* * *
В штабе армии царила нервозность. Старший командир, плотный и ещё молодой генерал-лейтенант с наголо выбритой по военной моде головой, пытался держаться уверенно, в то время как его начальник штаба пребывал в некоторой растерянности.
Фронтовой командный пункт представлял собой добротное, хорошо замаскированное, построенное ещё до войны сооружение, располагавшееся в лесу рядом с железнодорожной станцией, куда заранее была подведена связь. Но сейчас телефоны полевых линий глухо молчали, и дозвониться по ним куда-либо было невозможно.
Генерал-лейтенант чётко отдавал себе отчёт в том, что произошло. Субботний отдых для командного состава, включая демонстративное посещение театров, концертов и всего такого прочего, сыграл свою роль. Однако генерал вовсе не считал положение безнадёжным и внешне спокойно спросил начальника штаба:
– Как со связью?
– Плохо, – ответил тот и уточнил: – С Брестом связаться никак не удаётся. Мною туда отправлены делегаты связи, но никто пока не вернулся.
– М-да… Если это не масштабная провокация, то тактика немцев известна. Вот только как понять, где главный удар, где вспомогательный… Нужна, нужна информация… – Генерал прошёлся вдоль длинного стола, на котором были разложены карты, и остановился возле одной из них. – У нас там, в самом Бресте, находится штаб корпуса, штаб укрепрайона и ещё штабы трёх дивизий. И что, ни с одним из этих штабов связи нет?
– Нет, – коротко ответил начштаба.
Оба генерала отлично понимали, что в Бресте, подвергшемся внезапному утреннему удару, могло произойти всякое. И уж наверняка штабные командиры, отпущенные по случаю воскресенья домой, вынуждены были бежать к месту службы под бомбами, а это значит, что далеко не все прибыли вовремя. В лучшем случае сигнал тревоги прозвучал раньше, но отсутствие связи позволяло предположить худшее.
Воцарившееся ненадолго молчание прервал начштаба и, отвечая каким-то своим мыслям, негромко сказал:
– Директива № 1 о приведении войск в боевую готовность получена в час ночи 22 июня. Немцы же начали полномасштабные боевые действия в четыре часа утра, а для того, чтобы заполнить укрепрайон хотя бы одной дивизией, надо не меньше десяти часов.
– И что бы это дало? – тихо возразил генерал-лейтенант. – Эта директива с приказом не поддаваться на провокации связала нам руки…
– Да, скорее всего, на самом верху надеялись перевести всё в дипломатическую плоскость… Но, – начальник штаба тряхнул головой, – боюсь, немецкие ударные части без особого труда преодолели нашу границу под Брестом и пошли дальше.
– А что сообщают из Кобрина? – своим вопросом генерал оборвал рассуждения начштаба.
– С Кобрином сейчас связи тоже нет, – вздохнул начштаба.
– Как нет? – удивился командующий. – Там же штаб армии и штаб механизированного корпуса.
– По моим предположениям, на линиях связи действуют вражеские диверсанты. Мне всё время докладывают, что связь то и дело прерывается. Связь с Кобрином планирую в ближайшее время восстановить.
– Да, надеюсь, командарм и сам принял надлежащие меры. А нам следует обдумать наши действия, – и генерал, сделав шаг к столу, склонился над картой.
– Что тут думать? – пробормотал вполголоса начальник штаба. – Не так действуем, обороняться надо…
– Опять за своё! – фыркнул генерал. – Мы и обороняемся…
– Как обороняемся? Как во второй директиве? – вскинулся начштаба и процитировал: – "Всеми силами обрушиться на врага и уничтожить. До особого распоряжения границу не переходить". Это же полумеры. Одной рукой бить, другой сдерживаться.
Прекрасно понимая, куда клонит начштаба, генерал махнул рукой.
– Хватит. Получена директива № 3. По ней мы и должны действовать. Предлагаю обсудить детально, как поступим.
– Хорошо… – Начальник штаба вздохнул и, глядя на карту, начал вслух повторять требование директивы номер три. – Нашему фронту предписано: "…Сдерживая противника на Варшавском направлении, нанести мощный контрудар в тыл сувалкинской группировке и овладеть районом Сувалки".
– Давай соображения по первому пункту, – думая о чём-то своём, напомнил генерал.
– Тут всё ясно, – начштаба провёл пальцем по почти прямому шоссе, ведущему от Кобрина до Бреста. – Здесь нужна подвижная оборона. Ударить, заставить развернуться и отойти на следующий рубеж.
– Согласен, – кивнул командующий. – А вот по поводу Сувалок у меня свои соображения.
– Какие? – начштаба посмотрел на генерал-лейтенанта.
– А такие, – генерал, в свою очередь, склонился над картой. – Если мы перейдём границу, то напоремся на подготовленную оборону. Так?
– Так, – согласился начштаба.
– Значит, – командующий провёл пальцем вдоль границы. – Ударим в этом направлении, не переходя рубеж, так как убеждён: никакой заранее подготовленной обороны там ещё нет. Что думаешь?
– Думаю решение правильное, – начштаба в очередной раз пригляделся к карте. – Вот только дороги…
– А что дороги? Дороги сухие, – напомнил генерал.
– Я не об этом. Директива требует нанести удар силами не меньшими двух мехкорпусов, а колонна только одного мехкорпуса вытягивается почти на сто километров и всё по дороге. Быстро организовать авиационное прикрытие сложно…
– Считаю, говоришь верно, – генерал кивнул. – Но я предлагаю следующее решение…
– Какое? – начштаба оторвался от карты и внимательно посмотрел на командующего.
– Организовать ударную конно-механизированную группу из двух мехкорпусов и кавалерийской дивизии и нанести удар в общем направлении на Белосток, чтобы не допустить выхода немецких частей к Волоковыску.
– А успеют? – засомневался начштаба. – Времени для сбора группы мало, опять же немцы всё время бомбят маршевые колонны.
– Будем прикрывать, – жёстко заключил генерал. – А чтобы успеть, думаю поручить всё своему заместителю. Он как раз сейчас там.
– Значит, ещё нужна авиация. Согласно директиве… – и начштаба снова склонился над картой, явно решая, что надо сделать.
Какое-то время оба генерала, обдумывая варианты, напряжённо вглядывались в карту, но едва они собрались обменяться мнениями, как на пороге возник адъютант.
– Товарищ генерал-лейтенант! Прибыл начальник разведотдела!
– Так зови!.. – и генерал выжидательно посмотрел на дверь.
Начальник разведки с середины дня мотался по дорогам, высылая командиров добывать сведения, чтобы таким образом выяснить ситуацию, и от того, что он сейчас доложит, зависели все дальнейшие действия фронтового штаба.
Начальник разведки появился через минуту. По его подтянутому виду было понятно, что прежде чем войти он привёл себя в порядок, но утомлённое лицо и резко обозначившиеся морщинки возле рта выдавали его внутреннее состояние.
– Товарищ генерал-лейтенант!.. – начал начальник разведки, но генерал сразу прервал его.
– Ближе к делу, – и он нетерпеливо махнул рукой. – Докладывайте, что в Бресте?
– Плохо, – начальник разведки, как-то сразу потеряв всю выправку, тихо сказал: – Немцы заняли Брест в семь часов утра…
– Это правда? – так же тихо спросил генерал, который понимая, что надо готовиться к худшему, всё-таки на что-то надеялся.
– Все полученные доклады и командиры, с которыми я говорил лично, утверждают это в один голос. Ещё они говорят, что артиллерийский обстрел Бреста начался в три пятнадцать утра…
В помещении на какой-то момент стало совсем тихо, так как всем троим было предельно ясно, что такое внезапный обстрел. Потом командующий взял лежавший на столе карандаш и, обведя его обратным концом кружок вокруг Бреста, коротко бросил:
– Дальше.
– Лётчики, вылетавшие на разведку, сообщают, что в полосе армии все шесть мостов через Буг целы, и по ним движутся немецкие войска. Организованного управления нет. Большие потери и неинформированность вызывают растерянность. Приграничная полоса обороны оставлена.
– А новые рубежи обороны создаются? – генерал, сам того не замечая, постучал карандашом по столу.
Начальник разведки промолчал, а начштаба негромко заметил:
– В частях нет сапёрных подразделений и инженерных частей, они все были отправлены на границу…
Генерал бросил короткий взгляд на начальника штаба и опять повернулся к начальнику разведки.
– Значит, как я понял, войска в беспорядке отходят?
– Так, – подтвердил начальник разведки и повторил: – Мне кажется, так. Но очаговое сопротивление продвижению немцев должно быть…
– К Кобрину?.. – Командующий снова склонился над картой.
– Точных данных у меня нет. – Начальник разведки выдержал красноречивую паузу и закончил: – Но моя информация позволяет предположить, что передовые части противника уже достигли Кобрина.
– Ну что ж… Будем исходить из этого, – генеральский карандаш упёрся в кружок с надписью Кобрин. – Если организованного сопротивления нет, то, возможно, немецкие танки пройдут эти пятьдесят километров за день.
– Если исходить из этого, – вмешался начальник штаба, – следует предположить, что захвачен командный пункт, а с ним узел связи и появилась угроза охвата левого фланга сил фронта.
– Возможно, – согласился генерал-лейтенант и твёрдо сказал: – КМГ, идя вдоль границы, захлестнёт петлёй немецкие войска, а мы здесь ударим немцам во фланг танковой дивизией.
Начальник штаба, в свою очередь, посмотрел на карту и засомневался:
– Может, подготовить удар целым мехкорпусом?
– Нет. Главное время. К тому же, я надеюсь, что танковой дивизии для начала хватит, – и генерал-лейтенант бросил карандаш на карту…
* * *
Танковая дивизия готовилась наступать. Был получен приказ нанести упреждающий удар по прорвавшемуся противнику, и потому экипаж младшего сержанта Мироненко спешно загружал полный боекомплект в свой уже заправленный бензином Т-26.
Старший лейтенант – комроты-2 – непрерывно мотался между своими пятнадцатью машинами и, заглядывая в каждый открытый люк, спрашивал:
– У вас как, порядок?.. Команда осмотреть машину выполнена?..
Услыхав этот стандартный вопрос, командир танка младший сержант Мироненко сердито огрызнулся:
– Да где ж порядок, товарищ старший лейтенант? Главный фрикцион барахлит, я же ещё когда заявку подавал, а тут…
– Именно тут, – в тон ему ответил комроты-2. – Ты что, не знаешь, что помпотех погиб при бомбёжке, а техсклад сгорел? Новый фрикцион подвезут, сразу сменим, а пока, сам понимаешь…
– Так мне что, отставать? – удивился сержант.
– Но пока фрикцион тянет? – уточнил комроты.
– Пока да, – подтвердил Мироненко. – Но…
– Знаю, – отмахнулся комроты. – Мы в арьергарде идём, а уж если полетит фрикцион приказ тебе, стать на позицию и прикрыть огнём, понял?
– Так точно, понял, – проворчал Мироненко и стал ветошью вытирать руки, испачканные снарядной смазкой…
Едва экипаж Мироненковского Т-26 управился с боекомплектом и начал заниматься собой, как по густой посадке, где укрывались танки, пронеслась команда:
– По машинам!..
И через несколько минут следующая:
– Заводи мотор!..
Стартёр танка взвыл, и через пару оборотов двигатель, фыркнув для начала, уверенно заурчал. Мироненко, высунувшись по пояс из башни, на всякий случай глянул, не мешают ли деревья выезду, и приказал:
– Малый вперёд!
Танк качнулся, гусеницы лязгнули, и бронированная машина начала медленно выползать на просеку. У крайних деревьев, прежде чем вывернуть на колею, водитель притормозил. Мимо один за другим, на ходу выстраиваясь в маршевую колонну, шли танки второй роты, наполняя узкую просеку голубоватым дымком выхлопа.
Мироненко выждал, пока пройдут все машины, и только тогда подал команду водителю:
– Вперёд!
Т-26 послушно ревнул мотором и, крутнувшись на одной гусенице, выехал на просеку, уже как замыкающий колонны. Мироненко, танк которого не имел рации, посмотрел вперёд и, понимая, что увидеть сигнальные флажки командирской машины вряд ли сумеет, уже не приказал, а попросил водителя:
– Давай, на минимальной дистанции…
Просека довольно быстро закончилась, и, к удивлению Мироненко, колонна пошла не по гравийному шоссе, а свернула на боковую дорогу. Однако, прикинув, почему так может быть, сержант пришёл к выводу, что, скорее всего, дивизия заходит во фланг немцам, и тогда такое решение абсолютно верное.
Успокоившись на этот счёт, Мироненко сначала прислушался к работе мотора, а потом оглянулся назад: не оставлен ли пост на повороте. Махальщика видно не было, и сержант решил, что он, вероятно, ожидая, когда появятся машины обеспечения, укрылся в лесу.
Лесная дорога оказалась не ахти, твёрдого покрытия на ней не было, и танковые гусеницы прошедших раньше машин основательно ухайдакали наезженную колею, так что от толстых корневищ, местами пересекавших дорогу, остались только размочаленные ошметья.
Сержанту вспомнились предвоенные марши, когда перед каждым спуском или "дефиле" обязательно торчал регулировщик, обеспечивавший неразрывность колонны. Здесь же не то что регулировщики, а даже простые указатели отсутствовали, и было неясно: то ли их вовсе не имелось, то ли они по какой-то причине были убраны.
После часа движения по такой буерачной дороге главный фрикцион танка Мироненко начал сдавать. На одной из колдобин машина резко дёрнулась и дальше пошла рывками, самопроизвольно замедляя ход на каждом мало-мало заметном препятствии.
Заметив, что передний танк начинает уходить вперёд, Мироненко обеспокоенно спустился в башню и, ощутив запах подгоревшей трансмиссии, тряхнул водителя за плечо.
– Что?.. Гаплык фрикциону?
– Точно… – отозвался водитель и смачно выматерился.
Подспудно всё время ждавший этого Мироненко чертыхнулся и, высунувшись как можно дальше из башенного люка, начал осматриваться. Переднего танка уже не было видно вовсе, к тому же дальше начиналось открытое место, где лес несколько отступал, а сразу за ним наличествовал очередной крутенький поворот дороги, так что разглядеть хотя бы хвост колонны сержант не мог.
– Ну что делать будем? – спросил Мироненко, опускаясь обратно в люк и по очереди глядя на товарищей.
– Что делать? Стоять… – хмуро отозвался водитель, а молчавший всю дорогу заряжающий вдруг предложил:
– Так товарищ старший лейтенант предупреждал же, если встанем, значит, мы неподвижная огневая точка.
– Против кого? – пренебрежительно фыркнул Мироненко.
– Так говорили же, ежели немцы, так у них сначала разведка на мотоциклах и опять же машины обеспечения должны вот-вот ехать… – упёрся на своём заряжающий.
Мироненко нахмурился. Высказанная мысль была здравой, но решение-то принимать ему, и он снова выглянул в люк. Другая сторона поляны показалась удобной для занятия позиции, и он озабоченно спросил водителя:
– Как считаешь, до той опушки дотянем?
– Попробуем…
Водитель переключил скорость, взялся за рычаги и, отпустив сцепление, начал осторожно прибавлять газ. Танк сначала стоял на месте, а потом сперва медленно, а затем чуть быстрее пополз по дороге. Водитель сжался, словно стараясь подтолкнуть танк вперёд, и торопливо кинул через плечо:
– Где ставать-то?
– Ползи вон в те кусты!
Мироненко уже углядел прогалину и судорожно сжимал крышку башенного люка, пока калечный Т-26 переполз поляну и благополучно угнездился в месте, облюбованном сержантом.
– Ух, вроде вышло…
Мироненко облегчённо вздохнул и сразу стал деловито разворачивать башню, так, чтобы можно было держать дорогу под обстрелом. Водитель заглушил двигатель и поинтересовался:
– Где ждать будем? В машине или как?..
Сидеть в пропахшем сгоревшей трансмиссией танке никому не улыбалось, и Мироненко, первым выбираясь из люка, предложил:
– Давай, ребята, сюда, под деревья…
Экипаж споро вылез из танка и, с наслаждением вдыхая чистый лесной воздух, удобно расположился на траве. Здесь уже ничего не напоминало ни о войне, ни о марше. Гул танковых моторов стих вдалеке, лёгкий ветерок унёс остатки запаха дыма, и теперь вокруг слышался только шелест листвы и птичий перепев.
– Повоевали… – жуя травинку, вдруг со злостью сказал всегда молчаливый заряжающий.
– А я что? Это фрикцион, – сразу начал оправдываться водитель.
– Бросьте! – прервал начинающуюся перепалку Мироненко. – Добро, хоть ни одного налёта не было…
– Это потому, что мы лесом шли, – предположил заряжающий.
– А может, это наши немцев прищучили? Видать, не одни мы в наступление перешли, – поддержал товарища водитель.
– Хорошо бы, – вздохнул Мироненко. – А то наших самолётов не видать, а всё больше фашистские…
Такое безмятежное времяпрепровождение длилось примерно час, и было прервано возникшим вдалеке и всё нарастающим звуком мотоциклетного мотора. Мироненко вскочил первым и, выбежав на дорогу, закрутил головой, стараясь поскорей высмотреть, похоже, догонявшую их, как он предположил, колонну снабжения.
Но сержант ошибся. М-72, подскакивая на ходу и едва удерживаясь в колее разбитой дороги, на приличной скорости вылетел из-за поворота с той стороны, куда ушли танки, и едва мотоциклист заметил вылезшего из кустов Мироненка, он, круто повернув, затормозил рядом.
Из коляски поспешно выбрался запылённый с головы до ног старший лейтенант-танкист, в котором Мироненко, к своему удивлению, узнал своего комроты и с ходу бросил:
– Что, фрикцион таки полетел?
– Так вы ж сами видите, какая дорога… – начал было оправдываться сержант, но командир только безнадёжно махнул рукой.
– Ладно, сам понимаю…
По удручённому виду старшего лейтенанта Мироненко догадался, что дела неважные, и осторожно спросил:
– Что, потери большие?
– Потери? – зачем-то переспросил комроты и матюгнулся. – На марше шесть моих машин, включая вашу, из строя вышли…
– А в бою? – боясь услыхать нечто страшное, Мироненко замер.
– А не было никакого боя… – и старший лейтенант снова, теперь уже в три этажа, выматерился.
– Что, немцы без боя отступили? – обрадовался Мироненко.
– Если бы… – похоже, комроты опять собирался ругнуться, но, видимо, взяв себя в руки, пояснил спокойно: – На пустое место пришли. Местные в один голос утверждают, не было у них немцев…
– Как это?.. – оторопел Мироненко, но комроты оборвал его:
– А так, на войне всё бывает. Как ты?
– Как приказано. Завели танк в кусты и держим дорогу под прицелом.
– Немцев отсюда ждёшь?.. Ну и правильно. А я вот назад гоню, хочу службу замыкания поторопить, надо машины ремонтировать… – и комроты снова полез в коляску…