17
И там он увидел царицу. И, теперь уже не растерявшись, сразу поклонился ей низким земным поклоном. А после, не распрямляясь, встал на колени и уткнулся лбом в ковер. Ковер был пушистый, персидский. Царица негромко сказала:
– Встань, Маркелка.
Маркел встал и еще раз, но уже несильно, поклонился и уже только после этого посмотрел на царицу. Царица сидела сбоку от стола, одной рукой (локтем) опершись на стол, и смотрела на Маркела. Царица была очень красивая, просто на диво: лицо у нее было белое, щеки румяные, глаза голубые, брови соболиные. А голову она держала гордо, на ней был высокий золотой кокошник, весь в драгоценных каменьях, а сама она была одета в черный летник тончайшего рытого бархата с опять же соболиной оторочкой, а на пальцах у нее были толстенные перстни, а в глазах, вдруг подумал Маркел, у царицы тоска смертная, а под глазами черные круги, вот что! Так ведь беда же какая, подумал Маркел. А царица вдруг сказала:
– Идите все!
И все, кто там тогда был, а это сенные девушки, да сторожа, да сытники при поставце, вышли в ту дверь, в которую пришел Маркел. А Маркел пока стоял на месте. Царица усмехнулась и сказала:
– Вот ты какой, Маркел Косой!
Маркелу стало обидно, он же очень не любил, когда его называли Косым, потому что он же косым не был! А царица опять усмехнулась, после чего сказала:
– Сенька тебя прислал. Я знаю Сеньку. Я и Ваську знаю, как не знать! – сказала она уже громче. – Он у меня на свадьбе дружкой был. А Борис был старшим дружкой. Ох, как Борис меня любил! – продолжала она уже с гневом. – Как только увидит, так сразу зубами скрежещет. А Ванюша сказал: будешь дружкой – и был!.. Ванюша! – еще раз сказала она с гордостью. – Все Ванюшу слушались, никто ему не перечил! Не смели! – и вдруг спросила: – Ты Ванюшу видел? Государя Ивана Васильевича? Ну? Что молчишь?! Язык, что ли, проглотил?!
– Нет, – сказал Маркел. – Не видел.
– Вот как, – сказала царица. – Не видел. А государя сына моего?
– И его тоже нет, – сказал Маркел.
– А чего тогда сюда пришел? – спросила царица уже опять очень сердито.
– Было велено, – сказал Маркел.
– Что велено? – спросила царица. – И кто велел?!
– Государь Феодор Иоаннович, – сказал Маркел. – Велел узнать, кто это сотворил.
– Что сотворил? – спросила царица и посмотрела на Маркела очень пристально.
– Кто его зарезал, государыня, – тихо сказал Маркел.
– Как ты сказал?! – воскликнула она. – Зарезал?
– Зарезал, да, – сказал Маркел.
Царица что-то прошептала и перекрестилась. Потом тихо сказала:
– А другие говорят, что сам зарезался.
– А раньше говорили, что не сам, – сказал Маркел. – Ведь так?
– Так, так! – тихо, но истово ответила царица. – А ты это откуда знаешь? Ты разве это видел? Да тебя здесь не было, когда это здесь приключилось!
– А ты, государыня, была? – спросил Маркел. И, не дождавшись ответа, еще спросил: – А видела?
– Я была здесь тогда, – сказала царица. – Вот прямо здесь сидела, где сейчас сижу. Как я отсюда увижу?
Маркел осмотрелся и спросил:
– А окно было открыто?
У царицы глаза сузились, и она гневно сказала:
– Пес! Ты что, с меня расспрос снимаешь?!
– Как бы я посмел такое, государыня! – быстрым голосом сказал Маркел и так же быстро добавил: – Я ищу злодея! У него был нож! Нож был весь в каменьях, индейский! Эх, государыня! – сказал Маркел уже неспешно и даже с досадой, – эх, если бы я знал, откуда у царевича взялся тот нож, мне бы тогда всё открылось! Вот как это окно, – сказал он дальше, – которое тогда было затворено, поэтому никто отсюда ничего не видел и даже не слышал, как кричал Петруша, пока он не добежал до самого крыльца, ведь так было, государыня, или разве не так?!
– Так, – сказала, подумав, царица. После еще сказала: – Я так и думала, что они его убьют когда-нибудь. Ох, сердце чуяло! Сперва думала – убьют меня, а когда он родился, стала за него бояться. У него кормилиц не было! – сказал она уже громко и с гневом. – Я его сама кормила! Никому я его не давала! Все говорили: как это, царица сама кормит, где такое видано! – Это она еще тоже сказала очень громко, а после уже тихо добавила: – А зато жив остался Митенька. Выпестовала я его, румяненький он был, толстушечка, Ванюша даже гневался и говорил, что Ваня с Федей не такие были, что это как не их порода.
И тут царица замолчала, и нахмурилась, и поднесла руки к лицу, стала будто рассматривать ногти. А ногти у царицы были крашеные и блестели, Маркел таких ни у кого прежде не видел.
А царица вдруг опять заговорила, опять очень гневно:
– Ваня с Федей, как же! Насмотрелась я на них! Ух как они невзлюбили меня сразу, и Ванька старший, ну, этот понятно, старший сын, наследник, так ведь и Федька тоже, даром что дурак, тоже ведь в глаза смотреть не мог и рожу так и воротил! А когда старший убился, упал головой и об косяк виском, и дух их него вон, Федька просто разъярился на меня! И я знаю почему: потому что это его Борис научил, что смотри, Федя, эта гадина родит гаденыша и тебя, Федя, из кремля тогда попрут и больше не дадут звонить в кремлевские колокола, потому что в них будет звонить гаденыш! А другим стал говорить, да ты и сам это слышал, небось, что это я Ванюшу натравила и он Ваньку посохом в висок. Слыхал такое?
– Нет, – сказал Маркел.
– Брешешь, – сказала царица. Маркел промолчал, потому что так оно и было, все так тогда судачили, да разве в глаза такое скажешь! А царица усмехнулась и сказала: – А зачем мне было на него натравливать? Потому что а зачем Ванюша взял меня? Чтобы я родила ему сына-наследника и чтобы он тогда мог бы ему, мимо своих старших, царство передать. Ванюша так и говорил, все это слышали. И он на нашей свадьбе так сказал, Борис это слышал, и этот Васька тоже, который сейчас приезжает, вот так бороду вперед сует и говорит: что, Маша, тут у вас такое приключилось? Свинья он, вот кто, твой боярин Васька! Был бы Ванюша жив, я бы только бровкой повела – и сняли бы с него шкуру, вот так! Ванюша меня ох как любил! И когда Митя родился, он ему в тот же день свой крест нательный отдал, сказал: носи, сынок, как после и мой посох и шапку мою, и всё моё будет тебе! И Борис тогда там с нами был и слышал это. А как ему такое было слышать, когда его сестра за Федькой, а Ваньки уже не было, он же уже думал, Федька за Ванюшей сядет, и вдруг Ванюша говорит, что Митя! Ой, Митя! – вдруг воскликнула царица. – Лучше бы он этого не говорил тогда, и был бы ты жив, Митя!
И тут царица опять замолчала и даже лицо руками закрыла, и наклонилась вперед, и так сидела, наклонившись, и покачивалась, и молчала. Маркел тоже молчал, конечно, и ждал, что она еще скажет. И ждать пришлось не очень долго, царица распрямилась, посмотрела на Маркела и даже будто улыбнулась. После сказала:
– Вот как оно царицей быть! Была бы я простой боярыней, а то и совсем какой купчихой толстомясой, кто бы на моего Митю чего недоброго задумал? Да никто! А так им царство дай! Так и моим дядьям, так и братьям. Так и батюшке-покойнику. Сколько мне тогда было? Шестнадцать лет, не больше, когда он пришел ко мне и говорит: дочурка, радость-то какая, я тебе жениха сговорил. Я говорю: кого? А он отвечает: царя-государя. Я так и обмерла. Лучше бы, думаю, ты меня псам бросил бы на растерзание. Я же всё знала, я всё слышала, кто он такой, этот Ванюша: он же уже три раза венчан был, а после еще три, где это такое видано, это же позор какой! А батюшка смеется, говорит: дочурка, ты не рада, что ли? Рада, я ему отвечаю, ох, рада, так что закопай меня живьем, радей не стану! А он мне вот так кулак к носу приставил! А после вот так сунул! – и тут царица даже показала как. – А после, – сказал она, – Ванюша точно так совал! А то и за волосы драл! А когда я родила, он три недели хоть бы показался, хоть бы посмотрел на Митю! Куда там! У него же тогда… А! – громко воскликнула царица. – Чего это я так? А тебе это зачем? Тебе и того, что ты здесь уже услышал, лучше бы не слышать. А то Борис скажет: а где тот Маркел, а не слыхал ли он чего от Марьи, не сказала ли она ему, как мы царскую духовную сожгли, где Митя был за Федором записан? А ведь был записан, был! А Борис ее сжег. Дядя Афанасий прискакал тогда из Москвы и стал кричать, и дядя Андрей с ним тоже, и Мишка с Гришкой. А я молчала и думала: Господь Бог милостив, сожгли ироды Ванюшину духовную – зато мой Митя жив. Ох, как я тогда была рада! Ох, думала, спасла я Митю! Обошел Митю Борис, и черт его бери, Бориса, был бы мой Митя жив. А вот не угадала. – И вдруг быстро подалась вперед и так же быстро спросила: – Кто его убил?
– Я этого еще не знаю, – осторожно ответил Маркел.
– Как не знаешь?! – сказала царица. – А куда смотрел?! А мне чего теперь голову морочишь?! Чего тебе от меня надо, отвечай!
– Ничего не надо, государыня, – сказал Маркел. – Разве я чего посмею?! Червь я ползучий, государыня. Я только хотел спросить, что ведь раньше государь царевич был здоровенький, а это они его уже испортили, ведь так?
– Так, – сказала царица. – Битяговский-вор его испортил, это все знают. С этим ты мог ко мне и не ходить, это тебе здесь всякий скажет. Мы здесь уже восьмой год. Как Ванюша умер, так мы сюда и переехали. Ванюша Мите это отписал в удел, это здесь всё наше. А этот вор приехал, – продолжила царица опять с гневом, – и стал заправлять, как своим. А это наше! Это Митино! А они тогда его убили! А ты знаешь, кто убил, а молчишь! Значит, ты тоже с ними!
– Государыня! – сказал Маркел. – Как Бог свят, я не с ними. Я, государыня, только пришел спросить, откуда у Мити тот нож объявился, кто ему его дал и зачем.
– Убить его хотели, вот и дали, – сказала царица. – И я этого ножа не видела. Все говорите: нож, нож! А я не видела.
– Эх, государыня! – сказал Маркел. – Уйдет злодей!
– Нет, не уйдет! – тут же ответила она. – Я ему все глаза исколола!
– А! – сказал Маркел. – Вот как! – И быстро спросил: – Иголкой?
– Иголкой, иголкой! – сказала царица. – Вот как! Вот так! – И даже показала, как она это делала, тыкая пальцем в ладошку.
– Уродка тарелку держала? – опять быстро спросил Маркел.
– Нет, я сама! – ответила царица.
– А где сейчас уродка? Кто ее убил? – спросил Маркел.
Царица замерла и стала молча смотреть на Маркела. После сказала:
– А ты сам колдун.
– Нет, не колдун, – сказал Маркел и для пущей крепости перекрестился.
– Колдун, колдун, – сказала царица печальным голосом. – Одолели меня колдуны. Никуда мне от них не деться. А ведь не за себя я просила, за Митю. Навели на Митю порчу, стала его бить падучая. А раньше такой зайчик был! – А после усмехнулась и опять сказала: – А ты колдун, я это сразу вижу.
– Как? – спросил Маркел.
– А очень просто, – сказала царица. – У колдунов у всех глаза такие, никогда прямо не смотрят.
– И уродка так смотрела? – спросил Маркел.
– И она, – сказала царица.
– И Андрюшка? – продолжил Маркел.
– Какой Андрюшка? – спросила царица.
– Андрюшка Мочалов, травник, – ответил Маркел. – Который еще водку знатно чистит.
– Не знаю я про водку, – сказала царица и даже поморщилась.
– Чистит, чистит! – повторил Маркел. – И тайную корчму содержит.
– А ты его тогда на кол за это! – сказала царица.
– Будет и на кол, – ответил Маркел.
Но царица вдруг стала серьезная и так же серьезно сказала:
– Ты Андрюшку не трожь. У Андрюшки было зельице, оно Мите помогало.
– Какое зельице? – спросил Маркел.
– Откуда мне это знать! – сказала царица. – Но была у него такая водица, он ее Мите давал – и Митю сразу отпускало. И уродка его крепко невзлюбила! Он только придет с этой водицей, а она уже стоит в дверях и шипит на него, шипит как гусыня, вся станет красная, и мы смеялись.
– А как ее не стало? Отчего? – спросил Маркел.
Царица помолчала и сказала:
– Ты на меня так не смотри. Я этого сама не знаю. Я спросила где она, а мне сказали, что о ней уже можно не спрашивать. Я спросила, почему так, а мне сказали, что она над Митей насмехалась, на него шипела, когда он уже лежал. Ну и прибили ее, было дело. Люди же тогда были горячие в тот день, не приведи Господь! И что мне было им сказать, они же мне служили. Грех это, конечно, что и говорить.
– Ага, ага, – сказал Маркел, и тут же спросил: – А где Андрюшка?
– А он, говорят, сбежал, – ответила царица. – Потому что и к нему в тот день пришли, хотели и его убить, и он сбежал. И его изба стоит пустая, говорят.
– А нож? – спросил Маркел. – А нож где?
– А про нож я ничего не знаю, – сказала царица. И вдруг глаза у нее загорелись, она подалась вперед, к Маркелу, и стала быстро, жарко говорить: – Я ничего не пожалею, слышишь? Сколько попросишь, столько дам! Золото, серебро, самоцветы! Вот, даже с себя сниму. – И тут она стала сдергивать кольца. – И братья добавят! Только найди злодея! А еще лучше – убей! А то отдашь его им, а они его не станут убивать, а перепрячут, я их знаю! А ты убей! И будешь по золоту ходить, Маркелка!
Маркел, отшатнувшись, молчал. Тогда и царица успокоилась, опять села прямо, провела ладошкой по губам, заулыбалась и сказала:
– Голова кругом идет. Митя в глазах стоит.
Маркел молчал. Царица тоже. Так они еще немного посмотрели один на другого, а после Маркел осторожно спросил:
– А, может, и искать уже не надо никого? Ты же сама первая сказала, государыня, что государя царевича убили Осип Волохов, Никитка Качалов да Данилка Битяговский. Так они тоже давно уже убитые. Кого тогда искать?
Но царица ничего на это не ответила. Тогда Маркел еще спросил:
– Почему ты на них сразу указала, государыня, а не на кого другого?
– А на кого еще? – ответила царица, и это опять в сердцах. – Я их давно приметила, они давно вокруг Мити вились. И когда мы тогда с обедни шли, я их опять возле паперти видела. А Миша-брат мне давно говорил: смотри, Маша, Борька не зря их к нам прислал, гони их от себя, гони как псов! А вот…
Но тут царица замолчала, глаза у нее заблестели, она утерла их платочком, а они опять такими стали. Тогда она сморгнула слезы и строго сказала:
– Чего сморишь? Никогда не видел?!
Маркел сразу опустил глаза. А царица так же строго продолжала:
– Не хочу больше об этом говорить. Надоело это мне! Иди и найди злодея. Живо! А не то не забывай, чья я вдова!
Маркел низко поклонился, развернулся и пошел к двери. И вышел.
18
Когда Маркел вышел от царицы (опять на заднее великое крыльцо), солнце было уже низко, скоро уже должны были звонить к вечерне. Маркел остановился и задумался. Жалко ему было царицу! Хотя кто он такой, чтобы ее жалеть, тут же подумал Маркел, он может ей только служить, если она того пожелает. Так ведь она и пожелала, сразу дальше подумал Маркел, и велела ему найти злодея, а сама при этом ничего почти ему не рассказала! Ну да, еще раз подумал Маркел, ему же много и не надо, низкий поклон ей и на том, что из ее слов он наверняка почуял, что без Андрюшки там не обошлось, не зря же уродка шипела, когда царевич уже лежал бездыханный. И поэтому ее после убили! Хорошо бы было знать, кто это сделал, жалко, что царица это не сказала, и это и вправду жалко! Ну да ничего, подумал Маркел дальше, у него же есть еще Авласка, Авласка его на Андрюшку выведет, Авласка же у Андрюшки в тайной корчме тайно пьянствовал, и вот он его, то есть Маркела, теперь туда и приведет! Нет, тут же подумал Маркел, осматриваясь по сторонам и также поневоле прислушиваясь к разным громким голосам и пению с разных сторон, время сегодня уже позднее, праздничное, и Авласка сейчас тоже празднует, так что из него сейчас много не вызнаешь, а на какое-либо дело он сейчас и вовсе непригоден. Потому что он или пьет в кабаке, или уже напился! Так что если сейчас кого идти расспрашивать, так можно только или Петрушу Колобова, или Василису Волохову, только они сейчас не пьют, потому что он дитя горькое, а она вдова, да и скорбит по сыну. А что, тут же подумал Маркел, а и пойдет и спросит, тем более что это здесь недалеко.
И он и в самом деле прошел еще совсем немного вдоль хором, это теперь в сторону кормового дворца, а там остановился у еще одного, малого, так называемого медного теремного, крыльца и спросил у стоявшего на нем сторожа, не здесь ли живет боярский сын Самойла Колобов с женой Марьей и сыном Петрушей.
– Здесь, здесь, – сказал сторож, – а что?
– А вызови его ко мне, – сказал Маркел, – у меня до него есть дело.
– Э! – сказал сторож веселым голосом, потому что он был выпивший. – Я этого не могу, потому что они всем семейством, а у них еще две дочери, уехали к Самойлову брату за Волгу. Это там, где Введенский монастырь, там у Самойлова брата подворье, и они только завтра оттуда вернутся, а что?
– Так, ничего, – сказал Маркел, после чего сразу спросил: – А Волоховы где живут?
– А Волоховы, – сказал сторож и нахмурился, – здесь больше уже не живут и жить больше не будут.
– А где будут? – спросил Маркел.
– Может, и нигде, – сказал сторож, – но пока она живет у Битяговских. И больше, – добавил, – меня не цепляй! Не отвлекай меня, я сторожу!
Но Маркел на это не обиделся, а поблагодарил сторожа на добром слове и пошел. И он и в самом деле вначале вышел из кремля, а после перешел через площадь, где было уже много выпивших и где возле торговых рядов ладили уже какое-то представление, а дальше перешел через ручей, поднялся на горку и там, на Ильинской уже улице, подошел к уже знакомым ему воротам. Вот только когда он в первый раз их видел, они были широко раскрыты и во дворе был виден народ, стоявший вокруг двух гробов, а в самих же воротах стоял недобрый человек, а с ним еще двое таких же, и в рукавах у всех троих были ножи. А теперь эти ворота были плотно закрыты, а изнутри, наверное, еще и накрепко закладены. И со двора и из самих хором никакого звука слышно не было. И это при том, что вокруг везде гуляли, ведь же была Троица. Подумав так, Маркел перекрестился, ощупал нож и постучал в колотушку. Скоро у него спросили громким грубым голосом:
– Кто там? Кого принесло?!
Маркел сказал:
– Маркел, стряпчий Разбойного приказа, хочу увидеть Волохову Василису, вдову боярина Алексея Никифорова сына Волохова.
– Зачем она тебе? – еще грубей спросил тот голос.
– Хочу расспросить ее, – сказал Маркел, – и записать, как она скажет, и выписать ей через это послабления и снять наветы, если таковые есть.
– Нет на ней никаких наветов! – быстро сказал тот же голос. – И расспросов с нее снимать нечего! С нее их уже снимали, и пошел отсюда вон, скотина!
И с этими словами тот человек из-за ворот вдруг резко открыл дверцу и даже сунулся было к Маркелу! Но Маркел уже выставил нож! Прямо ему под нос! И тот человек сразу убрался. А Маркел сказал:
– Где тебя еще увижу, нос отрежу! – И сразу добавил: – А боярыне своей скажи, что я ее из-под земли, когда мне будет надо, достану! А пока живите! – и резко развернулся, и пошел себе по улице обратно. Шел и думал, что крепко он их разозлил, они его теперь в покое не оставят, значит, не нужно будет их искать, а они теперь сами всегда будут у него под рукой, а это очень удобно.