Девятилетняя Атуни, дочь Сети, начальника охраны фараона, сидела на широкой деревянной скамье, под шатром огромного ивового куста. Тонкая, очень смуглая, с большими, сильно вытянутыми к вискам глазами, похожими на лиловые сливы, с прямыми, до пояса иссиня-черными волосами, одетая в белую воздушную юбочку и широкую полупрозрачную накидку из бледно-голубой кисеи, девочка походила на диковинную птичку, укрывшуюся среди густых ветвей от дневного зноя. Она устроилась, подогнув под себя босые ножки и разложив на коленях прошитые листы папируса. Это был один из списков любимой многими египтянами "Истории о нашествии гиксосов и их изгнании из пределов двух царств". Сети, потерявший во время эпидемии черной язвы всех своих детей, кроме Атуни, уделял ей много внимания и сам обучил ее читать, хотя в этом возрасте большинство девочек еще только-только начинали узнавать грамоту, а иные не умели читать и писать до самого замужества.
Обычно Сети бывал на службе целыми днями, возвращаясь лишь к вечеру, и Атуни оставалась под присмотром рабынь. Живая и смышленая, она не любила сидеть дома, а проводила время с сыновьями Хауфры и Альды, вместе с ними бегая, играя и, так же, как и они, учась приемам кулачного боя, стрельбе из лука, верховой езде и прочим чисто мужским искусствам. Альда, сама обучавшая сыновей, только радовалась участию в их занятиях маленькой дочери Сети - амазонке, само собою, и в голову не приходило, что эти упражнения не для девочки. Не приходило это и в голову Сети - он считал, что будет вовсе не плохо подготовить Атуни к любым поворотам судьбы. Когда же старшие два мальчика стали днем посещать школу, шалунья полюбила уединяться в саду, где с удовольствием читала все подряд, особенно то, что касалось войн и подвигов - здесь тоже сказывалось влияние воинственной тети Альды.
Но больше всего девочка радовалась, когда Сети удавалось днем отлучиться из дворца и приехать к ней, либо пораньше вернуться вечером.
Отец сидел на скамье подле дочери, рассеянно вертя в руке ивовую веточку и постепенно обрывая с нее длинные светлые листочки. Обычно он охотно беседовал с маленькой шалуньей, но в этот день был рассеян: слишком много мыслей занимало его и не давало сосредоточиться.
Сад вокруг его дома был ухожен и разбит на аккуратные аллеи. Деревья и кусты давали густую тень даже в самый огненный полдень, а множество самых разнообразных цветов заливали все вокруг густым и сладким запахом, от которого пьянели даже пчелы, до самого заката сновавшие меж разноцветных бутонов и соцветий. Водой сад снабжали два колодца со специальными приспособлениями - шадуфами, которые позволяли доставать воду, не прикладывая большой силы. Рабы-садовники очень любили эти забавные сооружения, состоящие из столба и длинной-длинной перекладины с грузом на коротком конце. К длинному концу крепилась веревка с кожаным ведром, которое и опускали в колодец, чтобы затем грузило, опускаясь, вытягивало его наверх. Атуни, однако, злилась на шадуфы: однажды, когда ей было всего шесть лет, она вздумала сама достать ведро воды и ухитрилась до половины опустить кожаную бадью вниз, но грузило оказалось тяжелее девочки, и она с визгом и плачем взвилась на длинном конце перекладины и задрыгала ножками над жерлом колодца. Испуганная служанка кинулась на выручку и тут же спасла озорницу, но та с тех пор так и не смогла забыть обиды, полученной от "противной палки", как она прозвала шадуф.
- Папа, а можно мне поиграть с маленьким мальчиком, который родился у царицы амазонок? - спросила Атуни, откладывая папирусы и вытягивая ноги вдоль скамьи.
- Нельзя, он не игрушка, - возразил Сети, ласково проводя ладонью по блестящим волосам дочери. - Он еще очень мал, и что бы ты стала с ним делать?
- Вынесла бы в сад, показала ему мои любимые цветы и птичек, и эту иву! Учила бы его говорить.
- Это все ему еще рано, - покачал головой придворный. - И говорить он будет не на нашем языке, а на том, на каком говорят царица и ее муж. Они же не египтяне.
Атуни недоуменно дернула плечиком. Она не понимала, отчего это кто-то должен говорить на каком-то другом языке, и почему красивый малыш, который ей так понравился, не может побыть с нею в саду? Ей же разрешали брать в сад двухлетнего Анх-Гора и играть с ним…
- Отец, а куда уехала царица амазонок? Воевать, да?
- Да. Они с Гектором сейчас в Великой ливийской пустыне.
Ответив так, Сети задумался. Он живо представлял себе все тяготы и опасности сурового похода, в который отправились двадцать дней назад троянский царь и бесстрашная жена его брата. Смутное беспокойство не оставляло начальника охраны. И дело было не только в том, что Гектор ему нравился, и не в том, что он понимал всю важность ливийского похода и необходимость освободить от осады северную крепость. Тонким чутьем опытного царедворца Сети ощущал какой-то подвох, какую-то неясную опасность, будто легкое прикосновение невидимой в темноте паутины…
"Отчего в последнее время так тревожится фараон? - подумал придворный. - Или он тоже чует что-то неладное? Панехси… Что-то он у меня не выходит из ума, и почему я вспоминаю о нем всякий раз, как начинаю думать о ливийском походе? Панехси…"
Маленькая Атуни, заметив задумчивость отца, вскарабкалась к нему на колени, отобрала у него ивовую веточку и, чтобы привлечь его внимание, стала щекотать ему шею. Он засмеялся и обнял дочку.
- Пойдем! - Сети встал и свободной рукой подобрал со скамьи листы папируса. - Рабы, верно, уже накрыли нам стол. Пообедаем, ты ляжешь поспать, как положено делать в полдень хорошим девочкам, а я поеду во дворец.
- У! - Атуни обиженно сморщилась. - Вечно во дворец и во дворец! Не люблю я твой дворец!
- Он не мой, а фараона, и я его слуга. Не вертись, девочка, а то я тебя уроню.
Когда рабыня уложила Атуни в постель и, затворив ставни ее окна, ушла, девочка, послушно лежавшая с закрытыми глазами все время, пока служанка была в комнате, тотчас вскочила. Она надела свою юбочку и тихо, как мышонок, скользнула к двери. Атуни хорошо знала, как пройти в ту половину дома, которую занимал Хауфра с женой и детьми, и где жили до выступления в боевой поход Гектор и Пентесилея. Почти неслышно ступая босыми ножками, озорница добралась до комнаты, в которой стояла колыбель маленького Патрокла. Ее надежда оправдалась: малыш был там, и никого больше в комнате не было.
Атуни встала на цыпочки (качающийся столик с колыбелькой был довольной высокий) и увидела, что младенец не спит. Он ловил пухлыми ручонками солнечных зайчиков, скользивших по его пеленкам, смеялся и весело вскидывал кверху крепкие ножки с розовыми круглыми пятками.
- Здравствуй, Патрокл! - сказала девочка шепотом. - Знаешь, нам с тобой не разрешают гулять в саду. Но ты ведь хочешь, да? Твоя мама всегда в это время ходила с тобой в сад. Пойдешь со мной? Я тебе много всего покажу. Даже покажу противную палку, которая меня чуть не утопила… Это, чтобы ты знал, какая она скверная, и никогда не имел с ней дела!
Девочка запустила руки в колыбель и сумела вытащить малыша. Он был очень большой и тяжелый, немногим легче Анх-Гора, и Атуни стоило большого труда его не уронить. Но она справилась и, старательно накрутив на мальчика пеленку, потащила его к двери.
В то время, как шалунья спускалась по лестнице, боязливо озираясь, дабы не попасться на глаза кому-нибудь из рабов Хауфры или самой тете Альде, которая могла уже вернуться со своей обычной верховой прогулки, с восточного крыла дома, через боковую калитку, ведущую в сад, проникли три человека. Калитка была, как обычно, заперта на щеколду, но один из этих людей ловко поддел ее просунутым в щель лезвием ножа и сбросил со скобы. Войдя, все трое огляделись, осторожно, пригибаясь меж кустами, подошли к дому и один за другим взобрались на галерею второго этажа, используя вместо веревок толстые плети вьюнов, с этой стороны обвивавших стену.
Когда они крались по галерее; на ней появился темнокожий раб. Он увидел нежданных гостей и уже раскрыл рот, чтобы закричать, но тут же упал, получив жестокий удар в висок. Тонкая струйка крови была почти незаметна на коричневой коже.
- Сюда! - прошептал злоумышленник, шедший впереди двух других. - Вот здесь это должно быть… - и повел остальных в дом, в ту половину, которую занимал Хауфра. Первые две комнаты, куда они заглянули, их ничем не заинтересовали, хотя, будь эти люди грабителями, то поживились бы там неплохо: в этих покоях было немало прекрасных сосудов из стекла и алебастра, ларцы и столики, отделанные слоновой костью, золоченые светильники и дорогие вазы. Но они пришли не ради этого.
- Зубастый Себек! - прошипел один. - Да где же этот мальчишка?! Дом большущий, как в нем искать? Вон, в этой комнате стоит колыбель, но она пустая… Куда он делся? Сейчас полдень, все спят, и ему тоже спать полагается!
- Тсс! - произнес второй. - Из-за той вон двери слышно, будто кто-то бормочет…
Они заглянули еще в одну комнату и увидели там широкую постель, на которой раскинулся пухлый румяный малыш. Он спал, во сне двигая ручонками и что-то лепеча.
- Вот он! - воскликнул тот, что был главным из троих.
- Что-то большой! - усомнился второй. - Ему же и полугода нет.
- Прикуси свой дохлый язык! - отрезал третий. - Ты разве не слыхал, что его отец - великан с гору ростом? Вот и он большущий.
- Я видел Гектора, его дядю! - продолжал возражать второй. - Говорят, они одного роста с братом, а Гектор, хотя и громадина, но не со слона же… Да и по виду ребенок старше.
- Значит, быстро растет! - отрезал предводитель. - В любом случае, кто ж это может быть еще? Комнаты те самые. Берите его, живо! Не забудьте зажать рот тряпкой, чтобы не завопил, только не придушите, не то я вас самих передушу, чтоб мне больше не пить вина!
Один из злоумышленников, быстро подойдя к постели, подхватил с нее ребенка и, накинув на него большой кусок полотна, кинулся вместе со своими товарищами назад, на галерею.
Ребенок проснулся и запищал. Не разворачивая тряпки, тащивший его похититель попытался этой же тряпкой заткнуть малышу рот. И тот, видимо, перепуганный и ошеломленный, что есть силы вцепился ему в пальцы зубами.
- А-а-а-а! - взвыл разбойник. - Он мне палец… палец чуть не откусил!
- Ты спятил?! - прошипел предводитель. - Не ори! Чем он мог тебе откусить палец? У него же нет зубов!
- Тогда их и у крокодила нет! Он кусается лучше любой собаки!
- Ма-а-а-а-ма! Мамочка-а-а! Ма-а-а!
- О-о-о, саранча мне в глотку! - ахнул старший из похитителей. - Он что же… и говорит! Эй, да мы кого-то не того взяли…
В это время в доме послышались встревоженные голоса, и снизу донесся топот ног. Похитители, поняв, что их вот-вот обнаружат, бросились по галерее к тому месту, где взобрались наверх. Но едва они добежали туда, как через балюстраду перемахнул человек, видимо, как и они, с завидной быстротой взобравшийся по стеблям вьюна.
- Стойте, уроды! - прозвенел негодующий крик. - Оставьте ребенка, или тут же и подохнете!
- Да это женщина! - вскричал предводитель. - Бегите, я ее сейчас пристукну!
И он, не раздумывая, замахнулся.
Это стоило ему жизни. Альда, а именно она преградила дорогу разбойникам, ударить первой. Ее кулак, твердый, как железо, врезался в висок похитителя, и тот упал, не успев ни вскрикнуть, ни дернуться. Второй схватился за висевший на боку нож, но вынуть его не успел. В воздухе сверкнуло тонкое железное лезвие, и разбойник рухнул рядом со своим предводителем. Как всякая амазонка, Альда всегда носила в ножнах на ремне сандалии маленький боевой кинжал.
- Отдай моего сына! Ну!
Альда наступала на третьего похитителя, и тот, в ужасе втиснувшись спиной в стену галереи, протянул ей уже выпроставшегося из тряпки мальчика.
- Мама! - закричал тот. - Ма! Он мне делал бо!
- Ну, так и я ему сделаю! - произнесла амазонка, и ее голос вызвал у разбойника дрожь. - Не плачь, Анх-Гор, мама здесь, и никто тебя не обидит.
Она подхватила младшего сынишку полусогнутой левой рукой, тогда как правой крепко взяла за горло последнего оставшегося в живых похитителя.
- Ну, лягушачье отродье, говори, для чего вам понадобился мой ребенок?!
- Нет, нет, не твой! - Не твой, госпожа! - завопил разбойник. - Нас… нас послали за мальчишкой этой… царицы амазонок! Мы его, значит, спутали. Мы…
- Ах, вот оно что! Ублюдки! Обезьяны свиномордые! Ну, тогда я знаю, кто вас послал!
- Тихо, Альда, тихо! Не задуши его, а то он никому ничего не скажет. Смотри, у него уже глаза вылезают на лоб, так ты его придушила! - произнес Сети, в это самое время тоже поднявшийся на галерею.
Начальник охраны фараона не уехал сразу во дворец, а зашел к себе в комнату, чтобы сменить влажную от пота одежду и захватить несколько нужных ему папирусов. Он, разумеется, ничего не знал о происходящем в другой половине дома, но вопли маленького Анх-Гора, крики разбойников и Альды, топот бежавших снизу рабов привлекли его внимание, и он во весь дух кинулся на галерею, но успел уже к самой развязке.
- Они хотели украсть сына Пентесилеи! - закричала в бешенстве Альда. - И я-то, я-то, ослица безмозглая, забыла, что царица просила меня глаз не спускать с Патрокла! Думала, среди бела дня, когда в доме полно рабов, никто не сунется! Ах, сатиры рогатые! Ты понимаешь, Сети, кто это все устроил?! Ты понимаешь?!
- Тише ты, тише! - воскликнул, подбегая к ней, придворный. - Мы должны заставить говорить этого человека, а не высказывать свои догадки.
- Он у нас еще как заговорит! - крикнула амазонка, немного ослабляя хватку своих крепких пальцев и встряхивая уже полубесчувственного похитителя. - Говори, тварь, кто послал вас украсть Патрокла? Говори, или я отдеру твою гнилую башку от мешка с дерьмом, который пока еще - твое тело! Ну! От кого вы пришли? Кто вам приказал?
- Me… Me… - прохрипел разбойник, - Me…
- Что "ме, ме"?! Что ты блеешь, как козел?! Если язык тебе больше не служит, я его сейчас выдеру из твоей глотки! - взревела Альда. - Говори, не выводи меня из себя!
- Мерикара! Второй казначей! Он нам приказал под страхом смерти…! - выдохнул похититель. - Мы из его охраны… Господин! Господин Сети! Скажи ей, чтобы она меня не убивала!
- Мерикара! - проговорил пораженный начальник охраны фараона. - Да он-то здесь при чем? Я всегда подозревал, что он - мошенник, но какое он имеет отношение ко всей этой истории?
- Просто главный негодяй делает все, чтобы его не вывели на чистую воду! - вскричала Альда, передав сына подошедшей к ним рабыне и снимая с себя пояс, чтобы скрутить руки похитителю. - Мерикара наверняка связан с тем, чье имя знаем и я, и ты, Сети. Вот только, назовет ли Мерикара своего хозяина?
Сети стоял, нахмурившись, качая головой так, что его круглые золотые серьги болтались из стороны в сторону.
- Гнусная, ох и гнусная же история, Альда! А я еще не верил, что все так скверно, как подозревал Гектор… Мы ведь говорили с ним перед его отъездом, мне кажется, он мне доверяет. Ну хорошо же! Прикажи запереть этого негодяя и убрать отсюда трупы. Хорошо, что ты не прикончила всех троих, с тебя бы сталось! Как бы там ни было, это все походит на заговор, и я иду к Великому Дому. Он должен все знать.
- Госпожа! - донесся в это время до них полный ужаса голос рабыни-нубийки, и та выскочила на галерею, дико размахивая руками. - Сына Пентесилеи нет в его колыбели!
- Артемида-дева! - прошептала Альда, смертельно бледнея. - Но где же он?!
- Он здесь! - прозвенел вдруг детский голосок.
И маленькая Атуни показалась на верхних ступенях лестницы, что вела с другого конца галереи в сад. Девочка шла, понурившись, сознавая, что виновата, и ожидая гнева и со стороны тети Альды, и со стороны так некстати задержавшегося дома отца. Однако оба они завопили и засмеялись от радости. На руках девочки, гукая и улыбаясь, сидел маленький Патрокл.
Глава 10
- Кончено, Гектор! Около двухсот пленных, остальные мертвы.
- И никому не удалось сбежать?
- Куда бы они сбежали? Ты перекрыл выходы из ущелья, а здесь, на плоскогорье, мы их держали крепко. Только это дорого стоило!
Сказав это, Пентесилея соскочила с седла и неторопливым движением сняла шлем. По ее левой щеке, от виска, где обозначилась темная ранка, тянулась, раздваиваясь на подбородке, полоска крови. Железный наконечник копья вошел неглубоко, хотя, угоди он на четверть пальца левее, удар был бы смертельным. Вторую рану амазонка получила уже в конце сражения - меч врага пробил легкий нагрудник и вошел в грудь, но, опять же, недостаточно глубоко и не с левой, а с правой стороны, далеко от сердца.
- Раны серьезные, Пентесилея, - хрипло произнес Гектор, сплевывая попавший в рот песок: в своем стремительном движении колесница поднимала тучи песка и пыли. - Надо сразу перевязать.
- Успеем, - она улыбнулась. - Как ты? Ты был в самой гуще.
- И при этом, кажется, ни одной царапины. Смешно!
Египетское войско, вернее, то, что от него осталось, стягивалось между тем к колеснице своего военачальника. Покрытые пылью и кровью и оттого похожие один на другого, воины подходили и, по обычаю, громко выкрикивали свои имена, чтобы командующие могли отметить тех, кто остался в живых. Их голоса звучали глухо - у всех пересохло во рту. К составленным возле колесниц кувшинам с водой сразу выстроились целые вереницы людей.
Гектор, стоя на колеснице, привычно пересчитывал воинов, про себя отмечая, что среди тех, кто держался на ногах, все же немало раненых.
Из тысячи человек египетского войска остались живы четыреста восемьдесят два. Ценою гибели остальных были уничтожены две тысячи триста ливийцев и двести пленены. Пентесилея была права: бежать не удалось никому…
Гектор вновь спросил себя, можно ли было принять иное решение и вновь ответил себе: нет, нельзя было.
Поняв, что гибель угрожает его отряду и в крепости, и на подходах к ней, и в случае, если они задумают отступать, троянский царь приказал своим воинам занять позиции на невысоком плоскогорье, над ущельем, по которому двигались ливийские отряды, собираясь выйти им в спину. Анхаффу было приказано спрятать колесницы перед выходом из ущелья, за грядою скал. Остальные воины в оставшееся им время натаскали и сложили на краю крутого склона ущелья груды камней, от самых маленьких до громадных. Гектор сам, махнув рукой на достоинство главнокомандующего, ворочал ребристые глыбы, подтаскивая к обрыву и такие, которые было впору тащить вчетвером или впятером, и вызывая среди египтян изумленный и восхищенный шепот. По его приказу пятьдесят воинов, из числа самых опытных, двинулись по плоскогорью к другому концу ущелья, чтобы отрезать дорогу ливийцам, если те вздумают отступить этим путем.