В одной лишь Италии притязают быть родиною Колумба Генуя, Саона, Куккаро, Нерви, Пруделло, Онелья, Финале, Квинто, Палестрелла, Альбисоли и Кочерия.
Город Кальви на острове Корсика также считает его своим сыном, и доводы корсиканских историков в пользу этого многочисленны.
Кроме того, немало испанских авторов предполагают, что он был испанцем. Одни настаивают на том, что он уроженец Эстремадуры и потомок знаменитого раввина из Картахены дона Пабло де Санта Мария, перешедшего впоследствии в католичество, друга папы Луны - героя моей повести "Морской папа" - и, под конец жизни, бургосского архиепископа, причем и его сыновья были епископами в разных местностях Испании. Другие, и таких большинство, называют его уроженцем Галисии, точнее - провинции Понтеведра, добавляя, что мать адмирала была еврейкой.
Достойно упоминания, что считающие Колумба испанцем все как один наделяют его еврейским происхождением, чем и объясняют стремление дона Кристобаля окружать себя тайной: таким образом он надеялся избежать преследований и неприязни, сопровождавших в те времена всякого, в ком текла еврейская кровь.
Итак, мы насчитываем одиннадцать итальянских родин Колумба, одну корсиканскую и две испанских - всего четырнадцать.
Он умер в Италии, но тело его спустя многие годы было перевезено в Новый Свет, на остров, прозывавшийся в те времена Эспаньолой (Гаити или Сан Доминго), и предано погребению в кафедральном соборе города Сан Доминго.
В 1795 году, после уступки французской республике, в соответствии с базельским договором, испанской части этого острова, или, иначе говоря, территории нынешней республики Сан Доминго, было решено увезти отсюда Колумба и после тщательных разысканий, многочисленных нотариальных актов и церемоний оно было торжественно водворено в кафедральном соборе Гаваны. В конце XIX столетия, после того как Испанией была признана независимость Кубы, тело Колона было снова вынуто из могилы и похоронено в кафедральном соборе Севильи, где покоится и поныне.
Это - тело Колумба номер первый. В 1877 году, приблизительно через столетие после вывоза останков Колумба из кафедрального собора Сан Доминго, епископ этого города Конья и каноник Беллини, - оба, судя по их именам, итальянцы, - видимо, чтобы утешиться в столь великой потере, отыскали еще одно тело Колумба, утверждая при этом, что испанские должностные лица в XVIII веке ошиблись и вместо останков знаменитого адмирала вывезли тело его сына или племянника, ибо все трое были погребены у одного алтаря.
И чтоб ни в ком не зародилось и тени сомнения в подлинности сделанного ими открытия, они обнаружили с внутренней стороны гроба надпись, в которой говорилось о том, что покойником была открыта Америка, хотя тему свету известно, что слово "Америка" приобрело широкое распространение лишь по прошествии более чем дпухсот лет после смерти Колумба, когда Соединенные Штаты начали свою борьбу за независимость. Вплоть до половины XVIII столетия нынешняя Америка неизменно носила у испанцев название Западных Индий. Больше того - открыватели второго тела Колумба из-за плохого знания староиспанского языка неверно истолковали одну из фраз знаменитого мореплавателя. Описывая свои бедствия во время ужасной бури, адмирал, пользуясь образным выражением, говорит в фигуральном смысле: "У меня вскрылась язва". И вот, быть может, по этой причине в гробу адмирала отыскалась и пуля, или "железный шарик", чье появление объясняли раной, которой в действительности у Колумба никогда не было, ибо он ни разу не обмолвился о ней ни единым словом.
Но оставим в стороне эти мелкие подробности; для меня не так уж важно, покоятся ли останки Колумба в Севилье или в Сан Доминго. Я готов признать, что существуют две могилы Колумба, и нахожу вполне естественным, что республика Сан Доминго рассматривает принадлежащую ей могилу как подлинную, что многие люди, рожденные в Новом Свете и побуждаемые местным патриотизмом, склоняются к мнению, будто второе тело Колумба, найденное в 1877 году, является в самом деле единственно подлинным телом знаменитого адмирала, раз оно-то и осталось в Америке.
Столь же незначительный интерес вызывает во мне и спор относительно родины дона Кристобаля. То же самое относится и к вопросу о том, итальянец ли он, корсиканец или испанец.
Почувствовав приближение старости и затеяв с испанской короной тяжбу о признании за ним прав на владение всем Новым Светом, Колумб вспомнил о том, что он генуэзец. В юности и в зрелые годы он был, как говорит Перейра, новейший и весьма трезвый в своих суждениях историк Америки, типичным "авантюристом, человеком, не знающим другой родины, кроме той, которая ему выгоднее".
И действительно, он любил только себя и питал некоторый интерес исключительно к своим родственникам, носившим то же имя, что и он. Что касается подвига его жизни, то, откуда бы он ни был родом, он смог совершить этот подвиг лишь благодаря поддержке испанцев.
Из европейских государств того времени только Испания и Португалия могли оказать Колумбу помощь. Он прибыл туда в самое время, чтобы использовать в своих целях горячку открытий, которая постепенно овладевала этими народами на протяжении XV столетия. Без Колумба открытие Америки запоздало бы всего лишь на несколько лет.
Португальские и испанские моряки постоянно обсуждали возможность достичь Индии, плывя в западном направлении. Плавания к мысу Доброй Надежды рано или поздно привели бы к случайному открытию Нового Света. Через шесть лет после первого путешествия адмирала португалец Кабраль, плывший в Азию и отброшенный бурями, открыл, сам не зная того, побережье Бразилии.
Повторяю, что для меня не так уж существенно, уроженцем какого из многочисленных названных выше мест был на самом деле Колумб. Все, что он совершил, было сделано им при поддержке Испании, давшей ему денег, суда и людей.
Большинство авторов считают его итальянцем, потому что в том завещании, которое было составлено им, он заявляет об этом; то же говорил он и окружающим, Между тем в Испании, после своего появления в этой стране, он повсюду фигурирует первоначально как чужестранец, без всякого уточнения национальности.
В биографии этого знаменитого человека очень мало такого, что было бы вполне ясно и не вызывало сомнений. Его незаконный сын дон Фернандо, сопутствовавший ему в последнем его путешествии, располагал семейным архивом и, кроме того, несомненно о многом слышал от своего дяди Бартоломе Колумба, но при всем том в составленном им жизнеописании своего прославленного отца он еще больше углубил его тайну, воздержавшись от указания, где и когда Колумб родился.
Знаменитый адмирал особенно пекся скрыть под покровом тайны место своего рождения, и его современники, в том числе и падре Лас Касас, имевший в руках все документы Колумба, не внесли в этот вопрос большей ясности.
Путаница начинается уже с имени. Кристобаль Колон - так и только так он всегда назывался. Никогда он не был Кристофоро Коломбо, как именуют его итальянцы, или Колумбус, как принято называть его в странах английского языка. Нет ни одного прижизненного документа или, по крайней мере, ни одного документа, относящегося ко времени появления Колона в Испании, подготовки и осуществления им его первого путешествия и триумфального возвращения из заморского лавания, который не был бы скреплен его подписью по-испански: Кристобаль Колон.
Он, несомненно, знал несколько языков, но крайне поверхностно, как это часто случается с моряками. По-кастильски он говорил лучше всего, да и писал он на этом языке превосходно, с выразительностью и свежестью, свойственным прирожденным поэтам. Я восхищаюсь им как одним из самых ярких писателей той эпохи. Быть может, некоторые возразят мне на это, что дошедшие до нас письма к друзьям, а также доклады испанским монархам редактировал кто-нибудь из его приближенных-испанцев. Это маловероятно: ведь не мог же он постоянно иметь при себе такого стилиста-руководителя, особенно в своих путешествиях, когда вписывал в навигационный дневник драматические события плаваний.
К тому же, от этого "итальянца" сохранилась всего единственная записка по-итальянски, причем в этой записке что ни строка, то грамматические ошибки и различные несообразности, совершенно непостижимые в писаниях человека, который, будучи, по его словам, генуэзцем, должен был бы с раннего детства знать этот язык.
Он неизменно употреблял испанский язык, даже тогда, когда обращался к генуэзскому послу при испанском дворе или к другим иностранцам. Лишь в одном-единственном случае дон Кристобаль написал что-то по-итальянски, да и то в высшей степени неуклюже и малопонятно, хотя общеизвестно, что первый, воспринятый еще в детские годы язык никогда не изглаживается из памяти.
В последнем вышедшем из-под его пера документе он вспоминает о Генуе и заявляет, что она - его родина. Подлинность этого документа не вызывает, никаких сомнений. Версия о Генуе как родине адмирала поддерживается сверх того и вновь найденными нотариальными актами, в которых говорится о некоем Доменико Коломбо, трактирщике и чесальщике шерсти, человеке весьма небогатом и к тому же, видимо, расточительном, наделавшем большие долги и впавшем в нужду. Доменико Коломбо появляется в упомянутых актах вместе с тремя сыновьями: Кристофоро, Бартоломе и Диэго. И это те самые имена, которые носили братья Колоны.
Сторонники итальянского происхождения дона Кристобаля утверждают, что в действительности он назывался Кристофоро Коломбо и, лишь переселившись в Испанию, переделал на испанский лад свое имя, превратившись в Колона. Но весьма странно, что он ни разу не называет Коломбами своих оставшихся в Генуе родственников. В завещании, упоминая свою родню в Генуе, он зовет их просто "Колонами", хотя было бы в порядке вещей добавить где-нибудь на полях пояснение в таком роде: "Колоны, которых там именуют Коломбами", и это тем более что Испания изобиловала семьями, которые именовались Колонами, и, значит, было бы естественным и логичным отделить испанских Колонов от генуэзских.
Но перейдем наконец к более существенным сторонам темной и загадочной биографии этого Кркстофоро Коломбо, генуэзского уроженца, сына трактирщика и чесальщика шерсти, в свою очередь, такого же скромного, как отец, виноторговца и шерстяника.
Эти разысканные в Генуе нотариальные акты не вызывают, на мой взгляд, ни малейших сомнений. Я считаю их подлинными, доверяя добросовестности итальянских историков. Нахожу нужным, однако, добавить, что мое заявление о доверии отнюдь не излишне, ибо в Генуе было изготовлено немало фальшивых исторических документов, которые предназначались для доказательства генуэзского происхождения дона Кристобаля. Наиболее скандальной подделкой этого рода было так называемое "Военное завещание", которое приписывали Колону. Оно было создано лишь для того, чтобы вложить в уста адмирала следующие слова: "Генуя, дорогая моя родина". Это - одна из наиболее грубых и наглых, какие только известны, фальсификаций, и сейчас она полностью позабыта даже в той стране, где была сфабрикована.
Все нотариальные акты, относящиеся к трактирщику Доменико Коломбо и его сыновьям, безупречны, но они напоминают те удостоверения личности, которые по требованию агентов полиции предъявляются иногда никому не ведомыми бродягами. Документы в полном порядке, ни один из них не подделан, но приложенная к ним фотография не похожа на владельца подобного документа. Кристофоро Коломбо, уроженец Генуи, фигурирует в нотариальных актах как трактирщик и шерстяник двадцати с чем-то лет отроду. Между тем Кристобаль Колон, тот самый, который позднее открыл Америку, в этом возрасте уже несколько лет плавал по морям. Этот же испанский Колон заявил в письме к королевской чете, что он поступил на морскую службу еще "до того, как ему исполнилось четырнадцать лет", и что с этого момента он непрерывно плавал. Когда же мог сделаться моряком юный Кристофоро из Генуи, если в возрасте свыше двадцати лет он все еще оставался трактирщиком и шерстяником? Когда мог он командовать кораблем во флоте Рене Анжуйского, если ему было десять или двенадцать лет в те самые годы, когда Колон, по его словам, был капитаном этого корабля? Когда мог он воевать под предводительством пиратских адмиралов Кулонов, превращенных людской молвой в Колонов? И каким образом бедный генуэзский ремесленник получил возможность изучить космографию и мореплавание?
Колон не был всесторонне образованным человеком, каким он представляется людям невежественным или поклоняющимся ему, как кумиру. Он знал значительно меньше, чем многие из его современников. Впрочем, как бы там ни было, он все же прочел наиболее распространенные в ту эпоху научные книги, умел чертить карты, был осведомлен в астрономии, говорил и писал по-латыни, правда, не без ошибок. Каким образом мог бы получить это научное и морское образование сын трактирщика Доменико Коломбо, фигурирующий в нотариальных актах рядом с отцом еще в 1471 году, иначе говоря - в том самом году, когда тот, кто всегда носил имя Кристобаль Колон, был уже капитаном или штурманом корабля?
Некоторые, стремясь сгладить эти противоречия, выдвигают предположение, что Кристофоро Коломбо, трактирщик, мог в раннем возрасте проделать несколько плаваний и затем списаться на берег, чтобы помогать отцу в его скромной торговле вином и шерстью. Но кто хоть немного знаком с морским бытом эпохи, отвергнет это предположение как совершенно нелепое. В те времена мореходных школ еще не было. Чтобы стать моряком, нужно было посвятить морской службе всю свою жизнь. На корабль приходили мальчиком-юнгою, воспринимали изустно наставления опытных матросов и овладевали тайнами моря и атмосферы на протяжении долгих годов ученья.
Подлинный Кристобаль Колон, появившийся в Португалии и развернувшийся по-настоящему только в Испании, предпринимая свое первое путешествие с целью открытия новых земель, был уже мореплавателем с большим опытом за плечами; это был моряк, уступавший, правда, Пинсонам, но все же достойный товарищ этих старых морских волков. Где же мог приобрести такой опыт генуэзский юнец Кристофоро Коломбо, плававший только урывками, когда отец не нуждался в нем для обслуживания трактира?
Кроме того, если в 1473 году этому мальчишке трактирщику исполнилось двадцать лет, то выходит, что Кристобаль Колон моряк был значительно старше его, ибо, исходя из показаний биографов адмирала, встречавшихся и лично знакомых с ним, ему в том же году было более тридцати, причем свыше шестнадцати лет он провел на море.
Как же совместить в одном и том же лице Кристофоро Коломбо, трактирщика и невежду, который упоминается в нотариальных актах города Генуи, и Кристобаля Колона, моряка с четырнадцатилетнего возраста? Загадка.
Существует еще одна психологическая подробность, которая опровергает все эти факты со всеми их нотариальными подтверждениями и которая куда убедительнее, чем данные биографического порядка. Лишь в одном из названных актов Кристофоро Коломбо упоминается в качестве трактирщика и шерстяника рядом со своим отцом Доменико Коломбо. Во всех прочих актах его профессия не указывается; он фигурирует среди скромных ремесленников и, между прочим, портных - занятие, которое, как я укажу несколько ниже, считалось одним из самых презренных, особенно в глазах моряка Колона.
И никогда в этих актах мы не встречаем Кристофоро Коломбо как маэстре или, что то же, шкипера, штурмана или лаже простого матроса; а между тем хорошо известно, что люди, вступающие в единоборство с яростью моря, кичатся своею рискованною профессией и пользуются любым случаем, чтобы отмежеваться от обычных людей, мирно живущих на суше. Поэтому было бы совершенно естественно, если бы сын трактирщика Доменико, живя среди чесальщиков шерсти, каменщиков, портных и тому подобных отцовских приятелей, гордился тем, что он не такой, как они, а моряк. Почему же он ни разу не назвал себя моряком? Загадка.
А между тем Кристобаль Колон, который открыл Америку, личность в высшей степени сложная, изобилующая как гениальными дарованиями, так и вопиющими недостатками, был очень тщеславен: это был первый и самый пламенный почитатель собственного величия. Он обожал почести, как никто, торговался с испанскими государями насчет своих титулов и доходов: первое, чего он потребовал, - это было право ставить перед именем Кристобаль почетное титулование "дон". Если бы дон Кристобаль и в самом деле был сыном генуэзского трактирщика Доменико, плававшим по морю с четырнадцатилетнего возраста, то как же могло случиться, что, побывав несколько раз у нотариус сов города Генуи в окружении целой толпы бедняков, он не потребовал, чтобы к его имени приписали слова "корабельный маэстре" или, на худой конец, просто "матрос"? Как мог он позволить, чтобы его оставили без этого почетного значения, рядом с трактирщиками и, что еще хуже, портными, если впоследствии, жалуясь католическим королям на обилие людей, устремлявшихся по его следу в заморские авания, он презрительно бросил: "Даже портные, и те пускаются ныне на поиски новых земель!"
И если Кристофоро Коломбо, который жил в Генуе, мог быть назван в 1473 году, имея отроду свыше двадцати лет, лишь трактирщиком и шерстяникомг если он никогда не всходил на борт корабля и не учился ничему из того, в чем впоследствии Кристобаль Колон выказал себя достаточно сведущим, то каким чертом ему удалось превратиться в бывалого моряка и стать образованным человеком за тот предельно короткий срок, который отделяет его от вызова к генуэзским нотариусам до появления при португальском дворе опытного мореплавателя Колона?
Пройдут, быть может, века и века, а вопрос о родине и национальной принадлежности адмирала так и не получит бесспорного и окончательного решения.
Колон, несомненно, хотел скрыть свое истинное происхождение, и перед смертью у него было достаточно оснований считать свою цель достигнутой - такая путаница царит во всем относящемся к его биографии. Его сын дон Фернандо, имевший возможность внести в нее ясность, напустил еще больше туману и усугубил тайну первого периода жизни своего отца.
Поскольку каждый шаг человека обусловлен либо его желанием, либо необходимостью, были предложены три гипотезы, продиктованные стремлением объяснить, чем, собственно, руководствовался Колон, стараясь изо всех сил скрыть свое прошлое и окутав его непроницаемым мраком, что и стало причиною бесконечных споров и вечных сомнений.