- Но, тем не менее, это так! - настойчиво проговорил Аристоник. - Я даже могу представить тебе человека, который знает этого римлянина в лицо!
- И где же он?
- На серебряном руднике. Это Эвбулид, раб твоего бывшего начальника кинжала Эвдема!
Аттал глазами показал Никомаху на дверь. Тот, мгновенно поняв приказ, рванулся к двери, чтобы послать своего человека за рабом. Следом за ним из лавки выбежал взволнованный Аристарх.
Проводив рассеянным взглядом обоих, царь задумчиво произнес:
- Конечно, я верю тебе, Аристоник, и, в доказательство этого, разрешаю вернуться во дворец. Однако, ты, как всегда, слишком горяч и доверчив. По просьбе римского посла Сервилия Приска, этого честного и открытого человека, я принял недавно во дворце одного римлянина, но, как видишь, до сих пор жив!
- Кто он? - подался вперед Аристоник.
-Так, - пожал плечами Аттал. - Торговец, который скоро станет сенатором.
- И о чем же он говорил с тобой? Уговаривал написать такое завещание?!
- Вовсе нет! - удивился Аттал. - Я лепил его бюст из воска, а он рассыпался в благодарностях и говорил, что этот бюст будет самым знаменитым в Риме, потому что его ваял я!
- И это все?
- Еще он, кажется, молол какую–то чушь о том, что если поднимутся рабы и пергамская чернь, то мне без помощи Рима не устоять, что многие государства мира теперь сохраняют призрачность независимости, потому что все делают по воле сената. Называл Вифинию, Сирию, Понт. Нет, он вовсе не похож на убийцу! Да, он не глуп, хитер, азартен, но - труслив, я отчетливо читал это на его лице, а трусу сенат вряд ли доверил бы такое дело!
-Где он теперь? - быстро спросил Аристоник.
-Наверное, опять у меня во дворце! - взглянул на водяные часы Аттал и отставил кубок. - С первого раза портрет мне не удался, я никак не мог уловить истинного выражения его лица и поэтому назначил сегодня второй сеанс.
-Базилевс, откажись от этого сеанса! - воскликнул Аристоник, видя, что Аттал поднимается с клине.
-Да ты что? - удивился царь. - Я так увлекся этой работой, что даже сейчас не хочу терять ни минуты!
-Я прошу тебя, не ходи во дворец, пока туда не приведут Эвбулида! - попросил Аристоник.
- Эх, Аристоник, Аристоник! - укоризненно покачал головой Аттал, ища глазами лекаря. - Ты неисправим и, как всегда, называешь рабов достойными именами. А ведь Эвбулидом когда–то звался великий скульптор Эллады. Пора тебе забывать эти привычки, раз собираешься жить во дворце. Где же, в конце концов, Аристарх? - воскликнул он.
- Он ушел с моими людьми на серебряный рудник, сказав, что рабу, возможно, понадобится его помощь! - поклонился начальник кинжала.
- Ну и вельможи пошли! - вздохнул Аттал и заторопил брата. - А ты чего медлишь? Идем!
- Прости меня, брат, - негромко отозвался Аристоник. - Но я остаюсь здесь.
- Хорошо, жду тебя вечером. Нам есть, о чем поговорить!
- Нет, базилевс, - слегка побледнев, твердо сказал Аристоник. - Я не приду.
- Что? - вскинул голову царь и в сердцах махнул рукой: - А впрочем, как знаешь! Живи в своих трущобах, если они тебе приятнее моих залов и спален!
Дверь громко захлопнулась. Снаружи послышалось бряцанье оружия и удаляющийся цокот копыт.
- Это он! - уверенно сказал Аристоник, думая о римлянине.
- Он… - кивнул Артемидор, думая о том же.
- И если он добьется своего и завещание уйдет в Рим…
- И завещание уйдет в Рим… - эхом отозвался купец и вздрогнул: - Нет! Мы не должны допустить этого! Раз твой брат отказался слушать тебя, нам следует хотя бы перекрыть все дороги этому римлянину в Элею!
- Я немедленно предупрежу об этом моих людей! - воскликнул Аристоник, не только словом, но и тоном отделяя Артемидора от государства Гелиоса, и вышел из лавки"
- А я - своих! - соглашаясь с этим, крикнул ему вслед купец.
Оставшись один, он оглядел лавку, подумал, что неплохо было бы оставить все, как есть, чтобы посетители могли и отдохнуть, и купить вазы - как–никак двойная выручка. "Впрочем, - усмехнулся он про себя, - какая там выручка, если Пергам станет римской провинцией…"
На глаза ему попалась статуя, в спешке позабытая царем. Подойдя к ней, он сдернул покрывало и долго смотрел на Селену, прикидывая, что же теперь принесет ему эта сестра Гелиоса, богиня луны, покровительница всего неизменного, мрачного, мертвого…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Возвращение из аида
За неделю, проведенную Эвбулидом в руднике, он испытал столько, сколько ему не доводилось испытывать за все время, прожитое в рабстве.
Каждый час в норе, где он, хрипя от натуги и удушья, долбил то кайлом, то молотком каменную стену, подгоняемый железным прутом носильщика, казался ему равным целому дню, а день - году минувшей жизни.
Он перестал думать про время, не знал, что наверху - утро или вечер, - все было едино и неизменно в гулкой, мрачной штольне, где отсчет дней для несчастных шел на мешки и корзины, наполненные кусками руды.
Два или три раза носильщик уводил за собой в глубь коридора новеньких, и тогда Эвбулид догадывался, что сейчас день, ибо какой интерес управляющему тащить провинившихся рабов на рудник ночью. Тогда он отваливался навзничь и, закрывая глаза, силился представить яркое солнце, буйную траву начавшегося наверху лета, суетящихся людей.
Это ему не удавалось.
Мешал тусклый светильник, напоминающий о его участи, отвлекали, возвращая в явь, мерные удары инструментов, доносившиеся со всех сторон.
"Безумные существа! - думая о людях, оставшихся на земле, поражался он. - Воюют, проливают кровь, радуются, набивая золотом и серебром кошели, ссорятся друг с другом… И все это вместо того, чтобы просто жить и наслаждаться свежим воздухом, солнцем, небом, травою! Они даже не подозревают, сколь достаточно это для счастья!.. И как же я сам не ценил всего этого! Как зря жил и бездумно тратил время на совершенно ненужные вещи и совсем пустые беседы…"
Издалека доносилось шуршанье кожаного мешка или корзины, которую волок по коридору носильщик.
Эвбулид, морщась от боли во всем теле, торопливо поворачивался на бок и бил молотом по вставленному в трещину клину или просто кайлом по глыбе, выпирающей из стены. Несмотря на такую предосторожность, ему ни разу не удавалось провести носильщика, обладавшего удивительно чутким слухом. Оставив в коридоре корзину, тот протискивался наполовину в нору и срывал свое зло на Эвбулиде, в кровь избивая его своим железным прутом и яростно крича:
- Будешь отдыхать без моего приказа? Будешь подводить меня? Будешь?
В первый же день, едва поставив Эвбулида в эту нору, он сразу позабыл о своем обещании приносить для него маленькие мешки. Видимо, знал и помнил он только то, что должен опередить старшего носильщика. Эвбулид не раз слышал его сбивчивый шепот, когда он вновь брался за ношу:
- Ничего, теперь мне совсем недолго осталось ждать… Завтрашнего дня он не переживет!..
Но где–то наверху наступало завтра, и даже послезавтра, а старший носильщик жил, и младший от этого лютовал все сильнее и сильнее. Он задумал извести своего злейшего врага, стоящего между ним и глотком воздуха, загнав его беспрерывным потоком корзин и мешков из своего коридора.
Теперь, даже заставая Эвбулида работающим, он все равно бил его, требовал шевеливаться живее. И, забирая полную доверху корзину, не разрешал больше спать.
- Долби дальше! - приказывал он, ударяя для острастки грека, и, выбираясь из норы, с блаженством шептал невидимому старшему носильщику: - Посмотрю я, как ты отнесешь у меня наверх эту корзину! Нет, я теперь не дам тебе отдыхать ни минуты, и уж завтрашнего дня ты у меня точно не переживешь! А ты работай, работай! - кричал он грозно в нору.
Эвбулид, проклиная озверевшего носильщика и того человека, который первым додумался строить серебряные рудники, всех тех, кто отнимает у людей свободу, мешкающего почему–то Артемидора, снова брался за работу.
Нехватка воздуха, чудовищное перенапряжение, питание, которое вряд ли бы насытило и воробья, почти полное отсутствие отдыха быстро делали свое дело. Силы все ощутимее покидали Эвбулида. На небольшой осколок руды, требовавший раньше трех–четырех ударов, теперь приходилось тратить по несколько минут, а после, выронив молот из обессиленных рук, долго лежать, чтобы можно было снова поднять его.
Наконец пришел день, когда он не сумел больше сделать этого.
Напрасно ворвавшийся в нору носильщик стегал его прутом и забрасывал камнями из полупустой корзины.
У Эвбулида не осталось даже сил, чтобы заслониться рукой от ударов.
- Ну ладно, отдохни немного! - поняв всю тщетность заставить трудиться обессиленного раба, в конце концов, сдался носильщик, выполз из норы и где–то вдали Эвбулид услышал его срывающиеся вопли: - Будешь подводить меня? Будешь? Будешь?
Тут голова его закружилась. Он перестал ощущать реальность и покатился куда–то в бездонную пропасть…
Очнулся он оттого, что кто–то настойчиво дергал его за ногу.
-- Сейчас… - прошептал он, шаря рукой вокруг себя и находя молот. - Я сейчас…
Не открывая глаз, Эвбулид слышал, как протискивается в нору носильщик.
"Сейчас ударит… - понял он и неожиданно обрадовался этому: - Вот и хорошо! Пусть лучше убьет, чем так мучиться…"
Но вместо удара прутом он вдруг услышал незнакомый голос:
- Эй, послушай!
Эвбулид открыл глаза и удивился, увидев вместо носильщика юношу лет семнадцати.
- Послушай! - повторил тот. - Ты можешь идти?
- Нет… - покачал головой Эвбулид. - Кто ты?
- А ползти? - вместо ответа спросил незнакомец.
Эвбулид сделал попытку приподняться на локте и обессиленно ткнулся щекой в пол.
- Тоже нет… - чуть слышно прошептал он.
- Да что же это делается?! - в отчаянии воскликнул юноша. - Я обошел почти все норы, пока этот носильщик относит мою корзину, - и всюду такие же, как ты! А мне бы десять, ну хотя бы пять человек, и мы бы ночью выползли отсюда, прибили носильщика и охранника, что стоит наверху, - и дали бы деру!..
-Зачем? - слабо удивился Эвбулид.
-Затем, чтобы не сгнить здесь заживо! - шептал юноша. - Я тут уже второй день и чувствую, что добром это не кончится! Уж на что мне не сладко жилось у прежнего хозяина, но тут вообще нет жизни! Ничего, я и один сбегу! - сжав кулаки, пообещал он.
- Зачем? - повторил Эвбулид. - Чтобы снова стать рабом?
Он вспомнил "камень продажи", на который его выводили нагим, с выбеленными ногами, мышь, которую подносил к его губам Публий, ключницу, Филагра, Кара, Протасия и, несмотря на слабость, убежденно добавил:
- Нет. Я так больше не смогу. Даже на трижды прекрасном воздухе там, наверху…
- Ты - да! - согласился юноша. - Тебе со стариками–носильщиками уже нечего терять. Вы свое прожили, и вам все равно, где доживать век. И здесь даже лучше - не так далеко добираться до Аида. А я молод! Я жить хочу!
- Не такой уж я и старик - мне только тридцать восемь лет! - слегка обиженно заметил Эвбулид и, прочитав в глазах юноши, что теперь и он мало чем отличается от носильщиков, тихо добавил, словно вынося себе смертный приговор: - Было…
- Нет! - прошептал юноша, попятившись от него. - Нет!! Я так не хочу! Не хочу!!
Он исчез в коридоре, подавшись вправо, к выходу из штольни.
Эвбулид долго еще слышал его отчаянные вопли, удаляющиеся в коридоре.
Потом до него донесся шум борьбы и крик младшего носильщика:
- Стой, безумец! Сто–о–ой…
Не прошло и получаса, как носильщик вернулся. Жалуясь на свою несчастную судьбу, он коротко рассказал Эвбулиду о случившемся.
Юноша все же ухитрился добежать до выхода из штольни, но заподозривший неладное охранник спустился вниз и насквозь пронзил его своим длинным копьем.
- И как это я не доглядел, не перебил ему сразу ноги? - сокрушался носильщик. - Теперь старший во всем обвинит меня, и даже, если он умрет сегодня, на его место поставят другого. Разве доверят всю штольню человеку, который не сумел навести порядок даже в своем коридоре?!
Тут он заметил, что Эвбулид лежит, не работая, а корзина нисколько не заполнилась со времени его ухода, и потянулся за прутом.
- Это еще что такое? - задрожавшим от ярости голосом спросил он и закричал: - И ты тоже подводить меня?!
Но грек не сделал даже попытки поднять молот. Озверевший носильщик принялся бить его своим страшным прутом, потом - кулаками. Эвбулид только глухо стонал и обессилено ронял голову из стороны в сторону.
- Ну и подыхай! - неожиданно оставил его в покое носильщик, дохнув напоследок в лицо гнилостным запахом неживого человека. - Через пару часов зайду за тобой. Жаль, но, видно, сегодня старшему носильщику придется чаще носить наверх трупы, чем мешки и корзины. А это куда легче…
Носильщик уполз, моля на ходу богов, чтобы случай с безумным юношей остался для него без последствий.
Ожили молоты в дальних забоях.
Прошуршала мимо норы тяжелая корзина, потом - мешок… А смерть все не спешила к Эвбулиду.
Он лежал на спине и, почти не мигая, глядел на беспомощный, готовый вот–вот захлебнуться огонек светильника.
"Вместе и умрем!" - вдруг с облегчением подумал он и тихо улыбнулся мысли о том, что смысл жизни – это смерть.
Но светильник угас, а он продолжал жить, мучаясь от того, что до сих пор живет, не в силах больше терпеть тяжести давившей на него со всех сторон каменной горы, внутрь которой даже смерть не особенно торопилась идти…
Где–то вдалеке произошел очередной обвал, глухо содрогнулась земля. Эвбулид с надеждой прислушался - не тряхнет ли где еще рядом?
"Одно мгновение - и оборваны все эти муки! - с завистью думал он о тех рабах, которые находились в своих норах в момент обвала. - А тут даже крюка нет, чтобы повеситься. Да и на чем?"
Он дернул край изорванного в лохмотья хитона и грустно улыбнулся, услышав треск легко разрываемой даже его слабыми руками материи.
"Попрошу носильщика добить меня!" - неожиданно пришла в голову спасительная мысль, и Эвбулид, дрожа от нетерпения, стал дожидаться возвращения своего недавнего мучителя.
Наконец в отдалении послышался шум, ясно стали различаться людские голоса. Они приближались. Вскоре, совсем рядом, раздался долгожданный голос младшего носильщика:
- Может, этот?
- Нет! - просунулась в нору чья–то голова.
Яркое пламя факела заставило Эвбулида крепко зажмурить глаза. Он успел увидеть лицо, поразившее его удивительно знакомыми, близкими чертами.
- А–Аристарх?.. - ошеломленно пробормотал он.
Факел выпал из руки рванувшегося вперед лекаря, зашипел на мокром от сочившейся сверху воды полу. Но тут же услужливые руки протянулись в лаз и осветили нору новыми факелами.
- Эвбулид!.. - прошептал Аристарх, вглядываясь в лежащего грека. - Что они с тобой сделали?! Что вы с ним сделали, негодяи?! - закричал он на невидимых охранников и носильщика и снова повернулся к Эвбулиду: - Сейчас я помогу тебе! Вот, выпей, это придаст тебе сил…
- Не буду! - оттолкнул Эвбулид протянутый ему алабастр. - Я не хочу жить!
- Хочешь! Ты хочешь и будешь жить! - настойчиво сказал Аристарх, приподнимая голову грека и почти насильно вливая ему в рот лекарство со знакомым Эвбулиду еще по трюму пиратской "Горгоны" запахом.
-Нет! - захлебываясь, возражал Эвбулид. - Не надо мне твоих сил… Уходи! Я лучше умру, чем еще хоть день пробуду рабом!..
- И все–таки ты будешь жить!
- Нет…
- Будешь, потому что сегодня же царь Пергама даст тебе свободу!
- Царь? - неверяще взглянул на лекаря Эвбулид.
- Да! - мягко улыбнулся ему Аристарх. - Я служу у него личным лекарем, и поверь, он будет очень рад удовлетворить мою просьбу. Но для того чтобы выйти отсюда и стать свободным, тебе надо выпить хотя бы половину этого алабастра!
Эвбулид покорно, словно ребенок, последовал приказу лекаря, но первый же глоток дался ему мучительно трудно.
Он снова отвел руку Аристарха, но уже не для того, чтобы отказаться от спасения.
Весь ужас минувшей недели, этих нескольких дней его пребывания в царстве Аида, нахлынул на него. Он ткнулся головой в грудь обнявшего его лекаря, и плечи его затряслись от беззвучных рыданий.
Успокоившись, Эвбулид выпил до дна весь алабастр и почувствовал, что силы, действительно, вернулись к нему.
Он пополз следом за подбадривающим его Аристархом сначала робко, а потом все быстрее и быстрее.
Коридор, в первый раз показавшийся ему бесконечным, закончился неожиданно быстро. Путь круто пошел наверх, и Эвбулид невольно прикрыл ладонью глаза от яркого света, ударившего в глаза.
- Правильно, привыкай к солнцу постепенно, чтобы не ослепнуть! - похвалил Аристарх. - А воздух вдыхай полной грудью, он теперь для тебя - лучшее лекарство! Пей его, глотай, и тогда…
Он не договорил, услышав позади себя дикие вопли бросившегося наверх младшего носильщика, которому в суете удалось незамеченным добраться почти до самого выхода:
- Вот он, вот! Я уже вижу его!
- А ну назад! - закричали охранники, но носильщик, не дойдя до выхода из штольни каких–нибудь десяти шагов, неожиданно вскрикнул и рухнул, как подкошенный, протянув руки вперед, словно желая обнять солнечные лучи.
- Готов! - заметил один из воинов, поддевая копьем безжизненное тело.
- Разрыв сердца! - подтвердил Аристарх, осмотрев несчастного, и без своей обычной улыбки положил руку на плечо грека: - Хвала богам, Эвбулид, теперь мне все окончательно ясно!
- Что? - счастливо прищурившись, спросил Эвбулид.
- А то, что, кажется, напрасно я заподозрил тебя в помешательстве после того, как ты хотел отказаться от моей помощи. Действительно, лучше сразу умереть, чем прожить здесь хотя бы минуту!
2. Вызов Риму
Аттал Филометор возвращался в свой дворец по одной из центральных пергамских улиц, застроенной по обеим сторонам многочисленными лавками и харчевнями.
Недавний разговор с братом не выходил у него из головы. Был ли он напуган нависшей над ним опасностью? Пожалуй, нет. Поражен - да. Огорчен - тоже немного. Но только не напуган. Ведь ехал он, несмотря на все предостережения Аристоника, лепить для потомков бюст этого будущего сенатора!
А в том, что это тот самый римлянин, о котором рассказывал брат, он не сомневался с той самой минуты, когда Аристоник упомянул о яде.
Бегающие глаза купца, ерзающий подбородок, капля пота на кончике носа - именно с такими лицами люди рождены, чтобы изворачиваться, лицемерить, травить.
И он, гордящийся тем, что без особого труда может вылепить из воска в точности схожий с оригиналом портрет любого человека, еще досадовал на себя, что никак не мог поймать истинного выражения лица натурщика.
А можно ли его было поймать, если тот, как теперь ясно, все время искал случая, чтобы подбросить в царский кубок свой жалкий яд!
"Погоди, - мстительно подумал Аттал. - Сейчас ты у меня его получишь…"
Углубленный в свои мысли, он почти не замечал, как привлеченный сияющими доспехами личной тысячи воинов царя народ выбегает из всех дверей и устремляется к его повозке, восторженно крича:
- Базилевс! Смотрите - сам базилевс!!
- Где? Где?!
- Да вон же, в повозке!
- С опущенным лицом?
- В траурной одежде?!