На сей раз громче, чем прежде, услышала она в ответ и опьяненная радостной новостью распрямилась как пружина.
– Да, жива! Жива! – торжествуя, воскликнула она. – Жива, благодаря защите Всевышнего, жива, не смотря на ваши усилия!
Все в смятении вскочили со своих мест. Начался невообразимый шум. Приспешники принца галдели одновременно, призывая председательствующего не допускать оскорблений в адрес принца де Гонзаго.
– Когда я вам это сказал, – заговорил кардинал с соседом, – когда я вам это сказал, господин герцог, многое еще было неизвестно. Но теперь я начинаю сомневаться в том, что у госпожи де Гонзаго есть проблемы с психическим здоровьем.
Во время суматохи опять раздался голос за портьерой.
– Сегодня вечером на балу у регента вы опять услышите девиз Неверов.
– И увижу мою дочь? – пролепетала принцесса.
Вместо ответа из-за портьеры послышался хлопок закрывшейся двери, и снова – тишина. Похоже, что этот звук услышал Шаверни. Любопытный, как женщина, юноша вскарабкался на подмостки и, обежав кардинала де Бисси, внезапно отдернул портьеру. За ней никого не оказалось. Однако принцесса не сдержала испуганного крика. Это подтвердило догадку Шаверни. Он открыл дверь и высунулся в коридор. В коридоре было пасмурно, так как уже начинались сумерки. Шаверни никого не увидел. Только в самом конце коридора, там где был выход на расположенную вдоль библиотеки галерею, переваливаясь на кривых ногах, ковылял горбун. Дойдя до площадки, он, не торопясь, начал спускаться то лестнице и вскоре исчез.
– Видно, кузен сыграл против дьявола в нечестную игру, и тот теперь ему мстит.
В эту минуту за столом президиума председательствующий Лауманьон совещался с заседателями. Чтобы с собой совладать Гонзаго понадобилось немало усилий. Когда это ему наконец удалось, он обратился к совещавшимся:
– Прошу прощения, господа, не угодно ли огласить решение трибунала?
Господин Лауманьон поднялся и, надевая шляпу, сказал:
– Принц, королевские комиссары, выслушав адвоката госпожи принцессы мсьё кардинала, пришли к выводу, что выносить решение сейчас преждевременно. Госпожа Гонзаго, зная, где находится ее дочь, должна ее представить трибуналу. Господин де Гонзаго в свою очередь еще раз представит ту, которая, по его мнению, является наследницей Невера. Если при ней окажется свидетельство, подписанное мсьё принцем, то, о котором упомянула госпожа принцесса, (листки, вырванные из регистрационной книги), то принятие решения очень облегчится. Именем короля, совет откладывается на три дня.
– Ясно, господин президент, – поспешно ответил Гонзаго. – Я согласен. Через три дня свидетельство будет у нас.
– Моя дочь будет со мной, и у нас будет свидетельство, – в свою очередь заявила принцесса. – Я согласна.
Королевские юристы закрыли заседание.
– Что же, бедное дитя, – утешал Гонзаго донью Круц, передавая ее опять на попечение Пейроля, – я сделал все, от меня зависящее. Теперь лишь Всевышний может вам вернуть материнскую любовь.
Донья Круц опустила вуаль и направилась к выходу. На пороге она задержалась, а затем вдруг порывисто бросилась обратно в залу к Авроре де Келюс.
– Госпожа! – воскликнула она, целуя принцессе руку. – Не зависимо от того, мать вы мне, или нет, я вас уважаю и люблю!
Принцесса улыбнулась и поцеловала ее в лоб.
– Ты ни в чем не виновата, девочка, – сказала она. – Я это поняла и ни в чем тебя не упрекаю. Я тоже тебя люблю.
Пейроль увел девушку. Благородное собрание начало покидать залу. За окнами быстро темнело. Проводив королевских юристов, Гонзаго вернулся в тот момент, когда принцесса в окружении своих камеристок направлялась к выходу. Дав женщинам знак расступиться, он приблизился и, с никогда не оставлявшей его галантностью поцеловав супруге руку, будто в штуку, осведомился:
– Итак, мадам, отныне между нами война?
– Не я ее начала, – ответила Аврора де Келюс, – но защищаться буду до конца.
– Между нами, мадам, у вас появился некий покровитель, не так ли? – с напускным безразличием поинтересовался Гонзаго.
– Мне помогают силы небесные, – заступницы всех матерей.
Гонзаго усмехнулся.
– Жиро! – обратилась принцесса к новой старшей горничной, пришедшей на смену разжалованной Мадлен. – Распорядитесь, чтобы приготовили мой портшез.
– Разве сегодня в Сен – Маглуар есть вечерняя служба? – удивился Гонзаго.
– Не знаю, мсьё, – спокойно ответила принцесса. – Сегодня я собираюсь не в церковь. Фелисита, достаньте шкатулку с моими драгоценностями.
– Ваши бриллианты, мадам! – за радостно изумленной улыбкой принц ловко скрывал нараставшую тревогу. – Неужто, вы решились после долгого уединения осчастливить свет своим появлением?
– Сегодня я буду на балу у регента, – сказала она.
Гонзаго был ошеломлен.
– Вы? – пробормотал он. – Вы?
Она распрямилась, вскинула голову и посмотрела на принца с таким независимым достоинством, что тот невольно потупил взгляд.
– Да, я, – ответила она и, жестом повелев камеристкам себя окружить, направляясь к выходу прибавила:
– Отныне мой траур снят, принц. Можете предпринимать против меня что угодно. Я вас больше не боюсь.
Глава 11. Горбун получает приглашение на бал
Пораженный Гонзаго застыл на месте, не смея проводить глазами супругу, в окружении служанок удалявшуюся в свои покои.
– Это открытый бунт! – думал он. – Я ведь верно вел мою игру. Почему же проиграл? Вероятно в ее колоде есть неведомые мне козыри. Тебе известно не все, Гонзаго; – что-то ты проглядел…
Он нервно расхаживал по опустевшей зале.
– Нельзя, однако, терять ни минуты. Что ей понадобилось в Пале-Рояле? Хочет поговорить с регентом? Очевидно, она знает, где ее дочь… Я тоже знаю, – он вынул записную книжку, – хорошо, что хоть в этом мне повезло.
Он позвонил в колокольчик и приказал вбежавшему лакею:
– Пейроля! Сейчас же пригласите сюда Пейроля!
Лакей ушел. Гонзаго опять зашагал взад – вперед по расчерченному мелом паркету между остававшимися после ассамблеи креслами. Возвращаясь к прерванным мыслям, он пробормотал: Только что она узнала какую-то новость. Кто-то скрывался за шторой.
– Наконец я до вас добрался, принц, – воскликнул с порога Пейроль. – Плохие новости! Покидая ассамблею, кардинал де Бисси обмолвился: "Здесь кроется тайна. Не исключено, что она замешана на каком-то преступлении".
– Пусть себе говорит, – сказал Гонзаго.
– Донья Круц взбунтовалась. Она заявила, что ее обманом втянули в аферу, и собирается уехать в Испанию.
– Оставь в покое донью Круц и потрудись выслушать меня.
– Прошу прощения, шеф, но об одной вещи я должен вам сообщить немедленно. В Париже Лагардер.
– Ах, вот как? Как давно?
– Самое малое, со вчерашнего дня.
"Наверное, принцесса с ним встречалась", – подумал Гонзаго и прибавил вслух:
– Откуда ты узнал?
Понизив голос почти до шепота и потупя взор, Пейроль ответил:
– Сальдань и Фаёнца убиты.
Гонзаго этого не ожидал. Его лицо исказилось гримасой, и на какое-то мгновение он словно потерял сознание. Но это продолжалось лишь секунду. Когда Пейроль поднял взгляд на хозяина, тот уже успел взять себя в руки.
– Оба одним и тем же ударом. Этот человек – сущий дьявол.
Пейроль дрожал.
– Где обнаружены трупы?
– На улице у садовой ограды при вашем особняке за Сен – Маглуар.
– Оба на одном месте?
– Почти. Сальдань – шагах в десяти от калитки, а Фаенца немного подальше. Сальдань убит острием шпаги…
– Точно сюда? Так? – прервал его Гонзаго, показывая у себя между бровей.
Пейроль повторил жест хозяина и подтвердил:
– Да. Точно сюда. Фаенца сражен тем же ударом.
– А других ран не было?
– Не было. Удар Невера смертелен.
Гонзаго поправлял перед зеркалом складки жабо.
– Ну что же, лиха беда начало, – сказал он. – Мсьё шевалье де Лагардер оставил свой автограф перед моей калиткой. Я рад, что он в Париже. Мы его возьмем.
– Веревка, на которой его повесят, – начал Пейроль.
– Еще не свита, не так ли? Возможно, и так, старина Пейроль. Но пора, пора ее свить. Поразмысли сам. Изо всех, кто в ту ночь был в траншее де Келюса, в живых осталось только четверо.
– Да, – фактотум поежился. – Самок время, шеф.
– Нас можно разделить на две пары, – Гонзаго подтянул пояс, – одна – мы с тобой; вторая – эти молодчики.
– Кокардас и Паспуаль! – уточнил Пейроль. – Они боятся Лагардера, как огня.
– Точно так же, как и ты, мой милый. Но, ничего не поделаешь, у нас нет выбора. Давай – ка их сейчас сюда. Смотри там о Сальдане и Фаёнце на гу – гу. Давай, действуй, время не ждет.
Пейроль направился в контору.
Гонзаго думал: Действовать нужно немедленно. Да, чувствую, веселенькая надвигается ночка.
– Ну – ка, поживее! – крикнул Пейроль, появившись на пороге своей конторы. – Монсиньор вас немедленно требует к себе.
Кокардас и Паспуаль обедали с полудня до сумерек. Оба обладали поистине героическими желудками. Кокардас побагровел, как остаток вина в его бокале. Паспуаль, наоборот, был бледен, как полотно. Выпивка проявлялась на их лицах по – разному, подчеркивая различие их темпераментов. Однако это различие не касалось их обоюдной слабости к оттопыренным ушам, особенно если уши украшали голову хама. От вина друзья осмелели. К тому же нужды разыгрывать скромность больше не было. Они были с головы до ног одеты во все новое. Огромные блестящие сапоги с отворотами, лиловые фетровые шляпы, (они еще не успели примяться, топорщились не там, где нужно и надувались на манер резинового шарика), новехонькие шелковые штаны и просторные чуть приталенные камзолы были под стать своим лихим хозяевам.
– Черт возьми, дружочек, – сказал Кокардас Паспуалю, – мне почудилось, этот расфуфыренный павлин что-то нам говорит.
Не очень-то он вежлив… – мягко отозвался Амабль, держа обеими руками фарфоровый графин с недопитым вином.
– Спокойно, малыш, сейчас я тебе, его вручу, чтоб мне провалиться! – предупредил гасконец. – Но будь поосторожнее с фаянсовой посудой. Не разбей графин.
С этими словами Кокардас Младший не вставая с места, поймал Пейроля за ухо и, повернув его вокруг оси, отослал в руки Паспуаля. Тот, не менее виртуозно повторив процедуру с другим ухом, вернул его гасконцу. После того как Пейроль два – три раза повторил нехитрые па этого неожиданного для себя танца Кокардас ему сказал:
– Дражайший мой, вы на минуту забыли, что имеете дело с благородными людьми. Постарайтесь впредь это помнить.
– Да уж, постарайтесь мсьё, – присовокупил по старой привычке поддакивать своему мэтру Амабль Паспуаль. Оба поднялись, чуть пошатываясь, из-за стола. Пейроль одной рукой приводил в порядок свой костюм, другой поглаживал покрасневшие уши.
– Перепились, негодяи! – пробормотал он.
– Черт возьми, ему, похоже, мало! – возмутился Кокардас.
– Очень похоже! – дополнил Паспуаль, и они, один справа другой слева, прицелились к ушам фактотума в намерении повторить урок. Но тот, быстро ретировавшись, возвратился к Гонзаго. Разумеется, он не рассказал о неудаче, постигшей его уши. Гонзаго, отправляя Пейроля к мастерам клинка, запретил ему рассказывать о судьбе Сальданя и Фаёнца. Предосторожность излишняя так как у того не было никакого желания вступать в разговоры с Кокардасом и Паспуалем.
Несколько секунд спустя, прошагав, бряцая клинками о ножны, вдоль анфилад, вновь ставшая неразлучной пара виртуозов холодного оружия вошла в залу, где их ждали Гонзаго с Пейролем. Их шляпы были лихо заломлены набекрень а ла Мефистофель, штаны уже успели подмяться, а на белых рубашках виднелись подтеки красного вина, – ни дать ни взять головорезы с большой дороги. Они заявились с шумом, этаким залихватским кандибобером, – Кокардас неподражаемо привлекательный; Паспуаль – столь же неподражаемо уродлив.
– Поприветствуй, мой милый, – шепнул опровансившийся гасконец своему другу. – И поблагодари монсиньора.
– Хватит! – мельком взглянув на них, оборвал Гонзаго.
Они мгновенно замолчали и приняли позу, близкую к той, что выполняется по команде "смирно". Наши храбрецы стремились показать, что умеют подчиняться тому, кто им платит.
– Вы твердо стоите на ногах? – спросил Гоназго.
– Как никогда. Я выпил всего один бокал вина за здоровье монсиньора, – не моргнув глазом, но пару раз икнув, ответил Кокардас. – Крапленый туз! По чести трезвости со мной никто не может сравниться.
– Это чистейшая правда, монсиньор, – не без робости подключился Паспуаль. – Однако, я пьян еще меньше, потому что пил лишь воду подкрашенную вином.
– Дорогой мой! – произнес Кокардас, строго взглянув на нормандца. – Ты пил то же и столько же, сколько и я. Ни больше не меньше. Когда я научу тебя не лгать в моем присутствии? Ты ведь знаешь, что от лжи у меня болят зубы.
– Надеюсь, ваши шпаги не заржавели? – поинтересовался Гонзаго.
– Они в лучшем виде! – отозвался гасконец.
– И всегда к услугам монсиньра, – прибавил нормандец, исполнив реверанс.
– Очень хорошо, – сказал Гонзаго и повернулся к мастерам клинка спиной, которой они и поклонились.
– Видишь, дружок, – прошептал Кокардас, – он умеет разговаривать с людьми, носящими шпагу.
Гонзаго подозвал Пейроля. Гасконец с нормандцем прошли в глубину залы, то и дело задевая ножнами о стулья, и остановились недалеко от подмостков Гонзаго вырвал из блокнота страничку, где были записаны сведения, сообщенные доньей Круц. В тот момент, когда он передавал листок фактотуму, за приоткрытыми створками дверей появилась вездесущая фигура горбуна. Никто его не заметил. Увидев совсем близко от себя Гонзаго, он отпрянул и укрылся за дверью, но приложил с ней ухо. Вот, что он услышал. Пейроль, в набиравших силу сумерках с трудом разбирая буквы, читал:
– Улица Певчих, девушка по имени Аврора.
Если бы вы увидели в эту секунду лицо горбуна, то испугались бы от того, как сильно оно передернулось.
– Он знает! – с ужасом подумал горбун. – Откуда же он знает?
– Понятно? – спросил Гонзаго.
– Понятно, – ответил Пейроль. – Вам просто повезло.
– Людям вроде меня помогают звезды, – сказал Гонзаго.
– Куда поместить девушку?
– В особняк, где живет донья Круц.
Горбун шлепнул себя по лбу.
– Гитана! Конечно она! Да, но как узнала она сама?
– Полагаю, взять девушку будет не трудно, – размышлял вслух Пейроль.
– Только без шума. У нас сейчас не то положение, чтобы привлекать внимание. Осторожность и еще раз осторожность. Кто знает, нанесем удар мы, или получим его сами. Человек, которого мы ищем, живет в том же доме, где и девушка, могу в том поручиться.
– Лагардер! – в испуге пробормотал фактотум.
– Если будешь действовать умно, ты его не встретишь. Прежде всего, убедись, что его нет дома. Могу побиться об заклад, что в такое время его там нет.
– Когда-то он любил по вечерам выпить.
– Итак, если его нет, вот тебе план действий. Он не сложен. Во – первых, возьми пригласительный билет.
Гонзаго вручил фактотуму один из билетов на бал, предназначавшихся для Сальданя и Фаёнцы.
– Купишь новое бальное платье, такое же, как приобрел для доньи Круц. Отправишь носилки на улицу Певчих, оставишь их рядом с домом. Потом появишься перед девушкой и скажешь ей, что тебя прислал Лагардер.
– Это – игра в орлянку с жизнью и смертью, – сказал Пейроль.
– Что тебя так пугает? Когда она увидит красивое платье, драгоценные камни и золотые ожерелья, то придет в восторг. Тебе только останется сказать: "Это прислал вам Лагардер. Он вас ждет на балу у регента", – и девушка – наша.
– Неважно придумано! – внезапно раздался между Гонзаго и Пейролем чей-то скрипучий голос. – Девушка не поверит.
Пейроль резко отскочил, опрокинув какой-то стул; а Гонзаго ухватился за эфес своего клинка.
– Крапленый туз! – зашевелился вдалеке Кокардас. – Ты только погляди, брат Паспуаль! Погляди на этого человека!
– Ах! – ответил Паспуаль. – Если бы природа так обделила меня, если бы я не смог нравиться красивым женщинам, я бы наверное покусился на собственную жизнь.
Пейроль рассмеялся, как обычно поступают все трусы, когда осознают, что тот, кто их напугал, не опасен, и поднимая опрокинутый стул, с облегчением произнес:
– А – а, Эзоп II, он же Иона!
– Опять это странное создание, – усмехнулся Гонзаго. – Ты что же решил, что приобретя собачью будку, получил право бродить по моему дому? Что ты здесь делаешь?
– А что собираетесь делать вы на улице Певчих? – дерзко парировал горбун.
Пейролю этот ответ не понравился еще больше, чем его хозяину. Приняв надменную позу и окатив непрошеного гостя холодным взглядом, он отчеканил:
– Послушайте Эзоп! Я должен вас предупредить, что совать нос в чужие дела в этом доме не принято и весьма опасно.
Горбун неловко поклонился, словно намеревался начать оправдываться, но вместо того вдруг на своих кривых стремительно подкатил к Пейролю и выхватил у него из рук пригласительный билет.
– Ты что рехнулся? – крикнул Гонзаго.
Эзоп спокойно извлек из кармана перо и чернильницу.
– Да он и вправду сумасшедший! – сказал Пейроль.
– Не очень! Не очень! Разве что, самую малость! – говорил Эзоп, опустившись на колени между стульями и располагаясь на полу как за письменным столом. Чтобы разглядеть в сумерках собственный почерк он наклонил голову так, что его подбородок едва не касался паркета. Вскоре он поднялся и, вернув Пейролю приглашение, торжествующе произнес:
– Читайте!
Пейроль передал билет Гонзаго.
Гонзаго позвонил в колокольчик.
– Зажгите свечи! – приказал он вбежавшему лакею. – Не все. Только два канделябра над дверью.
Через несколько секунд, когда лакей покинул залу, Гонзаго прочитал на оборотной стороне билета:
"Дорогое дитя! Праздничный наряд и украшения – от меня. Я хотел тебе преподнести сюрприз. Оденься во все это. У дверей дома ждут два нанятых мной лакея с носилками. Они тебя доставят на бал в Пале-Рояль, где я с нетерпением жду твоего появления.
Анри де Лагардер".
Кокардас и Паспуаль издалека наблюдали эту сцену, ничего не понимая.
– Черт побери! – сказал гасконец. – Монсиньор глядит на эту бумажку с таким изумлением, будто не верит собственным глазам.
– Но этот маленький горбун, – заметил нормандец, – ты только посмотри на его лицо! При свечах, как и тогда средь бела дня он опять кого-то мне напоминает. Где я видел эти глаза?
Кокардас, пожав плечами ответил:
– Меня не интересуют мужчины ниже 5 футов и 4х дюймов.