IX
Письмо нового друга Иоанны окончательно свалило с ног твердую духом женщину. При известии о гибели Уазмона первая мысль в голове Иоанны была мечта о замене Уазмона другим молодым человеком в качестве претендента маркизы д'Оливас.
"Я найду другого, – думалось ей, – который будет искуснее Уазмона и, быть может, победит капризную испанку – и все дело может поправиться".
Теперь письмо Калиостро разрушило этот новый, созревающий в ее голове план.
Кудесник извещал о невероятных, неожиданных приключениях; одно она знала, а от другого не устояла и упала на тот же диван, где мгновение назад лежала рыдающая Лоренца.
Первое известие состояло в том, что молодой человек, новый знакомый графа Калиостро, лежит раненный довольно опасно каким-то злодеем. "Это приключение, – говорил Калиостро, – для графини Ламот не любопытно: но второе должно интересовать ее, ибо в квартире раненого молодого человека находится сама юная маркиза д'Оливас. Что тут делать? Рассудите и скажите!" – кончалось письмо Калиостро.
Иоанна долго просидела неподвижно на диване, скомкав письмо, безмолвно, с одной лишь злобой на сердце.
– Все рухнуло, все кончено! – повторяла она про себя. – Это не действительность, а какой-то сон, отвратительный сон… Это какая-то глупая сказка из тех глупых сказок со всякой чертовщиной, которые рассказываются детям глупыми няньками. Еще два дня только назад казалось, что остается несколько дней до полной удачи, а сегодня, будто в какой глупой сказке, все магически перевернулось кверху дном. Уазмон убит. Лихой убийца Канар тоже убит; но этого всего мало для беспощадной судьбы. Ей нужно еще, чтобы последний удар опытного Канара был неудачен и чтобы русский проходимец остался жив. Наконец, злой судьбе благоугодно, чтобы девчонка сбежала на квартиру этого чужеземца… Очевидно, что ввиду скандала старая тетка-опекунша должна согласиться на этот брак… А я? Что ж мне-то делать? – И Иоанна снова приблизила письмо к глазам, снова прочла: – "Что делать? Рассудите и скажите!"
Всю ночь просидела или проходила из угла в угол в своей спальне решительная и предприимчивая женщина. На рассвете она легла спать, несколько успокоенная. Она рассудила, что ей делать, и решилась так же твердо, не падая духом, взяться за новое дело, за новое мудреное предприятие.
– Ведь говорится же, – шутила она, уже засыпая, – le roi est mort – vive le roi!.. Ну, я скажу: la trame est déjouée – vive la trame! Если все нити одной паутины порваны и унесены вихрем – надо начать ткать новую крепчайшую паутину.
Иоанна решилась на предприятие, диаметрально противоположное тому, о котором она мечтала накануне. Этот поворот в уме ее, эта замена одного плана компании другим, на которую иная женщина потратила бы месяц в сомнениях и колебаниях, совершился в Иоанне в один вечер.
– Если он жив и будет жить, а она его любит, то мне надо уступить судьбе. Но в конце концов я обману эту судьбу… Она сыграет мне же в руку.
Едва отдохнув несколько часов, около полудня графиня Ламот в изящном наряде, красивая, как всегда, спокойная, но бледная, мило улыбающаяся, садилась в свой экипаж и приказывала ехать в дом маркизы Кампо д'Оливас.
Старая дева после доклада ливрейного лакея приказала сказать гостье, что вследствие особо важных обстоятельств она не может ее принять.
Графиня Ламот приказала снова доложить, что причина ее посещения в тесной связи с этим самым особо важным событием в доме маркизы; по этому-то делу она и приехала.
Разумеется, через минуту два лакея явились навстречу ожидавшей в прихожей графине, а за ними вслед появилась главная горничная маркизы. Любимица горничная объяснила графине, что маркиза, извиняясь заранее, что примет ее в постели, просит пожаловать.
Иоанна нашла старую деву еще в худшем положении, чем думала.
Синьора Ангустиас была почти в таком же безнадежном и отчаянном положении, в каком накануне Иоанна видела другую женщину – Лоренцу. Старая дева также причитала. Неожиданное бегство ее питомицы из дому поразило ее, по ее словам, больше, чем если бы юная племянница, полуребенок, неожиданно скончалась.
На вопрос маркизы, каким образом графиня Ламот знает все происшедшее, которое еще тщательно скрывается в доме прислугой, Иоанна отвечала, что знает все, но объяснить пока не может, а приехала к маркизе предложить ей свои услуги.
– Я берусь вернуть к вам племянницу вашу из квартиры господина Норича.
Этого слова было достаточно, чтобы Ангустиас села в постели и, притянув к себе Иоанну, горячо облобызала ее.
– Вы мне обещаете?.. Вы ручаетесь?! – воскликнула она.
– Обещаю, маркиза.
– О, тогда требуйте от меня всего, чего хотите! – воскликнула Ангустиас.
Просидев несколько мгновений и объяснив маркизе, что она приедет еще раз ввечеру. Иоанна прямо от нее приказала ехать по направлению к дому графа Калиостро.
Швейцар дома графа уже давно заранее получил приказ принимать графиню Ламот когда бы то ни было, и днем и ночью, без доклада. Калиостро вышел навстречу графине веселый и, улыбаясь, выговорил:
– Вот история, милая графиня! Только у вас в Париже бывают такие сюрпризы.
Усадив гостью, Калиостро подробно рассказал Иоанне все то, что она отлично знала и без него, а некоторые подробности были ей гораздо лучше известны, нежели самому Калиостро.
Граф изумлялся, за что мог какой-то уличный злодей пожелать убить такого милого и безобидного человека, как его новый знакомый и приятель русский. Но затем Калиостро, ничего не подозревая, сообщил графине ужасное известие. Он, Калиостро, как искусный медик, волшебник и в медицине, ручался за то, что спасет того самого человека, который едва не был убит по приказанию же графини Ламот. Иоанна невольно подумала про себя:
"Как смеется надо мной судьба! Мой друг и помощник наивно вместо помощи губит дело, которое я веду. Ему бы следовало отравить этого Норича или по крайней мере бросить без помощи, а он хвастает, что спасет его и вернет к жизни".
Была минута, и Иоанна хотела объясниться с кудесником, но что-то необъяснимое остановило ее. Признание замерло на языке.
– Можете ли вы меня познакомить с этим Норичем, то есть сейчас же везти меня к нему в дом? – спросила Иоанна тревожно.
– Конечно, хотя я сам всего два раза был у него. Но наши отношения особенные, совершенно исключительные.
И сам сатана, но красивый, умный, изящный, даже грациозный, воплотившийся в женщине, переступил порог маленькой квартиры.
Двух часов было достаточно для Иоанны, чтобы вполне очаровать и выздоравливающего Алексея, и пылкую, капризную, но сердечную Эли. Даже дикарка Лиза и та фамильярно подсела к красавице графине и уже два раза успела сказать ей:
– Какие у вас прелестные глаза и прелестные брови!
Если графиня Ламот была сначала принята в этой квартире с недоумением, даже с боязнью, то когда она собралась уезжать, ее провожали уже как дорогую гостью, почти как нового друга, посланного судьбой.
Иоанна поразила всех тем, что говорила, и тем, что обещала. Даже кудесник был несколько изумлен. Сидя у своих новых друзей, Иоанна только удивлялась и головой качала, какие они все наивные люди, что самого простого дела не умеют сделать. Она бралась – и почти не сомневалась в успехе – уговорить старую тетку-опекуншу не противиться браку племянницы с русским. Этого мало. Она заявила молодому человеку, что может помочь ему гораздо более серьезным образом, нежели помирить племянницу с теткой. Она бралась сделать нечто, что повлияет даже на неизвестного ей графа Зарубовского.
– Откуда вы знаете это имя? – спросил, изумляясь, Алексей.
– Я все знаю. Я тоже ясновидящая, как и друг мой, граф Калиостро! – шутила Иоанна.
– Каким же образом можете вы нам помочь, то есть помочь ему? – спросила сомневающаяся Эли.
– Я сделаю то, что русский старик захочет, чтобы Норич носил свое настоящее имя!
Иоанна говорила это таким решительным тоном, с таким убеждением в голосе и во взгляде красивых глаз, с такой самоуверенностью, что все слушали и молчали, поневоле уже веря ей. Кончилось тем, что молодой человек с чувством протянул ей руку и крепко пожал маленькую красивую ручку графини. И в это мгновение он, увы, не почуял, что эта самая ручка два раза поднималась на него и что по злобной воле этого существа двое покушались на его жизнь: один честным образом, а другой даже злодейским – из-за угла.
При отъезде графиня Ламот намекнула молодому человеку, что завтра же поедет хлопотать о нем не только к старой графине, но и в Трианон, к самой королеве.
– Поверьте, мой юный и новый друг, – сказала Иоанна, – что против обаяния королевы французской, Марии Антуанетты, не устоит никто и ничто.
Когда графиня увидала изумленные взоры всех, обращенные на нее, она прибавила улыбаясь:
– Да, мои милые новые друзья, сама королева французская войдет через меня в сношение с вашими врагами, заступаясь за вас.
X
Алексей быстро оправился от болезни благодаря искусству такого медика, каким был Калиостро, но в особенности и не менее лекарства подействовало на него другое обстоятельство. Бегство из дома и присутствие дорогой, им обожаемой девушки, казалось, подействовало на него еще сильнее, чем лекарства доктора. Эли возвратила его к жизни, очутившись у его изголовья.
Алексей не раз мысленно благословлял судьбу и благодарил того человека, злодейская рука которого поднялась на него в темном переулке. Не будь этого случая с ним, Эли, быть может, долго еще боролась бы с собой. Да и чем еще кончилась бы эта борьба? Для прихотливой натуры, какова была ее, нужен был сильный толчок. При известии об опасности, в которой был Алексей, она, как ей показалось, вдвое сильнее полюбила его, потому что, по-видимому, теряла его навсегда. К тому же и сам Алексей, исполнивший угрозу покуситься на свою жизнь, которой она не верила, доказал ей свою любовь. Письмо же, которое опекунша написала Алексею без ведома питомицы, имело обратное действие, так же как и удар Канара. Оно только ускорило развязку.
Но почему же Алексей вдруг прибегнул к своему яду? Он сделал это в порыве отчаяния.
Убив на дуэли Уазмона, он собирался покончить с собой тотчас же… но колебался. Злодейский удар ножа, полученный на улице – как он думал – от грабителя, подействовал на него особенно. Принесенный домой, он лишился чувств от потери крови и, придя в себя, вообразил, что он медленно умирает от раны, что прошло уже несколько дней после нападения разбойника…
"А она даже не присылает справиться о моем положении!" – с ужасом и отчаянием подумал он.
Перстень был на руке. Алексей вскрыл его зубами и проглотил кислую жидкость, которая оказалась под запайкой. Это было за час до появления Эли и Калиостро в его квартире…
Когда Алексей совершенно оправился, то первый его выход из дома был, конечно, визитом к магу. Первый же вопрос Калиостро был, конечно, о его письмах к нему.
– Но какую же помощь вы хотите от меня? Что я, собственно, могу сделать для вас?
– Я сам не знаю, граф. Когда я вам расскажу все – вы должны сами решить вопрос, как помочь мне. Вы ведь все можете… Несчастья моей жизни сделали меня суеверным, заставили верить в присутствие на земле темной силы, которая, избрав себе иного человека как бы жертвой, преследует его, изводит… Вы маг, кудесник, вы повелеваете этими темными силами и можете, следовательно, спасти меня от них… Вы можете, если хотите, направить иначе волю злых людей, отравивших мое существование, таким образом, что эти люди перестанут мне злобно вредить. Своим волшебством вы можете заставить их действовать в мою пользу. Во все это я верю! И вот поэтому я и обратился к вам за помощью. Хотите ли вы помочь мне?
Калиостро объяснил Норичу, что он ему очень нравится и что он готов на все возможное… Надо только объясниться искренно и подробно, ничего не утаивая.
Они условились, что Алексей в тот же вечер будет у кудесника и искренно поведает все о себе…
– Ну-с, мой юный друг, – встретил его Калиостро вечером, оставаясь с ним с глазу на глаз. – Исповедуются все перед смертью, а вы, наоборот, извольте исповедаться, так сказать, перед выходом из гроба в мир, чтобы жить. Объясните мне загадку. Я слушаю.
– Что именно? Что называете вы загадкой? – отвечал молодой человек вопросом. – Мое обращение к вам, мое покушение на самоубийство или историю моей судьбы?
– Первое, требующее объяснения, – это ваше имя и фамилия. Как вас зовут?
– Алексей… А затем, по-нашему… то есть по обычаю моей родины, после того имени надо прибавить имя отца моего: Григорий. И сказать надо, следовательно: Алексей Григорьевич. Фамилия моя – граф Зарубовский, но обязан я обстоятельствами или, лучше выразиться, насилием, самым возмутительным, называться просто господином Норичем, именем чуждого мне человека, дворянина какой-то славянской национальности. Этот Норич происхождением поляк или серб.
– Объясните мне, почему все это так?
– Это значит рассказать вам всю мою жизнь. Я это и хотел сделать. Но я могу это только в том случае, если вы обещаете мне помощь… Иначе не стоит рассказывать и даже не следует. Долг мой запрещает мне это. Я дал клятву молчать об обстоятельствах своей горькой доли.
– Кому? Вашим гонителям?.. Эта клятва недействительна, и вы можете нарушить ее с чистой совестью.
– Нет. Так я не могу. Обещайте мне помощь, и тогда…
– Я готов вполне помочь вам всячески. Заранее обещаю.
– И я верю вам, но когда я вам скажу, каким именно образом вы можете оказать мне помощь, то вы отступите перед трудностью исполнения задачи.
– Для графа Калиостро трудностей нет, мой юный друг! – несколько хвастливо вымолвил знаменитый маг.
– Есть! Извините. Проехать через всю Европу, очутиться на дальнем и холодном Севере, во льдах и снегах малоизвестной страны нелегко.
– Я вас не понимаю.
– Чтобы помочь мне, граф, надо вам со мной ехать туда, где теперь живет мой дед, в Петербург.
– Что-о?! – воскликнул Калиостро.
– Да. Вот видите. Вы поражены.
– В Петербург! В Россию. На берега Невы, в резиденцию знаменитого монарха-женщины, философа и энциклопедиста?
Калиостро начал смеяться простодушно и весело.
– Вам даже смешно! – грустно произнес молодой человек.
– Да. Признаюсь… Это… Да, это нелегко. Даже и для Калиостро. Но прежде всего это… Извините… Это было бы с моей стороны глупо. Просто глупо.
– Почему?
– Терять время и деньги на такое дальнее путешествие. Из-за чего? Из-за молодого малого, который мне нравится, которого я спас от смерти, но который мне все-таки чужой человек. Из-за чего я поеду? Из человеколюбия?..
– Нет. Не из-за одного человеколюбия. А из-за полумиллионного состояния, которое мы разделим! – решительным голосом вымолвил Алексей.
– Да этот миллион – сказка… Ведь я не ребенок, чтобы верить в существование испанских замков, да еще на берегах ледяной Невы. Вы шутите, господин Норич.
Молодой человек вздохнул и понурился. Наступило молчание.
– Если б я знал наверное… – начал Калиостро, подумав и испытующе смеривая Норича с головы до пят… – Если бы вы дали мне какие-нибудь обязательства…
– Увы, рассказать я могу многое, но доказать… Как доказать?! Я имею право и возможность легко получить полмиллиона в России и по возвращении еще более миллиона здесь. Но как я это докажу вам? Если я буду граф Зарубовский – я наследую половину состояния деда и женюсь на маркизе д'Оливас.
– Расскажите мне подробно и правдиво все. Я кое-что уже знаю, но хочу все слышать от вас, – серьезно проговорил Калиостро. – Если я поверю – я… Да, если я поверю вам, то… – Он запнулся.
– Вы поедете в Петербург?
– Поеду. Да поеду. Что ж? Был же я в Аравии, в Египте и Палестине. Петербург отсюда не дальше. Вдобавок, я могу принести пользу нашему Обществу египетских масонов. Я могу учредить на берегах Невы масонскую ложу, пользуясь покровительством такого монарха, как Екатерина Великая.
Алексей, уже отчасти с надеждой в сердце, начал свою исповедь и рассказал загадочному и всесильному магу всю свою жизнь, всю горькую судьбу.
XI
Между тем хлопоты графини Ламот не увенчались успехом. Через три дня после своего исчезновения из дома Эли получила длинное письмо от опекунши, которая требовала ее немедленного возвращения, пока побег еще не огласился на весь город. Она говорила, что никогда до совершеннолетия питомицы не согласится на неравный брак ее с чужеземцем, который, может быть, и простой авантюрист темного происхождения и сомнительных достоинств. Опекунша грозилась, что в случае упорства Эли вернуться она уедет тотчас в Испанию одна.
То же самое подробнее передала ей и графиня Ламот, по мнению которой Эли следовало побывать у тетки и объясниться с ней лично, упросить, смягчить ее.
– Никогда! Я отсюда не выйду никуда! – отозвалась Эли. – Меня схватят и силой запрут, а потом увезут в Испанию.
Иоанна помолчала, борясь сама с собой, и наконец заговорила:
– Решаете ли вы это бесповоротно – оставаться и не мириться с теткой, не уступать ей? – спросила она.
– Да.
– Вы ни за что не согласитесь порвать связи с господином Норичем и забыть его?
– Ни за что… Это нелепый… извините, вопрос.
– Никогда?
– Никогда на свете! Я люблю его. Только после этого несчастного случая, благодаря моей нерешительности и этому злодеянию, я узнала и поняла, как я люблю его. Если б он умер, я думаю, что я или пошла бы в монастырь, или отравилась здесь же, не выходя отсюда.
– Это решено? Это кончено? – приставала Иоанна. – Бесповоротно решено?
Эли пожала плечами, отвернулась от нее и отошла.
– В таком случае я как друг предупреждаю вас, что через два часа здесь будут приставы королевские под командой полицейского агента и при участии секретаря испанского посольства…
– Зачем?! – воскликнула девушка, вспыхнув.
– Взять вас силой и увезти домой.
– Верно ли это? – резко произнесла Эли.
– Мне это сказала сама маркиза. Секретарь же был у нее при мне и получил от нее письменное разрешение на это насилие.
Эли вынула из кармана маленький и тонкий стилет в ножнах, нечто вроде большой иглы, и произнесла дрогнувшим голосом.
– Вот!.. Только не для них, а для себя… Меня увезут мертвую.
– Это безумие, мое дитя, – сказала Иоанна. – И если вы решились окончательно не уступать, то не так надо действовать. Надо иное… Это ребячество.
– Что же?
– Я помогу вам. Убить себя немудрено. Надо скрыться. Бежать. И сейчас.
– Куда?! Меня всюду найдут по повелению короля.
– Всюду… Кроме того места, которое я вам дам убежищем.