Его гнев достиг, можно сказать, предела нелепости, когда он с искренним изумлением заявил своим приближенным:
- Право, не пойму, откуда взялось у Пинсонов это преступное тщеславие! Ведь это я извлек их из ничтожества, я сделал их тем, чем они стали.
Под влиянием красот, которые он видел на берегах Кубы, адмирал стал забывать о своем возмущении поступком Пинсона, и теперь главнейшее его огорчение состояло и том, что "он не знает языка жителей этих земель и что ему нередко случается делать из того, что они говорят, вывод, прямо противоположный тому, что они желают сказать". Его восторгало обилие пригодных для питья вод, впадавших в море на побережье, "не таких, как реки Гвинеи, которые сплошь заражены", и он упоминал в своем дневнике о лелеемой им надежде "встретить крупные города с неисчислимым населением и выгодными товарами, прежде чем он вернется в Испанию". И, побуждаемый своим воображением, склонным принимать мечты за действительность, он внес в заветную тетрадь своего дневника решительный совет их королевским высочествам не позволять ни одному иностранцу, кроме "христиан-католиков", ездить в эти богатые земли и заниматься тут торговыми делами.
Его единственным открытием была находка в одной из туземных хижин куска воска, который он сохранил, чтобы отвезти королевской чете, ибо "где есть воск, там должна отыскаться и тысяча других хороших вещей", да еще человеческая голова в небольшой корзине, прикрытой другою корзиной и подвешенной на шесте внутри одного из больших шалашей. Такую же голову нашли они и в другом поселении, и Колон решил, что это, должно быть, головы предков тех многих семейств, которые обитали все вместе в этих крытых соломой хижинах.
В некоторых местах на побережье все индейцы убегали, бросая свои жилища: здесь они, видимо, уже были осведомлены о том, что адмирал хватает сильных мужчин и привлекательных женщин, чтобы держать их на своих кораблях. В других поселениях, напротив, туземцы доверчиво ждали прихода белых людей, и адмирал раздавал им погремушки, так называемую "ястребиную ножку", колечки из латуни, а также желтые и зеленые стеклянные бусы, и они были чрезвычайно довольны полученными подарками. Арбалетам они дивились больше, чем эспингардам, очевидно отчасти еще потому, что первых было гораздо больше, и потому, что устройство их было понятнее туземцам. Они хватались и за шпаги, вытаскивали их из ножен, не без некоторого страха подвергали основательному осмотру и затем, бросив их внезапно на землю, убегали во всю прыть.
Все они ходили совсем голые, раскрашенные красной краской, с хохолком из перьев на голове и связками дротиков. Они отдавали белым все, что имели, и брали взамен любой пустяк, нисколько не гонясь за выгодой. Это не было торговым обменом, то была сделка, имевшая некий мистический смысл и основанная на превосходстве белых людей - этих могущественнейших волшебников, с которыми следовало поддерживать хорошие отношения.
Матросы с флагманского корабля убили и съели крупную черепаху; ее раздробленный на мелкие куски щит они оставили в лодке. Юнги стали предлагать индейцам крошечные, величиной с ноготок, кусочки этого панциря, и хотя туземцы достаточно часто добывали таких черепах, они все же охотно брали эти кусочки, словно то были некие талисманы, делая это лишь потому, что их держали в руках белые юноши; а взамен они давали пучки дротиков.
Наконец "Санта Мария" и "Нинья" снялись с якоря и, так как ветер сменился на более благоприятный, взяли курс на Бабеке. На горизонте виднелись горные вершины острова Бойо. В это первое путешествие они больше не возвращались к берегам Кубы, или Хуаны.
Ближайшие к побережью поля были сплошь обработаны и зеленели, "как пшеничные нивы близ Кордовы в мае месяце". В течение ночи на склонах гор они видели много огней, а днем в тех же местах - столбы дыма; и они решили, что это - сигналы, передаваемые туземцами друг другу.
Колон пришел к выводу, что все говорившееся им в восхваление Кубы, сколь бы возвышенно оно ни было, совершенно бессильно дать представление о красоте этого нового острова. Сойдя на берег, они тотчас же натолкнулись на деревья разных пород, обильно усыпанные редкостными плодами, которые адмирал, как всегда одержимый жаждой обогащения, поспешил объявить исключительно драгоценными пряностями. Быть может, то был мускатный орех, но так как плоды эти еще не созрели, определить их точнее не представлялось возможным.
Продвигаться вдоль берега им приходилось, не выпуская лота из рук и производя бесчисленные промеры дна, ибо на некоторых участках вода была настолько глубокой и чистой, что у самого берега могла бы свободно лавировать даже каррака, то есть наиболее крупный из известных в те времена типов кораблей; но зато были и такие места, где под слоем песка таились подводные рифы, и скатившиеся с берега и увенчанные зелеными гирляндами камни торчали над поверхностью моря.
Больше всего поражало Колона сходство этого новооткрытого острова со страной, откуда они отправились в свое океанское плавание. Тут были "и обширные долины, и нивы, и горы вдали, все - совсем как в Кастилии". Он видел перед собой обработанные поля и слышал соловьев и других птичек, и это также напоминало Кастилию. И, чтобы превознести красоту общего вида, он сравнивал его с видом окрестностей Кордовы, как если бы этот далекий город в Андалусии был для него самым драгоценным воспоминанием, воплощением его второй молодости.
На берегах Бойо даже морская фауна напоминала ему испанское побережье. Плавая на своей лодке, он видел у бортов ее тех же вьюнов, угрей, треску, уклейку, златиков, креветок и даже сардин. В лесах Бойо среди бела дня распевал соловей, и это сходство с далекими кастильскими землями побудило Колона окрестить новый остров именем Эспаньола.
Многие туземцы, завидя приближающиеся баркасы с белыми, пускались наутек. Иные, напротив, оставались на месте и вступали в беседу с теми индейцами, которыми Колон пользовался как глашатаями и толмачами, причем вс всех разговорах бесконечно упоминались карибы или каннибалы, свирепые люди с отравленными стрелами, совершавшие набеги на остров для увода в плен его обитателей.
Слыша подобные объяснения, всегда путаные и смутные, Колон решил, что каннибалы - это люди Великого Хана, которые "должны быть где-то совсем поблизости и которые, имея корабли, приезжают сюда, чтобы ловить здешних людей; а так как последние не возвращаются, то туземцы думают, что их съедают".
Три матроса, поднявшись на холм, чтобы обследовать деревья и травы, услышали шум, производимый огромной толпой: то были совершенно нагие люди, совсем такие же, как жители других островов; они бежали, узнав о прибытии белых.
Матросы поймали туземную женщину и доставили ее на адмиральский корабль. Была эта женщина "весьма женственна и красива"; она завела разговор с индейцами, плывшими на судах флотилии, ибо у них всех был общий язык. Адмирал велел дать ей одежду, одарил стеклянными бусами, погремушками и медными кольцами и "весьма почтительно" вернул ее на берег. Ее сопровождало несколько человек из команды "Санта Марии" и трое индейцев, служивших испанцам толмачами. Гребцы с баркаса, доставившего красивую индианку на берег, докладывали потом адмиралу, будто она жалела, что покидает корабль, ибо ей хотелось остаться на нем вместе с туземными женщинами, задержанными на Кубе. Так как предполагалось, что индианка сообщит своим соплеменникам, какие славные люди христиане, Колон на другой день отправил на берег девять матросов с индейцем-переводчиком, приказав им побывать в селении, расположенном на некотором расстоянии от берега моря и упоминавшемся красивою индианкой. Поселок был очень большой, и при приближении белых все его обитатели обратились в бегство. Но индеец с Гуанаани, которого белые пустили вперед как глашатая, бросился за бегущими, крича, чтобы они оставили всякий страх, что христиане никоим образом не карибы, но сошли с неба и раздают всем, кого бы ни встретили, замечательно красивые вещи.
Беглецы остановились и, положив руки на голову, что было у них знаком дружбы и уважения, стали поджидать европейцев. Многие сначала дрожали от страха, но миролюбивое поведение вновь прибывших в конце концов успокоило их.
Они вернулись в свои хижины, и каждый принялся угощать испанцев бататами и хлебом, приготовленным из корней маниоки. Они предлагали гостям, кроме того, рыбу и все, чем сами были богаты. И так как они узнали от индейца-переводчика о любви, которою пользуются у сыновей неба попугаи, то они притащили множество этих птиц, чтобы белые взяли их с собой на суда.
В это время европейцы увидели, как подходит "большой отряд или толпа людей", возглавляемая мужем той женщины, которую адмирал осыпал подарками и возвратил к своим. Несколько индейцев несли эту женщину "верхом на своих плечах"; они направлялись поблагодарить христиан за честь, которую те оказали пленнице своими подарками.
Возвратившись к себе на корабль, матросы, докладывая адмиралу обо всем, что им довелось видеть, утверждали, будто не может быть никакого сравнения между населением этого острова и людьми тех земель, которые они посетили прежде. Здешние жители гораздо белее, и тут попадаются девушки до того белые, что они могли бы сойти за рожденных в Испании. Голос у этих туземцев острова Эспаньола нежный, а не грубый и угрожающий, как у обитателей Кубы. Земли в глубине острова обработаны, и там много воды для их орошения, так что между этими землями и полями в окрестностях Кордовы такая же огромная разница, "как между днем и ночью".
После захода солнца рощи огласились пением бесчисленных соловьев. Сверчки и лягушки были тут совсем такие же, как в Испании. Мореплаватели обследовали расположенный поблизости остров, которому дали название Тортуга, а также большую реку. Вверх по ней они поднялись на баркасах, которые тянули при помощи бечевы матросы, шедшие по берегу.
Индейцы повсюду бежали: по словам Колона, этих людей "постоянно преследуют, и потому они живут в таком страхе, что при появлении чужеземцев начинают подавать дымовые сигналы со своих разбросанных по всей стране вышек". Эту реку Колон назвал Гвадалкивиром, в память одноименной реки возле Кордовы, а большую долину, в которой она протекала, Райской Долиной, или Вальпараисо.
Следуя вдоль берегов Эспаньолы, они повстречали индейца, который плыл в своей маленькой пироге, так что все удивились, как это она держится на волнах при таком свежем ветре. Колон велел поднять его вместе с его челноком на борт адмиральского корабля и, подарив ему стеклянные бусы, погремушки и латунные кольца, расположил его этим к себе. Этот индеец был доставлен испанцами в поселение, отстоявшее на шестнадцать миль от того места, где его подобрали, и названное Колоном Пуэрто де ла Пас.
Оба корабля стали на якорь против этого, судя по всему, молодого еще селения, - по крайней мере, все хижины его выглядели совсем новыми. Индеец направился к берегу в своем челноке, и вскоре местные жители, привлеченные его рассказами, собрались все вместе: их было человек пятьсот, среди которых был и король.
С этого времени мореплаватели стали встречать местных королей, или кациков, - явление, с которым они не сталкивались ни на Хуане, ни на ранее открытых флотилией островах, где не было, по-видимому, других начальников, кроме нескольких человек, пользовавшихся кое-каким влиянием, вернее всего - колдунов.
И так как корабли бросили якорь совсем близко от берега, то большое число индейцев добралось до них вплавь. Почти все они носили в ушах или продетыми через ноздри очень красивые золотые горошины, которые охотно обменивали на разные безделушки. И здесь это не было с их стороны торговой сделкой, вызванной жаждой выгоды, но простым обменом, которому они приписывали мистическое значение и который должен был обеспечить им благосклонность сыновей неба.
Король, которому его люди оказывали величайший почет, оставался на берегу, и адмирал отправил ему подарки, принятые тем с величественным изъявлением благодарности.
Колон узнал, что "это был молодой человек двадцати одного года и что при нем находились его старый воспитатель и другие советники, отвечавшие от его имени, ибо он был поразительно неразговорчив". Один из индейцев, приплывших сюда вместе с флотилией, беседовал с королем и сказал ему, что христиане спустились с неба и что так как они ищут золото, то собираются отправиться на остров Бабеке. Король ответил, что они поступают правильно и что на этом острове они действительно найдут много золота.
Вместе с индейцем-переводчиком съехал на берег и Диэго де Арана, главный альгвасил флотилии. Поскольку в этих краях стали появляться туземные короли, кузен Беатрисы решил, что ему представляется случай выполнить обязанности посла, приличествовавшие его дворянскому званию и положению среди участников экспедиции. Советники короля указали главному альгвасилу, какого направления нужно держаться, чтобы попасть на Бабеке, и сказали, будто это потребует лишь двух дней.
Индейцы по-прежнему отсылали белых за столь ценимым ими золотом куда-то чуть подальше, причем всякий раз не без умысла утверждали, что богатые золотом места находятся совсем близко. В заключение советники короля объявили от его имени, что если белым что-нибудь нужно и в их стране, то они с большим удовольствием удовлетворят их желания.
- Все они ходят нагишом, в чем мать родила, - говорил Арана, рассказывая по возвращении на корабль своему "незаконному" родственнику о беседе, состоявшейся у него с королем, - даже женщины, и никто не выказывает при этом ни тени смущения. И мужчины и женщины тут гораздо красивее, чем те, которых мы до этого видели; они чуть ли не белые, и если бы они ходили одетыми и оберегали себя от действия солнца и воздуха, то казались бы почти столь же белыми, как уроженцы Испании. Все они также упитанные и сильные, а не худые и хилые, как те, которых мы до этого видели, да и разговор у них гораздо приятнее, и они не принадлежат, надо полагать, ни к какому исповеданию.
Днем на флагманский корабль прибыл со своей свитой местный король, и адмирал через переводчиков сообщил ему, что испанские короли - самые могущественные государи на свете. Но ни индейцы-переводчики, ни туземный монарх не поверили этим словам адмирала, приписав их скромности белых; ибо они считали, что те спустились прямо с неба и что если в Испании и впрямь есть какие-то короли, то они владыки небесные, а не земные.
Молодой король этой страны говорил очень мало и скорее был окружен благоговением религиозного свойства, чем пользовался политической властью. Колон предложил ему всевозможное угощение из своих личных запасов, главным образом сладости.
Этот король-колдун ограничился тем, что отведывал от каждого из этих лакомств по маленькому кусочку, как если бы он совершал своеобразный обряд причастия, и тотчас же отдавал остальное своему воспитателю, советникам и прочим членам своей свиты, рассевшимся на палубе корабля.
На следующий день матросы в виду острова Тортуга ловили сетями рыбу, а на берегу тем временем продолжался торг, или, вернее, мена, между христианами и индейцами. Последние принесли множество стрел, употребляемых пиратами с Карибы или каннибалами и изготовленных из тонких и крепких тростинок, на конце которых был прикреплен рыбий зуб, смоченный ядом и отравлявший рану.
Двое из этих индейцев, показывая те места своего тела, где недоставало больших кусков мяса, уверяли белых, будто оно было вырезано и съедено каннибалами. Адмирал не поверил им. Он не мог представить себе, чтобы воины Великого Хана, посещавшие эти земли с целью Поимки рабов, могли быть кровожадными людоедами.
Некоторые матросы в обмен на стеклянные бусы стали лолучать от туземцев тончайшие пластинки из низкопробного золота, называемого ими гуаньин. Один из индейцев, входивший в состав королевской свиты и прозванный моряками кациком, держал в руке подобную золотую пластинку, но, не пожелав отдать ее только за одну вещь, удалился в хижину, где разделил эту пластинку на крошечные кусочки, с тем чтобы благодаря этому получить побольше различных предметов. Матросы, однако, надавали ему такой мелочи, что он своею уловкою едва ли что-нибудь выгадал. Впрочем, он хотел лишь одного: получить возможно больше предметов, принадлежавших ранее белым, ибо мистическая сила этих предметов возрастала соразмерно увеличению их числа, а это и было тем самым, что они ценили превыше всего.
В тот же день с острова Тортуга приплыла большая пирога, в которой находилось более сорока человек. Она узнали о прибытии сыновей неба и явились взглянуть на них. Но упомянутый уже кацик в гневе вскочил и, произнеся слова, судя по тону - полные страшных угроз, заставил их вернуться к себе в пирогу. Он стал брызгать на них морской водой и швырнул в них камень.
Приезжие индейцы поспешили ретироваться, но кацик, тем не менее, схватил еще один камень и вручил его Диэго де Арана, чтобы и он, в свою очередь, швырнул им в докучных гостей от имени сыновей неба. Это было магическое заклятие, ставившее врагов вне закона.
Покропить кого-нибудь соленой водой означало превратить его в потерпевшего кораблекрушение и, следовательно, обречь на заклание в качестве жертвы, ибо у многих из этих племен было в обычае убивать потерпевших кораблекрушение и съедать их на торжественном празднестве. Именно это и было причиной поспешного бегства жителей острова Тортуга, опасавшихся, как бы их и в самом деле не обрызгал, чего доброго, соленой водой этот колдун-кацик, хотевший, к тому же, присоединить к своим ужасным проклятиям еще и камень, который был бы брошен рукой белого человека, обладавшего, по его мнению, в еще большей мере сверхъестественной силой, чем он.
Диэго де Арана не пожелал бросить камень. Ему следовало быть в стороне от этого соперничества индейцев. Пирога отплыла, и люди с Тортуги прокричали в отместку, что их остров гораздо богаче золотом, чем Эспаньола - ведь он ближе к Бабеке.
Побуждаемый своей навязчивой мыслью, адмирал во всеуслышание заявил, что ни на Эспаньоле, ни на Тортуге нет своего золота, но что все оно попадает сюда с Бабеке, и притом в очень малом количестве, потому что туземцам нечего предложить в обмен на него; нищета же их объясняется тем, что, имея чрезмерно плодородную почву, они не нуждаются в тщательной ее обработке и, равным образом, разгуливая нагишом, могут не тратиться на одежду.
Неутомимый искатель золота, одержимый мечтой о фантастическом Бабеке, которого никто никогда так и не отыскал, и обманываемый, к тому же, туземцами, отсылавшими его все дальше и дальше, ни в малой мере, разумеется, не догадывался о том, что попирает своими ногами ту самую землю, которая после открытия Америки была первое время главным Эльдорадо этой страны.
До завоевания Мексики и Перу сколько-нибудь значительная добыча золота производилась только на Эспаньоле, или, что то же самое, Гаити.
Колон, впрочем, утешал себя тем, что они все же приближались к Бабеке, который он впоследствии отождествил с Ямайкой.
- Мы уже возле источника, - говорил он своим приближенным, - и я уповаю на господа бога, который приведет меня к месторождению золота.
Индейский король обещал доставить ему золота, и он с нетерпением ожидал его нового посещения не потому, что жаждал того немногого, на что мог рассчитывать, но в надежде получше узнать, каково в конце концов проио хождение этого золота.