- Я против уничтожения имений, против пожаров, грабежей, бессмысленных расстрелов и убийств. Против уничтожения всего того, что человечество создавало на протяжении не одного столетия.
- А как же тогда понимать слова Интернационала: "Весь мир насилья мы разрушим", а уже потом построим свой мир? Я когда в Москве был, на митинге Ленина видел. Он вместе со всеми пел Интернационал. Не стал бы, если бы был несогласный.
- Ну, не буквально же надо это понимать, - возразил Кольцов. - Интернационал призывает разрушить мир насилия. Понимаешь? А вовсе не дворцы и имения.
- А "мир хижинам, война дворцам"? Это что, тоже не буквально? - наступал на Кольцова Бушкин. - А как же тогда революции совершать? В белых перчатках, да?
- Эх, Тимофей, Тимофей! - укоризненно покачал головой Кольцов. - Всякая революция, это, как правило, переворот, смена старой власти со всеми ее законами.
- Пока никаких возражениев, - согласно кивнул Бушкин.
- Чаще всего, революция - это стихия. Буран. Тайфун. Она рушит на своем пути всё. Но тот, кто идет в революцию сознательно, должен понимать, что в первую очередь он должен помогать таким же, как он обуздать эту разрушительную стихию.
- А вот это уже слишком мудрено, - сказал Бушкин. - Вы, как Лев Давыдович Троцкий. Тог тоже, бывало, как чего скажет…
- Подумай хорошенько, поймешь. Слово "обуздать" разве тебе не понятно? Обуздать коня: смирить его, подчинить своей воле.
- Про коня - понятно, а вот про революцию - не совсем.
- Понимаешь, в ярости и злобе чего только люди не натворят! Дворец подожгут, все перебьют, переломают, скотину перестреляют. А потом, когда опомнятся - жалеют. А ты помоги им раньше опомниться. Возьми те же дворцы. Это лучшее, что создало челове… - Кольцов осекся на полуслове.
- Колдун! - взволнованно прошептал Бушкин, глядя поверх голов ротозеев, обступивших вольер с зебрами. - Честное слово! Это он!
- Где? - Кольцов стал тоже всматриваться в том же направлении, что и Бушкин.
- Честное слово! Я его видел!
- Может, показалось? - с сомнением спросил Кольцов. - Он ведь по правой дороге поехал. И потом: мы же на автомобиле. Как бы он успел?
- Да он это! Точно! Он еще вроде как рукой мне махнул, - и Бушкин внезапно бросился в толпу. Энергично работая локтями, он пробился сквозь людскую толчею на менее людное пространство. Кольцов пробирался следом за ним.
Выбравшись из толпы, Бушкин стал беспомощно оглядываться по сторонам.
- Вот здесь он был! Точно! Возле этой коновязи! Ну, не мог же я так обознаться! - убеждал он Кольцова. Затем взобрался на коновязь и стал сверху рыскать глазами поверх голов.
Фуражки, картузы, шапки, кепки, платки - и нигде ни одной папахи.
- Я сейчас! - крикнул Бушкин и побежал к воротам, где стояли с десяток подвод, линеек и, чуть на отшибе - их "фиат". Бушкин тщательно процедил взглядом оживленную площадь, но ни колдуна, ни его тачанки здесь не было.
Тогда он бросился к "фиату":
- Вы этого, который на тачанке, в черной папахе здесь не видели? - тяжело дыша от бега, спросил он у пулеметчиков.
- Вроде никого такого не было. А что? Нужен? - ответил тот, что постарше.
- Да нет.
- Он же на Каланчак свернул.
Бушкин устало сел на подножку автомобиля, снял с себя шапку, вытер ею мокрое лицо.
Подошел Кольцов.
- Ничего не понимаю. Я ж его вот как вас сейчас видел, - сказал Бушкин.
- Ошибся. Бывает, - стал успокаивать его Кольцов. - Может, кто-то на него похожий. И вообще чего вы расстраиваетесь, Бушкин? Что нам до него?
- Не в том дело, - невпопад ответил Бушкин. - Мне его рожа жуть как не понравилась. Скривил ее и вот так рукой махнул. Он это был! Точно, он! - и, опустив глаза в землю, долго так сидел молча, потом с сомнением сказал: - Шут его знает, может, я и правда обознался?
* * *
Скрылись вдали белые строения Аскании-Новы. День был солнечный, и теплом, грязью лужицами в колеях напоминал весенний.
Дорога была непривычно пустынной. Насколько хватал глаз, нигде - никого, ни телеги, ни лошади.
- Нам бы поворот на Владимировку не проскочить, - озабоченно сказал шофер.
Кольцов промолчал. Пригретый солнцем, он придремывал.
Они внезапно выскочили из-за невысокого скифского кургана - человек двадцать всадников, а сзади них, не слишком поспешая, катила тачанка.
Всадники мчались галопом, горяча себя и коней, и что-то устрашающее выкрикивая, палили в небо из карабинов. Стали разделяться надвое, пытаясь с двух сторон обойти автомобиль.
Тачанка выбралась на дорогу из вязкой степной почвы и тоже прибавила скорость. Ездовой кнутом стегал лошадей.
- Что это они? - с беспокойством спросил шофёр, не сразу поняв, что гонятся за ними.
- Прибавь ходу! - приказал Кольцов и, вытащив из кобуры маузер, положил его на колени. - Похоже, бандиты.
- Может, махновцы? - с надеждой спросил шофер. - Они и раньше тут по степи шастали.
- Какие махновцы? Махновцы на нашей стороне. Бандиты! Ты жми! Может, уйдем!
Шофер старательно давил на педаль газа, выжимая из автомобиля все, на что тот еще был способен. Двигатель вздыхал и захлебывался, но автомобиль нисколько не прибавлял скорости.
А всадники уже почти поравнялись с ними, и какое-то время мчались вровень. Было видно, как из-под лошадиных копыт отлетают комья грязи.
- Все, товарищ командир! - с отчаяньем выдохнул шофер. - Не получается быстрее!
Кольцов распахнул дверцу кабины, встал на подножку, закричал копошащимся возле "гочкиса" пулеметчикам:
- Ну, вы там! Почему молчите?
- 3-заело, зараза! - отозвался пожилой пулеметчик и зло выругался.
Прозвенело боковое стекло, осколки разлетелись вокруг головы Кольцова. Несколько пуль громыхнули по дереву кузова.
Кольцов выстрелил по всаднику, пытающемуся выехать на дорогу. Видимо, пуля попала в коня, он резко остановился. Всадник перелетел через голову коня, но тут же вскочил. Конь тоже попытался подняться, и даже с трудом встал, но тут же снова упал на колени.
Бушкин выстрелил из карабина по приближающейся к ним тачанке. И заметил, что тачанка резко остановилась, а двое ее седоков засуетились. Кучер спрыгнул на землю и, похоже, стал суетливо выпрягать раненую лошадь. Бушкин перевел ствол на всадников и продолжил стрелять.
- Что, гады! Живьем захотели? - заорал он. - Да здравствует Парижская коммуна!
Внезапно ожил "гочкис". Несколько очередей прошумели над всадниками, никого не задев.
Новые очереди выбили из седел двух всадников, и пулемет снова смолк.
- Сраная Америка! - с отчаяньем выругался пулеметчик, вновь принимаясь копаться в заграничном нутре пулемета.
Ободренные наступившей тишиной, бандиты пустили коней в галоп и начали с двух сторон обходить автомобиль.
Перегревшийся мотор стал захлебываться, из заливной воронки повалил пар. Бандиты увидели это и, вырвавшись далеко вперед, окружая автомобиль, стали с двух сторон сходиться к дороге. А двое уже даже выскочили на дорогу и неторопливо ехали впереди замедляющего свой бег автомобиля. Бандиты, похоже, уже не гнались за ними, а как бы сопровождали.
Всадники все больше приближались к автомобилю, уже не опасаясь ни очередей "гочкиса", ни редких винтовочных выстрелов.
Кольцов не стрелял, выжидая, когда всадники приблизятся: на тряской дороге прицельно стрелять из "маузера" было бессмысленно. Лишь Бушкин, продолжая что-то выкрикивать, наугад палил по всадникам, которые уже рысью скакали едва ли не рядом с замедляющей бег машиной.
- Ты, малый, перестань баловать! - крикнул Бушкину кто-то из бандитов. - Не то за яйца повесим!
- Не повесите! - тоскливо отозвался Бушкин. - На не чем! Нету тут дерев!
Один из всадников, красивый, с лихим чубом, выбивающимся из-под сбитой набок шапки, приблизился к кабине автомобиля. Кольцов понял: ещё несколько мгновений, они облепят автомобиль - и все закончится.
"Один патрон для себя, а остальными хоть тебя, красавец, с собой на тог свет заберу, а может, и еще одного или двух", - подумал он. Но еще не успел он поднять "маузер", как где-то неподалеку раздался разбойничий свист.
Дальше произошло и вовсе непонятное. Краем глаза Кольцов увидел, как красавец бандит резко отпрянул от автомобиля. Развернув коня, с силой хлестанул его плетью и помчался в степь вслед за скачущими во весь опор остальными подельниками.
Стоящая в стороне на дороге тачанка, с впряженным в нее одним конем, тронулась и тоже неторопливо попрыгала по примороженным степным бурьянам вслед за скрывающимися вдали бандитами.
Десятка два всадников проскочили мимо автомобиля, все еще медленно двигавшегося по дороге, и тоже помчались вслед за бандитами. Степь вновь стала безлюдной, пустынной. Лишь вдалеке маячила тачанка, которую тащила, надрываясь, единственная лошадь.
- Нич-чего не понимаю, - огорошенный происходящим, растерянно сказал шофер. - Что за игры в прятки? Похоже, одни бандиты у других добычу отбирают?
- Какую добычу? - не сразу понял Кольцов.
- Добыча, я так понимаю, это мы.
Автомобиль медленно тащился по дороге, за ним тянулся шлейф тающего на легком ветерке пара.
Впереди они увидели бородатого мужика в мохнатой бараньей шапке. Он стоял посредине дороги, широко расставив ноги.
- Глядите, там! - показал шофёр.
- Вижу.
- Что делать?
- А что ты можешь?
- Ничего.
- Похоже, он - один. Справимся, - успокоил шофера Кольцов и, высунувшись в окно кабины, крикнул: - Вы там, наверху! Не стреляйте!
Автомобиль приближался к стоящему посреди дороги бородатому мужику. Космы шапки почти закрывали его глаза. По внешнему виду он ничем не отличался от тех бандитов, с которыми Кольцову доводилось встречаться у батьки Ангела. И позже, под Кременчугом, таких же он видел в банде у батьки Книша.
- Стреляйте! - умоляюще простонал шофер. - Развернемся - и в Асканию. Там - свои.
Но что-то удерживало Кольцова. И вовсе не всадники, которые должны были вот-вот вернуться. Другое. Какая-то непонятность происходящего. Они с собой ничего ценного не везли, что могло бы привлечь бандитов. "Гочкис"? Экая невидаль! Да и репутация у него была далеко не самая лучшая. Автомобиль? Он и вовсе бандитам ни к чему.
Стоящий посредине дороги бандит взмахнул рукой и при этом сделал характерное, приглашающее движение головой. И Кольцов вдруг понял, что он уже видел этого человека. Не просто видел - знал. Ему вспомнилось это непроизвольное приглашающее движение головой - память о давней контузии, и этот угрюмый взгляд из-под косматой шапки, и прокуренная борода.
- Останови! - приказал Кольцов. И шофер, который уже прикинул, как собьет этого бандита и как затем развернется и они попытаются бежать, неохотно нажал на тормоз.
Кольцов выпрыгнул на дорогу и, к изумлению и шофера, и двух братьев-пулеметчиков, и даже самого Бушкина, раскинув руки для объятий, направился к стоящему на дороге мужику.
Тот тоже, скупо улыбаясь, двинулся навстречу Кольцову.
Они обнялись и долго стояли так, похлопывая друг друга по спине.
- Здравствуй, Петро! Вот уж не предполагал, что еще когда-нибудь с тобой встречусь. Думал, Нестор Иванович тебя при себе придержит.
- Не придержал, - сказал бородач. - И, як видишь, в аккурат получилось. Не то быть бы вам сегодня в погребе у Савки Яценко.
Это был связник Нестора Махно Петро Колодуб. Кольцову доводилось иногда, по долгу службы, встречаться с ним и через него помогать Нестору Махно улаживать его некоторые конфликтные дела с большевиками. Махно помнил Кольцова и при случае напоминал о себе различными подарками в виде нужных красному командованию разведданных, если, конечно, они не могли пойти батьке во вред и никак не затрагивали его интересов.
Так, одним из последних его подарков оказался подпоручик Алехин, благодаря чему была раскрыта и ликвидирована хорошо задуманная бароном операция "Засада". Немаловажную роль в этом деле сыгран и Петро Колодуб, который своевременно подкинул Нестору Ивановичу мысль подарить бесполезного им пленного подпоручика, и сам с напарником не без приключений доставил его из Гуляйполя в Харьков.
- И батьке спасибо, и тебе тоже, - поблагодарил Колодуба Кольцов.
- На здоровьице, - скупо улыбнулся Колодуб. - Я и сам рад, шо так получилось. Ехал я сюда, шоб встренуть тебя и, по поручению батьки, кое об чем с тобой пошептаться. А получилась такая хренотень.
- Может, объяснишь, Петро, что все же случилось? Ехали мы тихо, ничего ценного не везли. Случайно нас эта банда зацепила, или же специально за нами охотились? - спросил Кольцов.
Он и утром, покидая Каховку, подумал, что Гольдман слишком перестарался. Ехали б себе тихо и незаметно на тачанке. Пулеметная тачанка сейчас не сильно привлекает к себе внимание здесь, в Таврических степях. А вот этот придурочный "фиат" с калекой "гочкисом" в кузове, который виден верст за пять вокруг, мог привлечь бандитский интерес. Ах, знать бы все это заранее: и что дорога за Асканией опустеет, и что "гочкис" в нужную минуту подведет, и что автомобиль окажется не таким быстрым, как бандитские кони!
- Случайно, чи нет зацепил тебя Савка Яценко, сказать не могу. Не знаю, еще совсем недавно он в нашей армии командиром полка был. Батько его шибко уважал. Его и ще Каретникова. За грамотность, храбрость, хитрость, - стал обстоятельно отвечать Кольцову Петро. - Не знаю, какая блоха Савку укусила, шо ему было обещано, только он со своими хлопцами и ще Чалый и Савченко переметнулись до Врангеля.
- Что ж они тогда не в Крыму?
- А Врангель тоже мужик с кандибобером. Он Савку специально в Таврии оставил. Они на продовольственные, оружейные склады налетают, что спалят, что пограбят.
Подъехала тачанка, сопровождаемая тремя всадниками. Четвертый махновец правил тачанкой. В ней сидели, связанные, двое бандитов. Один из них - Кольцов узнал его сразу - был тот самый случайный знакомый в барашковой папахе. Он злобно взглянул на Кольцова и отвел взгляд.
- Этот и есть Яценко? - спросил Кольцов.
- Он самый. Видишь, заскучал. А батько его предупреждал: не ходи в чужие огороды. - Колодуб покачал головой и сказал уже самому Яценко: - Все, парень! Отбегался!
- А почему он назвал себя колдуном?
- Отрекомендовался? Успел? - мрачно улыбнулся Колодуб и объяснил: - То в селе у их кличка такая была: колдуны. Может, дед чи прадед были колдунами? А, может, хвастались так. Но кличка до их присохла: колдуны да колдуны! Савка часто так многих стращал: "Я - колдун! Я вас всех насквозь вижу!". И были такие, шо верили.
Кольцов подошел к тачанке, стал внимательно рассматривать Яценко, и тот не выдержал, опустил глаза.
Павел сознавал, что не благородно даже словами добивать поверженного врага, но еще не улеглось волнение - и он не выдержал, ответил на утреннее пророчество Яценко:
- Что ж, Колдун, ты угадал! - сказал он. - Встреча в конце пути у меня, и впрямь, оказалась незабываемая. Полагаю, ты ее тоже до самой смерти не забудешь.
Яценко ничего ему не ответил. Он словно не видел Кольцова. Выждав, когда к нему обернется Колодуб, сказал ему:
- Петро! А, Петро! Вроде как не узнаешь меня? А я когда-то твоим командиром был.
- Помню, как же! И молодого тебя помню. Может, и ты не забыл? Мы у Григория Охрименко свадьбу готовили, курам головы рубали. А ты до стены отвернувся и, смотрю, глаза закрыв. Шо ж с тобой сталося, Савочка? Ты ж теперь людям, я знаю, головы рубав.
Яценко мрачно выслушал слова Колодуба. Помолчал. И, лишь когда тот хотел было отойти, Яценко поднял голову, спросил:
- Скажи, Петро, меня до батьки в Гуляйполе повезут, чи тут порешите?
- То не моя забота. То як Сёмка Каретников распорядится. Он пока командует армией.
- Слыхал, - Яценко поворочался в тачанке, удобнее усаживаясь, попросил: - Подойди поближе, Петро. На два слова.
- А у меня од их секретов нету, - указал Колодуб на Кольцова и стоящих здесь же сопровождавших его красноармейцев.
- С большевиками спознались! - упрекнул Колодуба Яценко. - Не будет вам от них добра! Ох, не будет!
- Смолкни! - оборвал его Колодуб. - Ты уже все свое отколдовал.
Яценко помолчал, словно осмысливая сказанное Колодубом, и снова попросил:
- Ты все ж подойди.
Колодуб подошел.
- Поближе.
И когда Колодуб наклонился к нему, Савелий зашептал:
- Просьба у меня. По секрету. Не для чужих ушей. По старой памяти…
- Говори. Степь кругом, никто не услышит.
- А те? - Яценко указал глазами на Кольцова и красноармейцев, деликатно отошедших в сторону.
- А тем ты, Савочка, як коняке пятая нога. Да и у нас с тобой уже нету никаких секретов. Я так понимаю, уже и не будет. Говори, чего тянешь! -начинал злиться Колодуб.
- Ты, Петро, не вези меня до Каретникова. Стрельни тут, в степи, - горячечно зашептал Яценко. - Скажешь, в бою застрелили.
- Шо тебе от того, где пулю примешь? - равнодушно спросил Колодуб. - Так хоть поживешь еще часок-другой, а то и сутки. Еще увидишь, як сонечко утром встает.
- Сыны у меня. Трое. Пусть думают, шо батько в бою загинул.
- Понимаю тебя, Савочка. Но ничем помочь не могу, - отходя от тачанки, сказал Колодуб. - В бою бы встренулись, другой коленкор. Сполнил бы твою просьбу. А в безоружных людей стрелять не приучен. Звиняй, не договорились, - и он кивнул возчикам: - Паняйте!
Тачанка тихо тронулась по дороге. Ее вновь обступили трое конных. Не почетный эскорт, охрана. Чтоб не сбежал бандит и чтоб другие бандиты его не попытались освободить.
- Петро! Петро! - издалека прокричал Яценко. - Скажи, что б хоть веревки чуток ослабили! Больно!
- Езжай, езжай! - равнодушно отозвался Колодуб и вдруг вскинулся, зло закричал: - А тем четырем пацанам, шо ты на Егоровой балке порубал, им як, не больно было? И деду Макару из Великой Лепетихи, шо ты на воротах повесил, не больно? Езжай, езжай! Сам себе судьбу выбрал!
Тачанка с пленными поплелась по дороге.
А из-за кургана тем временем появилась странная кавалькада. Вслед за бравым всадником, тяжело переваливаясь на колдобинах, тащились четыре вместительных телеги, груженные различным крестьянским скарбом. Тут можно было увидеть и самовар, и настенные часы, подушки и одеяла, бочки, кастрюли, корыта, туго набитые чем-то мешки и деревянные ящики. На последней телеге ехала даже клетка с двумя десятками кур, а сзади, привязанная к задку телеги, плелась коза, она на ходу хватала подмерзшие стебли травы и увлеченно их жевала.
- Это ещё шо за дела? - гневно спросил Колодуб, когда телеги поравнялись с ним.
- У их спросить, дядько Петро, - указал молодой махновец на группку безоружных бандитов, окруженных всадниками. - За бугорочком стояло. Видать, ихние трохеи. Людям бы раздать, так нема туточки поблизу ни одного села. Мы ришылы до штабу доставить, хай начальствие распорядыться.
- Правильно, сынки, - согласился Колодуб. - Добро, оно и есть добро. Хоть тут и ничого путного, а все ж. Чого його на ветер кидать. Пошлем батьке в Гуляйполе. Вин там ранетый, пускай порадуется. Может, Сёмка Каретников як-то по-другому распорядыться, то его начальственное дело…