Вся жизнь - как меч! Достань ее из ножен,
Сверкни! - Но в этом вызов - знай и жди,
Что будет принят он - мир невозможен,
Когда не в ножнах меч и не в груди!
- Принято, - сказал Рауль с ухмылкой.
- Истинные кровопийцы! - в сердцах пробормотал Готье, посмеиваясь.
- Испанская кровь, - со смешком отметил Огюст, явно не без порицанья.
Что ж, и у меня без нее не обошлось. Испанкой была моя бабушка по материнской линии.
- И не забудьте про английскую! - вставил я.
- Довольно предисловий! - надменно вскинул голову Рауль. - Приступим!
- Заждался ад? Остыли все котлы? - осведомился я. И мы начали.
Рауль сперва замер, уступая мне первый шаг, потом, выждав мгновение, двинулся вперед и попробовал уколоть. Я тут же перехватил его клинок дагой и выдвинул рапиру ему навстречу. Рауль также ловко парировал кинжалом, сделал шаг назад, совершил рапирой мелкий полукруг и, сделав выпад, попробовал нанести мне укол под руку с кинжалом. Но меня там уже не было, шагнув в сторону, я тоже сделал выпад, зацепив рапирой его кинжал, а мой кинжал оказался приставлен к груди Рауля.
- Тебе повезло, - заметил Рауль.
- Похоже на то, - согласился я, и мы выпрямились. - До какого счета?
- До семи, - не задумываясь, сказал Рауль.
- Спятил? - осведомился Готье. - До трех достаточно.
- Курам на смех! - возмутился Рауль.
- Тогда до пяти, - предложил я компромисс.
- А там посмотрим, - подхватил Рауль. - Что ставим на кон?
- Придумал. Если выигрываю я, кончаем на пятерке и уезжаем. А если ты, продолжаем до семи.
- До двенадцати.
- Ах ты маньяк! Согласен.
Что ж, придется выигрывать.
- Ты за кого? - спросил Готье Огюста.
Тот сделал шаг подальше от Рауля.
- За Англию.
Англия, конечно, условная. В эту мою "английскую часть" какие только роды не входили, немного шотландские, немного ирландские, и те же норманнско-французские. Как говорит отец, любую мало-мальски заметную династию в одну деревню никак не затолкнешь. Заметную династию? Вот только в двадцатом веке о ней не было ни слуху ни духу, не то, что о каких-нибудь Роганах, просто какая-то черная дыра в истории. Или быстрое и основательное забвение после того, как мы вымерли? Гнусная какая-то мысль. Нет, быть не может. То есть, вымереть-то мы можем, похоже, дело к тому идет, но основательное забвение - быть не может. Значит, мы именно в другой истории.
- Ну, тогда я за Испанию, - кивнул Готье. - И что ставим?
- А вероисповедание сменить не хочешь?
- Да ну тебя, - расстроился Готье.
Мы с Раулем снова отсалютовали друг другу и принялись за дело. Рауль решил осторожничать. Если он собирался такими темпами драться до двенадцати, то это было просто неосуществимо. Разве что он ждал, что, помня о времени, я стану торопиться, нарываться и дам ему быстренько выиграть все двенадцать партий. Скорее всего - вполне в духе Рауля было в разгар игры в жмурки залезть на подоконник и поставить перед собой большой кактус. Хоть это был не совсем Рауль, а некая его новая составляющая, но разница между его составляющими в этом смысле была совсем невелика. А вот и потороплюсь… Вспомнив недавний бой в оружейной и сравнение шпаги с кисточкой, я лихо повел атаку и не успел разойтись, как Рауль ойкнул. Я отпрянул. Рауль задумчиво потер левый бок.
- Не задел? - поинтересовался я.
- Почти нет, - ответил Рауль. Что ж, никакие капли крови на его рубашке не выступили, видимо, ойкнул он только от неожиданности. - Не ждал от тебя такой прыти, - подтвердил он.
- Два - ноль, - хладнокровно, с явным затаенным злорадством подытожил Огюст.
Но в следующем бою Рауль отыграл очко. Я слишком поторопился, решив закончить поскорее - промахнулся мимо Рауля, и получил царапину в боку, вот тут-то первая капля крови и появилась.
Беспокойство Готье прорвалось наружу:
- Нет, черт возьми, вы занялись совершенно не тем! Какая вас, к дьяволу, муха укусила?..
Но мы с Раулем уже примеривались к новой схватке. Царапина меня отрезвила. Ладно, больше я на кактус не попадусь. Значит, совершенно четко, как с мишенью - я ведь могу сделать с тобой все, что угодно, разве нет? Парад, шаг назад, финт. Готово. Рауль получил удар в бедро. Легкий, крови видно не было, но где-то под расшитым буфом пара капель наверняка выступит.
- Три, - поспешно сказал Огюст. - Черт бы вас побрал, вам еще и переодеваться придется.
- Все равно еще не все собрались, - с ледяным спокойствием напомнил Рауль. - Мы успеем.
- Придушил бы паршивцев как котят… - проворчал Готье.
Мы сцепились гардами. Кинжал Рауля скользнул едва не по моей брови, но мой уже был у его горла.
- Четыре? - спросил я.
- Чем тебя кормили? - поинтересовался Рауль.
Кактусами.
- Неважно.
Ну, если повезет, это последний раз…
- Ч-черт… - выдохнули мы с Раулем одновременно. Я почти попался на ту же удочку, что в прошлый раз. Но именно "почти", острия наших рапир с красивой идентичностью воткнулись в нас обоих - в самую середку груди. Но в сущности, даже не царапнули, мы оба вовремя остановились и успели ослабить нажим, собственно, наш возглас был связан не с тем, что мы едва сами не накололись, а с тем, что очень не хотелось по случайности убить приятеля. Хорошо отточенный клинок при точном ударе проходит сквозь человека как сквозь мягкое масло, можно даже не ощутить ни малейшего сопротивления.
- Это не в счет, - вымолвил Рауль. Но был он при этом бледен как его рубашка.
- Черта с два! - с рыком выпалил Готье. - Очко каждому - пять-два! Конец спектакля!
- Уф… Мир? - улыбнулся Рауль, глядя на меня блестящими глазами, в которых пряталось что-то похожее на новую беззаботную подначку. Но это был просто застарелый рефлекс - подначку в его глазах начисто застилала тревога. Ему уже так же не хотелось испытывать судьбу, как и мне.
- Да хоть вечный, - согласился я.
Готье, ворча, двинулся к скамье и начал свирепо раскидывать там вещи, раскапывая свою перевязь. К нему присоединился Огюст. Он был рад за Англию, но еще больше был рад, что все уже кончилось.
Рауль тихо рассмеялся.
- Ну и утро, а? А ведь мы еще и за ворота не выехали.
- Утро как утро, - пожал я плечами. - Прямо как у Хотспера, "как сказал он, угробив семь дюжин шотландцев перед завтраком: "Пора бросать эту мирную жизнь и заняться делом"".
- Как раз "шотландцев" порубить не удалось, - пожаловался Рауль.
- А тебе зачем? - простодушно полюбопытствовал я.
V. "Румяная пулярка"
По обе стороны уже распахнутых ворот собрался целый караван. Изабелла, сидя в седле, не выпускала из рук книгу, увлеченно зачитывая оттуда отрывки Раулю, заглядывавшему через ее плечо в открытый том.
- Железная логика! - воскликнула Изабелла. - Чугунная!
- Редкая ересь, - согласился Рауль. - Жаль, не редкость…
Изабелла подняла голову и весело помахала мне рукой. Я галантно поклонился ей в ответ - условности, знаете ли.
- Ничего, что я сегодня так? - дружелюбно спросил Рауль без тени раскаяния.
- Да мне самому было интересно.
- А что сегодня? - спросила Изабелла.
- Да так, немного пошалили.
Мы обменялись кивками и разъехались.
Голова у меня немного покруживалась после бурного утра и бездарно проведенной ночи. Ничего, - подумал я, дружески потрепав гриву Танкреда, - ты же добрая зверюга, сам меня довезешь, не врежешься в столб и не слетишь в кювет. Разве что уронишь. Ну да не привыкать. Танкред по-товарищески подозрительно покосился на меня и поводил ушами.
- Целый день ехать, - горестно пожаловалась моя кузина, восседающая на своей красующейся лошадке, - а у меня теперь болит рука.
- Ну извини. Натерла пальцы? - Да и от непривычных движений руку у нее сейчас скорей всего немилосердно сводит, хотя, пожалуй, завтра будет еще хуже.
- Еще как, - кивнула Диана.
- Извини, - повторил я, искренне сожалея о содеянном.
- Да ты тут ни при чем, это мы с Изабеллой.
- О?.. - Я перевел взгляд с Дианы на Изабеллу, похоже, обе были живы-здоровы. Изабелла снова весело нам помахала.
- Она еще и угодила мне рапирой в локоть. Но я все-таки победила, - гордо похвасталась Диана.
- Молодец, - похвалил я. - Подобрали себе что-нибудь подходящее?
- Более-менее. - Диана кивнула на пока пустующий, если не считать камеристок обеих наших дам, дамский экипаж, видимо, туда и была сложена их новая добыча.
По крайней мере, сейчас они были не при оружии, если не принимать всерьез усыпанного драгоценностями почти игрушечного кинжала на поясе Дианы. Ее седло украшали изящные седельные кобуры, из которых выглядывали инкрустированные слоновой костью рукоятки пистолетов. В моих кобурах покоились пистолеты видом попроще и калибром покрупнее.
- Будьте с ними поосторожней, - машинально сказал я. Понимаю, что Диана сама бы догадалась, но опыта у нее было все-таки куда меньше, чем задора и лихости. Диана исподлобья посмотрела на меня с непередаваемой иронией.
- А если устанешь, - добавил я, вспомнив про ее руку, - ты всегда можешь пересесть, - я кивнул на тот же самый экипаж.
Диана потрясенно распахнула свои васильковые глаза.
- В такую чудную погоду? Да за кого ты меня принимаешь?!
Я подмигнул ей, сделав вид, что пошутил и раскрыл висящее на цепочке у меня на груди золоченое "нюрнбергское яйцо" - часы почти соответствующей формы, впоследствии столь излюбленной Фаберже. Хорошо, что светские часы давно уже не отмеряются как в старые времена, когда и светлое и темное время суток делили на двенадцать равных частей - не удивительно, что отношение ко времени было условным, когда длина часа всякий день менялась. Единственная стрелка показывала начало одиннадцатого. Снова защелкнув крышечку часов, я направил коня к голове каравана.
- Все на месте. Если что-то забыли, проще будет кого-нибудь за этим послать.
- Да… - отец, сидя в седле, что-то дописывал свинцовым карандашиком на клочке бумаги, приложив его к серебряной табакерке. - Ив, - позвал он закончив и, как только Ив почтительно шагнул к нему, вручив ему свернутую бумагу. - Вы знаете, что делать. Во всем полагаюсь на вас. Оливье, вы также знаете все здесь в совершенстве, гораздо лучше меня, я не испытываю никакого беспокойства, оставляя поместье на ваше попечение.
Оба они поклонились, и мы с отцом тоже слегка склонились в ответ, в знак уважения к старым верным слугам.
- Что ж, едем, - сказал отец, бросив карандашик в табакерку, где вместо табака носил обычно сложенный лист бумаги, используемый как блокнот, и другие мелкие предметы, и караван неспешной величавой мохнатой гусеницей полностью переместился за ворота. На стенах стояли люди в праздничных одеждах, ярко пестрели на солнце флажки, а когда мы немного отъехали, взвились легкие облачка дыма, раздался артиллерийский залп - салют прощающегося с нами Оливье. Из своих владений мы отбывали по-королевски.
- Знаешь, - заметил я отцу, - мне нравится, как ты используешь табакерку, но почему-то манера держать в ней одновременно свинцовый карандаш и зубочистку кажется мне несколько предосудительной.
Отец озадаченно приподнял брови.
- Наверное, ты прав. Как-то не задумывался.
- Что за записку ты оставил Иву? - полюбопытствовал я.
- Пришло в голову в последний момент - пароль, без которого он и Оливье должны считать поддельными все якобы приходящие от нас письма. На всякий случай.
- О… - Я оглянулся на маленькие пестрые флажки, мне показалось, что дымок над ними еще не развеялся. Может, это был не просто салют из привычных любимых маневров нашего коменданта и Оливье действительно догадывался, что мы едем на войну?
Я окинул задумчивым взглядом наш праздничный поезд. Конечно, последние дни мы ведем себя все-таки странно. Как ни притворяйся, не заметить это наверняка сложно. Страшно подумать, какие предположения может строить тот же Мишель или сопровождавший отца Антуан, заместитель Ива, более молодой и подвижный или какая-нибудь камеристка. Потому лучше и не думать, тем более что не думать о том, о чем думают они, для нас привычно и более чем нормально. Но перейти здесь черту все же будет опасно.
- Не хочешь спросить меня, что за пароль? - поинтересовался отец.
- Я не собираюсь подделывать твои письма, - заметил я шутливо.
- Ты как-то недооцениваешь той возможности, что в тот момент меня может уже не быть.
Я сердито прищурился, посмотрев на него.
- Если это будет зависеть от меня, я собираюсь ее просто не допускать.
Похоже, я его сильно развеселил, но об этом он говорить не стал.
- Ты же помнишь наш герб в другом веке? - сказал он вслух.
- Конечно.
- Его название.
Я понимающе кивнул. Польская геральдика отличается от прочих ограниченным сводом гербов, к которым "причисляют" самое разное количество родов. В некотором смысле, эти гербы являются скорее знамёнами. И каждый из них имеет свое имя. "Радван" - золотая хоругвь, увенчанная крестом, на алом поле. В самый раз для крестового похода.
Хоть все непосвященные, более или менее, ехали в хвосте процессии, о том, что не предназначалось для чужих ушей, в дороге мы не говорили, разве что отрывочно делились какими-то мыслями с непринужденным и совсем не таинственным видом - что ж, это мы тоже все умеем. Да и что нам пока оставалось - думать, быть настороже и посматривать по сторонам.
Но случайные встречные путники были самыми обычными, и самыми обычными - давно известные места. День стоял замечательный, светлый и не слишком жаркий. Золотились луга, стройными рядами выстраивались виноградники, в яркой синеве кувыркались птицы, легкий ветер доносил пряные запахи предосенних цветов, влажной земли и пыли. Я просто знал, что они предосенние, даже если это еще не ощущалось всерьез. Вы когда-нибудь замечали, как богат букет ароматов увядания? Весна тоже пахнет увяданием - оттаявшим увяданием всех прошлых лет. В полях работали люди, на зеленых склонах пологих холмов бродили козы, овцы и гуси, рассыпанные по земле как комки шерсти и кучки перьев, стада коров то и дело пересекали дорогу, мешая движению. Мы миновали очень задумчивого быка, печально глядящего нам вслед - втайне и неосознанно мечтавшего о героической гибели на какой-нибудь корриде, вряд ли грозившей ему в родном отечестве, а немного позже - раздувшийся трупик овцы на самой обочине, радостно облепленный мухами. Жизнь продолжалась, моментально занимая едва освобожденное место. Кишела кишмя.
Порой мы ускоряли аллюр и за короткое время преодолевали достаточно большие расстояния, но отряд при этом неизбежно растягивался по дороге и потом на какое-то время приходилось сбавлять темп, чтобы все собрались и никто не отстал.
Ритмичный стук копыт всегда вызывает в памяти какие-то песенки, и я потихоньку начал насвистывать - пока вдруг не обнаружил, что бессознательно насвистываю "Марсельезу", на чем мой свист и резко оборвался. Но тут Диана и Изабелла добрались до отца и уговорили его продекламировать собственную старинную песнь о нашем полумифическом родоначальнике, которого так же как одного полумифического короля звали Артуром. Я с детства любил эту полушутливую сказку, которую приятно было и послушать и почитать - отец изобразил ее на пергаментном свитке, с чудными буквицами и миниатюрами, но так, как читал ее он - не удавалось прочесть никому, половина сказочного эффекта была в его голосе - он с поразительной точностью знал, как расставить акценты, какими должны быть интонации, какой именно тембр и тон нужно задать, и сказка в его устах просто зачаровывала. Как и сейчас, с первых строк.
По лесной дороге длинной
Едет рыцарь одинокий.
Весь, с конем, покрыт он пылью, -
Видно, путь его далекий.Подъезжает рыцарь к граду,
Слышит плач в нем и стенанье,
Флаги черные ограду
Осеняют в знак печали.Вопрошает рыцарь тихо:
"Что случилось, что за горе?
Мор постиг ли? злое лихо?
Государь скончался? голод?"И в ответ услышал слово:
"В наших землях объявился
Страшный змей-дракон Гедова!
Он в пещере поселилсяНа горе за валом прочным,
И потребовал он завтра
Дев младых и непорочных
Десять пар себе на завтрак!"И воскликнул рыцарь громко:
"Неужели заступиться
Нет мужчин? Не плачьте робко!
Поспешу с змеей сразиться!"Развернул свое он знамя -
Лев златой на красном поле,
Всколыхнулся над полями
Герб славнейшего из войнов!Поскакал Артур на гору,
Чтобы встретиться со змеем.
"Выходи, - кричит, - Гедова!
Пред тобой не оробею!"Вылезает из жилища
В чешуе весь, как в кольчуге,
Змей-дракон, глазами ищет,
Увидал, застыл в испуге!Прошипел: "Артур, я знаю,
Мне не справиться с тобою!
Что ж поделать, улетаю!"
Взмыл, и скрылся за горою.Пляшут люди все от счастья,
Славят храброго Артура!
Облекают графской властью
И жену ведут младую.