– Кто? Вы?
– Да.
Эли приблизилась, собираясь уже поцеловать графиню, но вдруг отступила и пристально поглядела ей в глаза.
– А если… Я боюсь…
– Что?
– Если вы сами…
Наступило молчание. Иоанна улыбнулась.
– Если я вас сама выдам полиции. Это вы хотите сказать? – вымолвила Иоанна смеясь.
– Да. Я вас мало знаю.
– Тогда вы и зарежьтесь при измене моей этим стилетом. Все равно здесь сейчас при появлении полиции или через час, через день у меня.
Не слова эти, а тон голоса графини подействовал на Эли.
– Я вам даю слово испанской грандессы, что я воткну этот стилет прямо себе в сердце, если вы меня выдадите! – пылко и грозно промолвила Эли.
– А я вам даю честное слово французской графини, – отозвалась Иоанна, – что я вас укрою от опекунши, от полицейских, от короля и его повелений, от всего мира.
Эли протянула руку графине и доверчиво улыбнулась.
– Тогда нечего терять время. Прощайтесь и едемте ко мне! – сказала Иоанна.
Эли быстро направилась к Алексею в горницу и через несколько мгновений снова появилась со слезами на глазах, но с воодушевленным румяным лицом.
– Едемте, графиня. Я сказала сейчас Алеку, что никогда не забуду вашего дела – этой помощи. Ведь буду же я когда-нибудь его женой и свободна, чтобы распоряжаться моим состоянием. Тогда мы сочтемся.
Через несколько минут карета графини Ламот отъезжала, увозя обеих женщин.
Иоанна, конечно, не играла и не обманывала Эли.
Через час после их отъезда в квартире капрала Норича была полиция, а при них чиновник, отряженный депутатом от испанского посольства.
Они обыскали дом. Алексей спокойно их встретил и еще спокойнее отвечал на допрос.
"Маркиза Эли Кампо д'Оливас была в его квартире. Она его невеста. Теперь, узнав о готовящемся насилии ее опекунши, она скрылась. Куда? Он не знает. А если бы и знал, то не сказал бы. Когда он вполне устроит свои дела, то они обвенчаются по обрядам двух религий".
Все это Алексей просил передать от его имени самой маркизе Ангустиас.
Полиция удалилась, но молодой и добродушный секретарь посольства остался и весело, любезно стал беседовать с Алексеем.
Они оба понравились друг другу.
Секретарь, конечно, знал Эли довольно хорошо и был ее поклонником в числе многих других. Он прямо, простодушно заявил Алексею, что завидует его счастью – быть любимым такой красавицей и богачкой.
На прощание молодой человек сказал:
– Вот мой совет вам. Я, заметьте, кое-что знаю о намерениях старой опекунши… Esta maldecida duena tia, эта проклятая дуэнья тетка вас погубит, если вы обвенчаетесь тотчас. Состояние все будет ей принадлежать, а жена ваша – нищая. Обождите год или полтора совершеннолетия юной маркизы и тогда венчайтесь. Тогда по закону она получит из рук дуэньи все состояние.
– Какая же разница? Таков разве закон? – спросил Алексей.
– Я вам повторяю слова нашего посланника.
Через несколько дней после этого разговора Алексей и Эли, скрытая в притоне Иоанны, узнали, что маркиза Ангустиас выехала из Парижа в Испанию, а на имя госпожи д'Оливас была доставлена на квартиру Норича бумага из посольства, в которой было сказано, что г-жа маркиза Ангустиас Кампо д'Оливас уехала в Мадрид просить короля Карла III дозволить ей принять законные меры, чтобы остановить от безумных поступков представительницу одной из знатнейших фамилий Испании.
Через две недели все, по-видимому, было благополучно. Эли снова была давно у Алексея и жила с Лизой, и все были счастливы, но чуялось что-то недоброе в ближайшем будущем.
Гроза эта явилась. Прискакал в Париж курьер из Мадрида и привез депешу в посольство для передачи г-же Эли д'Оливас, в которой объявлялось ей, что она королевским декретом лишена своего имущества ввиду странности поступков особы такой знатной фамилии.
XII
Это известие было ударом для всех, но подействовало на всех различно. Эли упала духом, сделавшись нищей. Алексей упрекал себя в опрометчивом поведении и боялся за чувство к нему юной невесты, всего лишившейся из-за него. Зато Иоанна воспрянула духом и даже повлияла на кудесника и мага. Калиостро после объяснения с Алексеем колебался и не решался на его просьбу ехать в Россию. Он даже не знал, что именно ему делать, чтобы помочь новому другу, будучи в России.
Энергичная Иоанна рассеяла сомнения мага, все придумала, за все бралась и даже сама вызвалась ехать в Россию вместе с ними. Но ехать не иначе как под "эгидой" самой королевы.
Вопрос о путешествии был решен вдруг на квартире Алексея благодаря влиянию Иоанны.
– Я думал, что граф Калиостро один в таком мудреном деле всесилен, – сказал Алексей. – Оказывается, что и вы, графиня, такой же маг, такая же волшебница, как и он.
План действий в России, который Иоанна передала наедине кудеснику, повлиял на него решительно. Но ни он, ни графиня ни слова не объяснили самому Алексею.
Однажды, через неделю после известия о декрете испанского короля, все, казалось, расстроившего, графиня и Калиостро окончательно условились ехать в Россию.
– Ну, Иоанна! – сказала она сама себе, уезжая от кудесника. – Я тобой довольна! На этот раз, кажется, не оборвется… Не сорвется с удочки золотая рыбка!
В тот же вечер Иоанна вызвала к себе единственного наперсника, который оставался у нее теперь со смертью Канара.
Вильет явился тотчас же, Иоанна впустила его и, ни слова не говоря, стала смотреть ему в лицо. Она улыбалась, глаза ее блестели ярко, лицо было красивее, чем когда-либо; по всей фигуре ее Вильет увидел, что Иоанна под впечатлением какого-то радостного события.
– Признаюсь, не ожидал! – выговорил Вильет. – Все шло так скверно, и этот несчастный Канар, и этот глупый Уазмон… Неужели ваша интрига так сложна, что и они погибли по вашей воле и именно через их погибель ваше дело устраивается? Неужели вы ими пожертвовали обоими для успеха? Ведь это страшно! Этак, пожалуй, для успеха вашего дела понадобится и моя смерть.
Иоанна рассмеялась громко:
– Ну нет, мой милый Вильет, это уже вы перехитрили! Таких нет у меня дел, для успеха которых я должна жертвовать моим главным помощником. Напротив, то дело рухнуло вместе с гибелью Уазмона и Канара. Но я скажу, как часто говорила: сметена одна паутина, начинай другую. La trame est déjouée – vive la trame!
– Как? Неужели за несколько дней вы уже успели состряпать новый план и начать новое дело?!
– Да. И такое, которое кончится успехом непременно. Но я должна искренно сознаться, что теперь стала помогать мне фортуна. Слушайте!
И Иоанна подробно передала приятелю все, что порешила делать вместе с Калиостро в Петербурге, зная уже теперь все, даже мельчайшие подробности, о положении и обстоятельствах Норича – графа Зарубовского.
– Ну-с, теперь понимаете, мой милый Вильет, что еще после побега испанки противодействовать стало бессмысленно. Я поскорее перебежала в неприятельский лагерь. Так бывает всегда на войне. Когда ряды сражающихся с врагом редеют, то многие падают, но остающиеся в живых или бегут от врага, или отдаются в плен. Во втором, конечно, есть немалая доля риска; но вы знаете, что я не из тех борцов, которые бегут с поля сражения. Так как я не была убита и не хотела бежать, что же мне оставалось делать? Отдаться в плен неприятелю. И вот я отдалась. Меня пленили, но и я пленила. Да еще как пленила.
– Этому я и не удивляюсь и не сомневаюсь! – рассмеялся Вильет.
– Да, мой любезный! Если бы вы знали, что это за дети! Что это за ребята! Один наивнее другого. Подобрать трех молодых существ, такого мальчишку и таких двух девочек, право, можно было только нарочно, ради шутки. И вот если вы мне поможете, то мы, хоть и не скоро, хоть и после очень трудных предприятий, все-таки добьемся цели и успокоимся на лаврах… А лавры наши будут золотые и бриллиантовые! Но теперь вся сила в вас.
– Что же прикажете?
– Мне нужно, любезный Вильет, две записки. Или, лучше сказать, одну записку и одно письмо от королевы.
– Опять от королевы, – рассмеялся Вильет.
– Да.
– Почему же не от короля?
– Нет, пока с нас довольно и королевы.
И красавица и ее приятель звонко рассмеялись.
– Какого же содержания должны быть записка и письмо?
– В записке на мое имя пускай королева напишет, что готова все для меня сделать и что это, собственно говоря, пустое дело. В письме на имя русской императрицы…
– О-го! – воскликнул Вильет. – Это уже серьезнее…
– Да, письмо должно быть к Екатерине…
– И дойдет до нее… Или только пролежит у вас в кармане?..
– Конечно, передастся императрице. Но это не ваше дело… Ну-с? Какое содержание записки? Ее нужно иметь тотчас же для этих детей.
– Позвольте прочитать, чтобы не ошибиться.
И Вильет другим голосом, как бы читая, произнес:
– Дорогая графиня! С удовольствием готова служить вам. Ведь вы знаете, как я люблю вас. Просьба ваша легко исполнима, и я с удовольствием… – Вильет остановился и прибавил: – Сделаю это или попрошу короля сделать.
Иоана подумала и вымолвила:
– Нет, уж лучше сошлемся на короля. – И она прибавила другим голосом: – И я попрошу короля.
Затем Иоанна сделала своей ручкой крючок и зигзаг по воздуху.
– Marie Antoinette de France! – произнес Вильет. – Точка!.. А внизу: скрепил тайный и неведомый ни ей, ни кому-либо другому, кроме графини Ламот, секретарь королевский: барон Рето де ла Вильет.
– Нет, уж скрепы этого секретаря не нужно, – рассмеялась Иоанна. – Ну-с! А затем письмо королевы к русской императрице понадобится позднее. Теперь же слушайте главное. Тотчас займитесь другим, более важным делом. Это будет несколько мудренее, но для вас все-таки нетрудно. Нужен патент на звание лейтенанта мушкетеров королевы.
– Тому же Норичу?
– Разумеется.
– Да, это будет потруднее. Нужна печать, нужен бланк со всякими глупыми формальностями и арабесками. За этим, пожалуй, провозишься две недели… Позвольте! – вдруг воскликнул Вильет. – Ведь патент этот понадобится, быть может, не в Париже. Не во Франции должен он предъявляться?
– Конечно нет. Вот наивный человек! – воскликнула Иоанна, пожимая плечами. – Да вы глупеете, мой друг! Каким же образом может кто бы то ни было в самом Париже показывать подложный патент на звание лейтенанта мушкетеров королевы, когда весь ее конвой, а не только офицеры – все наперечет и всем известны в лицо. Вы глупеете, мой друг.
– Правда ваша, глупею. Но если патент нужен для иных чужеземных стран, то я полагаю, графиня, что нечего заниматься и хлопотать о мелочах. Всякая бумажонка в другой стране прослывет за мушкетерский патент.
– Однако все-таки нужно соблюдение почти всего, что полагается. Вы забываете, что во всякой стране есть представители Франции – посланники и их канцелярии. Что, если наш патент попадет в руки нашего посланника, такого же француза, как мы?
– Ну в таком случае делать нечего… Будем делать такой документ, около которого и настоящий покажется подложным. Я всегда вспоминаю при этом случай со мной в Амстердаме. Однажды я отправился с приятелем в Голландию…
– Нечего рассказывать. Догадываюсь и так! – рассмеялась Иоанна. – У приятеля был настоящий паспорт, а у вас подложный. Его засадили в тюрьму, заподозрив фальшивый вид, а вас с подложным не тронули?
– Почти что так, графиня.
– Тем лучше для нас, Вильет, если подобные случаи возможны. Ну, до свидания. Отправляйтесь и за работу. С завтрашнего утра я начинаю свое, вы начинайте свое. Мне нужна крупная сумма для моего путешествия в Россию. А моего банкира уже нет более в живых, поэтому мое дело будет мудренее. Но вы свое ведите шибче, без проволочек.
Вильет стоял не двигаясь и как-то переминался на месте. Иоанна пристально взглянула ему в лицо и после короткой паузы выговорила:
– Денег?.. Вижу!..
– Да, милая графиня. Если есть, пожалуйста… Вы не подумайте, что я…
– Нечего мне думать. А если я что о вас и подумаю, то не вам двумя словами меня разубедить! – резко произнесла Иоанна.
– Нет, право, я не потому прошу, что нужно начинать дело, я и без того попросил бы, я окончательно без гроша…
– Хорошо… хорошо! За этим дело не станет. Но вспомните, что тот, кто пополнял мою кассу, недавно пополнил ее в последний раз. Кто теперь будет пополнять ее? – почти грустно выговорила Иоанна.
– Бедный Канар! – произнес Вильет.
– Конечно, бедный… Но я еще беднее! – пошутила Иоанна и, отворив стол, достала несколько червонцев и выкинула их на стол.
– Еще пять, – произнес Вильет, сосчитав червонцы, – если возможно, ради Бога. Ну хоть три…
– Это невозможно, – твердо выговорила Иоанна. – Иначе у меня мало останется. Ну вот один еще так и быть.
И, опустив руку в шкатулку, она снова выкинула на стол червонец.
Вильет взял его со стола, но тотчас же приблизил к глазам и качнул головой.
– Что вы смотрите? На нем кровь?
– Кажется…
– И без вас знаю. Что же прикажете? Обмывать самой золото, которое мне приносят? Какой вы стали неженка! Вы, может быть, не желаете взять? – презрительно усмехнулась Иоанна.
– Ах, нет! Почему же? – расхохотался весело Вильет.
XIII
В начале марта месяца из Парижа по дороге на Сен-Дени выезжало пять экипажей сановных и богатых, по-видимому, путешественников.
В трех экипажах сидели сами путники, в двух остальных, простых фургонах, шла их кладь – десятки сундуков и ящиков.
Начатый путь должен был длиться по крайней мере три недели с остановками и отдыхами в больших городах Франции и бесчисленных немецких государствах – королевствах, герцогствах и княжествах.
В одном экипаже ехал Калиостро с женой и любимым камердинером Джеральди, в другом – капрал Норич с сестрой и невестой, в третьем – графиня Ламот с приятелем, бароном Вильетом, и с пожилой наперсницей Розой. Путники, конечно, часто пересаживались друг к другу в гости, и путь коротался веселой болтовней, иногда игрой в карты, в домино и в бирюльки…
Алексей не захотел оставить в Париже своей невесты и сестры. Первой оставаться одной было опасно. Ее могли всегда, насильно захватив, препроводить в Испанию. Вторая поклялась когда-то при первой несчастной поездке брата в Москву не расставаться с ним никогда.
Алексей надеялся, что на этот раз его путешествие будет удачнее. Да и можно было надеяться благодаря всему, что устроила для него волшебница, графиня Ламот.
Она передала "господину Норичу от королевы французской" ни более ни менее как рекомендательное письмо к всероссийской монархине, в котором просила ее обратить свое милостивое внимание на господина Норича. Королева просила царицу войти в роковое положение молодого человека и помочь ей облегчить его участь. Если царица согласится дать ему как своему подданному и урожденцу России какой-либо чин придворный, то она, королева, будет иметь возможность выхлопотать ему еще больше у короля-супруга.
Этим был обязан Алексей чародейке Иоанне!
На пути, где они остановились на три дня, явилось новое чудо и тоже благодаря той же графине. Их догнал курьер из Версаля и передал капралу Норичу патент на чин лейтенанта мушкетеров королевы. Алексей был поражен, но и тронут до глубины души. Иоанна объяснила ему, что патент должен был быть ему передан еще при отъезде из Парижа, но что Людовик XVI вследствие какого-то непонятного упрямства долго противился принятию чужеземца в конвой королевы.
– Ну, теперь нет сомнения, – воскликнул Калиостро, – что monsieur le mousquetaire de la reine отвоюет в России свои права и вернется в Париж mousquetaire comte Zaroubowky!..
XIV
Весеннее солнце ярко сияло, озаряя теплыми лучами большой город, покрытый слоем желто-серого тающего снега; только посередине этого города расстилалась равнина, ярко-белая, серебристая, кое-где отливавшая алмазами в солнечных лучах. Эта равнина ожидала со дня на день момента, чтобы всколыхнуться, ожить, как бы вздохнуть и двинуться, зашуметь и забушевать, поднимая хрустальные глыбы льда и неудержимым потоком унося их в море. И тогда эта белая равнина превратится в широкую, как озеро, реку, омывающую берега северной столицы.
Этот город, созданный на болотах, которому нет еще пока и одного столетия, уже отражается в волнах широкой реки красивыми затейливыми зданиями, дворцами, башнями. В нем среди густого разнохарактерного населения из туземцев, чужеземцев и инородцев уже пестреют и блестят мундиры многочисленного придворного круга и многих гвардейских полков. Город этот меньше Парижа, но чище. Здесь раздольнее, здесь больше простора! На солнечной стороне пологого берега реки, еще не закованной в гранит, кое-где пробивается весенняя зелень под стекающей ручейками водой.
У одного из домов на этой набережной, принадлежащего не сановнику, а голландцу-банкиру, особое движение. Дом этот всю зиму был пуст и отдавался внаймы. И вот теперь в него переезжает из гостиницы и устраивается именитый иностранец. Перед домом стоят телеги с имуществом, которое перевозится на устраиваемую квартиру.
Иностранца, который нанял этот дом, никто во всей столице не знал. Он приехал за несколько дней перед тем.
В сумерки сани и дровни опустели, имущество было внесено в дом. Пожилой иностранец, нечто вроде главного камердинера или дворецкого, распоряжался в доме с несколькими мужиками и солдатами. Распределяя вещи по горницам, переставляя разную мебель или таская огромные сундуки, иностранец объяснялся с этим народом не столько словесно, сколько мимикой и постоянно на итальянском языке посылал к черту и их, и их страну, и их дурацкий язык, на котором он не мог понять ни слова.
– Синьор конте и синьора контесса к вечеру переедут из гостиницы! – восклицал он на своем языке. – А здесь еще ничего не готово!
Слова эти относились к молоденькому шестнадцатилетнему юноше, который шустро говорил по-итальянски и довольно изрядно по-русски.
Несмотря на его юность и его очень заметную глуповатость, он все-таки был здесь важным лицом. Без него ничего бы не устроилось. Понимая, что говорит пожилой дворецкий, он мог все-таки распорядиться рабочими на понятном для них русском языке. Он и был нанят как переводчик.
– Успокойтесь, синьор Джеральди! – постоянно восклицал он. – Все успеем сделать!
Но Джеральди видел ясно, что до вечера они не успеют устроить хотя бы одну комнату для синьоры контессы. Иногда Джеральди, вспомнив что-нибудь, бросался к какому-либо из бородатых помощников, к костромичу или тверитянину, и вдруг, сыпля словами, начинал умолять что-нибудь скорее сделать. Но костромич глядел на дворецкого разинув рот и прислушиваясь к его словам как к какому-нибудь чириканью диковинной лесной птахи. Джеральди тащил, толкал, науськивал костромича, очень толково объясняя что-то, но тот не двигаясь, как истукан, много, много если произносил:
– Ты, барин, то исть насчет чего же?
Джеральди хлопал себя ладонью по голове, иногда брался за волосы и восклицал отчаянно: