Засада! - обожгла внезапная догадка. Что же случилось с Ксенией? Хорошо, если она еще не успела приехать… А Гунн? Нет, тот точен, как швейцарские часы, - должен быть уже на запасной явке. Но к нему нельзя, ни в коем случае. Нельзя теперь и на ту явку, куда он должен был прийти после передачи материалов Ксении. Неизвестно, что случилось, почему здесь его ждут. Надо выбираться самому… Они, наверное, подождут, пока он выйдет из машины и подойдет к лже-Ксении, стоящей к нему спиной. А по условиям встречи девушка должна была его ждать у края тротуара. Нет, газу - и вперед. Как только он переключил скорость, сзади треснул выстрел. Пуля прошила стекло рядом с его головой, оставив маленькую дырку и покрыв стекло сетью мелких трещин, словно узорами от сильного мороза.
Только бы не пробили скаты! Если спустит шина, далеко не уйти, а ему надо вырваться из города. Обязательно вырваться.
Опель понесся по улице, ловко увернувшись от выскочившего наперерез мотоцикла с коляской. Волков прибавил скорость и взглянул в зеркало. Сзади неслись мотоциклисты.
Резкий поворот, еще один, теперь выжать из машины гауптмана нее, на что она только способна. Ну! Мотоциклисты не отставали. Один, правда, перевернулся на повороте, пойдя юзом, и врезался в стену.
Только бы не пробили скаты, не выкатили поперек дороги тяжелый грузовик, который ни протаранить, ни объехать…
Один из мотоциклистов опасно приблизился. Не выпуская баранку, Волков одной рукой открыл боковые стекла. Если будут стрелять, то осколки не поранят лицо!
Нащупав автомат, он немного притормозил и дал пару очередей прямо через заднее стекло. Первый из мотоциклистов ткнулся головой в руль, сидевший в люльке автоматчик не успел выпрыгнуть. Развернувшись поперек улицы, они мешали проехать остальным. Он дал по скучившимся немцам еще одну очередь. В ответ по кузову опеля защелкали пули, в салоне засвистел ветер.
Вырваться из города - вот что сейчас нужно. Любой ценой вырваться! В сторону границы они его не пустят - там наверняка дороги перекрыты шлагбаумами, усиленными патрулями фельджандармерии и солдат комендатуры. Тогда к лесу. Пока он цел и жив, пока у него есть оружие, им не удастся его взять.
Поворот, еще поворот. Вот оно, чего он так опасался. Впереди, загораживая проезд, выполз из-за угла огромный бюссинг с поднятым над кузовом брезентовым тентом. Хотят размазать об него, давя сзади мотоциклистами?
Вывернув руль, он резко свернул в открытые ворота двора высокого дома. Лопнуло стекло фары, разбитое о столб.
Как в бешеном калейдоскопе, промелькнули мимо веревки с бельем, с визгом шарахнувшиеся в сторону обитатели двора… Выбив бампером и решеткой радиатора воротца из тонкого штакетника, опель выскочил на параллельную улицу.
Подтянув ближе автомат, Волков выставил его перед собой и дал очередь по пытавшимся загородить ему дорогу мотоциклистам. Не снижая скорости, проскочил мимо них, чудом избежав столкновения. Куда теперь? Налево? Машина послушно повернула. Он еще прибавил скорость. Сзади вновь, как привязанные, болтались мотоциклисты, наверное, уже другие.
Теперь направо и еще раз налево. Покрышки взвизгивают на поворотах, оставляя на мостовой резкие черные следы, - только бы не лопнули! Ведь осталось совсем немного, чуть-чуть!
Сзади полоснула очередь, пробивая жесть кузова, вырывая клочья обшивки сидений. Он пригнулся. Пока не задело, надо и поберечься. Хотя какая защита от пуль мягкие сиденья опеля и его кузов из тонкого железа?
Больше сворачивать некуда - дорога ведет через пригороды к лесу. Правда, не в сторону границы, но теперь не это важно. Лес его не выдаст, укроет, поможет оторваться от погони, в нем можно отсидеться некоторое время, а перейти границу для него, изучившего ее как свою ладонь, с этой, немецкой, стороны будет не так сложно. Только выбрать подходящий момент. О, если бы у него были гранаты!
Шлейф пыли, поднятый колесами опеля, скрыл из глаз преследующих мотоциклистов. Но тонкая, желтоватая пыль заскрипела на зубах мельчайшими песчинками, начала лезть в глаза, в нос, вызывая неудержимое желание чихать и мешая смотреть на дорогу впереди. Неожиданно сзади хлопнуло, баранка рванулась из рук, машину повело в сторону. Скорость упала.
"Пробили шину", - понял Волков.
Жуя и сминая спустивший скат, опель, словно из последних сил, рванулся к кустам на обочине.
На ходу сдвинувшись на сиденье рядом с местом водителя, Волков распахнул дверцу, вывалился из машины и, вскочив на ноги, кинулся в кусты, с треском ломая покрытые пылью ветки. Вслед хлестнули автоматные очереди.
Потерявший управление опель осел на бок и ткнулся бампером в кювет. Почти невидимые в ярком солнечном свете бледные язычки пламени побежали по кузову, потом ухнуло, и столб огня взметнулся высоко вверх.
Мотоциклисты широкой дугой обтекали горящую машину, выстраиваясь в линию перед деревьями. Затрещали автоматы.
Из тучи поднятой над дорогой пыли вынырнул грузовик. Из кузова посыпались солдаты, откинули задний борт, выпуская рвущихся с поводков овчарок.
- Лос, лос! Шнеллер! - кричал обер-лейтенант в фуражке с высокой тульей.
Быстро распустив длинные поводки, проводники пустили собак, кинувшись в гущу леса. Стуча сапогами, побежали солдаты. Несколько мотоциклистов, оставив машины, бросали саперными лопатками землю на догорающий опель.
…Бютцов решил ждать Тараканова у костела, стоящего на краю сгоревшей деревни: в разрушенном здании драма его враг сумел скрыться один раз. Значит, он придет туда снова.
Из головы у Конрада не выходил мужчина в сером ватнике, появившийся на краю оврага с чужой стороны границы. Определенно между ним и Таракановым есть какая-то связь. Довести эту мысль до логического конца метала жуткая боль в раненой голове. Он даже не позволил себя перевязать, досадливо отмахнувшись от фельдшера, прибежавшего к караульному помещению, Так и поехал, выведя машину из гаража и бросив на сиденье винтовку с оптическим прицелом. Он убьет Тараканова, как только тот появится у костела. Всадит в него всю обойму, пулю за пулей, пока не перестанет дергаться его тело, а потом, для контроля, - из парабеллума пулю в затылок.
Враг должен умереть, потому что с ним уйдет и тайна поражения Конрада фон Бютцова, гауптштурмфюрера СС. Когда Тараканов умрет, только один Конрад будет знать о том, что чужой разводке удалось добраться до картотеки. До настоящей картотеки! Шмидт уже ничего никому не расскажет. Ему самому, Конраду, рассказывать тоже ни к чему. В противном случае прощай все: карьера, служба, черный мундир с серебряными позументами и одним витым погоном на плече, страх окружающих… Что его может ждать? Разжалование, концлагерь или просто неожиданный выстрел в затылок? Ничего из этого набора его не прельщало.
Правильно гласит народная мудрость - знают трое, знает и свинья! Теперь знающих тайну только двое, и один из них должен обязательно умереть. И это будет только Тараканов!
"Он хочет остаться один на один с тайной, - скривил губы Конрад, сворачивая к проселку, ведущему в направлении сожженной деревни. - Но провидение рассудило иначе. То, что я жив, не перст ли божий, указывающий мне путь?!"
Машина, мягко переваливаясь на вылезших на дорогу толстых корнях и иногда пробуксовывая в рыхлом песчаном грунте, шла по проселку. Пришлось скинуть скорость, как не одолевало нетерпение.
"В городе Тараканова не возьмут, - продолжал размышлять фон Бютцов. - Он ловок, как обезьяна, и увертлив, как уж. Да и зачем ему в город? Если и поедет, то только, чтобы сбить со следа. Скорее всего так и будет. А потом он обязательно появится у костела. Или я окончательно проиграл! Даже Бергер не сможет помочь, если станет известна правда о картотеке".
Не доехав до знакомой опушки с полсотни метров, Конрад остановился, дав задний ход, загнал машину в кусты и, прихватив винтовку, пошел торопливым шагом к пригорку, с которого совсем еще недавно он смотрел в бинокль на сопредельную сторону.
Выбрав позицию, он нетерпеливо разорвал картон патронной пачки, зарядил винтовку и проверил сектор обстрела. Да, отсюда он достанет и до костела, и до оврага на той, русской стороне. Оптика прицела с тонкой черточкой крестика бросила вплотную к глазам щербатый кирпич стен разрушенного храма.
Загнав патрон в ствол, он изготовился к стрельбе. Теперь ждать и надеяться на правильность расчетов. Только один точный выстрел, и все будет представлено совсем в другом свете. Враг получил ложную картотеку ценой жизни Шмидта и ранения его, фон Бютцова. Операция, спланированная СД, успешно завершится. Стоит немного отдохнуть, потому что после выстрела надо будет добежать до тела Тараканова и тщательно обыскать его, чтобы вовремя взять все то, чего не следует видеть посторонним глазам.
…Глухой и пока еще далекий собачий лай подстегнул его. Собаки - это очень плохо! Где-то здесь должен быть ручей - побежать по воде, а потом выбраться на берег? Нет, не имеет смысла - собаки пойдут верхним чутьем, а он только потеряет время и скорость. Осталось немного: километр или два, а там сожженная деревня, костел, ступеньки спуска в подвал, пол из чугунных плит, под одной из которых вход в дренажную систему. Там спасение…
Усыпанная прошлогодней хвоей земля заглушала звук его бега, мягко пружинила под ботинками, словно помогая ему бежать еще быстрее. Автомат Волков не бросил, хотя патронов осталось не так много. Хуже всего, если они высадили группы с собаками в нескольких местах и теперь затягивают горловину невидимого мешка, в центре которого бежит он.
Что же произошло с Ксенией? Неужели они все-таки выследили ее, арестовали и пришли на место встречи, устроив засаду. Предать она не может, в этом Волков был убежден. Значит, выследили! Бедная девочка - первое задание оказалось для нее последним. Уцелел ли Гунн? Теперь все надежды на него…
Собачий лай раздался где-то справа. Надо поторапливаться. Ноги заработали еще быстрее. На мгновение почудилось, что он бежит на тренировочном кроссе, по Измайловскому парку, по тропинке под лиственницами, которые, как рассказывали, посажены еще Петром I.
Внезапно он понял, что к костелу ему не успеть, как ни торопись. Если бы не выследили Ксению, если бы не подбили его машину… Но зачем теперь думать об этом. Да, да! Тогда было бы все по-другому, а теперь что - помирать в чужом, пусть даже славянском лесу, оставив последний патрон себе и попытавшись захватить с собой как можно больше врагов? Для этого ли он с таким трудом добирался сюда, выходил на связь с Марчевским, искал подходы к картотеке?! Сколько жизней он может сберечь, передав пленки, сколько людей не закончат свой путь нагими и залитыми кровью на чужих полях и в чужих лесах, окруженные гудящими роями жирных, зеленоватых мух, вьющихся лад трупами, не упадут в талую воду, не примнут телами спелые колосья, не замерзнут в снегах?! Ради жизни этих людей, поднимающих плугом пласты земли или стоящих у станка, сидящих за партами или в аудиториях, растящих детей и хлеб, он бежит сейчас по лесу. И пусть они даже не подозревают о капитане Волкове, пусть никогда не узнают о нем, он делает это ради них…
Ревизка! - мелькнуло в мозгу. Сторож однажды показывал ему эту сделанную для проверок дренажных коллекторов дыру, в которую можно протиснуться. Но есть ли там проход под костел и еще дальше, в тот небольшой коллекторный зал, где ждет его Семенов?
Риск? Но что остается делать? Остановиться и принять бой или попытаться уйти через ревизионный колодец, так, кажется, он правильно называется. Колодец где-то здесь, неподалеку от ручья.
Резко повернувшись, Волков бросился в сторону. Скорее, скорее! Вот низина, заросшая лопухами и медуницей. Сыро, чавкает под ногами. А если в колодце стоит вода?!
Лай собак был уже явственно слышен, когда он наконец отыскал бетонную опалубку узкой трубы без крышки. На дне темнела стоялая вода, в лицо пахнуло зловонием. Опустив ноги, он взглянул на солнце и, больше не раздумывая, соскользнул по трубе в темноту.
…Проводник оттащил упирающегося пса от узкой бетонной трубы, вросшей в землю среди зарослей болотных трав.
- Что там, ефрейтор? - офицеру не хотелось пачкать сапоги в грязи, он стоял на пригорке, наблюдая, как солдаты рыщут вокруг.
- Наверное, крысы! - воротя нос от идущего из трубы зловонного запаха, ответил солдат. - Ну! - прикрикнул он на собаку.
- Киньте туда гранату… - закуривая сигарету, приказал офицер. - На всякий случай. В эту трубу можно пролезть?
Ефрейтор заглянул в узкий колодец, с сомнением покачал головой. Отцепив от пояса противопехотную гранату на длинной ручке, он кинул ее в трубу и отбежал, потянув за собой собаку.
Глухо ухнуло. Вылетели наверх комья грязи.
…Бютцов устал ждать. Во рту было сухо, словно насыпали на язык наждачный порошок. Нестерпимо болела раненая голова, мелко подрагивали пальцы, сжимавшие цевье винтовки.
Зато он сделал для себя немаловажное открытие - в костеле была засада. Он сумел заметить, как раз-другой мелькнули в проемах окон тени, блеснул металл оружия.
Кто там мог быть? Только люди Бергера - Клюге и Канихен. Они наверняка во всех подробностях доложили ему о прогулке к сожженной деревне. Обер-фюрер стреляный волк, ничего не любит пускать на самотек - уж если затягивать силки, то смертельной петлей. Значит, Конраду надо не только успеть первым убрать Тараканова, но еще и обшарить его тело? Почти нереально.
Пожалуй, впервые он страстно желает, чтобы его враг сумел обойти расставленные западни и убраться подобру-поздорову. Если даже будет так, то его хозяева не станут трубить в трубы, бить в барабаны и сообщать по радио об успехах. Разведки молчат, молчат даже тогда, когда проходят многие десятилетия. Молчат как о поражениях, так и об успехах. Все уйдет с Таракановым, если уйдет он сам.
Уйдет? Стоит присмотреть за краем оврага на русской стороне. Может быть, Владимир Иванович агент именно русской разведки, а не английской? Черт возьми, теперь-то какая разница? Мысли и так путаются, болит рана на голове, а солнце словно хочет выжечь на ной узоры. Конрад приник глазом к окуляру оптического прицела и повернул ствол винтовки в сторону границы. Вот кусты бузины, край оврага. Надо поправить прицельную рамку, прикинуть отклонение пули. Теперь готово.
Сколько он уже лежит здесь, на солнцепеке? Час, два? Время как бы потеряло свой смысл и сгустилось в липкую массу, тянущуюся, как осклизлый след за ползущей улиткой…
Но что это? Над краем оврага появилась чья-то голова, потом плечи. И вот уже виден по пояс человек в знакомом сером ватнике. Фон Бютцов подобрался, пошире раскинул ноги, словно лежал на учебном стрельбище, приник щекой к прохладному дереву приклада винтовки, положив палец на спусковой крючок. Ему явственно представилось, как в желтой гильзе патрона дремлет зеленовато-серый порох, готовый вспыхнуть от удара бойка по капсюлю, и сжатые газы вытолкнут из невообразимо длинного ствола с блестящими полями нарезки пулю. В ней, этой пуле, его будущее, его спасение.
Человек в сером ватнике встал на краю оврага, наклонился, подавая руку и помогая подняться другому мужчине, мокрому, грузному, с немецким автоматом в руке, Тараканов!
Конрад не видел его лица, но ему это было уже не нужно. Он узнал бы этого человека среди тысяч других хотя бы потому, что его, да, именно его, предпочла женщина, которая так нравилась Бютцову, являясь к нему в сновидениях.
Палец эсэсовца, лежавший на спусковом крючке, начал медленно двигаться, выбирая свободный ход.
Вот Тараканов встал во весь рост на краю оврага. Еще мгновение, он скроется следом за мужчиной в сером ватнике среди разросшихся зеленых кустов бузины. Выстрел!
Тараканова словно стегнули стальным тросом по пояснице. Он неестественно переломился пополам и рухнул на спину.
Больше Конрад фон Бютцов ничего не успел увидеть. Приклад винтовки стукнул его при отдаче по щеке. Он потерял сознание от боли.
Летит, летит по яркому, голубому небу тонкая, серебристая паутинка; золотом отливает наряд дубков, а спину пригревает уходящее тепло бабьего лета. Наверное, еще держится в лесу ежевика - поздняя осенняя ягода, почти черная, сладкая, висит она бусинками на колючих, клыкастых веточках. По опушкам есть и румяная, спелая брусника, мелькает красными пятнами в желтеющей траве, а над ней пурпуром пылает в сумраке леса шалфей… Почему-то тянутся косматые туманы, а из них выплывает встревоженное лицо Павла Романовича Семенова. Губы его шевелятся, а слов не разобрать: мешает ветер-листобой, сносит их в сторону.
- Антон! Что с тобой?
Зачем он так волнуется? Хорошо гулять в осеннем лесу, воздух вольный, лес чистый… Только царапаются клыкастые ветки ежевики, да сильно припекло солнцем спину.
- Скорей! Он ранен!
Кто это ранен? Он, Волков? Почему ранен, когда он гуляет в осеннем лесу. Вон тянется по небу журавлиный клип, слышно курлыканье: "Прощай, матушка-Русь, я к весне возвернусь".
- Режьте куртку… Скорей! Подгоните ближе машину! Держись, Антон, сейчас мы тебя… - склонился над ним Павел Романович.
А Волков смотрел в высокое, синее небо, на загораживающие его резные листья кустов бузины, казавшиеся на фоне яркой синевы почти черными. Красиво - голубое и черное. И золотые нити. Или это радужные крути в глазах от выходящей из его тела с каждым толчком еще живого сердца крови? Может быть, ее капли почудились ему зрелой брусникой в траве?
Небо качнулось и поплыло, ушли куда то в сторону резные листья, их сменила прозрачная, неведомая глубина, манящая, звонкая, как тонкий хрусталь.
Забежав сбоку, чтобы не мешать пограничникам, которые несли Волкова на шинелях к машине с отрешенно-сосредоточенными лицами, которые бывают только у русских мужиков, когда они делают важнейшую работу на земле - пашут ее, Семенов всмотрелся в лицо раненого, уловив слабое движение его губ, склонился близко, чтобы услышать:
- Я не умру…
- Конечно, конечно, - заторопился Павел Романович, бережно помогая уложить Волкова в машину, И, вскочив на подножку, скомандовал:
- Давай пулей! Да осторожнее смотри…
Водитель молча кивнул и плавно тронул с места, набирая скорость.
Владимир Зарубин
УБИТЬ СКОРПИОНА
Приключенческая повесть
Родился в 1941 году в Щигровском районе Курской области. Работал судосборщиком на судостроительном заводе в г. Феодосии. Статьи Зарубина публиковались в "Учительской газете", журналах "Юность" и "Молодая гвардия".
Никто не знал, что это случится сегодня.