ну и як мне в таком разе быть? Вас к себе принять не могу, не имею никакого такого права. А до большевиков вы не хотите возвертаться. Вот и подскажите мне, як поступить, ничего более подходящего не могу для вас придумать.
- Не подскажем! Знаем только, что нет у нас обратной дороги! - принял на себя ведение переговоров молодой высокий мужчина с впалой грудью и побитым оспой лицом. Он легко отодвинул в сторону прежнего оратора, словно смахнул со стола ненужную бумагу, и приблизился к Каретникову. Голос у него был низкий, и говорил он неторопливо, но весомо: - Среди нас много революционеров, есть и сибирские анархисты. Мы с вами люди одной крови. Если вы революционеры, как называете себя в своих листовках, то должны нас принять. Но дело даже не в этом…
- Так в чём же? Растолкуйте!
- Мы - всего лишь делегация. А неподалеку отсюда, в Строгановке, вашего ответа ждут ещё около тысячи человек. Уходя от большевиков, мы крепко хлопнули дверью: разоружили своих командиров, расстреляли политкомиссаров. Вы думаете, они простят нам это?
В горнице стало тихо.
Задачка оказалась не из простых. Возвращение грозило всем им расстрелом. Иного не могло быть во фронтовых условиях.
Мужики тихо, с какой-то отчаянной надеждой смотрели на сидевших перед ними Каретникова, Гавриленко и Кольцова. Но их лица были непроницаемые и бесстрастны. Каждый из троих по-своему пытался решить эту сложную головоломку, но её разгадка всё никак не приходила никому из них на ум.
Каретников, отличающийся в делах твердой решительностью, может быть, впервые был поставлен в такое сложное положение. Он понимал, что иного выхода, кроме как принять их в свою армию, у него нет. Но ведь это прямое нарушение Старобельского соглашения, и поэтому он ждал, какое решение выскажет Кольцов.
А Кольцов молчал. Он понимал, что не сможет послать на смерть тысячу человек и будет вынужден дать добро на присоединение этих дезертиров к Повстанческой армии. Но все же… они покинули пределы дивизии не по легкомыслию, а по причине несогласия с политикой партии большевиков. И они ведь не бегут от фронта, и хотят продолжить воевать против Врангеля.
После очень долгого молчания, во время которого Каретников никак не мог найти достойный выход, его вдруг осенило. Он решительно сказал:
- От шо, хлопцы! Ступайте на улицу, трошки там перекурить, а мы недолго посовещаемся. А потом начальник штаба доложит вам наше окончательное решение.
Сибиряки неторопливо и неохотно, ничего не добившись, двинулись к выходу. У двери самый старый из них задержался в проеме двери:
- Не хотел бы я быть на вашем месте, а все же решить по справедливости, - сказал он. - Все мосты мы перед собой спалили. Идти нам некуда, окромя как до вас. Или в банду записываться.
- В банду не советую, - бросил Каретников вслед уходящим сибирякам. - Банды мы тоже изничтожаем!
Когда стихли их удаляющиеся по коридору шаги, Каретников вопросительно посмотрел на Кольцова.
- Какого ответа ты от меня ждешь? - спросил Кольцов.
- Для себя я решив, - сказал Каретников. - И честно тебе скажу: мое решение супротив нашего Старобельского соглашения. От я и хочу послухать, як ты, представитель Фрунзе, на это посмотришь?
- Я, пожалуй, присоединюсь к твоему решению. Если, конечно, я правильно его угадал.
- Ну и як же ты его угадал? - спросил Каретников.
- Забирай их до себя, Семен Никитович! Никакие они не враги советской власти. Просто, заплутались люди в этой круговерти. Раз уж мы союзники, то какая разница, где они будут воевать. Главное, чтоб против Врангеля. А после войны, кто жив останется, сами разберутся, какая сторона им больше по душе: большевистская или махновская.
- А тебя за это не турнут из комиссаров? - хитровато улыбнулся Каретников. - Все ж против вашего закона идешь.
- Зато не против своей совести.
- Эх, золоти твои слова. Если б там, у вас, все такие были, я б и сам в большевики записался, - обрадовался ответам Кольцова Каретников и, дружески хлопнув его по плечу, добавил: - Не зря Нестор Иванович тебя у Фрунзе просил. Теперь и я понял: сработаемся мы с тобой. До гадалки не ходи: сработаемся.
Гавриленко поднялся.
- Так я пойду, сообщу им наше решение.
- Постой! Скажи Петру Пономаренко, пускай забирает их до себя. Он где квартирует?
- В Ивановке, рядом со Строгановкой.
- От, до него! И распорядись, шоб Серегин поставил их на довольствие. Ну и всё остальное…
- Понял! - и Гавриленко удалился.
Кольцов тоже поднялся, не хотел больше отнимать у Каретникова время.
- Не торопись, - попросил его Каретников.
Кольцов вновь присел на стул.
- Ты просил узнать, почему гобой заинтересовался Яценко. Ты ему ниякым боком. Его попросили. Тобою давно интересуется врангелевская контрразведка. Видать, ты кому-то там насыпав в штаны перцу.
- Не понимаю, - пожал плечами Кольцов. - Не могу представить, какой интерес я могу сейчас представлять для Врангеля. Не больший, чем любой другой чекист.
- Яценко говорит, с ним какой-то ваш вел переговоры. Большие деньги за тебя обещал, аванс дал.
- Интересно… - задумчиво сказал Кольцов.
- Говорит, тот, шо ему задание давав, все про тебя знает. И когда из Харькова приехал, и когда и на чем в Сиваши выедешь.
- И всё же, что-то Яценко недоговаривает.
- Какой ему смысл? Он всю свою жизнь уже наперед знает. Ты, говорит, ему уйму хлопот доставил. Сказали, будешь ехать на тачанке. Перешарил глазами все тачанки. А, оказалось, ты - на автомобиле. Не сразу понял, шо ты - это ты… От и все, шо я сумел од Яценко узнать.
- Сплошной туман, - вздохнул Кольцов.
И в самом деле: в Штабе фронта или где-то там находится хорошо законспирированный врангелевский агент. Это вполне возможно. И на Яценко, бандита, легко перемещающегося по Северной Таврии, мог каким-то способом выйти. Нет ответа только на самый главный вопрос: кому и зачем на той стороне понадобился именно он? Любой штабной работник представлял бы там куда большую ценность. Рисковать ради него агентом, хорошо внедрившимся во фронтовые структуры, было весьма расточительно, если не сказать, глупо.
- Слушай, а, может, через Яценко можно каким-то способом выйти на этого агента? - спросил Кольцов. - Как-то же они ведь общались.
- В том-то и дело, что никак… - ответил Каретников. - Об этом я подумал. Даже как выглядит этот агент, Яценко не может сказать. Дважды с ним встречался, и всё - на улице, в темноте… Нет, ничего он за пазухой не оставил. Всё бы выложил. Попытался бы выкупить свою никчемную бандитскую жизнь. Любую бы цену заплатил, если бы было чем платить.
Каретников прошел к окну, глянул на улицу, мрачно произнес:
- Подмораживает!
Кольцов встал.
- Извини, - сказал он, - что отнял у тебя столько времени.
- Ты не извиняйся. Делаем общее дело. Заходи, когда надо и когда захочется. Таить от тебя ничего не собираюсь. Надеюсь, и ты ответишь мне тем же, - провожая Кольцова до двери, сказал Каретников.
* * *
Судили Яценко в большом пустом амбаре, по которому с весёлым чириканьем носились, перелетая со стропила на стропило, воробьи. Собрались все, кто был свободен от охранных и различных хозяйственных дел. Фуражиры подвезли к амбару две телеги соломы, махновцы выстлали земляной пол и расселись вокруг заранее принесенного сюда стола и двух скамеек: одну - для членов трибунала, другую - для провинившихся.
В амбаре было сумеречно, и даже несмотря на солнечную погоду, над столом повесили большую керосиновую лампу - десятилинейку, но и она освещала над собой только небольшой круг.
Каретников хотел усадить Кольцова и Бушкина, как почетных гостей, на скамейку у стола, но они отказались.
- Мы уж где-нибудь в уголочке, - сказал Бушкин, высматривая местечко у стенки. Там стояла сломанная телега, и они комфортно на ней разместились.
С самых первых дней Кольцов отказался от давления на Каретникова: Старобельское соглашение махновцы подписали сами, добровольно, по инициативе Нестора Махно, и несли ответственность за каждый свой поступок. Батько уже явственно видел впереди близкое окончание войны и боялся упустить возможные выгоды по её окончании. Особенную надежду он возлагал на то, что большевики отдадут для его анархического эксперимента Крым. Он собирался всему миру показать, что такое анархическое государство, в котором будут все одинаково богаты и счастливы.
В задачу Кольцова входило наблюдение за добросовестным выполнением махновцами соглашения. И только если случится что-то непредвиденное, он был обязан спешно известить Штаб фронта. Но, как ему показалось, махновцы были настроены по-боевому, и никаких коварств от них ожидать не следовало. Каретникову он поверил сразу и бесповоротно.
Первыми в амбар ввели Яценко и его верного соратника, красавца-усача Стриженюка. Всегда загорелое на солнце и ветрах, лицо Стриженюка было неправдоподобно бледным. Увидев на соломе своих бывших соратников, он опустил голову и прибавил шагу, чтобы поскорее дойти до скамейки. Затем в амбар торопливо вошел Каретников, за ним последовали члены трибунала Евлампий Карпенко, Филипп Крат, Фома Кожин и Петро Колодуб.
- Встань, Яценко! - приказал Каретников.
Яценко торопливо поднялся. Подхватился было и Стриженюк, но Каретников жестом остановил его.
- Не торопись, Михайло! Дойдет очередь и до тебя.
Стриженюк сел.
- Слухайте! - Велел Каретников, поднес к глазам листок, стал читать: - "Врангеля нет, а есть Русская армия, которой подадим руку и сомкнем стройные ряды, станем любить друг друга и освободим свою истерзанную Русь святую от комиссарского царства и создадим власть по воле народа". Ты писал?
- Я только подписывался. А писал тот… анархист Волин.
- Волин як был у нас, так и остался. А ты - до Врангеля примкнув. А потом и вовсе третью дорожку выбрав - в бандиты. И кого ж вы грабили, Савочка? Той самый народ, якый ты призывав до любови. И судим мы тебя не за те слова на бумажке. Бумажку порвав, ветер развеял. И не за то, шо под пакостнымы словами подписался. Все не без греха, не сильно грамотные. А за то, шо променял нашу революционно-анархическую армию на буржуазно-капиталистическую. Но и там не удержався. Подався в грабители.
Яценко слушал, всё ниже опуская голову.
- Если хочешь шо сказать, говори сейчас. Боюсь, скоро тебе уже будет поздно.
Яценко посмотрел на Каретникова, перевел взгляд на сидящих напротив него махновских командиров, бывших когда-то его товарищами, а теперь ставших его судьями. Они, как и Каретников, равнодушно смотрели на него. И он снова повернулся к Каретникову.
- Бес попутал! - выдохнул он. - Но я осознав…
- Шо ты крутишься, як собака за мухой! - Каретников указал в сумеречную глубину амбара. - Своим бывшим товарищам говори. Это они тебя судять.
- Понял! - торопливо согласился Яценко. Он снова обернулся к сидящим на соломе махновцам и громко выкрикнул: - Если можете, простите! Я ж с вами сколько годов! И мерзли, и голодали, и…
- Жалобить, Савелий, нас не надо! - оборвал его Каретников. - Лучше расскажи, як докатился до такой жизни!
- Понял! - снова поспешно согласился Яценко, но к Каретникову уже не повернулся. Ему даже показалось, что сидящие в сумерках махновцы, не в пример членам трибунала, смотрят на него участливо, даже с состраданием. И ему только надо найти какие-то особенные слова, и весь этот кошмар с трибуналом прекратится. Он уже поверил в это. Сглотнув слюну и откашлявшись, он сказал:
- А грабили мы только буржуев и тех… як их… капиталистов. И раздавали людям, которы неимущи…
- А тут ты уже брешешь! - зло оборвал Яценко Каретников. - Имеются доказательства твоей брехни. Он, во дворе, стоят четыре воза, с тобою и твоими бандитами награбленным. Ничего буржуйского я там не замитыв. Самовар, подушки, мешки с зерном, куры, коза. Не побрезговалы даже старым корытом. Эх, ты! Даже сейчас ты нам, бывшим твоим товарышам, в глаза брешешь. Видать, Савелий, ты всегда брехал. А я тебе когда-то верил. И другие тоже, - Каретников смолк, размышляя, чтобы ещё такое Яценко припомнить. Но подумал, что и этого достаточно. С досадой взмахнул рукой и грустно добавил: - А хорошим же воякой был.
В амбаре стояла тишина, лишь под крышей сварливо чирикали воробьи.
Вглядываясь в едва различимые в сумерках амбара лица махновцев. Каретников спросил:
- Может, хтось шо-то хорошее про Яценко скажет?
Но никто даже не шевельнулся.
- Бачь, не нажив ты, Савелий, хороших слов. А жизнь прожив длинну! - сказал Каретников Савелию, и затем спросил у сидящих на соломе махновцев: - Ну и як нам поступить с Яценко?
Из глубины амбара донесся шелест соломы и глухой гул. Махновцы вполголоса между собой советовались.
- Я скажу! - прозвучал из сумерек голос. - Я не за всех, я только за свою батарею.
- Не вижу, хто это? Назови себя!
- Цэ Белочуб!
- Говори, Пантелей!
- Мы тут промеж собою так рассудылы! Чем меньше будет плохих людей, тем меньше будет на свете зла. А чем меньше зла, тем лучшее будет наша жизня.
- О, завернул! - покачал головой сидящий за столом член трибунала Евлампий Корниенко. - Ты конкретно! Без энтих фиглей-миглей!
- А шо, хиба не понятно? Расстрелять без сожалениев!
И следом, из разных уголков амбара, послышалось:
- Смерть!
- Расстрелять!
- Я кое мнение будет у членов трибунала? - спросил Каретников.
- Поддерживаем! - за всех судей ответил Фома Кожин.
И тут вскочил Яценко и, захлебываясь, стал сварливым голосом выкрикивать:
- Вы меня до батька, до Нестора Ивановича доставьте… Не имеете права… Нестор Иванович меня лучшее… А насчет курей и козы, так то… Мы с им ещё в семнадцатом…
Рядом с Яценко встали двое молодых махновцев. В одном из них Кольцов узнал давнего знакомого. Кажется, его звали Михаилом Черниговским. Махновцы тогда, в Харькове, его пленили при помощи свадебного кортежа. Мишка изображал невесту. Он и сейчас никак не изменился, всё такой же высокий, стройный, смуглый, с красивым, почти девичьим, лицом.
Черниговский положил на плечо Яценко свою ладонь, и он на полуслове смолк, словно его выключили.
- Исполняйте! - приказал Каретников, и Черниговский и его напарник подхватили Яценко под руки и повели из амбара.
Вдоль наружной стены амбара сидели на корточках человек двадцать махновцев из бывшей банды Яценко, тоже ждали решения своей участи. Их охраняли двое часовых.
Яценко с трудом перебирал заплетающимися ногами, но, увидев своих товарищей, подтянулся, стал тверже ступать.
- Прощевайте, хлопцы! Не так повернулось, як хотел! Не держите зла!
- Иди, иди! Бог простит! - отозвался один из бандитов. - Земля тебе пухом!
Остальные молча проводили его недобрыми взглядами.
После того как увели Яценко, Стриженюк заволновался.