Ах, прекрасная Юлия! Преступная страсть к тебе загубила жизнь, ради нескольких мгновений счастья с неверной возлюбленной пришлось пожертвовать семьей, богатством и властью. Отец, не вынеся бесчестья, покончил с собой, мать сошла в царство теней вслед за ним, не пережив разлуки с мужем и сыном. Какой позор! Силан закрыл слезящиеся глаза и в гневе ударил кулаком по земле. Воочию пред ним предстала картина суда божественного императора. Август избил его палкой, как последнего раба, разгневавшись из-за его молодого возраста. Еще бы, Силану тогда было только двадцать, а Юлии – уже тридцать семь. Но что значила эта жалкая разница для любви? Дочь Августа была прекрасней всех смертных женщин, сама Елена не могла соперничать с ней. Юний позабыл и о своей молодой жене, и о родительском проклятье, стоило увидеть Юлию.
Он накрыл голову тогой, не слыша окликов испуганной Кальпурнии, и продолжал вспоминать, грезя наяву.
Тогда он случайно попал в ту пьяную компанию. Из кабака на Субуре их зачем-то понесло на форум. Крики и музыка привлекли внимание гуляющих, и они свернули с улицы Тусков в центр. И Силан обомлел. На ростральной трибуне при свете факелов танцевала богиня. Нагая и обольстительная, она весело хохотала и в танце ловко ловила осыпающие ее цветы. Силан никогда прежде не видел дочери Августа. Выпитое вино ударило в голову, он смело полез к ней, не слыша гневных окриков ее товарищей. Его попытались стащить вниз, но он упирался, боролся со множеством рук. Юлия сама остановила всех, взмаха прекрасной ручки было достаточно, чтобы усмирить разъярившуюся толпу поклонников.
Дивные звуки голоса богини раздавались будто наяву. Она пожелала тогда, чтобы они остались наедине в ту ночь – возможно, восхищенная такой отчаянной храбростью, а может, ее взволновал влюбленный блеск глаз красивого молодого незнакомца. И время пронеслось одним мгновением наслаждения, чтобы обернуться вечным позорным кошмаром. Утром его арестовали…
Силан застонал и заплакал. Кальпурния бережно помогла ему подняться и сесть обратно в носилки.
– Старый мой дурачок! – ласково приговаривала она. – Мы вернулись, теперь все пойдет по-другому. Брось грустить!
А у самой блестели слезинки. Этот город был чужим для нее.
Но на каждом углу, несмотря на протесты Кальпурнии, Юний приказывал останавливаться и жадно осматривался, до мелочей припоминая знакомые места и подмечая изменения. Вот здесь поставили новую статую, надо же, как разрослась эта инсула, а здесь когда-то был трактир, славившийся не вкусной едой, а толстой хозяйкой, вот тут подковывали лошадей, а теперь сидит брадобрей… Они бы еще долго кружили по улицам Рима, но Кальпурния ворчала все громче и раздраженнее, и Силан, махнув рукой, велел без остановок двигаться к дому, досадуя, что из-за несносной жены не поспеет на форум к утренним новостям. Он вновь почувствовал себя римлянином, это гордое чувство наполняло его уверенностью и постепенно вытесняло из памяти годы, прожитые в Александрии.
И тоска совсем ушла из сердца, уступив место тщеславным надеждам, стоило увидеть, в чьем доме они будут жить. Переступая порог, Силан довольно ухмыльнулся – настало время торжества.
Юния встретила их с радостью. Они установили фигурки пенатов и домашнего лара в новый ларарий и принесли жертвы на алтарь.
Кальпурния вела себя тише воды, ниже травы, лишь заметив Юнии, что той крупно повезло, раз ее мечты сбылись.
В ответ на это Клавдилла призвала Палланта и велела отдать мачехе ключи от всех дверей и кладовых.
– Кальпурния будет следить за домом и работой. Ее приказы выполнять, но… – уточнила девушка, – если они не будут противоречить моим. Наказывать за проступки – это ее право, жалобщиков я не приму.
Юния и не думала умасливать мачеху, просто ей не хотелось взваливать на себя непосильный груз домашних обязанностей, к тому же ее устраивало, как рационально и экономно хозяйничала Кальпурния в их доме в Александрии. А после завтрака девушка с удовольствием прилегла в темной беседке солярия с намерением не пропустить приезд Гая, и крепко уснула, так и не увидев, как приехал ее ненаглядный. Она встала только к вечеру, и отец торжественно объявил ей, что дал согласие на помолвку с наследником императора и завтра она станет невестой.
VII
Глаза Калигулы слипались, спать после чудной ночи хотелось больше жизни, но он, вернувшись во дворец, отдал приказание приготовить тогу и послать за Макроном. Уснув, он мог пропустить благоприятное время для разговора с Силаном и дать Юнии повод волноваться, что он не сдержит слова.
Восторг и восхищение переполняли его, сердце сжималось в сладостной истоме, стоило вспомнить блаженство близости с возлюбленной после долгого перерыва. Боль, горечь разлуки и оскорбления проклятого Тиберия стерлись в памяти, освободив место безоблачному счастью. Время в ожидании Макрона пролетело незамеченным, но, кинув взгляд на солнечные часы, Гай ужаснулся.
Макрон явился недовольный и заспанный. Волосы торчком стояли на голове, тога была измята и в пятнах. Увидев его, Калигула выругался:
– Ты сошел с ума, Невий. Мой раб не передал, зачем я вызвал тебя?
– Я и слушать не стал, еле продрал глаза. Вчера Луций Лициний закатил славную попойку. Какие были танцовщицы! Одна выжала из меня все соки, я не в состоянии был шевельнуться. Рабы отнесли меня домой, я даже не мог сам передвигаться. Но где ты пропадал вчера? Мы голову ломали, послали рабов разыскать тебя. Так что случилось? Чего ты поднял меня в такую рань? – Макрон плеснул себе воды и, выпив, поморщился. – Начинает просыпаться аппетит.
– Мы едем договариваться о моей помолвке. Я собираюсь жениться. – Калигула подозвал раба: – Немедленно тогу для Невия, парикмахера и массажиста.
– Гай, я не верю своим ушам! – вскричал Макрон. – Ты сошел с ума! Ведь еще вчера ты был свободен как ветер и ни о чем подобном не помышлял. Кто она?
– Дочь Марка Юния Силана.
– Кто такой этот Силан? Первый раз слышу это имя. Он из Юниев или их вольноотпущенников?
Калигула недовольно поморщился:
– Тиберий вернул его с семьей из ссылки. Еще при Августе Силан был сослан за связь с его дочерью. А я собираюсь жениться на его единственной дочери. Много лет я уговаривал Тиберия вернуть ему гражданство.
– Калигула, я всегда считал тебя разумным человеком, а у тебя, оказывается, не все в порядке с головой. Ты хоть видел ее?
– Она прекрасней всех наших признанных красавиц. К тому же я знаком с ней еще с детства. Юния – лучшая девушка на свете. Ты сам поймешь, когда ее увидишь.
Волосы Макрона привели в порядок во время этого разговора, и двое рабов принялись драпировать его новую тогу. Калигула, уже готовый к выходу, насмешливо смотрел на него:
– Проснись же, мой друг. Твои глаза, вижу, точно присыпали песком, ты не можешь поднять веки. Я тоже не спал всю ночь.
– Надеюсь, это время ты провел так же весело, как и я.
– Невий, что у тебя на уме? Я встречался со своей невестой после долгой разлуки, и мы беседовали всю ночь. – Калигула решил умолчать об остальном. Не хотелось никому признаваться в истинных чувствах.
– Странный ты сегодня, Гай. Всегда с восторгом расписываешь любовные утехи даже с известными матронами, а тут молчишь как убитый. Ни за что не поверю, что ты проговорил с ней всю долгую ночь. – Возмущению Макрона не было предела.
– Отстань, Невий, – ответил Гай.
Наконец они уселись в носилки, где Серторий сразу уснул. Храп его раздавался всю дорогу. Гай еле разбудил его, когда они подъехали к дому Силана. Раб-привратник впустил их.
– Гай, я смотрю, ты и вправду сумасшедший, – заговорил проснувшийся Невий, – подарить невесте дом Ливии! Ты… ты… у меня просто нет слов.
Их встретил Марк Юний Силан. Он сильно смутился, увидев наследника императора в сопровождении префекта претория. После взаимных приветствий приехавших проводили в триклиний, где подали вино и завтрак.
– Я польщен возможностью видеть у себя таких именитых гостей, – сказал Силан, завязывая разговор.
– Марк Юний, – произнес Калигула, – я пришел договориться о дне помолвки с твоей дочерью. Я уверен в ее согласии, она дала мне его много лет назад, когда вы гостили у моего отца в Антиохии.
– Никто не принял тогда всерьез ваши чувства, но она всегда помнила о маленьком Сапожке. – Силан поднял чашу с вином. – Давайте совершим возлияние богине Венере, которая так долго хранила вашу любовь.
Гости поддержали его. Неторопливая беседа тянулась еще с час под зевание Макрона. Калигула с неудовольствием поглядывал на него, чувствуя, что и самому невмоготу. Наконец они поднялись из-за стола и попрощались, договорившись о встрече в доме Силана назавтра в первом часу дня, самом благоприятном для обручения, и уехали.
– Калигула, ты, часом, не пьян? – поинтересовался Макрон, когда они уселись в носилки. – Ты женишься на старой девственнице и еще отказываешься от приданого. Я пришлю тебе лучшего лекаря, как только попаду домой. Почему я не видел ее? Ты обещал нас познакомить, ревнивый дурак!
– Спи, Макрон, и прекрати лезть в мои дела, – раздраженно сказал Калигула. – Юния должна быть уверена в моих чувствах, а не в том, что я беру ее в жены ради ничтожных сестерциев.
– Но их же миллион! Глупец! Ее отец скопил достаточно, прожив так долго в Египте. Сам слышал, он даже был назначен старейшиной.
– Да хоть двадцать миллионов, – ответил Гай.
– Я не узнаю тебя! И только не говори, что сегодня мы не встретимся ночью. Ты забыл, что мы собирались пойти в лупанар Лары Варус? Она купила чудных гетер, мне рассказал вчера сенатор Агриппа. Этот старый потаскун уверял, что им известен какой-то новый способ разврата.
Невий собрался выйти у дверей своего дома, но задержался, пока не услышал согласие друга.
– Только не вздумай никому сказать о помолвке. Я надеюсь на твое молчание, Макрон, – произнес Калигула и дал знак трогаться. Отъезжая, он услышал, как Невий кричит: "Энния! Энния!"
"Как же, будет она сидеть дома", – устало подумалось Гаю, прежде чем он закрыл глаза.
Разбудило Калигулу легкое поглаживание по щеке. Рабы уже доставили его во дворец, заботливо разув и сняв тогу, уложили в кровать.
– Юния, – забормотал он, чувствуя нежный запах духов.
– Как ты назвал меня? – услышал он мелодичный знакомый голос и открыл глаза. Около него сидела симпатичная молодая женщина с ярко насурьмленными бровями и пунцовыми губками.
– А, Энния… Твой муж звал тебя, когда мы подъехали к вашему дому, но я догадался, что в это время ты можешь быть где угодно, но только не дожидаться его возвращения. – Гай сел на кровати, свесив ноги. – Я не звал тебя, мне надо отдохнуть. Иди домой. Но подай вначале мне вон ту чашу.
– Ты прогоняешь меня, требуя при этом исполнить обязанности рабыни. Я начинаю выходить из себя, – зло сказала Энния.
– Ну тише, тише, – примирительно произнес Калигула. – Гнев искажает твое красивое лицо, и ты становишься похожа на Горгону с эгиды Минервы.
Энния злобно фыркнула, но потянулась к столу и подала чашу Калигуле. Совершив возлияние, он с жадностью осушил все до капли.
– Ну вот, несколько полегчало, – произнес он. – Скажи мне, прекрасная Энния Невия, что привело тебя в такой неурочный час?
– Неурочный, как же, – возмутилась женщина, сдвинув изящно выщипанные брови. На тонком носике появились недовольные морщинки. – Пьянствовал вчера у Луция Лициния с моим мужем? Теперь отсыпаешься. А мне просто захотелось увидеть своего дорогого Гая. Сегодня, прогуливаясь по Священной дороге, я завернула в ювелирную лавку и приобрела несколько чудных вещиц, одна, думаю, подойдет к твоему плащу.
Энния протянула ему золотую фибулу с изумрудом. Калигула равнодушно повертел ее в руках и кинул на подушку:
– Ты уже подарила мне дюжину, зачем еще одна?
Она придвинулась ближе, обдав жарким дыханием его щеку. Рука ее обвилась, как змея, вокруг его шеи. Гай передернул плечами:
– Энния, перестань. Ты – жена моего друга. Я не хочу, чтоб меж нами возникла ссора.
– Я безразлична Невию, мы спим в разных спальнях уже полгода, ему более по душе ласки развратных гетер. Я не могу ничего поделать со своим сердцем, которое каждый раз замирает, стоит мне увидеть тебя. Я готова на любые безумства, лишь бы ты подарил мне свою любовь.
– Ох, Энния, – Калигула сонно вздохнул, – тяжело мне с тобой. Макрон мне нужен как друг, а не враг. Своим жалким женским умом тебе не понять наших планов. Ты забываешь, что я – наследник Тиберия, а твой муж – префект претория, его поддерживают преторианцы, меня – народ, когда цезарь умрет, я хочу занять его место без излишних осложнений. Если ты не мила своему законному мужу, проси развода, и мы поженимся.
Глаза Эннии разгорелись.
– Но, – поспешно прибавил Калигула, – только когда я стану принцепсом. А пока и не помышляй о любовных играх. Все, иди! Дай же мне наконец отдохнуть.
Он откинулся на ложе, а разочарованная Энния, накинув паллу на голову, чтоб избежать любопытных взглядов рабов, удалилась.
Гай закрыл глаза, но сон уже ускользнул от него. Снова всплыли воспоминания о возлюбленной, мешая долгожданному отдыху, ее сладкие губы, запах нежной ароматной кожи и совершенное тело. Как она прекрасна! Сознает ли сама силу своей красоты? Стоит ей раз выехать из дома, толпы зевак, от нищих плебеев до гордых патрициев, будут бежать за ее носилками, чтобы увидеть поближе Венеру, почтившую вниманием жалких смертных. Поэты станут слагать оды в ее честь, многие придут просить ее руки, но какой же взрыв произойдет, когда весь Рим узнает, что она принадлежит ему. Ревность хладной рукой сдавила горло – если б у народа была одна голова, он отсек бы ее одним ударом. Но постепенно Калигула успокоился, подумав, что Юния столько лет оставалась ему верна, бережно сохранив свою детскую любовь.
И звездная сирийская ночь распахнула перед ним свои объятия, впустив в душу события далекого прошлого…
VIII
…Было страшно. Равнодушные звезды взирали свысока на детей, пробирающихся темными улицами. То, что они несли в мешках, могло навлечь серьезные неприятности, останови их ночная стража. Мартина снабдила их гниющей падалью, заговоренной на смерть Германика, и все это надо было разместить тайком в разных углах дома. Сама Геката покровительствовала им в те дни, приняв щедрые жертвы.
Мартина много рассказывала детям об этой богине, которую почитают и боятся, ставя ее трехглавые изображения на перекрестках дорог. И Юнии вдруг впервые вспомнилась давняя история, связанная с покойной матерью. Будто что-то упоминал отец. Мартина помогла девочке, погрузив ее в транс своими заклятиями, узнать правду о сделке, которую заключила с подземной богиней ее умирающая мать. Геката забрала ее жизнь в обмен на жизнь дочери. Тяжелобольная Клавдия, едва начались схватки, тщетно молила богов помочь ей родить. Одна Геката вняла ее слабой мольбе.
– Запомни, милашка, – сказала тогда Юнии Мартина. – Твоя жизнь принадлежит Гекате. Служи этой темной богине, и она будет помогать тебе. Многим матерям приходится заключать подобные сделки, и Геката всегда помнит об этих детях, отмечая их особой печатью.
– Но на мне нет никакой печати, – недоуменно возразила девочка.
– Да уж, она не стала портить твою редкую красоту, – ответила Мартина и вдруг резко притянула ее к себе. – Вот, смотри.
С этими словами она откинула с затылка девочки тяжелые пряди белокурых волос и показала Калигуле на маленькую черную родинку:
– Служи своей матери, девочка. И никогда не забывай об этом.
Больше ничего не прибавила колдунья и вытолкала их вон, кинув вслед мешки.
Гай и Юния еще долго плутали во тьме ночной Антиохии, намеренно путая дорогу.
– Я боюсь возвращаться, – наконец признался Калигула, когда они в третий раз прошли мимо нужного поворота.
– Я тоже. Верны ли ее предсказания? – спросила вдруг девочка. – То, что она сказала сегодня, сильно испугало меня. Моя мать – темная богиня. И эта родинка на затылке. Ерунда какая-то.
– Нет, не ерунда, – вскинулся Калигула. – Я верю Мартине. Она сказала, что я бог и стану могущественным, когда вернусь в Рим. Ты же ведь приехала из Египта, повинуясь тайному зову. Ты тоже почувствовала это. Не отпирайся!
Юния грустно кивнула, охваченная невеселыми думами. Мать посвятила ее Гекате. Девочке было страшно. Как теперь ей служить темной богине?
– Скажи, Гай, – наконец она решилась обратиться к своему рассерженному спутнику. – Но к чему она так настаивает, чтобы твой отец умер раньше назначенного парками времени? Если Германику все объяснить, он согласится и на нашу свадьбу, и на то, что ты – особенный. Он ведь и сам свидетель тому, что ты усмирил войско.
Мальчишка расхохотался:
– Давай попытайся поговорить с гордым Германиком! Он прикажет выпороть меня до полусмерти за подобные мысли! Интересно, а что сделает с тобой твой отец? Эти взрослые ненавидят, когда дети умнее их, они слепы и глухи к нашим чувствам. Германик высмеял меня, когда я начал настаивать на нашей свадьбе, и запретил думать об этом. Меня насильно женят в Риме, а тебя выдадут замуж в Александрии. Ты же дочь ссыльного. Моя мать тоже посчитала позорным обручить меня с дочерью того, кого выслал Август, ее дед. Смеясь, она кинула мне в лицо правду, похожую на плевок ядовитой гадюки. Знаешь, за что сослали твоего отца, лишив гражданства?
Холодея от ужаса, Юния качнула головой.
– За то, что он был любовником ее распутной матери!
Девочка отшатнулась:
– Значит, ты тоже считаешь наш брак позорным, как и твои родители? – хрипло спросила она.
– Ну что ты, моя звездочка! – неожиданно ласково произнес Гай и обнял ее за плечи. – Я так люблю тебя. Мы уберем с дороги тех, кто мешает нам. Мартине надо доверять.
Юния послушно кивнула. Сомнения бесследно растворились в душе, стоило распахнуть ее навстречу тьме. И Геката благословила союз двух детей.
Удобный случай привести замыслы колдуньи в исполнение выдался, когда все, от господ до челяди, собрались на играх в местном амфитеатре, которые устраивал Гней Пизон. Дети разместили все таинственные предметы по дому.
А спустя несколько дней начался кошмар. Страшный запах гнили стал преследовать всех домашних. Агриппина и Юния принялись курить сильнейшие благовония, но напрасно. Запах гнили забивал все вокруг, витая даже на кухне и во дворе. Сапожок говорил Юнии, что отец подозревает Планцину, жену Пизона, в наведении порчи. Силан был в сильном беспокойстве, он давно бы уже уехал в Александрию, но долг дружбы повелевал ему остаться, к тому же многие друзья Германика перестали посещать дом. Марк Юний попробовал отослать дочь, но натолкнулся на такое упорное сопротивление с ее стороны, что вынужден был сдаться, положившись на волю богов.
Агриппина в страхе приказала обыскать весь дом. К ужасу всех, в полу и на стенах обнаружились извлеченные из могил остатки человеческих трупов, начертанные на свинцовых табличках заговоры и заклятия и тут же – имя Германика, полуобгоревший прах, сочащийся гноем.