Сержант вынес дневального на улицу. "Извините, ребята. Не обижайтесь на меня, - мысленно обратился он к "доминошникам". - Я не выгоняю вас. Но мы теперь на разных берегах". Он уложил их тела около забора на деревянный помост, где солдаты занимались поднятием штанги и гирь. Накрыл мертвецов простыней, одной не хватило, принес еще две. По краям, чтобы не сдуло ветром, положил металлические диски - "блины", как их называют штангисты. Отошел, но, вспомнив о ключах, что остались у дневального, вернулся. Ключи ему были необходимы. Простыни бугрились от согнутых в локтях и коленях конечностей - это были уже не руки и ноги, а именно конечности - застывшие, неповоротливые. Не без ужаса сержант, приоткрыв простыню, увидел чьи-то широко раскрытые глаза, это были уже ничьи глаза. Мертвец глядел сквозь него, в никуда, холодными, высохшими и обесцвеченными глазами неимоверной и непрекращающейся муки. Ни упрека, ни мольбы не было в этом взгляде, не было в нем и смирения с тем, что случилось. Сержанту вдруг показалось, что он понял, что такое смерть. Даже не понял, а как бы на миг почувствовал себя в этом состоянии, узнал нечто. Странное состояние невесомости тела, незначительность всего, что называется жизнью, и одна мысль: все суета сует. Им овладел соблазн смерти. Ни страха, ни боли, ни ужаса, ни печали, ни радости. Он тряхнул головой и посмотрел в глаза мертвецу. Нет! Надо жить. Пусть непонятно, зачем. Никакие слезы, стенания, боль и ужас не могли сравниться с выражением этого чуждого, равнодушного, ничего не просящего и ничего не прощающего взгляда. Он снова забыл о ключах, а, вспомнив, не мог сообразить: кто из этих пятерых был дневальным, у кого должны быть ключи, нехорошо будет, если он ошибется. Он ведь не смотрел в лица мертвецов, когда переносил их сюда, а теперь они все были одинаковы. "Этот, - решил он. - Подошвы сапог не в пыли".
Взяв связку ключей, он заботливо поправил складки простыней, словно это имело какое-то значение, и вошел в казарму. Проверил все окна и решетки на них, запер входную дверь, поднялся наверх. За дверью, где находилась женщина, ничего не слышно.
- Я здесь, - сказал он, чуть приоткрыв дверь, - в соседней комнате.
И пошел туда.
"Надо или не надо? - подумал он. - Но лучше переспать, чем не доесть!" Этим любимым солдатским каламбуром прогнал сомнения и стал читать инструкции на химпакетах для дезактивации при случаях радиоактивного поражения. На учениях по химической подготовке ему не раз приходилось имитировать эти действия, но сейчас он сделал все более последовательно и тщательнее, чем на учениях. Закончив "обработку", решил узнать, как обстоят дела у спутницы.
- Войдите! - услышал он поспешный возглас на стук в дверь.
Дела у нее обстояли плохо. По-видимому, она была в шоке.
- Вы ничего не делали? - спросил он, хотя можно было и не спрашивать - все лежало на столе нетронутым.
- Что?
Женщина не понимала, что надо делать. Он стал объяснять, хотя сам не был уверен в необходимости принимать какие-то меры.
- Я не знаю, что произошло, - сказал он, - отчего все погибли. Помните, в штольне вы первая сказали: "радиация"?
Женщина что-то сообразила, кивнула головой.
- Ну так вот, - продолжал сержант спокойно. - Нас она не убила, потому что над нами был надежный… экран. Но здесь могут быть остаточные явления того, от чего и погибли все. Поэтому не помешает, если вы протрете себя содержимым этих ампул. Поможет это или нет, не знаю. Но это все, что я нашел. Еще есть спирт. Понятно?
Она кивнула.
Сержант вышел. Через некоторое время, считая, что его прошло достаточно, он снова постучал в дверь.
- Войдите!
Сержант вошел и увидел, что все осталось нетронутым и поза у сидящей не изменилась. "А может, и не надо ничего делать…" - подумал он. Но все же спросил:
- Вы считаете, что ничего не нужно?
- Я почти ничего не вижу, - ответила она. - У меня в глазах дрожит. Я не знаю, что и как надо делать.
Сержант раздумывал: у него в глазах не дрожало. Может быть, это от того, что он успел вовремя себя дезактивировать?
- Вам очень плохо?
Она в ответ только кивнула головой.
И солдат решился: она же ничего не соображает и абсолютно беспомощна. Спокойно, сержант, спокойно. Было не было, была не была радиация, не радиация.
- Встаньте и раздевайтесь, - сказал он решительно. - Повернитесь и смотрите в окно. Или вообще не смотрите.
Он приготовил побольше марлевых тампонов, вскрыл ампулы с дезактиватором, смочил марлю и… Нет! Сержант, рано тебе умирать сегодня. Ты должен жить, пока есть это чудо на свете. Спокойно, сержант, спокойно. Ты сносно держался перед чудовищным ликом смерти, так имей же мужество устоять и не дрогнуть перед… перед ее антиподом, перед прекрасным обнаженным телом женщины. Хотя, может быть, это одно и то же… Ну, чего ты уставился? Для этого что ли заставил ее раздеться? Идиот!
Женщина поежилась от прикосновения холодных и мокрых салфеток. "Спокойно, сержант, спокойно! - повторял он про себя. - Она должна жить, а все остальное - чепуха".
- Все, - сказал он и отошел. - Одежду попытайтесь сами…
В соседней комнате он лег на койку, потер лицо, оно горело. "Глупости, - сказал он себе. - Так нужно". Что делать дальше, он не знал, и лежал в бездействии, а мысли путались, переплетались, словно мыслить разумно он разучился. Попробовал сосредоточиться и составить подобие схемы всего случившегося, но ничего путного с того момента, как он увидел мертвых часовых у входа в штольню, не получалось. Не было объяснения катастрофе. Из тупика сумбурных мыслей его вывел вопрос женщины, стоящей на пороге. Он почти забыл о ней. А она спросила:
- Можно, я буду с вами?
- Конечно. А что случилось?
Она вся дрожала.
- Мне холодно, - ответила, слегка заикаясь. - Я замерзла. И боюсь.
Сержант вспомнил о фляге со спиртом.
- Минутку! - выскочил, принес аква-вита. - Выпейте!
Почему ей было холодно, он мог только догадываться.
Женщина машинально сделала два глотка, закашлялась до слез и еле отдышалась. Но дрожать перестала. Ее бледное лицо порозовело, ожило. И скованность в ее движениях исчезла. Она села на кровать, посмотрела на сержанта и даже улыбнулась:
- Мне стало легче, лучше, - сказала она в ответ на его вопросительный и тревожный взгляд.
Алкоголь снял шоковое состояние.
- Хотите еще? - сержант показал на флягу.
- А что это?
- Спирт.
- A-а… Я не поняла сразу. Нет, не хочу. Я уже пьяная. Я спать хочу.
- Ложитесь.
Он смотрел на нее, не понимая.
- Отвернитесь. Мне… раздеться надо. Не надо уходить! - видя, что сержант поднялся и направился к двери. - Не уходите, не оставляйте меня одну! - чуть не плача, повторяла она.
- Вы сильный и мудрый человек, - говорила она, укладываясь. - Вы мне нравитесь своим спокойствием и выдержкой. А я… я, наверное, мешаю вам. Мне страшно. Все так нелепо и ужасно.
Солнце село. Стало потихоньку смеркаться. Он хотел ответить, что никакой не мудрый он и не сильный, что ему тоже страшно. Хотел сказать, что она ему не мешает, и если бы не она, то… Но сержант не знал, что бы случилось, если бы не было здесь этой женщины. И еще он что-то хотел ей сказать, только ничего не сказал. А вскоре сделалось совсем темно, и голос ее доносится как бы издалека, хотя расстояние между ними было не более двух-трех шагов. Но как велико было это расстояние! Может быть, длиной в жизнь человеческую. А может, и больше…
- Вдруг завтра все-таки прилетит вертолет, - говорила она, засыпая. - Надо будет сходить за тетрадью… Она там осталась… Очень важно…
Он сидел и смотрел в окно, ничего не различая в сгущенном мраке. Мысли перепрыгивали одна через другую, теснились, разбегались. Невозможно было собрать эти ускользающие мысли и додумать до конца - толчея, путаница, обрывки. Что-то звенело, кричало, не умолкая.
Женщина умолкла. Заснула.
Пусть спит. Неизвестно, что ждет их завтра, через час, через минуту. Сержант закурил и при свете спички посмотрел на женщину: чуть вздернутая верхняя губа придавала ей выражение детской серьезности. Он вышел, стараясь не шуметь. Тишина стояла необычайная. Поистине на острове не осталось ничего живого, кроме них, да еще тех пятерых. Что же случилось? Может, ничего не случилось и все это - страшная галлюцинация? Сказка с фантастическим сюжетом? Кошмарная сказка. Чем она кончится? Что делается в мире? Может, везде такое? Надо бы поискать приемник - у кого-то из ребят был. Но заходить в темные комнаты казармы жутковато. Утро вечера мудренее. Но вдруг до утра у них уже нет времени. Тогда тем более бессмысленно что-то делать… И все же сержант вспомнил, что у кого-то есть маленький батарейный приемник, и принялся его разыскивать. Он нашел его, но ответа на вопрос, что же произошло в мире, не было. Сержант вернулся в комнату, сел на койку, привалившись к стене, и пытался услышать какое-либо сообщение. Эфир молчал, равномерное шипение и потрескивание доносилось из динамика - ни одного слова человеческой речи сержант не услышал. Может, на Земле людей уже нет? Странно, но эта мысль его не испугала. Если Земля пришла в такое состояние, значит, люди достойны того. С острова на материк им, пожалуй, не выбраться. И надо ли пытаться? Если человечество погибло, то на материке им делать нечего. Если живо, то их в конце концов найдут. Кого это - их? - позвольте спросить, товарищ сержант. Меня и ее… А пятеро заключенных? Да. Навязались на мою голову. Осудить их на смерть сержант не мог ни по законам человеческим, ни по законам души и с о в е с т и. Но был почти уверен, что "мирного сосуществования" ждать нечего. Если бы не было женщины… Но кто же осудит Елену за гибель Трои!
Как ее зовут? А не все ли равно. У нее должно быть какое-то очень удивительное имя. Имя, которое он, возможно, никогда не узнает. Сержант зажег спичку и посмотрел на спящую женщину. Ему вдруг захотелось поцеловать ее. Тут же прогнал эту мысль, стал принуждать себя решать деловые вопросы жизни: первое - выжить, второе - оградить ее от возможных посягательств. Таким образом, пребывание на острове в течение продолжительного времени у сержанта не вызывало сомнения. Рассчитывать надо на худшее.
Отдалилось и сгладилось видение множества мертвецов - оно напоминало теперь гравюру Доре к "Божественной комедии" Данте, иллюстрация и не более того: мертвые уплыли вдаль по спирали, то появляясь, как неприятное головокружение, то исчезая. И тогда он услышал сонное дыхание женщины, оно его успокоило окончательно.
Сказка - если это страшная сказка - должна окончиться хорошо. Он думал о себе как о некоем третьем лице, герое сказки, способном страшную историю, не им сочиненную, додумать, досказать, досочинить до счастливого конца. Что такое счастье? Человечество так и не смогло ответить на этот вопрос. По-разному отвечали, и все не то… Ему надо искать собственный ответ. И никто ничего не подскажет, а ответ будет зависеть от того, как он усвоил лучшие законы человечества.
Его счастье было рядом - усталое, испуганное, нежное и слабое существо, чье сонное дыхание он слышал в мертвой тишине ночи. Что надо сделать, чтобы это дыхание не остыло и не замерло в черном стекле темноты, надвинувшейся на Землю? В закупоренной, впаянной во тьму комнате стало тесно, словно в маленьком воздушном пузырьке, застрявшем в вязкой аморфной массе. Пространство остывало, затвердевало стеклом.
Сдавливаемая со всех сторон могучими силами комната стала уменьшаться, превратилась в ящик и все сжималась и сжималась. Уже невозможно выпрямиться и повернуться и, наконец, пошевелиться негде. Он сидел скорчившись, поджав ноги и опустив голову. Трудно дышать… Не выбраться. Поздно. Тело уменьшалось, и сержант стал похож на маленького согбенного грустного человека, сидящего внутри игрушечного кубика. Чья-то рука пыталась вытащить его оттуда. Поздно! Поздно… Оставьте меня. Здесь неудобно сидеть, но мне не больно и не страшно, только грустно. Я не хочу превращаться снова в живого. Не хочу. Здесь нет ни живых, ни мертвых, ни людей, ни скорпионов - все они остались там, снаружи. А я внутри, внутри себя, не хочу туда. Здесь мало места, но мне достаточно, мне хватит. Здесь я один, и - хорошо. А они там, там, там…
- Откройте глаза! Проснитесь, ради бога! Он здесь!
- Кто? Где?
Сержант услышал собственный голос и превратился из игрушечного человечка в настоящего. Женщина робко трясла его за плечо, плавно и осторожно, скорее, баюкала, чем будила. Тоскливый утренний свет, еще не окрашенный солнцем, стоял в комнате.
- Проснитесь! Там пришел этот тип… Он вас зовет.
- Что ему надо? - сержант понял, что за "тип" пришел: со двора донесся крик Скорпиона: "Начальник! Выйди же сюда. Хватит спать!"
- Не знаю, чего он хочет. Я бы вас не будила, но он кричит и кричит… Не ходите туда!
- Вас он видел?
Женщина пожала плечами.
- Вы окно открывали?
- Да…
- Значит, видел. Спокойно. Сидите здесь. Сейчас узнаем, чего он хочет.
Прихватив автомат, сержант вышел в коридор и отворил балконную дверь. Скорпион стоял внизу, против входа в казарму, подняв голову.
"Быстро же он освоился в обстановке, - подумал сержант. - Это, конечно, разведка. Ну что ж… Постой! Значит, я напрасно "дезактивацией" занимался. Остаточной радиации, судя по виду Скорпиона, нет…"
- Доброе утро, сержант!
- Для кого как… - ответил сержант.
- Это верно. Прости. Не такое оно и доброе…
- Давай напрямик, Скорпион. Зачем пришел?
- О жизни надо потолковать…
- А чего о ней толковать? Вчера ты ее чуть не лишился. Думаю, что новая попытка решать подобные вопросы окончится для тебя печально.
Скорпион проглотил издевку.
- Ладно, сержант. Я знаю, что ты силен. Не об этом речь.
- А о чем?
- О том, что произошло. Ты можешь сказать, что случилось?
- Могу. А случилось вот что: ты покинул место, определенное тебе по закону, ты совершил побег. И я вправе применить оружие.
- Согласен. Но тебя же совесть замучит. Законов, о которых ты помянул, уже не существует.
- Ну, ну! Дальше! - сержант решил дослушать "версию" Скорпиона. - Куда делись законы? Кто их отменил?
- Война, сержант! Это война, сержант. И человечество, придумавшее всякие законы, - тю-тю! - перестаралось малость.
- Ты уверен, что это война?
- Так молчат же все! - Скорпион помахал отличным транзистором. Где он его успел раздобыть? - Молчат! Гробанулись гомосапиенсы. Мои, так называемые, преступления меркнут перед этим событием.
- Насколько я тебя понимаю, ты хочешь, чтобы я объявил амнистию?
- Я хочу, чтобы между нами больше не возникало недоразумений. Если можешь - возьми меня под стражу, охраняй. Я не окажу сопротивления. Можешь убить, если у тебя есть такое право, я опять же не буду сопротивляться. Ты прав был вчера, прав и сегодня. Вот и решай.
- Я уже решил.
Сержант помолчал. Молчал и Скорпион.
- Кроме вас в зоне есть живые?
- Нет. Все готовы, - ответил Скорпион. - Похоронить бы надо их.
- Вот и займись этим делом. Но до полудня из зоны не выходить.
- А тебе хватит этого времени?
- Хватит, - усмехнулся сержант. - Основное я сделал еще вчера. - И добавил: - Амнистия, временная амнистия, вступает в силу после полудня. И учти: увижу оружие - предупреждать не буду. Так что лучше не бери его в руки. И вообще приближаться ко мне и на пятьдесят шагов не стоит - я буду считать это нападением. Все ясно?
- Ясно.
- Радиоприемник оставь. Не твой он.
- Пожалуйста.
Скорпион ушел.
Сержант на секунду заглянул в комнату, ровно на столько, чтобы сказать:
- Не выходите из казармы, - и исчез.
Вернулся он часа через полтора, принес что-то в мешке. Потом ходил по казарме, делал непонятное для женщины, но ее и не интересовали его дела. Она снова погрузилась в состояние, близкое к шоковому. Апатия и равнодушие сковывали сознание. Она слышала, как сержант вошел в комнату. Только не повернулась, а лежала на кровати лицом к стене.
- Как вы думаете, что все-таки случилось? - сержант, видно, закончил хлопотливые дела и испытывал потребность в разговоре.
- Я бы сама хотела знать. Может, прав ваш утренний визитер: мир стоял у черты и переступил ее.
- Не похоже.
- А вы разве знаете, как все должно произойти?
- Не знаю. Но, мне кажется, не так. А не провалились мы в какую-нибудь черную дыру с антиизмерениями?
- Все может быть. Последние данные науки говорят, что так называемые измерения - условность, схема, весьма отдаленно напоминающая действительность. Но и подобная гипотеза может оказаться бредом или условностью. Мир бесконечен. А в бесконечности все возможно.
- Да, я знаю: в бесконечности и параллельные линии пересекаются. А вы верите в это?
- Во что? В то, что параллели пересекаются?
- В то, что в мире все возможно.
- Что значит верю? Наука это допускает.
- Прекрасно. Если наука допускает, то я, грешный, могу допустить, что из кладовой эзотерических знаний произошла утечка информации и кто-то по недоразумению или по злой воле воспользовался этим, в результате чего и произошло непонятное событие.
Она посмотрела на него с ужасом:
- Вы в своем уме?
- Пока да. Что будет дальше, не знаю. Чужого ума мне не надо, а свой постараюсь не потерять. Если он у меня есть, конечно.
"Господи, с чего это я рисуюсь, тумана напускаю? Чтобы она подумала: какой, мол, информированный мальчик. Дурак" - мысленно выругал себя сержант. А вслух спросил:
- Есть хотите? Прошло уже столько времени…
Она не расслышала. "Сколько прошло времени? Какого времени? Того или этого? Абсолютного или относительного? Имело ли время теперь прежнее значение? Этот странный солдат задает странные вопросы. Понимает ли он, что, если допустить то, что он сказал, все теряет смысл? Жизнь теряет смысл. Куда жить? Вперед? Назад? Тянуло назад, в прошлое, вперед в будущее не хотелось - там неизвестность, а сейчас… Что такое сейчас? Это почти никогда, во всяком случае сей - вроде настоящее, а час - уже прошлое. По инерции можно думать, что живешь порциями времени, определяющимися прошлым и будущим, но, по сути, все это беспрерывно и необратимо. Никто не может повторить того или иного состояния времени, лишь в бесконечности можно достичь любого желаемого результата". И ей показалось, что сходит с ума: только что заклинала эту самую бесконечность прекратить вот уже сутки длящийся кошмар - как ее желание стало исполняться.
- Летит! - она вскочила. - Вертолет!!! - и бросилась из комнаты.
И сержант был на грани веры в чудо - слышался характерный четкий клекот работающего двигателя. Они оба шарили глазами по небу, ожидая спасительной колесницы. Но чуда не произошло. Это Скорпион на авто майора совершал похоронные дела. Он успел оторвать глушитель, двигатель выстреливал выхлопные газы с грохотом и свистом.