Атаман приказал убрать паруса и идти на веслах к берегу, тщательно отмечая глубину. Когда дальше плыть было опасно, он приказал спустить на воду двойку и на ней отправить на берег Куцего.
Таверна была набита до отказа. В ней была в основном султанская матросня. Им предстоял дальний поход в Константинополь. Никто не заметил, как туда вошел загорелый средних лет мужик, в неброской, помятой одежде. С трудом найдя свободное место, он терпеливо ожидал, когда его обслужат. От нечего делать он присматривался и прислушивался со скучающим видом к оравшим матросам. Кто орал песни во все горло, кто доказывал свою храбрость, а кто вел разговор и про предстоящий поход.
Еще не успев выпить и кубка, Куцый уже знал, что вскоре купчина Мамед отплывает в Константинополь, а его судно набито дорогими товарами, да и золотишко имеется. Куцему можно было возвращаться назад. Но атаман сказал, что вновь двойка подойдет к берегу только через два дня.
Он ощупал карман. Грозный не поскупился. Его взгляд остановился на пышнотелой негритянке, которая была пока, как показывало ее вызывающее поведение, никем не зафрахтована. Обжигающий взгляд, подкупающая улыбка, и Куцый тут же решил бросить якорь. Девица была словоохотлива. И через нее он все узнал: и кто сопровождает груз Мамеда, и когда выходят в море.
Грозный поездкой Куцего остался доволен. На другой день, выйдя в открытое море, он положил свой корабль в дрейф и спустился к гребцам. Его появление здесь было для всех настоящим событием, поэтому все замерли, когда он предстал перед ними. Речь его была коротка, но впечатляюща.
– Через несколько дней нам предстоит боевая встреча. У них три корабля, у нас один. Если мы победим, все получите три дня отдыха с вином и закуской. Если нет, будете кормить рыб. Всем понятно?
– Да, – дружно ответили гребцы.
– Что это означает? – Раймунд повернулся к соседу.
– Граф чем-то недоволен? – раздался насмешливый голос Грозного. – Смотри, граф, – он сделал особое ударение на этом слове, – у нас для всех плеть одна!
– Простите, господин, – довольно громко произнес он, – но я прошу найти возможность сообщить моему отцу, графу Тулузскому, или дяде епископу Море вашу цену и условия выкупа.
ГЛАВА 16
Появления Османа Наиму и его людям пришлось ждать долго. А такое ожидание утомляет и расслабляет человека, он самопроизвольно начинает терять бдительность. Вот это-то и случилось с Наимовыми акынжи. Они заснули, как и их предводитель. Им всем повезло, что один из воев встал по малой нужде. Он увидел, что Осман не пошел к коню, а свистнул ему. Тот сорвался с места и прискакал к хозяину. Сделал это Осман из осторожности, заметив чьих-то коней. Бей, несмотря на юный возраст, оказался весьма предусмотрительным человеком. Вой сорвался с места и прибежал к хозяину. Пока он будил товарищей, а те ловили своих лошадей, Осману беспрепятственно удалось оставить позади опасное место. И тем ничего не оставалось, как пуститься за ним вдогонку.
Осман ехал, довольный собой. Ослепленный удачей, он не задумался, чьих коней увидел, где хозяева и для чего они появились в такой глуши. А что люди прибыли, чтобы схватить и расправиться с ним, у него и в мыслях не было. Правда, на первых порах он проявил осторожность, потом, предавшись своей радости, забыл о ней. Но как тут было не радоваться! Еще бы! Он в одиночку взял каракала. Пусть теперь кто попробует сказать, что он еще не воин. Воин! Он представлял, как удивится отец, который сделает очень серьезное лицо и станет его ругать. А глаза, его глаза! Они будут сверкать от счастья, что у него такой сын. И он даст ему право собирать себе акынжи. А он покажет этим беям, которые никак не хотят смириться, что за племя пришло на эти земли.
За этими рассуждениями он не сразу услышал погоню. Когда до его сознания дошел конский топот, он оглянулся и увидел, что к нему приближался во весь опор небольшой отряд. Он сначала подумал, что это отец, прознав про его задумку, послал людей следить за ним. Но, когда пригляделся, понял, что это не так. Там не было ни одного знакомого лица. Он почувствовал опасность. Вверх взвелась опайка, конь рванул вперед, и началась гонка.
Ее-то и увидел Санд. Разумные колебания были отброшены. Взыгравшая совесть русского человека взяла верх. Рыжий мчался с такой скоростью, что могло показаться: он хочет вырваться из-под седока. Санд быстро настиг преследователей. И вот уже четко стала вырисовываться спина одного из них. Щелкнула тугая тетива, засвистела стрела. Широко разбросав руки, всадник валится на землю. Для других гибель его осталась незамеченной. Это позволило без особых проблем отправить за ним и второго. В какой раз ему этот прием помогает одерживать верх. Третий, почувствовав что-то неладное, оглянулся. Но было уже поздно. Сабля сверкнула, и он оказался на земле.
Тыл был очищен. Но осталась еще группа, которая шла наперерез. С криком:
– Держись! Иду на помощь! – Санд обрушился на крайнего всадника.
Обмен яростными ударами показал, что перед ним был неплохой воин. Краем глаза Санд увидел, что юноша, отчаянно отбиваясь, вынужден отступать к краю пропасти. Осман ее не мог видеть, так как она находилась за его спиной, но противник, по всей видимости, и рассчитывал столкнуть его туда. Медлить нельзя! Отбив очередную атаку, Санд ловко, перебросив саблю в левую руку, выхватил нож. Он вошел прямо в горло противника. Но… всего несколько шагов оставалось до того момента, как он вместе с конем полетит в бездну. Рискуя оказаться безоружным, Санд вонзил саблю в землю, выхватил лук. Стрела поразила противника. Он спасен!
Но битва не кончилась. Санд почти безоружен, да и юного бойца с опытным воином равнять нельзя. И рано Санд обрадовался, что юноша спасен. Враги быстро оценили обстановку. Один из них ринулся на Санда, другой – на юношу. У Санда все зависело от Рыжего. Конь сделал такой рывок, что нападавший оказался сзади. Это позволило Санду успеть на всем скаку схватить свою саблю. Теперь можно меряться силами. И он встретил своего противника, который мчался на него во весь опор, во всеоружии. Когда Санд взглянул на него, крик удивления вырвался из его груди. Это был… Наим.
И тот узнал своего врага. Кровь ударила в голову: "Опять он на моем пути!" Началась рубка. Но гнев – плохой помощник. Гонимый жаждой мщения этому опостылевшему урусу, он не заметил, как Санд теснил его к пропасти, куда только что один из его подручных хотел сбросить юношу. Конь оступился и, сделав судорожное движение, чтобы задержаться, сбросил своего седока. Это спасло Наима, но от неожиданности он выронил из рук саблю. Они поменялись ролями. Только, в отличие от Санда, у него не стало лошади.
Отчаянный, как мольба, крик юноши заставил Санда обернуться. О Боже! Он оказался безоружным. Опытный воин ловким ударом выбил его саблю, и та, как бы дразня: "Возьми меня скорее", воткнувшись в землю, продолжала раскачиваться.
Тут уж было не до Наима и разборок с ним. Но, чтобы тот никуда не сбежал, он саблей плашмя ударил его по голове и пришпорил Рыжего. Санд видел, как враг медленно поднимает оружие. Он явно наслаждался своим превосходством. Ему доставляло огромное удовольствие смотреть, как юноша в своей беспомощности ожидает его смертельного удара. Лицо Османа стало бледным, подбородок затрясся мелкой дрожью.
Воин приподнялся на стременах. Глаза юноши расширились до предела. Еще мгновение и… смерть. В голове его пронеслось: "Как жаль, что свои не увидят мой трофей". Он хотел крикнуть, но какие-то тиски сжали его горло. Он увидел блеск, из груди вырвалось что-то похожее на стон. О Аллах! Что это? Перед ним на траве, орошая ее кровью, лежала чья-то голова. А туловище его врага медленно валилось с лошади.
Юноша не верил своим глазам и не мог понять случившееся. Готовый принять смерть, он оказался не готовым принять жизнь. Что же случилось? Он как-то трудно возвращался к действительности. Но когда до его сознания дошло, что он жив, не мог удержать слезы счастья, радости. И тут только он увидел своего спасителя. Он спрыгнул с коня и бросился к нему. Санд тоже спрыгнул с Рыжего. Порыв юноши был ему хорошо понятен.
– Брат. Ты мой брат, – затвердил незнакомец, обнимая Санда. – Я обязан тебе жизнью. Я до смерти твой должник.
– Да брось ты. Каждый бы поступил так. Ишь, храбрецы, семеро на одного! – он кивнул на разбросанные тела.
– Нет, ты мой брат. Я – Осман! А ты?
– Я? Я – Андрей. Нет, я – Санд.
– Санд, хочешь быть моим братом?
– А почему нет! Кстати, я у матери один. У меня нет ни братьев, ни сестер.
– Тогда… – Осман достал нож и разрезал свое запястье.
Затем он взял руку Санда и сделал то же самое. А потом свою руку с порезом прижал к руке Санда. Когда он ее отнял, то сказал:
– Мы с тобой теперь кровные братья.
Они обнялись. И долго так стояли, не желая разрывать своих объятий. Им казалось, что кто первым это сделает, тот покажет, что он несерьезно относится к происшедшему. Потом это случилось одновременно, и они рады были этому.
– Что будем делать? – спросил Санд, первым нарушив священную для них тишину.
– Поедем на мое становье, – безапелляционно заявил Осман.
Санд почесал затылок:
– Ян меня заждался.
– Какой Ян? – удивленно спросил Осман.
Трудно было понять, чему тот удивился. Скорее всего, такому необычному имени.
– Да мы вместе с ним пасем бейское стадо.
– Какого бея? – продолжал допрос Осман.
– Умур-бея, – не без вызова ответил тот.
– Это же не его земли! – удивился Осман. – Так вы здесь пасли?
– Нет, – махнул рукой Санд, – я сюда приехал поискать свободную землю, чтобы перегнать стадо.
Осман рассмеялся:
– Земли, где можно пасти стада, не пустуют. Это знает каждый. Так кто ты будешь у своего бея?
– Я? – с грудной болью сказал Санд. – Раб.
– Раб? – Осман посмотрел на Санда.
Тот в подтверждение кивнул головой.
– Ты больше не раб, – торжественным голосом произнес Осман, – мой кровный брат не может быть рабом.
– А ты кто? – в свою очередь спросил Санд, недоверчиво глядя на него.
– Я? Я – бей.
– Бей? – удивленно произносит Санд, отступая на несколько шагов и разглядывая его, точно только встретил.
– Да, – не без гордости произнес он и добавил: – я сын бея Эртогрула. Слышал такого?
Санд рассмеялся.
– Слышал, и не раз. Знаю и бея Узун-Хасана.
– Поедем ко мне, и ты будешь жить теперь у меня. Едем, – и направился к коню.
Но вдруг остановился и стал медленно вытаскивать из ножен саблю. В поле его зрения попался Наим, который притаился и молил про себя Аллаха о спасении. Санд понял намерение Османа и подскочил к нему.
– Брат, – сказал он, – хватит на сегодня этих, – и он провел глазами по разбросанным трупам. – Пусть он бежит отсюда и знает, как нападать на нас.
– Хорошо, брат, – ответил Осман, возвращая саблю на место. – А ты, собака, – он подошел к Наиму и взял его за волосы, – падай в ноги моему брату. Если бы не он, я бы сейчас отрубил твою дурацкую башку.
– Благодарю тебя, мой господин, – залепетал Наим, неоднократно кланяясь в сторону Санда.
Его жирная морда выглядела жалко. Но в уголках его глаз пряталась злость и ненависть к своему спасителю. Наверное, заметил это Осман и, собираясь запрыгнуть в седло, сказал:
– Зря ты его пожалел. Нехороший он человек.
Уже сидя на лошади, Санд сказал:
– Сначала заедем за моими пожитками. Я их оставил, когда бросился к тебе на помощь. Кстати, там остался и щенок с перебитой лапкой.
– Едем, – охотно согласился Осман, заметив: – щенок-то давно куда-нибудь сбежал.
Они ехали бок о бок. На вопрос Санда, как юноша здесь оказался, Осман охотно рассказал, начав издалека, и поведал все, что знал о своем племени. Они долго плутали в поисках места. И все это время Осман вел рассказ не только о племени, но и о своей жизни. Из него Санд узнал, какой леший занес Османа в эти края. Тот показал разорванную куртку и следы острых зубов на руке, что удивило и восхитило Санда.
– Да… ты настоящий богатырь, – как-то самопроизвольно вырвалось у Санда.
Но каким бальзамом на душу Османа легли эти слова! И его еще больше потянуло к этому человеку.
Щенок сидел на месте. Увидев людей, он жалобно заскулил, а когда они подошли к нему, он заковылял к ним навстречу и уткнулся носом в ногу Санда.
– Узнал, – радостно воскликнул тот, подхватывая его на руки.
– Ну-ка, покажи, – попросил Осман.
Санд подал щенка в руки юноши. Щенок вдруг зарычал и цапнул того за палец.
– Ты смотри, какой вредный, – возвращая щенка, сказал Осман и добавил: – только это не собака.
– А кто? – удивился Санд.
– Волчонок.
– Волчонок?
– Да.
– Что же делать?
– Бери. Видишь, как он тебя полюбил. Хорошим будет охранником.
Санд собрал свое барахлишко, сунул волчонка за пазуху, и они тронулись в путь. Санд почувствовал, что начинается новый этап в его жизни.
– Расскажи теперь ты о себе, – попросил Осман.
И Санд тоже начал свое неторопливое повествование.
Ночь застала их в пути. Они вместе спрятались под Сандову шкуру. Под ней было тепло и уютно. Накрапывавший дождик только подчеркивал ценность подарка Яна. До глубокой ночи Санд вел свой рассказ. Но особенно восхитил Османа рассказ о деде Санда, воеводе Козельска. Опечалила его судьба князя Василия. И тут он вдруг решительно заявил:
– Мы его выкупим и дадим ему свободу.
Эти слова зажгли в груди Санда пламя надежды, и он мысленно благодарил Господа за то, что послал ему этот случай.
Эх, юность, юность! Как быстро она заставляет забыть любые события. Ведь только вчера эти юноши подвергались смертельной опасности, а сегодня несутся наперегонки, оглашая степную тишину звонким, заразительным смехом. Османскому коню, как выяснили гонки, соперничать с Рыжим было не под силу. Глаза юного бея загорелись огнем, глядя на такого красавца.
Санд заметил это и, спрыгнув, под узцы подвел его к Осману.
– Брат, – заговорил он, – я вижу, как тебе понравился мой конь, бери его, – и протянул ему уздечку.
Осман спрыгнул и взял ее. Он принялся гладить его морду. Конь вдруг вздыбился и нервно заржал. Осман рассмеялся.
– Не хочет менять хозяина! Так и быть, брат, бери подарок назад. Он тоже твой друг, а друзей не предают.
И он решительно вложил уздечку в руки Санда.
Дальше они ехали молча. Нарушил это молчание Санд, подъехав близко к юноше.
– Знаешь что, брат, – произнес он, – я думаю, тебе не надо рассказывать о происшедшем.
Удивлению Османа не было предела. Он даже не сразу спросил:
– Почему?
– Да потому, брат, что… – Санд думал, как лучше сказать, – понимаешь, ты совершил такой поступок! Перед всем своим племенем будешь героем, богатырем. А тут вот… – Санд замялся.
– Ты, – улыбнулся Осман.
– Ну да, – выдавил он.
– Но как об этом не рассказать! Пусть знают, какой у меня брат!
– Нет, – голос Санда приобрел твердость, внушительность, – я хочу, чтобы поступок твой, Осман, – он почему-то назвал его по имени, – показал всем твоим близким, что будущий их повелитель – смелый, отважный человек. Разве не этого тебе хотелось, когда ты один решил совершить такой поступок?
Осман покраснел. Конечно, ему очень хотелось этого. Он даже удивился: как урус об этом догадался!
– Вот видишь! А если все рассказать, то это умалит твой поступок. Злые языки есть везде. Начнут болтать… понял? А я не хочу, чтобы о моем дорогом брате так говорили.
Лицо Османа преобразилось. Он впервые встретил человека, который ничего не желает получить за свой риск. Другие бы на его месте постарались оторвать кусок пожирнее. Да, Аллах действительно послал ему брата. И в нем вдруг появилась уверенность, что тот готов отдать свою жизнь за его спасение.
– А… отцу можно сказать? – робко спросил он.
– Отцу… Отцу, пожалуй, расскажи. Только попроси, чтобы он об этом никому не рассказывал.
Каким счастьем засветилось лицо Османа!
ГЛАВА 17
Королевская крепость Лувр. Раннее утро, но король Людовик IX уже в своем кабинете. Это сравнительно небольшое помещение, скромно, но со вкусом обставленное. У дальней от входа стены стоит королевский стол, за ним резное кресло с высокой спинкой. Длинный приставной стол с креслами. Слева от входной двери до самого окна – шкаф, где хранятся бумаги. Справа – несколько кресел для приглашенных. Мебель инкрустирована перламутром и прожилками мрамора. Вся она – тонкой английской работы, подарок Генриха III. На стенах, меж высоких, но узких, с решетками, окон, висят старинные канделябры. Они потемнели от времени. На глухой стене – большой восточный ковер. Он радовал глаз яркостью красок и экзотической картиной несуществующего в природе сада. Это подарок внука Чингисхана Гуюка, который он преподнес во время встречи с Людовиком на Кипре. Тогда он договорился с ханом, что тот дарует христианам полную свободу. Но все сломала его мать, потребовав полного подчинения.
Если сравнить короля с большинством его предшественников, то он отличался от них смирением, выдержанным характером. Был известен один случай, который сразу стал достоянием Парижа. Однажды слуга Людовика Гийом де Сен-Патю, держа свечу, капнул на больную ногу короля горячий воск. Король только поморщился и, как простолюдин, убрал воск, а больное место потер слюнями, не сделав при этом даже замечания нерасторопному слуге. Любимой его молитвой была: "Сподоби нас, Господи, презреть соблазны мира сего".
Но этот смиренный король в борьбе за христианскую мораль ввел в стране инквизицию, за что подвергся резкой критике от своих подданных. Особенно в этом усердствовал граф Тулузский, Раймунд VII, отец похищенного Раймунда.
За приставным столом сидел пэр Франции граф де ла Марш, худой, жилистый человек с большой плоской головой на тонкой длинной шее. Бритое лицо обтянуто желтой морщинистой кожей. Крючковатый нос делал его похожим на сказочную птицу. Тонкие длинные пальцы с загнутыми ногтями перебирали толстые исписанные листы бумаги. За ним – Ферри Патэ, маршал Франции. Весьма упитан, с брюшком и двойным подбородком. Из-под косматых бровей смотрят хитроватые, невыразительные глаза. Полуседая грива ниспадает на плечи, густо покрытые перхотью. Он постоянно зевает, с некоторым испугом посматривая на Людовика. Король знает, что маршал – отменный бабник, любитель ночных кутежей. Но он ему нужен, как нужна леснику преданная собака. Рядом с ним – Симон де Нель, знаменитый юрист, мастер занудных речей, которые и смертников выводят из себя. Король его очень ценит за преданность, оставляя наместником во времена своих длинных отлучек. Далее – Рауль Дудэ, представитель торгового сословия. Человек средних лет. Большой открытый лоб говорит о недюжинном уме. Один недостаток – сильно ревнив. Несмотря на то что жена принесла ему семерых детей, он при малейшем подозрении устраивал настоящий погром.
Напротив пэра сидит епископ Герен. Такой же, как и пэр, суховатый человек. Епископская мантия позволяет разглядеть только его лицо. Оно невыразительное, но вот глаза! Это глаза фаната, человека, глубоко верящего в то, что он сам и проповедует.