- Конечно, батя для такой девочки староват в наше время. Но если заглянуть в историю на десяток тысяч лет назад, то нет ничего нового или удивительного, - и Щуплый процитировал: "Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтобы она предстояла царю и ходила за ним и лежала с ним, - будет тепло господину нашему царю. И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю. Девица была очень красива, и ходила она за царем и прислуживала ему, но царь не познал ее".
- А тут и познавать нечего. Тут дело, кажется, уже решено.
- Точно. Отец родной снова кольцо на пальце носит.
- Чего вы пиликаете? - вмешался угрюмый тип, гробокопатель; он получил высшую меру за осквернение могил. - Отшила она батю с первой попытки.
- Отшила? Откуда у тебя такие сведения? Уж не выкопал ли ты их там…
- Козел! - гробокопатель взъярился, почуяв намек, и стал приподниматься.
Заключенные сравнительно спокойно переносят любые клички и оскорбления, кроме безобидного слова "козел". Обычно при этом "имени" среди них возникает потасовка. Сержант знал, что стычки в таких случаях неминуемы. Но тут она не произошла. От сержанта не ускользнул взгляд Скорпиона, направленный в сторону гробокопателя.
- Слышал, как надзиратели на вахте трепались, когда я пол мыл, - сказал угрюмый, усаживаясь и успокаиваясь.
- Чего же он ее возит три раза в день?
- Сержанта боится! - Щуплый улыбался. - Надеется хоть так поднять свои шансы. Зачем позавчера батя нас на беседу вызывал? Что его интересовало? Есть ли, мол, претензии к конвою? Да когда это было, чтобы ему наши претензии знать надо? Я сразу и не врубился. Лаптем прикинулся: не понял, говорю, слово какое-то мудреное. А сам думаю: на кого же он "стук" от меня услышать хочет. Батя и в ы к л а л с я: как, мол, сержант ведет себя на службе? Не нарушает законность? А кто его знает, говорю, молчит как сыч. Ну а с дамой - напрямую чешет! - заигрывает, спрашивает. Я его успокоил. Чокнутый, говорю, наш начальник. Ни бум-бум! Ни слова.
- И что любовь с человеком делает! Потерял батя голову.
- А ты бы не потерял, если бы…
- Я - нет! Ученые дамы - все мымры! У них ученость все чувства вытравила.
- Какая же она мымра? Изящная дамочка. Эхма! Была бы денег тьма - купил бы баб деревеньку и жил помаленьку.
"Аплодисментов не будет. Для чего этот треп? - думал сержант. - Случаен он или не случаен? Почему опаздывает майор? Тоже случайность?" Он окинул местность взглядом, не меняя положения головы. Машины майора не видно.
- Сержант, а тебе нравится гражданка барышня? - Щуплый спрашивал, а остальные притихли, ожидая чего-то. - Молчишь, значит, нравится.
- Нет, - почему-то сказал сержант.
- Неправда. Чего покраснел тогда? - Щуплый наглел, надо было бы его одернуть, но сержант воздержался, он и вправду покраснел.
- Таких девочек мало, - продолжал Щуплый. - Видишь, даже мы за неделю ни одного бранного слова не произнесли. Облагораживает. И ведь что главное? Чистота. Без какой бы то ни было червоточинки. Видать, из хорошей семьи: папа, мама, обстановка, воспитание, благородство. Музыка! Гармония! Ничего лишнего, и все в избытке. Голова кружится!
И "артисты" с искусной и дотошной достоверностью суперреализма стали, сменяя и дополняя друг друга, рисовать портрет девушки: лицо, фигура, походка, голос, мельчайшие неуловимые глазу детали - создавали фотографически точный словесный портрет. Зримо, наглядно, почти осязаемо выписывали они каждую черточку, иногда, не жалея красок, накладывали такие густые и сочные мазки на грани пошлости, сопровождая все правдоподобными комментариями Щуплого, неизвестно каким путем почерпнутыми из ветхозаветных источников. Если словесное хамство можно было бы назвать искусством, то это было величайшее искусство, при помощи которого, словно препарируя живую плоть, они показывали затаенную и еще не расходованную чувственную нежность изображаемой ими девушки.
Сержант хотел прекратить это изощренное сквернословие, где оскорбительным было уже то, что о ней говорили э т и.
Но внезапно обрушившимся занавесом покрыл сцену хриплый всхлип Скорпиона:
- Заткнитесь, вы! Ублюдки… Не вашими языками… Сержант, заткни им глотки! Или тоже?.. Все подонки. И майор подонок, и ты, сержант, подонок! Слушаешь, слюни глотаешь, истекая животной мерзостью. Один меньше, другой больше, но все мы гады…
Скорпион не кричал. С болезненным остервенением, медленно, словно глотая сухие непережеванные комья земли, выговаривал он слова, по искореженному судорогой лицу бегали нервные мышцы, а из перекошенных глаз падали крупные капли и, казалось, слышны были их удары о камень.
- Господи! Сука, если ты есть, Господи! Дай мне прожить эти годы и вернуться в чистый мир! Дай! Дай! Падла я, Господи! Падла пропащая! Дай подняться! Очиститься дай… От мерзости уведи, дай светлой смертью загнуться, а не в дерьме и блевотине душевной! Дай, милый Господи! Почему ты раньше не отнял у меня разум и позволил испакостить себя? Буду! Буду землю есть… Уничтожь меня, стерву! Зачем ты…
Захлебываясь, задыхаясь и давясь рыданиями, Скорпион упал вниз лицом, катаясь по земле и зажимая уши ладонями. Неразборчивые бормотания или прерывистый хриплый вой еще некоторое время глухо вырывались у него из раскрытого рта.
Все притихли. "Молитва" Скорпиона по "сценарию" не предполагалась, он о ней вчера и не заикался: условились завести сержанта "за бабу" и посмотреть, что у него за нервы. Если сержант психанет - прекратить и, может, попросить прощения - Скорпион походя должен был придумать концовку. Истерика Скорпиона была неожиданностью для сообщников. Они сами были неплохими мастерами психических сеансов, рассчитанных на простачков: незаметно вскрыть капилляр и пустить кровавую пену, гулко биться головой о стену, сопровождая свои действия истерическим смехом - это азы, этим в колонии никого не удивишь. Скорпион без дешевых эффектов достойно сыграл свою партию, похоже было, что человек испытывал самые настоящие душевные страдания от несуразно сложившейся жизни. Испытав нечто подобное очищению от скверны, Скорпион утих, привстал, ни на кого не глядя, взял из-за уха у Щуплого сигарету, прикурил и закашлялся то ли от непривычки, то ли от судорожной затяжки.
- Извини, начальник! - сказал он немного погодя. - Нервы сдали. Ослаб. А вы - это относилось к дружкам - в зоне не разводите базара о том, что я слюни пускал тут. Считайте, что не было этого. Мне еще до звонка долго ждать, выдержать надо, пакость с себя смыть. Попрошусь завтра параши чистить, а то эта идиллия до петли доведет…
Из штольни вернулся солдат, сказал, что она длинная: со множеством ответвлений, а в самом конце - завал.
- Щель узкая, я дальше не пошел, но посветил фонарем - кажется, все! - очень уж глубоко забрался.
- Едут! - сказал кто-то.
По кромке усохшей травы и песка, по верхней черте приливов пологого берега двигалась пестрая легковая машина, поблескивая стеклами и остатками никеля. Издалека и слегка сверху казалось, что это ползет божья коровка, натыкаясь на невидимые отсюда преграды, сворачивает то влево, то вправо, а иногда подаваясь назад и вновь устремляясь вперед. И ничего не было бы удивительного, если бы эта неторопливая букашка растопорщила жесткие крылышки и взлетела бы. Но вот она подползла ближе и потеряла сходство с божьей коровкой, разъяренно урча, вползла на подъем и остановилась в сотне метров. Из нее вышло небесное создание. Что-то сказав майору, женщина поспешно пошла к штольне. Машина, описав дугу, на повышенной скорости покатилась вниз, бросая из стороны в сторону заднюю часть на неровностях. Лихо скатившись вниз, майор прибавил газу и помчался вдоль берега, поднимая веер песчинок.
- Начальник! Мне бы… это… - один из заключенных встал, держась за живот, - антипоесть и антипопить. Баланда сегодня была малость того… жидковата…
"Неужели - сейчас? - сержант оценил обстановку. - Непохоже".
- У кого еще пищеварение нарушилось? - спросил он.
Назвался еще один.
- Проводи их вон туда, - показал сержант солдату.
- Я опоздала, - женщина остановилась около сержанта, продвинувшегося на несколько шагов ей навстречу, - мне радиометр чинили, отказал почему-то. Сегодня досмотрим последнюю штольню и на этом закончим. Она, оказывается, самая большая, но надо успеть, потому что я сегодня улетаю.
Она была возбуждена, возможно, обрадована чем-то. Но ее радость - только ее радость. И зачем она говорит, что майор обещал радировать в часть, в штаб части, а те позвонят в ее учреждение и за нею пришлют вертолет? Для нее это радость, но других это не касается. Она улетит. Все правильно. Иного быть не может. Так должно быть. И все равно мысль эта пришла, как неожиданность. Опомнись, сержант! Скорпион слышал, о чем говорила женщина. По лицу его скользнула судорога, скрыть которую Скорпион не сумел, и он отвернулся.
- А чего мы теперь ждем? Пойдемте?
- Сейчас…
Что ей сказать? Она стояла перед ним очень близко, ни разу так близко она не была. Он почувствовал страх и растерянность. Но собрался, как будто оторвал от себя что-то.
- Сейчас… - повторил он. - Вы пойдете за мной.
Ступил в сторону. Нельзя показывать другим слабость. Как обычно, расставив часовых у входа, объявил заключенным о порядке передвижения и поведения под землей. Как обычно… Все должно быть как обычно… Никакой тревоги. Спокойно, сержант, спокойно!
- Да знаем, начальник! Каждый день ты говоришь это, - перебил Щуплый.
- Прекрасно, если вы знаете. Но служба есть служба. Я говорю не просто слова, а то, что сейчас является для вас законом. Если нарушаю этим общий закон - вы вправе это обжаловать, но не раньше, чем мы вернемся в зону. Итак, старшой впереди, остальные по два в ряд, дистанция - два шага. На всем пути следования строй без моего разрешения не менять. Пошли!
Он повернулся к женщине:
- Постарайтесь с заключенными сегодня не разговаривать… - И добавил: - Без необходимости, если они заведут разговор. О чем угодно. И еще: не стремитесь вперед, то есть я хочу сказать, не становитесь между ними и мной.
- А что такое?
- Да ничего! - пугать ее он не хотел и соврал: - Начальство говорит, что я демократию развел. Разговоры всякие позволяю… Не положено.
- Понимаю. У вас могут быть неприятности. Я скажу вашему майору, что все было прекрасно…
- Нет, нет! Ничего не надо говорить.
- Но это правда! Я очень довольна вашей… - она помолчала, подыскивая слово, - очень благодарна вам за помощь. Вы так здорово все организовали. Такую уйму работы сделали!
В ответ сержант мог сказать лишь одно: огромную работу, которую проделали заключенные, организовывал другой, это старался Скорпион. Но сержант не сказал этого, а спросил лишь:
- Вы точно сегодня улетаете?
- Да. Разумеется, если из вашей части созвонятся с моим начальством. Результаты наших находок настолько ошеломляющи, что все придут в восторг.
- А что вы нашли? Если не секрет…
- Ой! Вероятно, это будет секретным.
- Ясно. Трансурановые элементы, стратегическое сырье, бомбы…
- Вы почти угадали. Правда, здесь не те актиниды, что идут для бомб, но очень важные.
- Ладно. Мне это ни к чему. Не забудьте: держитесь за моей спиной или хотя бы в стороне от них.
Штольня была широкой в проходе почти на всем протяжении, с высоким сводом. Дно полого уходило вниз, и работать было удобно, но продвигались все же медленно, потому что на каждой десятиметровой отметке женщина брала пробы радиоактивности и делала записи, кроме того, здесь было много боковых штреков, которые она тоже не пропускала. Сержант посмотрел на часы - около трех часов они находились под землей.
- Все! Дальше завал. Разбирать? - донесся из глубины голос Скорпиона.
Заключенные остановились перед осыпью. Яркая лампа от мощной батареи громоздила тени на неровные стены тоннеля.
- Сейчас посмотрю, - женщина склонилась над схемой. - Сколько мы поворотов сделали: три или четыре?
- Пять, - сказал сержант.
- Разве? Ах, да! Я не отметила. Да, пожалуйста, разберите, чтобы можно было пройти. Мы почти у финиша.
- Покурить бы, начальник… Как ты думаешь?
- После этого завала перекурите.
Скорпион распоряжался впереди, понукая нерасторопных. Тени прыгали, падали, переламывались.
"А если лампа погаснет? - подумал сержант. - Ничего страшного… управлюсь. Два шага в сторону. Фонарь в левой на отлете, подальше от себя…" Еще он подумал, что, может, напрасно не изменил схему охраны, надо бы один - у входа, двое - в штольне. Но такая перестановка была теперь невозможна. Не о том думаешь, сержант! Выступы, ниши, осыпи - возможные укрытия или помехи. Осталось не более часа…
- Готово, начальник! Перекурим теперь?
Он посмотрел на женщину: она ждала.
- Пошли вперед!
- У-у-у! Нехолосый натсяльник! - заключил кто-то. - Омманули дитисэк…
- Кончай! - окрик Скорпиона прервал шепелявый голос.
Он взял батарею с лампой и двинулся. За ним побрели остальные.
"Патроны в патроннике? Или нет? - задавал себе вопросы Скорпион. Когда он его дослал? Не заметил. Или не досылал? Ладно. Конечно, там, сидит там моя пуля".
Сто шагов. Они очутились в широком и высоком гроте. Штольня закончилась. Скорпион с фонарем обошел площадку.
- Все, дальше хода нет, это - конец. Куда лампу?
- Поставь на середине. Можете курить. Не рассыпайтесь по пещере. Садитесь справа.
- Я быстро, - словно извиняясь, сказала женщина и принялась за работу.
Заключенные сидели в пяти метрах от сержанта, в нише, Скорпион перед ними, спиной к сержанту.
"Если б знать наверняка… - Скорпион нервничал. - Что знать?! Там, там сидит желтенькая такая пулька. Моя? Посмотрим, чья!.. Нейтральная. Следующие за ней - чьи? Твои, сержант, твои… Почему ты не закуриваешь? Неужели не хочется? Зажигалки у тебя нет… Нет зажигалки… Чиркнешь спичкой, по привычке - пусть и одной левой зажжешь! - по привычке сощуришься на огонек… ловя его кончиком сигареты… Ну закури, сержант! Нервничаю. Так нельзя. Но и так нельзя! Времени нет! Время - свобода, а свобода - все!.."
- Сержант, - Скорпион обернулся, - дай сигарету…
"Хорошо сидит, - отметил положение противника. - Автомат на коленях, стволом ко мне, палец на месте… Я бы тоже так сел… сиди… сейчас ты бросишь… сигарету, я не поймаю, как бы точно ты ее не бросил, а я ее не поймаю… она упадет… где она должна упасть?.. вон там она должна… - мысли полетели вихрем: - Пачку бросишь? - Нет - одну - ты осторожен - с одной меньше волокиты - левой рукой - они в левом кармане - я встану - ты встанешь - если успеешь - успеешь - и твой затылок - есть! - красивый выступ - угодит - ты не спешишь - и я - бросай - первый удар по стволу - и пуля мимо - должна мимо - мимо - мимо - мимо…"
Сержант бросил сигарету. Скорпион ее не поймал, он чертыхнулся и потянулся за ней, не достал. Взял у Щуплого спички, приподнялся, зачем-то зажег одну, наклонился, поднял сигарету и, выпрямляясь, прикурил, отворачиваясь, перенес тяжесть тела на одну ногу. Свободной ногой удар по стволу! Бросок! Но бросок, который должен был размозжить затылок сержанта о каменный выступ, не получился: сержант не встал на ноги. На лету Скорпион хотел скорректировать движение, и, возможно, коррекция удалась бы, сделай сержант малейшую попытку подняться. Но тот, сидя, прижался к стене и "помог" Скорпиону пролететь над собой. В следующее мгновение от сгруппированного толчка ногой в пах Скорпион шарахнулся к противоположной стене, потеряв сознание.
Четверо сидели, не шелохнувшись, не понимая, о чем их спрашивает сержант. А когда шок прошел, божились и клялись, что о нападении на конвой им ничего не известно. Но был уговор "прокачать начальника за бабу", разозлить его и тем потешить себя, но психанул сам Скорпион. Они ничего не понимают.
- Ладно. Разберемся, - сержант бросил ремешок, прикрепленный к кольцу электрического фонарика. - Он приходит в себя. Длинный, свяжи Скорпиону руки за спиной. Остальным - сидеть и не шевелиться! Игра закончена. Перестреляю всех, можете не сомневаться, в данном случае у меня выбора нет.
А женщина, вероятно, не поняла, что произошло, но, увидев сидевшего с окровавленным лицом Скорпиона, о чем-то, конечно, догадалась и перепугалась.
- Выходим! - Сержант резко мотнул головой.
Из рассеченной брови по переносице в глаз его затекла кровь.
- Вы ранены…
- Чепуха. Это - царапина. Идите к выходу.
- Да, да! Я сейчас, только прибор возьму…
Она вернулась за оставленным в углу пещеры радиометрическим прибором.
Ему показалось, что он теряет сознание. Увидев серебристое мерцание в глубине под темными сводами грота и ощутив легкий крапивный зуд в теле, он крикнул: "Скорей!", - стараясь удержаться на ногах и направив автомат на заключенных. Он слышал неприятный гул. Землю качнуло раз, другой, со свода упало несколько камней, один, небольшой, звякнул по стволу автомата.
- Скорей! - еще раз крикнул сержант, срывая голос, и с облегчением отметил, что неприятный гул в ушах прекратился и исчезло зыбкое ощущение дрожи и зуда в теле. - Идите вперед! Наверх! Сидеть! - рявкнул он на пошевелившихся заключенных.
- Что это? - женщина стояла перед ним, вызывая досаду промедлением.
- Землетрясение! Или - обвал… Да идите же! Идите вперед!
- Радиация. Слышите? Откуда такой поток?
В ее включенном радиометре что-то шипело и потрескивало, словно в нем жарилась яичница.
- Откуда я знаю, что это?! - он подтолкнул ее к выходу.
Может быть, при землетрясениях всегда так… Радиация! Какое ему дело до радиации? У сержанта сейчас забот и без радиации достаточно. Комментировать сейсмические события будем после, сейчас не время, надо думать, как выйти отсюда… Сержант подождал, пока женщина отошла на достаточное, по его мнению, расстояние, сделал указание заключенным следовать за ним, стал выходить, оставив их далеко позади: никуда не денутся!
Женщина вышла из штольни первой и тут же с криком, коротким и пронзительным, отпрянула назад. Сержант с автоматом на изготовку оттеснил ее к стене.
- Погасите свой фонарь! - шепотом приказал он. - Что там?
- Me… Мертвый там. Солдат ваш!..
- Еще что?
Она трясла головой, ничего не говоря больше.
- Что еще видели? Да говорите же!
- Ничего больше…
- Отойдите подальше.
Сержант приблизился к выходу. Выглянул. В двух шагах грудью на каменной гряде лежал часовой, застывшее искаженное болью лицо с открытыми выпученными глазами, тело было вытянуто, словно он силился ползти, спрятаться в штольне, а смерть настигла его в этой позе. Он был мертв - у живых не бывает таких ужасных, беззвучных и продолжительных гримас. Второй часовой ничком лежал чуть подальше, тоже мертвый.