– Не мне, Андрей, – голос у Яна какой-то особенный. Наверное, такими голосами разговаривают отцы со своими повзрослевшими сыновьями, – тебе. Что ты стал таким хмурым? А ну, поднимайся, – но, видя, что тот даже не шевельнулся, сказал: – тогда я поднимусь и оболью тебя водой. А то присохнешь к месту.
И он поднялся и пошел к бадье.
– Не надо, – Санд вскочил на ноги.
Ян вернулся.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Мне уже родины не видать, нет сил. Ты молод. У тебя еще все может случиться. Моли Бога, и он услышит твою молитву. Но Бог не любит мужика, который киснет хуже бабы. Он и создал мужика как защитника, воина. А ты во что превращаешься! Развалюха, да и только. А ну пойдем со мной, – он взял его за руку и повел к табуну.
Они поднялись на пригорок, с которого открывалась панорама местности и хорошо было видно пасшийся табун.
– Видишь справа буланого жеребца?
– Вижу.
– Птица это, а не конь. Цены ему нет! Бери его и… без кабана не возвращайся. Не худо бы новую землицу поразведать. Эту скоро выбьем. Вишь, как стадо прибавляет. У бея это бы зачлось. Авось и вернет тебя. Ему ведь такие вои нужны. Ой, нужны! Говорят, ты его однажды спас.
– Да, – понуро ответил Санд, – только что толку. Когда меня хотели судить, он даже не вспомнил это.
– Эх, – Ян осуждающе покачал головой, – даю голову на отсечение, вспомнил. Да, – он замялся, – у них такой обычай… Что он сделал для тебя… моли Бога.
– Но я ведь не виноват! – упрямо произнес он.
– Виноват, не виноват, дело сделано! А сейчас – на коня и вперед. Поищи-ка новое пастбище, табун растет, трава выедается, а куда дальше гнать…
Сколько доброжелательности было в этих словах! Санд посмотрел на него какими-то новыми глазами. Видно было, что Яну удалось высечь огонек в его груди, который вспыхнул жаждой жизни. Он долго не раздумывал:
– Готовь припасы. Я – мигом.
Он схватил упряжь.
Буланый недолго ломался. Он словно ждал, когда его кто-то оседлает. Ян даже заметил:
– Небо тебе помогает.
Снаряжая Санда в дальнюю дорогу, Ян для него ничего не жалел. Отдал мягкие, подбитые шерстью сапоги, куртку. От дождей должна была спасать конская шкура. На голову – малахай.
– Надевай малахай, заворачивайся в шкуру, и не страшен тебе ни дождь, ни ветер, ни мороз, ни пурга, – он дружески толкнул его в грудь.
Быстрые сборы. И всадник уже на коне. Адыр держит конские поводья. Пляшет на месте, грызя удила, молодой жеребец. Чувствуется, сила в нем так и играет. Нож с боевым топором за поясом, сабля на поясе. За плечами лук, набит стрелами колчан. Радуется Ян, что в парня вновь вошла жизнь. Нечего кручиниться!
– Ну, с Богом, – Ян бьет ладонью по конскому крупу.
Адыр отдает уздечку.
Почувствовав свободу, конь срывается с места. Санд, сдерживая его, орет во всю глотку:
– Будет бей, пусть не думает, что я в бегах.
– Ишь, как напугал парня, – ворчал Ян, махнул рукой и крикнул: – Землицу вези, все простится.
Да, глаз у Яна оказался востер. Рыжий жеребец обладал неуемной силой. Он вмиг домчал Санда до его любимого привала. С жалостью в глазах оглядел он знакомое место, вспомнил беззаботные дни. Но его толкал вперед наказ Яна: найти новые места.
Заметно стала меняться природа. Он уже как-то привык к густому разнотравью речных долин, к лесистым островным местам. Но теперь все чаще проглядывал серебристый ковыль. Все больше встречались плешины без всякой растительности. Появились и резкие запахи полыни. Менялся животный мир. Который раз он напарывался на стада животных, которые были больше зайца, но меньше косули. У них маленькие копытца. Сколько раз он видел важного, как боярин, байбака. Много бегало полосатых птиц, напоминающих гуся, только с длинными ногами.
– Да, в этих местах скот не подержишь, – был первый его вывод. – Вряд ли сюда пойдет бей.
Наконец ему на пути встретилось лесистое место. Это была ореховая роща. Ветви гнулись от урожая, и Санд решил остановиться и заночевать. Наступал вечер. И тут он услышал чье-то жалобное повизгивание. Спутав коня, он пошел на этот звук. Раздвинув кусты, он увидел крупного щенка. У него была перебита передняя лапа. В детстве Санда научили лечить подобные травмы. Ему стало жалко щенка. Он даже сравнил его с собой. Он был таким же одиноким.
Срезав ветку, он выстругал несколько палочек. Отрезал от рубахи кусочек материи, сложил поломанную ножку, окружил этими палочками и крепко обмотал. Когда Санд делал эту процедуру, щенок визжал и даже пытался его укусить, но когда лечение было закончено, в благодарность лизнул руку. Ужиная, Санд поделился с ним едой. А когда улегся спать, щенок привалился к его боку.
Осень давала о себе знать. Ночи были холодные, и снаряжение, данное Яном, очень пригодилось. Утром, уже сидя на лошади, Санд увидел, что щенок сидел, расставив передние лапы, и не сводил глаз со своего спасителя. Его взгляд так и говорил: "Не бросай меня. Возьми с собой!" Санду стало жалко собачонку. Пришлось спрыгнуть с коня. Он засунул щенка себе за пазуху. Немного странно повел себя Рыжий. Как-то тревожно заржал. Но… снова ветер засвистел в ушах. Санд долго скакал, проверяя коня на выносливость. И, похоже, что первым скачки не выдержал всадник.
Им путь преградил сосновый лес. Только деревья были какие-то странные. Стволы невысокие, но такие кряжистые, иглы длиннющие. А запах чудесен! Тут-то и решил Санд сделать себе новый привал. Оказавшись на земле, достал Найденыша, так про себя он назвал щенка. Конь почему-то опять заржал. Санд спутал ему ноги и отогнал на пастбище. Сам взял лук со стрелами и пошел вдоль кромки леса. Вдруг из-под ног вылетел глухарь, да далеко не улетел. Больше охотиться не потребовалось. Когда вернулся, увидел забавную картину. Бурый медведь рвался к мешку с припасами, и щенок смело нападал на него на трех лапах. Тому, видать, хотелось поиграть, и он то наскакивал на смельчака, то отскакивал назад. Это до слез рассмешило Санда. На его крик медведь резво обернулся и стрелой устремился в лесные дебри. Санд взял щенка на руки и стал гладить. Тому было приятно, и он ловил его руки, чтобы в благодарность лизнуть языком. Когда Санд пошел за конем, щенок заковылял за ним.
Он нашел Рыжего на берегу небольшого озерка с чистой, холодной водой. Окаймляла его неширокая полоса зеленой, сочной травы. И опять Рыжий, как только чувствовал щенка, вел себя тревожно. Санд не мог понять, почему.
Но на такой траве стадо не продержишь. Еще несколько дней пути показали, что бея порадовать он не сможет. К тому же погода испортилась и какой день шел назойливый мелкий дождик. И Санд решил, что завтра повернет назад. Но эта ночь впервые за столько дней оказалась беспокойной. А начиналась она как обычно. Санд натаскал сухого валежника и подбросил его в костер, чтобы тот горел до утра. Не успел он лечь, как вдруг услышал тревожное ржание Рыжего и топот его копыт.
– Волки! – ударило в голову Санда.
Вооружившись топором и толстым пылающим суком, он побежал к нему на выручку. И вовремя. Волки уже стали наседать на него со всех сторон. Но огонь быстро заставил их ретироваться. Больше у Рыжего не возникало желания уходить от хозяина. Да и Санду уже было не до сна, хотя оставшаяся часть ночи прошла спокойно.
Юноша ехал неторопливо, коня не гнал. Да и тот, видать, за столько дней приустал и больше не рвался вперед, как прежде. Между тем погода менялась. Куда-то уплыли тучи, вновь засияло солнце. Бессонная ночь оказывала свое действие. К обеду сон валил Санда, и он решил остановиться. Выбрав место повыше, отсыпал из запаса в мешочек овса и надел его на голову Рыжего, а сам растянулся на подстилке.
И приснился ему сон, будто он и Адил что-то собирались делать. Как вдруг тот поймал коня и задумал от него ускакать. Санду так не хотелось его отпускать что он… проснулся. И услышал конский топот. Он привстал на колени и увидел странную картину. Какого-то всадника, явно юношу, преследовали несколько человек. Сначала даже показалось, что это скачки, что-то вроде состязания. Но когда он присмотрелся, то понял, что юноша пытался уйти от преследователей, отстреливался. Ясно, что ему грозит смертельная опасность. К тому же группа разделилась, и одна половина явно хотела перерезать ему путь. Так не состязаются. Это уже не по совести. Столько мужиков на одного парня. Что делать? Голос разума диктовал: нечего соваться! У них такой перевес сил. И парню не поможешь, да и сам вряд ли живым останешься!
ГЛАВА 14
Утром, после ночной встречи с таинственным посетителем, Умур-бей вызвал к себе миролена и рассказал о ночном свидании.
– Мой повелитель, позволь напомнить, что ты поставил условия Узун-Хасану, по которым освободишь его сыновей. Почему он их не выполняет?
Бей даже вскочил. Зло сверкнули его глаза.
– Сколько можно ждать? Эта лживая собака кормит меня обещаниями. Но не сделал ни одного шага для выполнения.
– Прости, – Наим склонил голову и прижал правую руку к груди.
– А ты, – бей пронзительно посмотрел на Наима, – боишься этого уруса?
– Я? Бей, – воспламенился Наим, – раз так, я возьму сотню нукеров, и мы перетрясем всю ту землю, но схватим этого разбойника. И я в мешке притащу его к твоим ногам, мой бей!
Умур усмехнулся:
– Мне шума не надо. Возьмешь сотню человек, – бей недобро посмотрел на Наима. – А ты знаешь, сколько у него сабель?
– Много! – хмуро ответил Наим.
– То-то! А ты – сотню на молокососа! Нет, Наим, – бей неслышно прошелся по ворсистому ковру, подойдя к блюду с фруктами, оторвал несколько виноградин и по одной стал бросать в рот, выплевывая косточки, потом продолжил, – возьмешь шесть, семь человек, самых преданных. Ничего им не говори. Вернее, скажи, чтобы хорошо вооружились и взяли побольше продовольствия. Там костры не жечь, прятаться, как мышам в норках, и ждать его приезда. Когда увидите, сразу не нападайте. Вдруг отец пошлет тайно охрану. Ты, Наим, понял? Если что нарушишь, поплатишься головой. Сюда его привозить не надо. Всякое бывает, вдруг сбежит. Или кто увидит… Там, на месте, когда прикончите, привяжешь камень и утопите в самом глубоком озере. Если с ним вдруг кто окажется, и его… тоже. В живых никого не оставлять!
* * *
Вынашивая свое намерение, Осман не хотел посвящать в него отца. Он жаждал того момента, когда с гордостью развернет шкуру каракала. И с вызовом бросит ее к ногам отца. Пусть видит, что его сын уже не ребенок, а отважный, смелый воин, и ему можно доверять взрослые дела. Чтобы никто не помешал, он тайно подготовил свою поездку. В назначенную им для себя ночь он не сомкнул глаз. Еще до рассвета выскользнул из шатра и со всех ног бросился в ближайшую рощу, где ждали его оседланные кони и необходимые припасы. Собаки, привычно полаяв, быстро успокоились, узнав своего. Утром, когда вся семья собралась, чтобы отведать пищи, Османа не оказалось. Напрасны были его поиски.
Хотя Осман и молчал, но до ушей бея докатились расспросы сына о местах, где водится рысь. И Этрогул догадался, куда мог уйти сын. Но посылать вдогонку людей не стал. Он только сложил ладони, поднял кверху глаза и прошептал: "На все воля Аллаха!"
Как и сказал бей, Наим взял с собой семь человек, и они глубокой ночью покинули стойбище. Ничего не говоря, Наим вел их целые сутки. Только потом объяснил цель этой поездки. Он плохо знал дальше дорогу и поручил вести их Халилу, знатоку этих мест.
Когда тот сообщил, что цель близка, Наим приказал всем спешиться и дальше идти пешком, тщательно оглядывая местность, оставив одного сипаха караулить лошадей.
Да, чтобы пуститься в такую даль и глушь одному, надо было иметь твердую волю, крепость духа и уверенность в себе. Не многие взрослые могли думать о таком поступке. Чтобы не заблудиться, Осман научился определять путь по солнцу, звездам. Для этого были опрошены десятки пастухов.
И вот он уже мчится во мгле, горя одним желанием: скорее достичь заветного места. Забыв про сон, он достигает подножия горы Косулиф. Даже неопытный взгляд, и тот бы сказал, что охотиться здесь весьма трудно и опасно. Словно нарочно, чья-то могучая рука разбросала огромные глыбы. Где, за какой таится зверь, одному Аллаху ведомо. Да поможет он смельчаку.
По совету старых опытных охотников он прихватил с собой пару курочек. Для приманки. Привязав к каждой по длинной бечевке, он стал ждать, притаившись за одним из валунов. Куры подергались, подергались, да и успокоились.
Бессонная дорога сделала свое черное дело. И осенью бывают дни, когда солнце светит по-летнему. И сегодня оно оказалось таким. Разморило оно паренька. Как ни старался он уберечь себя ото сна, но дрема затягивала его. Когда очнулся, небо было усыпано звездами, а бечевки уже никого не держали. Остались от бедных курочек только перья. Осман стиснул зубы. Долго охотился за толстым байбаком, но… поймал. С трудом повязав его бечевкой, выпустил зверюшку и стал ждать. Вдруг он увидел, что впереди что-то промелькнуло. Приподнявшись, чтобы лучше рассмотреть, что это могло быть, почувствовал, что на спину обрушилось что-то тяжелое. Падая, он изловчился, чтобы упасть на спину. Это спасло его. Зверюге теперь самому надо было выбираться, и он с такой силой оттолкнул Османа, что тот на несколько шагов отлетел от него. Спасла куртка из грубой воловьей шкуры, которую посоветовали надеть бывалые охотники. Хотя острые зубы зверя достали тело юноши, но обращать внимание на боль не было времени. Зверюга был рядом, мог напасть в любое мгновение. Осман вскочил на ноги и увидел два горящих глаза, уставившихся на него.
Он успел выставить вперед полусогнутую левую руку, пряча лицо от его страшных когтей. Да, они были страшны! Как они рвали толстую кожу! Но ловкий удар ножа спас Османа от более суровой расплаты. Зверюга выдернул лапу, чтобы еще раз вонзить ее в тело охотника, но не смог этого сделать. Издав предсмертный визг, он рухнул на землю.
И вдруг Осман почувствовал слабость во всем теле. Им овладело какое-то безразличие. Ноги сами опустили его на землю. Он полежал какое-то мгновение, но боль в руке заставила подняться. Он снял изорванную куртку и, засучив рваный рукав, увидел окровавленную руку и раны от острых звериных когтей. Отрезав подол рубахи, обмотал рану и принялся обдирать каракала. За этой работой боль приутихла, и он стал жалеть, что никто не видел его борьбу с этим животным.
– Ничего, – успокоил он себя, – мои раны, одежда – все будет свидетельствовать о моей борьбе, – не без гордости подумал он.
Но, как говорится, беда одна не приходит. Есть звери пострашнее. Это – люди, те, которые коварно, по-зверски, следят за своей жертвой, чтобы напасть на нее исподтишка, явно с перевесом сил. Наим с воями не усмотрели вовремя прибытия Османа. Наверное, расслабились после нескольких дней томительного ожидания. А обнаружили его прибытие случайно. Пришел оставленный при конях вой, чтобы сказать, что увидел чьего-то стреноженного коня. Наим схватился за голову:
– Проспали! Мне теперь конец!
Но успокоил Халил, сказав:
– Раз конь здесь, он за ним придет!
Наим какое-то время думал, потом радостно ударил Халила по плечу:
– Ты прав. Окружим и будем ждать!
ГЛАВА 15
Мамед Саид, потомственный египетский купец, готовил судно к отправке в далекий Константинополь. Правда, за последние годы слава этого города, из-за походов крестоносцев, стала резко убывать. А какая раньше там была благодать! Какие там были рынки, и кого только там ни встретишь! Но за последнее время урон торговле стали наносить не только крестоносцы, но и корсары. Особенно дерзок был корсар по прозвищу Грозный. Пуще огня боялся его торговый люд.
Султан оказался деловым человеком и тотчас поручил одному из эмиров, командовавшему султанским флотом, помочь купечеству. И вот Мамед Саид впервые за многие годы решился на посещение Константинополя. Для этого эмир отрядил ему два – невиданное дело! – военных судна для охраны. Это разожгло аппетит у купца, и он решился взять с собой побольше золотых и других украшений. Хитрый купец спрятал их в один из ящиков с финиками.
И вот он, сидя на берегу в тени роскошного балдахина, своими зоркими черными глазками наблюдал за погрузкой. Легкая волна покачивает корабль, затрудняя рабам погрузку. Трап уходит у них из-под ног, грозя сбросить носильщиков вместе с грузом. Для людей это была бы страшная беда. Могли за провинность засечь и до смерти. Но пока все идет нормально. Саид от удовольствия поглаживал седеющую бороду. Две девушки ублажали своего господина: одна – фруктами, другая потчевала его разными напитками.
Подошел капитан одного из кораблей сопровождения. Это уже немолодой, просоленный моряк. На такого можно положиться. Мамед усадил его рядом с собой. Девам прибавилось работы. Мамед налил ему в серебряный кубок золотистого, искрящегося вина. Оно так приятно пьется! Размягчает душу, развязывает язык.
– Мало ныне в порту кораблей, – заметил капитан, терзая виноградную кисть, – все боятся пиратов. А тебе, смотри, султан дал аж два корабля для сопровождения. Много пришлось заплатить?
Мамед качает головой:
– Нет, – говорит он, – просто султан понимает, что если мы не будем торговать, у него не будет денег.
Капитан рассмеялся:
– Вот вы чем его взяли!
– Почему мы? – Мамед вновь подливает вина, – он сам хорошо это понимает. Скажи, а ты сможешь меня защитить?
Капитан прищурил глаза:
– Я плаваю двадцать лет, и, как видишь, жив. Но я не слышал, чтобы корсары нападали на такие корабли, как наш. Да, честно сказать, я бы хотел, чтобы они на меня напали! Ха, ха! Я бы посмотрел, что с ними бы стало, – хвастливо закончил он речь.
– Нет, уж этого не надо, – замахал руками Мамед, – лучше без…
– Да не бойся ты, – капитан хлопал его по плечу, – все твое золотишко останется при тебе.
– У меня нет… то есть я не беру его.
– Меня не провести, – капитан махает перед его носом заскорузлым пальцем, – сидел бы ты так! Ха! Ха!
Он вдруг прекратил смех и строго посмотрел на купца:
– Шкипер-то у тебя хорош?
– Хорош! Десять лет плаваем.
– Пусть, – он опять машет пальцем, – не болтает!
"Ласточка" Грозного легко скользила по волнам. Легкий бриз уж какой день носил ее по морю. По пустынному морю. Атаман недоволен. Они так поистратились в последнее время, а он никак не может пополнить свою казну. "Надо идти в Александрию и там все разузнать как следует", – решил он и скомандовал курс.
Его ближайший помощник, прозванный за длинные руки Осьминогом, понял намерение атамана. Оно ему не понравилось. Из всей команды Грозный побаивался только этого Осьминога. Он был головаст, силен, и ему не было равных в сражениях на саблях.
– Ты что, очумел? – с порога заорал Осьминог. – Хочешь нас отдать султанским собакам?
– Не ори, – резанул Грозный, ногой толкая ему скамью, поняв его опасения. – Мы туда не пойдем, – сказал он, с опаской поглядывая на Осьминога, что еще он вытворит, – а пошлем туда Куцего. Он ушлый. Пусть узнает, что и как.
– Это другое дело, – Осьминог хлопнул дверью и возвратился на палубу.
Средь ночи смотрящий заорал:
– Вижу огни!