- Ни тени его! Я поднялся на скалу, чтобы посмотреть, не видно ли яхты Гельгештада, и шел между большими камнями, где во всех направлениях текут ручейки. Собаки бежали впереди и ничего не чуяли, между тем, как обыкновенно, они лапландца узнают за сто шагов. Тут, верно, было дьявольское наваждение. Вдруг я вижу, что собака бросается к одному из ручьев и поднимает громкий лай; в ту же минуту сбоку из-за обломка скалы, лежавшего шагах в восьмидесяти, блеснул свет и раздался выстрел. Я знаю все лапландские штуки и понял, в чем дело: в русле передо мной спрятался один из них, а за большим камнем - другой… И Бог знает, сколько их там еще было! Гильф лежал мертв и недвижим. Я испустил крик. О, с этим криком они знакомы, мошенники! Схватил другую собаку и побежал, как только мог. Позади себя я услышал смех. Они смеялись, желтокожие волки, но я научу их плакать и выть, как бабы.
- Дерзость этих воров день ото дня становится сильнее, - сказал Павел. - Они застрелили собаку Вингеборга только из низкой злобы. Кто бы это мог быть? Когда я шел с Густавом из Маурзунда, то в узкой котловине паслось несколько оленей и, если я не ошибаюсь, под остроконечной шапкой одного из пастухов я узнал воровское лицо Мортуно. Наверное, этот плут еще шатается там наверху, а он достаточно дерзок, чтобы в насмешку выкидывать подобные штуки. Если б только мы могли его схватить, - прибавил он со злобой, - его бы следовало привязать в Тромзое к столбу и наказывать кнутом до тех пор, пока отстанет мясо от костей. К счастью, для таких преступников в нашей стране еще существуют наказания, даже и пытка остается еще в силе, хотя на юге, в Пруссии, молодой мечтатель-король ее отменил.
- Но разве мы наверняка знаем, что это был Мортуно, - возразил Стуре, - к тому же, по поводу какой-нибудь ничтожной собаки нельзя говорить о пытке и кнуте.
- Да мы еще не знаем, действительно ли смертельно ранена собака Гильф, - прибавила Ильда.
- Что бы ни случилось, - возразил сердито Павел, - здесь достаточно найдется заступников за эту сволочь. Поднимемся наверх, Густав, может быть, нам удастся поймать малого или найти какие-нибудь следы, чтобы притянуть его к ответу.
Они собрались в путь в сопровождении квена и нескольких рыбаков. Ильда вошла в дом, Клаус Горнеманн и Стуре медленно последовали за ней.
- Я думаю, что это преследование будет напрасно, - сказал Стуре. - Если Мортуно и действительно убил собаку, то он не будет там ждать. Вы думаете, что это он стрелял?
- Да, я думаю, - отвечал Клаус.
- Но к чему эта дерзость? - спросил молодой человек. - Разве эти всеми преследуемые дети пустыни мало еще выносят ненависти и вражды, чтобы возбуждать новую месть?
- Надо скорее удивляться кротости этих грубых пастухов, - возразил старик.
- Вы называете это кротостью?
- Да, кротость, - повторил Клаус Горнеманн. - Никто так не мучал, не истязал лапландцев, как этот Вингеборг. Он совершал над ними всякие насилия, он обагрял руки в их крови. Этот человек пришел сюда более чем двадцать лет тому назад и поселился в Лингенфиорде. Тогда лапландцы еще всюду пасли свои стада, но владельцы гаардов не позволяли им соседства с собой, стреляли по их стадам, немилосердно били женщин и мужчин под предлогом, что они воры, и похищали у них детей, как бы ради того, чтоб воспитать из них христиан, в действительности же затем, чтобы обратить их в слуг и служанок. Жестокий судья из Тромзое до крови стегал каждого лапландца, который решался жаловаться. Из Лингенфиорда Вингеборг прогнал тогда этот несчастный народ, для которого не существовало ни права, ни суда. Он был слугою Гельгештада и его управляющим. Уже и тогда очень искусный птицелов, он держал собак, и они разыскивали не одни только гнезда чистиков и кайр, но и лапландцев, к которым проявляли странное отвращение. Они находили лапландские хижины в самых сокровенных расселинах, они чуяли малейший след лапландца, а за ними следовал Вингеборг со своими товарищами и убивал всех, кого находил. Много несчастных погибло таким образом, и это открытое насилие только тогда прекратилось, когда слухи о совершавшихся злодействах достигли Копенгагена, и оттуда последовал строжайших приказ - не трогать лапландцев. Конечно, не было и речи о следствии; Гельгештад послал Вйнгеборга на Лоппен, там он хозяйничает уже десять лет и приносит своему господину громадную прибыль. Но на Лингенфиорде у лапландцев нет больше пастбищ; они приходят сюда только на большую осеннюю ярмарку, которая бывает около старой Лингенской церкви, и закупают товары у Гельгештада, потому что он здесь самый состоятельный купец; его товары считаются лучшими и самыми дешевыми. Но жестокости все еще продолжаются, и если Вингеборг когда-нибудь встретится с лапландцем, этот последний, наверное, постарается от него поскорее убежать.
- Подумайте же, - продолжал пастор, - этот человек теперь вдруг приходит сюда с двумя собаками, о которых лапландцы с твердой уверенностью говорят, что они даны ему самим дьяволом. Представьте себе, что этот человек исследует фиельды в сопровождении своих адских спутников, совершенно также, как тогда, когда он убивал и ранил каждого лапландца, попадавшего ему в руки. - Спросите же себя, не кротость ли это, если пуля Мортуно убила только собаку, а не безбожного ее господина?..
Они, между тем, вошли в комнату, где пастор продолжал рассказ о несчастном положении своей паствы. Через час вернулись и мужчины, которые, как и можно было предвидеть, ничего не нашли.
- Я уж схвачу этого мошенника, - суверенностью сказал Павел, - и даю тебе слово, Вингеборг, что ты будешь иметь удовлетворение. Если позволить этой сволочи такую дерзость у дверей нашего дома, то они решатся и на большее. Я строго исследую это дело, а лапландцы слишком болтливы, чтобы молчать о нем. Теперь же пойдемте веселиться.
Глава девятая
СНЕЖНАЯ ВЬЮГА. ГЕЛЬГЕШТАД ПОДНИМАЕТ ЗАБРАЛО
Еще в тот же день рыбаки сообщили, что видели большую яхту перед Реенеен. Действительно, на другое утро оказалось, что это была "Прекрасная Ильда", которая вошла в Лингенфиорд. Старый купец выпрыгнул на берег и был принят с большой радостью своими детьми и друзьями. Он никогда еще не казался таким энергичным и бодрым, лицо его выражало довольство, он возвратился с богато нагруженною яхтою и оставил позади себя удачно законченные выгодные дела. Сидя в своем большом кресле и наливая себе стакан вина, он слушал рассказы и для каждого припас веселое словечко, только со Стуре избегал особого разговора. Он ограничивался общими фразами, кивал головою на известие, что Олаф остался в Бальсфиорде и, ухмыляясь, выслушал уверение Стуре, что он прикладывает все силы к осуществлению своих планов. Семья весело просидела до глубокой ночи. На другое утро Стуре решил воспользоваться первым удобным случаем, чтобы обратиться к Гельгештаду со своими просьбами, тем более, что еще вчера он сказал, что послезавтра рано утром он думает вернуться в Бальсфиорд. Старый купец встал рано и предался своей обычной деятельности. Просмотрев книги и осмотрев амбар с товарами, он принялся за разгрузку яхты. Прошел день, настал вечер, а Стуре все еще не нашел случая поговорить с ним о своих делах. Гельгештад теперь далеко не был так весело настроен, как в день своего приезда. Его гостю казалось иногда, что взгляд его останавливается на нем испытующе; тогда молодым человеком овладевало боязливое чувство, и он невольно понимал, что полностью в руках Гельгештада. Наконец, вечером он отправился в контору, где находился купец.
- Войдите, сударь, войдите, - закричал Гельгештад своему посетителю, который в нерешительности взялся за дверь. - Вы мне не помешаете, я теперь готов переговорить с вами обо всем, что вам угодно, и услышать многое, что мне не понравится.
Стуре принял приглашение, тон которого, однако, ничего хорошего не предвещал и, по-видимому, подтверждал его дурные предчувствия. Заняв предложенное ему место, он подробно рассказал о положении дел в Бальсфиорде, указал на свое прилежание, на успехи, но не мог умолчать, что деньги на исходе, и припасы требуют значительного пополнения. Гельгештад слушал, не прерывая и не делая упреков; он, по-видимому, даже обрадовался, когда услышал, что лесопильная мельница строится, что дорога почти уже готова, и что все подготовлено для постройки громадного катка, по которому можно будет спускать в поток самые крупные бревна.
- Ну-у, - воскликнул он, - могу себе представить, как все разинули рты и вытянули носы и не хотели верить в исполнимость вашего предприятия, хотя дело вполне понятно и очевидно. Я уже слышал кое-что об этом, но хочу сам посмотреть на это чудо. Как только справлюсь здесь со своими делами, буду у вас в Бальсфиорде. Через несколько дней ждите меня, и тогда мы вместе все обсудим и устроим, будьте в этом уверены. Вы ведь тоже будете на ярмарке, на большой ярмарке у Лингенской церкви? - спросил он его вдруг.
- Не думаю, - отвечал Стуре.
- Не может быть, чтобы вы говорили серьезно, - сказал Гельгештад. - Осенняя ярмарка самая большая из всех. Лапландцы уже теперь выбирают самых жирных животных, собирают кожи и рога, приготовляют комагры и покрывала, чтобы явиться на ярмарку с полными мешками. Меновая торговля приносит громадные деньги, ни один купец в окрестности не пропустит этой ярмарки.
- Но ведь вы знаете мои дела, - отвечал Стуре в смущении, - и кроме того товары мои мало еще приведены в порядок, так как я совсем один.
- Ну-у, - сказал Гельгештад, качая головою, - странная история, вы ведь уж давно в Бальсфиорде. Но я не хочу вас упрекать, - прибавил он тотчас же в его успокоение. - Я хочу сперва сам все увидеть. А теперь еще одно слово о продаже рыбы в Бергене.
Стуре узнал, что он хорошо сделал, что не продал рыбу тотчас же. Цена возвысилась больше четырех ефимков, и Фандрем списал в своих книгах со счетов Стуре кругленькую сумму.
- Я не ради нашей дружбы, - продолжал Гельгештад, - заставил Уве Фандрема заплатить вам высшую цену. Откровенно вам говорю, это и моя выгода, чтобы счет ваш, за который я поручился, скорее был оплачен. Вы знаете в торговых делах нет дружбы даже между братьями.
Он весело засмеялся и бросил книги в ящик в знак того, что считал разговор оконченным, потом пригласил гостя в соседнюю комнату к семье, чтобы выпить стакан вина.
Владелец гаарда на следующий день отправился в обратный путь в Бальсфиорд; но на сердце у него было тяжело. Стояло пасмурное, темное утро, когда лошадь его, взбираясь по утесам, достигла вершины фиельда. Все отдельные круглые главы скал были окутаны таким тяжелым серым туманом, что за ним даже не было видно солнечного диска. Каждый опытный человек, знакомый со страною, принял бы это за признак дурной погоды и постарался бы поспешить. Но Стуре мало думал о погоде и медленно ехал вперед, предоставляя лошади искать дорогу, так как за густым туманом ничего не было видно. Он невольно вышел из задумчивости, когда пошел дождь, смешанный со снежными хлопьями, и он очутился вдруг перед крутым скатом. Лошадь, фыркая, остановилась. Он посмотрел, откуда дует ветер, и подумал, что едет куда следует. Вдруг целые тучи крутящегося мелкого снега пронеслись над ним и пронизали его до самых костей. Они поднимались миллионами тонких игл с земли и неслись далее, подгоняемые холодным ветром, который все крепчал более и более. Он слышал о Фана-Рауке, о снеговых вьюгах, убивающих все живое, и ему стало не по себе. В несколько минут, пока он стоял у края пропасти, снег занес его, плотно примерзнув к мокрому платью. Лошадь его совсем побелела. На обширном пространстве, как далеко мог проникнуть его взор, все густо покрылось белою массою, которая так внезапно упала с неба. Нельзя было стоять и раздумывать, Стуре знал, что ему неоткуда ждать помощи, что он должен рассчитывать только на свои собственные силы в борьбе с грозной стихией. Он быстро решился, соскочил с лошади, схватил ее за повод и уже собирался спуститься вниз, как вдруг неожиданно, среди снежной вьюги, увидел перед собою человеческую фигуру. На голове ее была остроконечная шапка, на плечах коричневая кожаная рубаха, в руке длинный пастуший посох, а через плечо висело ружье. Лапландец не двинулся. Стуре подошел к нему и к своей радости узнал Мортуно.
- Эй, друг, - крикнул он, - помоги мне в моем затруднении, не знаешь ли ты, где бы укрыться от этой вьюги?
- Ты хочешь вниз, батюшка? - спросил лапландец.
- Это было бы, пожалуй, лучше всего, - сказал Стуре.
- Ну, так попробуй, может быть тебе и посчастливится, - сказал Мортуно, осклабясь и делая насмешливые гримасы.
- Послушай, Мортуно, - сказал заблудившийся, - от Клауса Горнеманна я знаю, что ты разумный, не злой человек. Благодарю небо, что встретил тебя, и надеюсь, что ты не откажешь мне в помощи.
С минуту лапландец, по-видимому, обдумывал, потом тотчас же принял серьезный вид, соскочил с камня, на котором до тех пор стоял, и взял лошадь за повод.
- Туда вниз вам нельзя, - сказал он, - если бы вам это и удалось, то было бы бесполезно. Это узкая крутая долина, и по ней течет бурная река. Если погода не скоро переменится, вас там наверно засыплет снегом. Следуйте за мной, я вас проведу в такое место, где можно лучше укрыться от Фана-Раука.
Четверть часа они блуждали и лазали по утесам; наконец достигли скалы, выступившей перед ними из снежного тумана. Она перегибалась в виде рога, и глубокая расселина вела в нее. Здесь, по-видимому, лапландцы часто останавливались со своими стадами и находили убежище. Зола и сажа на камнях свидетельствовали, что здесь не раз горел костер. Мортуно вытащил из углубления сухой мох, березовые сучья, траву, и скоро затрещал костер, перед которым Стуре с наслаждением мог отогреть свои окоченевшие члены. За седлом висел у него мешок с хлебом, мясом и бутылкой хорошего вина. Путешественник расставил все эти сокровища на своем шерстяном одеяле и разделил их с Мортуно, который не заставил себя просить и жадно принялся за еду. Когда они утолили голод, Стуре спросил своего товарища, что же им делать, если ненастье долго продолжится. Лапландец пожал плечами и хитро посмотрел на него своими маленькими глазками.
- Не знаю, мой добрый господин, - в раздумье сказал он, - снеговые метели часто продолжаются целые недели. Если снежная пыль достаточно глубоко покрывает землю, то в ней вырывают яму и остаются, пока вьюга уймется.
- Что? - с ужасом спросил Стуре. - Разве это приключение может так дурно кончиться?
- Это часто случается, - отвечал Мортуно. - Я сам, однажды, девять дней пролежал в такой снеговой пещере и съел с голода половину своей шубы. Да, - продолжал он, - если б у вас был олень, и вы были бы лапландцем, вы бы легко отделались. Ха-ха-ха, вы, гордый господин, норвежец, и хотели бы теперь быть лапландцем. Не правда ли, батюшка?
Он растянулся на теплых камнях и смеялся во всю мочь, а Стуре сердито смотрел на бурную погоду.
- Если бы я был Олаф или Гельгештад, - мрачно сказал он, наконец, - я бы отплатил тебе за твою дерзость и заставил бы тебя показать мне дорогу. Берегись, Мортуно, - продолжал он, - если тебя встретит Олаф, то лучше бы тебе лежать в реке. Если тебя поймает писец, то он велит тебя привязать к столбу в Тромзое и стегать до крови. Если ты попадешь в руки Гельгештада, то тоже тебе вряд ли будет лучше. Ты убил собаку Вингеборга, и квен поклялся отомстить тебе смертью.
- Разве этот жадный волк схватит Мортуно за горло? - закричал он, ударив в ладоши. - Пусть-ка он придет сюда, пусть-ка они все придут сюда; у нас довольно свинца, батюшка, чтобы угостить их порядком.
В ту минуту, когда он это говорил, за скалой залаяла собака, и странная фигура Эгеде Вингеборга показалась у входа. Молча, как тень, скользнул он мимо Стуре и в один миг схватил длинной рукой Мортуно за горло, прежде чем тот успел встать на ноги. Все это произошло так быстро и неожиданно, что Стуре только тогда опомнился, когда Вингеборг выхватил свой длинный нож из-за пояса и хотел его всадить Мортуно в горло. Но Стуре подскочил к ним и изо всей силы оттолкнул квена от его жертвы. Только, когда Мортуно почувствовал себя на свободе, он испустил крик страха, ужаса и гнева, схватил свое ружье и в один прыжок был за соседним обломком скалы, откуда прицелился в Вингеборга.
- Зачем вы мне помешали? - закричал Эгеде, едва сдерживая свой гнев. - Вот так прекрасная благодарность человеку, который вызвался отыскать вас в такую погоду, потому что госпожа Ильда о вас беспокоилась.
- Благодарю вас от всего сердца, что вы взялись отыскать меня, - отвечал Стуре, - но вам не удастся совершить убийства, пока я могу этому помешать. Если вы имеете что-нибудь против лапландца, вы можете на него жаловаться; он такой же человек, как и вы, а закон для всех один.
- Человек! - воскликнул квен. - Это лапландец, животное, а не человек. Выходи из-за угла, вор, я тебе сверну шею и ощиплю, как кайру.
Конечно, Мортуно не последовал этому совету; напротив, присел ниже и не спускал пальца с курка.
- Что он за дурак, чтобы послушать вас!
- Хорошо, пусть он идет со мною, - сказал Вингеборг, - мы все пойдем. Я его обвиню перед писцом, так как вы это находите нужным. Отнимите же у этого труса его ружье, а потом мы свяжем ему руки.
- И в этом я не могу вам помочь, - отвечал Стуре, - потому что Мортуно сделал мне добро. Без него я блуждал бы и теперь среди снежной метели, а, может быть, и совсем бы погиб. Я разделил с ним свою пищу и питье. Не горячитесь, Эгеде Вингеборг, лучше сядьте с нами и согрейтесь глотком вина.
- А! - кричал Эгеде злобно, не обращая внимания на протянутый кубок, - вы не хотите помочь мне поймать этого мошенника, который причинил столько оскорблений моему господину и едва не убил Олафа Вейганда. Ну, я расскажу, где и как я с вами встретился. Я бы лучше пролежал на десять футов в снегу, чем пробыть час в таком обществе и пировать с лапландцем! Фу!..
Он ушел с угрозами и проклятиями, и никто его не окликнул. Стуре был вне себя от гнева, когда думал о том, что теперь этот жалкий малый о нем расскажет. Мортуно положил свое ружье, когда убедился, что квен больше не вернется, и приблизился к датчанину. Он бросился перед ним на колени, схватил руку своего защитника и поднес ее к своим губам.
- Это что значит? - воскликнул Стуре, выходя из своего раздумья.
- О, дай мне, господин мой, дай мне… - и в темных глазах его светилась благодарность, которая смягчила черты его лица и сделала их приветливее. - Ты добр и честен! Что только Мортуно может сделать, он сделает.
- Я бы был очень доволен, мой бедный Мортуно, - отвечал снисходительно Стуре, - если бы ты мог дать хорошую погоду, чтобы нас не засыпало снегом.
- Не заботься, господин, - отвечал Мортуно, вскакивая, - снег будет идти не долго, и если ты хочешь, мы сейчас двинемся в путь, я тебя доведу. Снежные метели носятся только по фиельдам, а в долину они не проникают. Через несколько дней снег обратится в воду, часто он стаивает в несколько часов. Еще много недель у нас будет теплая погода. Ты увидишь, что в зеленом Бальсфиорде никто и не знает о снежной вьюге.
Быстро подошел он к лошади, оседлал ее, упаковал провизию, и через несколько минут все было готово к отъезду. Они тотчас же двинулись в путь. Через полчаса ветер стал стихать, снежная метель уменьшилась, как предсказал Мортуно. Путешествие пошло быстрее и с большими удобствами. Они были уже несколько часов в дороге, когда проводник показал на что-то видневшееся сквозь колеблющийся над равниной туман.