Едва у троянца вырвалось его изумленное восклицание, как всадница была уже перед крыльцом и легко соскочила с седла. Раб-нубиец тотчас подбежал к ней и взял под уздцы разгоряченного коня, а наездница решительным и свободным шагом направилась к носилкам. Ее одежда тоже была не совсем обычна: светлая мужская рубашка, чуть прикрывающая колени, широкий пояс и сандалии с очень высокой шнуровкой. Волосы под полосатым платком были, видимо, заплетены в косу, но при быстрой езде расплелись. Лицо женщины, правильное, даже красивое, имело слишком мужское выражение, чтобы сразу понравиться, а острый взгляд серых, чуть сощуренных глаз мог и напугать. Кожа явно была от природы очень светлой, но загар впитался в нее, как соль в морскую пемзу.
"Амазонка!" - мгновенно подумал Гектор.
И тотчас получил тому подтверждение: женщина согнула правую руку в локте, поднесла ладонь ко лбу и распрямила руку навстречу прибывшим.
- Приветствую тебя, великий царь Трои, отважный и непобедимый Гектор! Здравствуй, Сети!
Второе приветствие она произнесла обычным дружеским тоном и по-египетски, тогда как первые слова прозвучали на критском наречии.
- Это - жена моего друга Хауфры, - сказал Сети, с улыбкой глядя на изумленное лицо троянца. - А? Какова?
- А то он таких не видел! - проговорила женщина, улыбнувшись, и вновь обратилась к Гектору: - Я - Альда, дочь Таисы, супруга начальника фараоновых конюшен. Скороход, посланный Сети, прибыл давно, и мы уже ждем вас. Я успела съездить к виноторговцу и заказать ему несколько кувшинов - вино в доме на исходе.
- Ты - умница! - вскричал Сети.
Он все больше нравился Гектору своим открытым и веселым нравом, так не подходившим под традиционное представление жителей Передней Азии о сухости и скрытности египтян.
- Идем же! - начальник охраны фараона махнул рукой, отпуская свою стражу и рабов-носильщиков. - Войди в мой дом, царь! Думаю, хоть ты и съел пару лепешек, твой желудок все равно разрывается от голода. А уж вина тебе и подавно надо выпить побольше: лекарь, который перевязывал твои раны, сказал, что ты потерял много крови, и вино поможет восстановить ее. Идем!
Гектору больше всего хотелось сейчас поговорить с Альдой: само появление амазонки в центре Мемфиса, язык, на котором она говорила, - все это будоражило троянца, вселяя какие-то неясные надежды. Но он опасался упоминать имя Пентесилеи: несмотря на намеки фараона, египтяне могли и не знать, что с братьями Приамидами была жена одного из них, значит, возможно, если Пентесилея тоже спаслась, ей удалось избежать плена. А раз так, она могла помочь Ахиллу. Во всяком случае, пока что пускай не знают… Как ни открыт и ни доброжелателен Сети, он - слуга своего господина! Но было бы неплохо поговорить с Альдой один на один.
Троянец направился вверх по ступеням лестницы, и его напряженный до предела слух уловил, как Сети спросил вполголоса у жены своего друга:
- Уже здесь?
- Будет вечером, - так же тихо ответила та.
- Что сказал гонец?
- Сказал, что это не те кости…
- Хвала богам!
К чему был этот разговор? Отчего они шептались, а не говорили вслух? И все ли слова он понял правильно?
- А где Хауфра? - уже громче спросил Сети у женщины.
- Просил его не ждать: у него день будет занят до заката. А потому и я не стану с вами обедать - у вас ведь не принято, чтобы женщина садилась за стол с мужчинами, если с нею нет ее мужа.
Она бегом взбежала по лестнице и исчезла в доме, а Сети, догнав Гектора, дружески подхватил его под руку.
- Не сочти за дерзость… Вот сюда. Обед я заказал на сегодня добрый: я верил, что твои переговоры с фараоном будут успешны, и ты станешь моим гостем, а не пленником подземной тюрьмы в храме Птаха. Слышишь, как вкусно пахнет? Думаю, это - тушеная рыба с соусом из слив и винограда, мясо белой антилопы, зажаренное на вертеле, голуби с соком лимона, сваренные в масле бобы и вареные зерна граната. Не знаю, успели ли повара испечь нам журавля, но, в конце концов, можно съесть его и завтра. Главное, чтобы было вдоволь вина, но, видишь - Альда уже позаботилась. Поразительная женщина! Сюда, сюда! Ага! Что я говорил? Стол просто ломится!
При всем своем волнении и тревоге Гектор, как всякий молодой и здоровый мужчина, не устоял перед этим перечислением яств, а главное, перед сокрушительным ароматом, хлынувшим им навстречу из просторной комнаты, куда они входили. В комнате царил полусумрак: ставни были закрыты, чтобы спасти помещение от жары, но по углам полыхали светильники, бросая светлые блики на уставленный посудой стол. Рабы внесли воду для омовения.
- Садись же и окажи честь моему гостеприимству! - воскликнул Сети, просто соблюдая приличия: они оба уже были за столом, и вскоре изобилие на нем изрядно оскудело. Особенно досталось кувшинам с тонким фиванским вином.
Это вино, очень ароматное и нежное, казалось на вкус не особенно крепким, но через некоторое время било в голову почти как хлебное вино амазонок. К тому же Гектор, голодавший двое суток, боялся есть слишком много, а силы его еще далеко не восстановились, и вскоре герой понял, что коварный напиток берет над ним верх.
- Ты простишь меня, Сети, если я уйду из-за стола и попрошу позволения лечь? - спросил он, с неудовольствием замечая, что его язык слегка заплетается.
- Лучше ничего и не придумаешь! - вскричал Сети, тоже начавший хмелеть. - Мудр тот, кто ложится перед закатом и встает перед рассветом, как говорит одна из наших пословиц. Правда, я терпеть не могу ни того, ни другого, но вино умудрило и меня!
Глава 4
Гектор проснулся от очень странного звука. Точнее, не странного, а как будто незнакомого, но при этом что-то больно и остро напомнившего. Что это был за звук, он во сне даже не понял. То ли кто-то тихо-тихо заплакал и тут же умолк, то ли мяукнул котенок - не жалобно, но ласково, то ли кто-то кого-то позвал на непонятном языке.
Троянец вздрогнул, открыл глаза, осмотрелся.
Большая, с высоким потолком комната, в которой он находился, была обставлена просто и неброско: широкая кровать, два кресла из ароматного эфиопского сандала, высокий ларь с несколькими дверцами, разрисованный цветами лотоса, столик, на котором стояла ваза с цветами, и другой - с изящным кувшином и бокалом для питья. Две ниши, одна против другой: в той, что была позади постели - фигурка Изиды с младенцем Горомв руке, в другой, завешенной полупрозрачной тканью - круглая ванна из темного камня. По бокам этой ниши стояли два светильника, сделанные в виде фигур бога Анубиса. Вечером, накануне, они горели, это герой ясно вспомнил, но сейчас огонь в них угас. Комнату ярко освещала почти полная луна, висящая в серебряном небе за распахнутым окном. Кисейная занавеска, казалось, тоже светилась, впитывая лунный свет.
Гектор встал и, подхватив с кресла набедренную повязку, небрежно обвязал ее вокруг талии.
Ночь была тиха и тожественна. Даже цикады лишь изредка подавали голос, заколдованные луной.
И тут таинственный звук повторился. Снова кто-то пискнул, затем негромко и ласково заворковал. Это было совсем близко, где-то в соседнем помещении или сразу за ним.
Троянец приоткрыл дверь - за нею никого не было. Смежный с его комнатой покой был длинный, скорее коридор, нежели комната, с тремя окнами во внешней стене. Ставни на них были закрыты, лунный свет сочился сквозь прямоугольные прорези каждого ставня и сквозь щели.
Тихое воркование послышалось громче. Движимый необъяснимым любопытством и полуосознанной тревогой, Гектор прошел по коридору, толкнул дверь и почти сразу понял, что, вероятно, совершил ошибку: он знал, что у египтян приняты отдельные женские покои, и что появление в них постороннего мужчины может быть расценено хозяином как оскорбление.
Между тем он оказался, судя по всему, именно на женской половине дома: уютная, обтянутая кисейными занавесями, обставленная светлой изящной мебелью комната, пара женских платьев, висящих на крючках, браслеты, лежащие на отделанном слоновой костью столике, явно слишком узкие для мужской руки, - все говорило о том, что живет здесь именно женщина - возможно, это были покои Альды, а быть может, у Сети была наложница, о которой он предпочел умолчать…
Гектор огляделся. Сперва ему показалось, что в комнате никого нет. Но тут же он увидел в неглубокой нише невысокую скамью, и на ней - продолговатый предмет, невероятно знакомый, ибо почти у всех народов он выглядит почти одинаково… Это была детская колыбель! И конечно, именно из нее доносилось нежное щебетание, которое сразу привлекло внимание героя.
Понимая, что совершает глупость за глупостью, Гектор подошел и наклонился над колыбелькой. Столик, на котором та стояла, был сделан в виде качалки, и даже от слабых движений младенца она подрагивала и слегка колебалась из стороны в сторону. В колыбели, выпроставшись из тонких светлых пеленок, весело барахтался пухлый карапуз. Он был крупным, и в первый момент Гектору показалось, что ребенку около года. Но пропорции крепкого тельца, почти целиком открытого, форма головки, покрытой мягкими черными завитками, легкими, как пух, полуосознанные гримаски чудесного, похожего на персик личика, бессвязное гуканье, - все говорило о том, что это совсем крошечный малыш - не старше трех-четырех месяцев. Просто он был очень большой.
- Здравствуй! - прошептал троянец и улыбнулся. - Ты кто?
- А! - сказал мальчик и улыбнулся в ответ, осветив этой улыбкой всю комнату.
Тут легкий ветер шире распахнул полупритворенный ставень, полоса лунного света упала на колыбель, и герой увидел, что глаза малыша, казавшиеся вначале черными, сияют золотыми ласковыми искрами.
- Боги! - ахнул Гектор.
И тотчас его память зеркально восстановила событие, которое произошло почти двадцать семь лет назад, точнее, только одно мгновение этого события… Вот он, пятилетний мальчик, наклоняется над детской колыбелькой, берет ее в руки, поднимает, с трудом, потому что она тяжела - малыш в ней такой же большой. Он смотрит в его раскрытые глаза, и те же золотые огоньки сияют в них. Только у одного человека на свете видел Гектор такие глаза - у своего брата Ахилла!
- Кто ты, маленький, кто ты такой?! - почти с испугом прошептал герой. - Что это значит?
- Гектор!
Он мгновенно обернулся и ахнул. В дверях, по другую сторону комнаты, стояла женщина в светлом египетском платье. Ее волосы, черные и густые, были заплетены в косу, переплетенную блестящим шнуром и сбегавшую по груди ниже талии. На обнаженных руках блестели узкие серебряные браслеты.
- Здравствуй, Гектор! - воскликнула женщина и бросилась к нему, раскрыв объятия.
Он вскрикнул, от радости едва не теряя рассудок:
- Пентесилея! Сестра!
Они обнялись. Это были их первые объятия после того, как царица амазонок узнала, что ее возлюбленный, знаменитый троянский царевич, ее обманул… Потом она полюбила Ахилла, потом помогла ему спасти Гектора из-под развалин Зала титанов, потом они все вместе пережили столько невзгод, побед, потрясений, что все прежнее как будто стерлось, стало не таким важным. Пентесилея примирилась с Гектором, его вина и ее ненависть ушли куда-то в прошлое… Но ни разу до сих пор между ними не возникало такого порыва, им не хотелось обняться, как брату и сестре, будто что-то еще было не прощено, что-то не досказано. И вот теперь и она, и он не испытали ничего, кроме невероятной радости, то была радость двух родных друг другу людей, потерявших почти все на свете и в момент встречи вдруг понявших, что если они живы и встретились, то встретят, вероятно, и других своих любимых. Во всяком случае, их борьба в одиночку закончилась, теперь они могли бороться сообща.
- Гектор, Гектор, как же я тебе рада!
Ее могучие объятия причинили ему боль - вновь отозвалась рана в груди, аккуратно заклеенная пластырем. Но он даже не поморщился, в свою очередь, обнимая жену брата с такой силой, что у той хрустнули плечи.
- Ого! А ты не слишком ослабел, просидев двое суток в подземной темнице фараона!
- Куда там! Только-только опомнился… А ты… ты, выходит, знаешь, что со мною было? И ты не случайно здесь?
- Я все знаю, и здесь я очень даже не случайно, - она засмеялась от радости и отстранилась, снизу вверх всматриваясь в его осунувшееся лицо.
Гектор тоже смотрел на нее и видел, что она странно, неуловимо изменилась. Какая-то незнакомая нежность сквозила и в лице, и во взгляде синих спокойных глаз, и в движениях. И он понял…
- Пентесилея! Это… Этот ребенок?!..
- Твой племянник, - тихо сказала молодая женщина, оборачиваясь к колыбели, в которой весело ворковал младенец. - Сын Ахилла. И мой.
- Эвоэ! - вне себя вскрикнул Гектор, позабыв о том, что своим криком может перебудить всех в доме. - О, какое счастье! Но… Когда же он родился?
Амазонка нахмурилась, отводя взгляд в сторону.
- Он родился в день, когда наш корабль потерпел крушение возле египетских берегов. В день, когда Ахилла едва не убили…. Ты знаешь об этом? Вижу, что знаешь, Сети не мог тебе не рассказать. Рождение сына помешало мне прийти на выручку мужу. Но сын в этом, конечно, не виноват. Что ты так смотришь? Там, на корабле, ты не догадывался, что я беременна?
- Нет, - честно сказал герой. - Было совсем не заметно.
- Просто нам было не до того, чтобы друг друга разглядывать - эти шторма и наше отчаянное положение занимали все мысли. Ахилл знал, конечно, и безумно волновался за меня! - Пентесилея вновь отвела глаза, и Гектору показалось, что на этот раз ей с трудом удалось удержать слезы. - Я обманула его: когда мы уезжали из Трои, не сказала, что жду ребенка. Я боялась, что тогда он меня с собой не возьмет! И вот что получилось… Наш сын родился дней на сорок раньше, чем положено, но он совершенно здоров. Хотя бы это хорошо!
Гектор ласково взял руку женщины и погладил ее чуть дрогнувшую ладонь.
- Ты, в любом случае, ни в чем не виновата, Пентесилея, хотя, кажется, пытаешься себя винить! Ахилл будет счастлив. Послушай, а как ты назвала мальчика?
Амазонка покачала головой.
- Я не могу сама дать ему имя. По нашему закону, мать дает имя только дочери, сына должен назвать отец, либо его ближайший родственник. Ахилл говорил, что так положено и у ахейцев.
- И у троянцев тоже, - задумчиво проговорил Гектор, любуясь крохотным подобием своего брата и осторожно вкладывая палец в пухлый кулачок, который сразу требовательно сжался.
- У нас это решают совместно отец и мать, но на сотый день после рождения именно отец, либо тот, кто ближе всех к нему по родству, должен поднять младенца навстречу первым лучам восходящего солнца, воззвать к тому божеству, под чье покровительство хочет его отдать, и произнести его имя.
Пентесилея улыбнулась.
- В таком случае, ты успел вовремя, брат! Завтра наступит сотый день его жизни. Ахилла мы найдем, я, как и ты, не сомневаюсь, что он жив, но пока что его здесь нет, а у сына должно быть имя. Ты выберешь его и дашь мальчику.
Гектор взглянул в окно. Луна все так же сияла в полную силу, но откуда-то, с невидимой из окна восточной стороны неба, в густую черноту ночи стало вливаться серое марево - предвестник приближающегося рассвета.
- Рассветет часа через три, - сказал герой задумчиво. - И тогда я, конечно, исполню свой долг. А пока не могла бы ты рассказать мне все, что с тобою произошло, Пентесилея? Я все же многого не могу понять…
И вновь на ее губах появилась незнакомая мягкая улыбка.
- Расскажу. Только сперва выйди ненадолго: мне надо покормить сына. А потом я тебя позову. Рабыня принесет нам фруктов и подслащеной воды. Ты, если хочешь, выпьешь вина, но мне нельзя его пить, пока малыш ест мое молоко. Мы будем ждать рассвета и расскажем друг другу наши истории. Правда, я знаю почти все о твоих приключениях, поэтому тебе предстоит слушать дольше. А сейчас прости: или он поест, или разревется на весь дом!
Глава 5
- После того, как тебя волной смыло в воду, наш корабль продержался недолго. Ураган гнал его к берегу, прямо на скалы. Когда гряда камней показалась локтях в ста впереди и мы поняли, что сейчас нас ударит об эти камни, четверо оставшихся в живых гребцов кинулись в воду. Я думаю, они сразу погибли. Во всяком случае, мои попытки разузнать здесь хотя бы что-то кончились ничем: никто о них не слыхал, никто не находил их следов. Ахилл, который до последнего мгновения пытался высмотреть тебя среди волн, увидав каменную гряду, бросился ко мне и крикнул Авлоне, чтобы и она держалась рядом: иначе при ударе нас разбросает в разные стороны. И в этот момент корабль наткнулся днищем на скалу, его подбросило вверх, и тотчас же рухнула мачта. Я видела, как ее перекладина ударила Ахилла по голове. Он упал, мы с Авлоной успели его подхватить. Ему рассекло лоб, кровь так и хлестала из раны. А наш корабль тонул. Я стала перевязывать мужу голову, и вот тут поняла, что со мной неладно - мне стало дурно. Ахилл, а он все время оставался в сознании, очень твердо взял меня за руку и сказал:
- Ребенка надо спасти, Пентесилея! Я сам выплыву, даю слово.
И велел Авлоне, чтобы та помогала мне, а он сам о себе позаботится.
В это время корабль еще раз ударился о скалы и стал разваливаться на куски. Нас швырнуло в воду, и я на какой-то момент потеряла сознание. Но очнулась почти сразу и увидела рядом Авлону, которая поддерживала меня на воде. Мы стали кричать, звать Ахилла, но ветер так ревел, и так шумели волны, что если даже он сначала был рядом с нами, то не услышал нас. Может, и он кричал, и мы тоже не слышали…
Мы с Авлоной выбрались на берег часа через два. К этому времени шторм стал стихать. Сил не оставалось совсем, но мы дали себе только немного отдышаться и пошли вдоль берега, надеясь отыскать Ахилла, а быть может, и тебя тоже - мы надеялись, что тебя не унесло в море и ты сумел выплыть. Как раз рассвело. Берег был совершенно пустынный, однако по некоторым признакам я сразу поняла, что люди здесь бывают. Через какое-то время стали попадаться обломки нашего корабля, и я поняла, что мы пошли в правильном направлении.
После полудня за изгибом берега, локтях в двухстах от береговой линии мы заметили высокую каменную стену и какие-то постройки за нею. Я поняла, что это - одна из египетских береговых крепостей, о которых мне часто рассказывали.