Он успокаивал Харпера, но сам злился не меньше. Взбреди ему сочинить в пику Фартингдейлу своё "Наставление", на всех её страницах он бы повторил большими буквами одну и ту же мысль: как бы соблазнительно это ни выглядело, никогда не присваивай себе чужих лавров, в особенности лавров, что принадлежат твоим подчинённым, потому что, чем выше ты поднялся по служебной лестнице, тем больше зависишь от нижестоящих. Самое время, решил Шарп, щёлкнуть сэра Огастеса по задранному носу. Майор пришпорил лошадь и направил её к Фартингдейлу. Полковник вальяжно показывал Жозефине стяги на стене, снисходительно именуя бой "утренней стычкой".
– Сэр?
– Вы что-то хотели, майор Шарп?
– Да, сэр. Вам понадобится для отчётности.
Стрелок протянул Фартингдейлу захватанный лист, сложенный вчетверо.
– Что это?
– Список потерь, сэр.
– А. – рука, облитая тонкой лайкой, небрежно упрятала документ в ташку.
– Вы не читали, сэр.
– Я же был у хирурга, Шарп. Я видел наших раненых.
– Убитых тоже достаточно, сэр. Подполковник Кинни, майор Форд, один капитан, тридцать семь нижних чинов, сэр. Преимущественно от взрыва мины. Раненые, сэр. Сорок восемь – тяжело и двадцать девять отделались лёгким испугом. О, простите, сэр. Не двадцать девять. Тридцать. Забыл о вас, сэр.
Жозефина хихикнула. Сэр Огастес готов был испепелить Шарпа взглядом:
– Благодарю, майор.
– Приношу свои извинения, сэр.
– За что?
– Не выкроил минутку побриться, сэр.
Жозефина открыто засмеялась. Шарп, вспомнивший, что она всегда обожала наблюдать за грызнёй своих воздыхателей, нахмурился. Он не был её воздыхателем, и перепалка шла не из-за неё. От резкости в адрес португалки его удержало отдалённое пение трубы. Инструмент был французский.
– Сэр! – стрелок с донжона, – Четверо лягушатников, сэр! С белым флагом, сэр! Едут сюда!
– Спасибо!
Майор отпустил ремни палаша. Конечно, в седле Шарпу далеко до Фартингдейла, но хоть клинок будет подвешен, как положено, вместо того, чтобы смешно колыхаться на укороченных постромках. Утянув их пряжкой, стрелок выпрямился на стременах:
– Лейтенант Прайс!
– Сэр? – устало отозвался Гарри.
– Вверяю леди Фартингдейл вашим заботам до нашего возвращения!
– Рад стараться, сэр! – Прайс воспрянул духом.
Не дав сэру Огастесу времени возмутиться, Шарп въехал под арку ворот. Слыша сзади перестук копыт полковничьего жеребца, Шарп повернул с дороги вправо и только там, на траве, позволил Фартингдейлу вырваться вперёд.
Французы трубили снова и снова. Лишь, когда в поле их зрения появились Шарп, Фартингдейл и догоняющий офицеров Харпер, труба смолкла. Первым Шарпу попался на глаза улан с белой тряпицей, повязанной под наконечником пики. Лента ткани походила на те, которыми украсили деревце в монастыре. Интересно, служащие Наполеону немецкие уланы тоже чтят своих старых лесных богов?
– Сэр! – слева подъехал сержант Харпер, – Смотрите, это же полковник!
Дюбретон узнал их, помахал, и пришпорил коня. Миновав улана с белым флагом, полковник поднял сверкающее облако брызг, переправляясь через ручей:
– Майор!
– Шарп! Стоять!
Окрик Фартингдейла запоздал. Шарп во весь опор нёсся навстречу французу.
– Как она?!
Дюбретон, такой флегматичный в монастыре, сейчас буквально дрожал от волнения.
– С ней всё хорошо, нет поводов беспокоиться. Могу я теперь сказать, что рад вас видеть?
– Господи! – Дюбретон бессильно сомкнул веки.
Худшие предположения, бессонные ночи – всё позади.
– Господи!
Открыв глаза, он пытливо взглянул на Шарпа:
– Ваша работа, майор?
– Стрелки, сэр.
– Командовали ими вы?
– Я, сэр.
Фартингдейл остановился чуть позади них, полыхая праведным гневом: как же, стрелок посмел обогнать старшего по званию!
– Майор Шарп!
– Сэр? – Шарп повернулся в седле, – Имею честь представить вам командира полка императорской пехоты Дюбретона. Сэр, перед вами полковник сэр Огастес Фартингдейл.
Игнорируя Шарпа, Фартингдейл застрекотал по-французски. Тем временем приблизились два других офицера, и Дюбретон познакомил с ними британцев на своём безупречном английском. Рыжеусый здоровяк с удивительно чистыми, почти прозрачными глазами, оказался немцем, полковником улан. Второй, в зелёной форме, покрытой зелёным плащом; в каске, обтянутой полосой материи от солнечных бликов, был драгунским полковником. Из его седельной кобуры торчал приклад солдатского карабина, а на боку висел палаш. Драгун использовали для борьбы с гверильясами, их война не прекращалась ни зимой, ни летом. Щёгольская форма сэра Огастеса вызвала у драгуна презрительную усмешку, не укрывшуюся от Шарпа.
Дюбретон сердечно улыбнулся стрелку:
– Я в неоплатном долгу у вас, майор.
– Пустое, сэр.
– Не спорьте, не спорьте. – он заметил Харпера, дипломатично держащегося в стороне, и повысил голос, – Рад видеть вас в добром здравии, сержант!
– Спасибо, сэр. И я вас. А где ваш сержант?
– Больше? в деревне. Передаёт вам наилучшие пожелания.
Не скрывая раздражения, Фартингдейл разразился французской тирадой. Дюбретон отвечал по-английски:
– Мы пришли, сэр Огастес, с той же целью, что и вы. Могу я поздравить вас с успехом, лично поблагодарить и принести соболезнования в связи с понесёнными вами потерями?
Мёртвые тела, раздетые и подготовленные к захоронению, белели у свежевыкопанных могил.
Сэр Огастес продолжал говорить по-французски (видимо, пытаясь исключить из разговора Шарпа), Дюбретон упрямо не отступал от английского. У французов имелся собственный план спасения женщин. Несколько храбрых добровольцев должны были проникнуть в долину под личиной дезертиров, разведать всё и в сумерках провести остальных. Этих-то смельчаков и заметили дозорные Шарпа. Французы тоже видели стрелков, флаг над обителью и вернулись разочарованные.
– Вы лишили их подвига, сэр Огастес.
Как домыслил Шарп из ответов Дюбретона, Фартингдейл изъявлял готовность передать дам немедленно. Дальше беседа зашла в тупик, ибо французы засыпали сэра Огастеса вопросами относительно своих дезертиров, и кичливый лорд вынужден был прибегнуть к помощи Шарпа. Майор сожалеюще развёл руками:
– Увы, многие сбежали.
– Уверен, вы сделали всё возможное. – успокаивающе произнёс Дюбретон.
Шарп недоверчиво поглядывал на спутников Дюбретона. Два полка конницы? Многовато для освобождения женщин. Впрочем, наличие у французов кавалерии навело майора на мысль. Драгун переводил недоумённый взор с шарпова палаша на саблю, притороченную к седлу позаимствованной лошади. Шарп пожаловался Дюбретону:
– Наша слабость, полковник, в отсутствии кавалерии. Мы выдворили мерзавцев из форта, но не в состоянии угнаться за ними в холмах.
Он повернулся к югу:
– Далеко уйти они не могли.
Намёк Шарпа Дюбретон понял:
– Они – на юге?
– Да.
Лицо француза приобрело хищное выражение:
– У нас кавалерии хватает.
– Я обратил внимание, сэр.
– Думаю, мы можем помочь.
Сэр Огастес недовольно напомнил о себе:
– Вы что, Шарп, предлагаете французам ловить наших беглых?
– Сами мы не справимся, сэр.
Дюбретон примирительно сказал:
– Право же, сэр Огастес, предлагаю заключить перемирие. Мы не претендуем на занятые вами монастырь, замок и башню. Вы, в свою очередь, позволяете нам обосноваться в деревне. Наша кавалерия прочешет холмы, загнав дезертиров обратно в долину, где их будет поджидать пехота.
– Армия Его Величества не нуждается в чьей-либо помощи! – напыщенно ответствовал Фартингдейл. Предложение Дюбретона пугало его.
– Я предлагаю вам сотрудничество, сэр Огастес, отнюдь не помощь. – спокойно сказал Дюбретон, – Но я понимаю вас, сэр Огастес, ибо считаю, что Императорской армии тоже чья-либо помощь не нужна. Наши драгуны начали действовать ещё час назад.
Это был ход конём, сразивший Фартингдейла наповал:
– Час назад? Вы говорите, сотрудничество?
– Ну да, – Дюбретон обезоруживающе улыбнулся, – сейчас Рождество. Наши предки всегда заключали в это время Божье Перемирие, чем мы хуже? Хотите, пока до полуночи? Детали можно обсудить за ужином. Окажете нам честь, отужинаете с нами, сэр Огастес?
– До полуночи? – повторил сэр Огастес, пытаясь собраться с мыслями.
На этом его Дюбретон и поймал:
– Великолепно, сэр Огастес! До полуночи, так до полуночи. Рад, что мы с вами договорились. Как насчёт ужина?
Шарп подивился искусству, с каким Дюбретон окрутил собеседника, и поспешил вступить в разговор:
– Можем одолжить нашего повара, сэр. Думаю, вы не откажетесь.
Дюбретон засмеялся:
– Вашего повара? И вы не боитесь предлагать такое французам? Воистину, стрелки храбрее, чем я предполагал! Что же это за волшебник? Личный повар герцога Веллингтона?
Шарп скромно улыбнулся:
– Маршал Потофе.
– Вы взяли его?
– Его Превосходительство в замке, на кухне. Приготовит праздничный ужин, и он ваш.
– Великолепно, великолепно! Вы же не возражаете, сэр Огастес?
Судя по кислому виду Фартингдейла, перемирие и ужин с врагами восторга у него не вызывали, но при сложившихся обстоятельствах сэр Огастес был вынужден довериться человеку, знавшему и противника, и как с ним бороться. Шарпу. Что ещё важнее, Шарп знал, когда бороться не надо. Сэр Огастес наклонил благообразную голову:
– Я согласен, полковник.
– Вы позволите мне проехать с вами в монастырь?
– Почту за честь.
Дюбретон распрощался со своими спутниками и направил коня между Шарпом и Фартингдейлом. Полковники перебрасывались фразами на французском языке. Любезная беседа неприятелей солнечным рождественским днём. Шарп чуть отстал, оказавшись рядом с Харпером, и подмигнул ему:
– У нас новые союзники, Патрик. Французы.
Ирландец, слишком гордый для удивления, пожал плечами:
– Как скажете, сэр.
Глава 15
Благодаря договоренности после полудня Рождество стало похоже на Рождество. В перемирие фузилёры сначала не поверили, затем обрадовались, а потом и вовсе весело перемешались с французами, вместе с которыми держали кордон, отлавливая дезертиров, сгоняемых с холмов. Спустя час все французы щеголяли в британских киверах. Вчерашние противники оживлённо обменивались форменными пуговицами, припрятанным от командиров спиртным, табаком, едой, а, выискав переводчика, – воспоминаниями о совместных битвах.
Первыми в долину потянулись женщины и дети, что объяснялось просто: им плен ничем не угрожал. Матери толкали своих карапузов к соотечественникам, визгливо требуя защиты. Где-то в холмах выстрел из карабина оборвал жизнь чересчур неторопливого дезертира, подстегнув его товарищей.
Всего этого Шарп не видел. Около часа он провёл в монастыре. Убедившись, что передвинуть пушку втайне от французов невозможно, он с сожалением поставил крест на идее установить орудие в дверях обители. Взамен он облазил монастырские подвалы, ревизируя доставшиеся от Потофе припасы. Дав Харперу людей, Шарп поручил ему готовить сюрприз на случай нападения и покинул обитель.
Зрелище братающихся солдат, позади которых он проехал, позабавило его. Майор пересёк поле и направил коня по извилистой тропке, ведущей к сторожевой башне. Густые колючие заросли служили ей неплохой защитой, но от холма было далековато до замка, чтобы надеяться на огневую поддержку. С верхней площадки Шарпу помахал Фредериксон. Майор спешился, передав поводья одному из стрелков, и внимательно осмотрел позицию. Испанцы насыпали земляной вал, за которым разместили два четырёхфунтовых орудия, прикрывающих пологий северный косогор. Восточный и западный склоны отличались большей крутизной и, кроме того, их покрывали непроходимые дебри неизменных колючек. С юга, где растительность редела, проклинающие всё и вся стрелки рыли артиллерийский окоп. По-видимому, Фредериксон предполагал перетащить сюда пушку. Рота фузилёров рубила шипастую фауну и засыпала ею подступы к будущему орудийному капониру. Второе подразделение красномундирников расположилось так, чтобы ловить спасающихся от драгун беглецов.
Шарп поднялся наверх башни и уважительно поздоровался с Фредериксоном. Капитан азартно воскликнул:
– Пусть только сунутся, сэр!
– Готовы обороняться?
– Хоть до конца света, сэр!
– Может, и придётся…
Шарп достал подзорную трубу. Он долго рассматривал вросшие в землю лачуги Адрадоса. Долго, но безрезультатно. Тогда он переместил трубу правее, туда, где дно долины огибало бугор и исчезало за поворотом.
– Что вам удалось разглядеть, капитан?
Фредериксон выудил из кармана клочок бумаги и молча отдал Шарпу. Тот прочитал вслух:
– "Уланы – 120. Драгуны – 150. Пехота – 450." Впечатляющий перевес.
С высоты долина просматривалась далеко. Пушки под башней во время боя умолкли неспроста. Кто-то зоркий заметил отсюда приближающихся французов. Возможно, и на верхушке донжона нашёлся свой глазастый. Догадка, обидная для самолюбия: победой вырванной у врага, ты обязан французам. Шарп снова вгляделся в изгиб долины:
– Что же там, за поворотом?
– Я пробовал разведать, сэр, послал туда ребят, но их вернули. Вернули очень вежливо, но очень настойчиво.
– Скрывают что-то от нас союзнички.
Фредериксон почесал под повязкой:
– Ой, не верю я им ни на йоту, сэр.
– Так же, как и я. А где их обоз?
– В поле зрения нет ни одной фуры, сэр.
Французской пехоте и кавалеристам нужен провиант, лошадям – фураж, но Шарп не видел телег. У заветного поворота группа улан топтала траву.
– Ваших парней остановили они?
– Да. Кружат всё, никак не обойдёшь.
– Пошлите пару человек ближе к ночи.
– Так точно, сэр. Я слышал, нас пригласили на ужин?
Шарп ухмыльнулся:
– Вы приболели и придти не сможете, но я передам ваши извинения.
Разговор длился минут десять. По мере того, как садилось солнце, возвращался холод, и Шарп собрался уходить. Задержавшись на верхней ступеньке, он повернулся к Фредериксону:
– Вы не в обиде, что я лишил вас удовольствия пообщаться с французами?
– Завтра, сэр, мы с ними наверстаем упущенное. – подобно Шарпу, капитан мало верил в то, что с французами удастся разойтись по-хорошему.
Фартингдейл одобрил усилия Шарпа по укреплению обороны, хотя, как подозревал майор, мотивы сэра Огастеса были далеки то тех, которыми руководствовался он сам, что Фартингдейл и продемонстрировал, снабдив Шарпа сентенцией из нетленного "Наставления":
– "Нижние чины, буде они заняты работой, не склонны к моральной распущенности."
Шарпа раздирали противоречивые чувства. Интуиция кричала ему в уши, била в барабаны: будет бой! Разум успокаивал: какой бой, какая война? У французов веские причины быть здесь, те же, что и у британцев. Как только будут пойманы последние дезертиры, стороны расстанутся к обоюдному удовлетворению. Чистая логика. Однако инстинкт, неподвластный никакой логике, инстинкт, столько раз спасавший Шарпу жизнь, не унимался. Сэр Огастес высмеял опасения Шарпа и запретил посылать гонца к Нэну:
– Горстка французской кавалерии и пехоты! Не делайте из мухи слона, Шарп!
С этими словами Фартингдейл удалился к себе в комнаты, те самые, что до него облюбовал Потофе, и стрелок успел мимоходом заметить Жозефину, наслаждающуюся закатом на пристроенном кем-то из прежних владельцев замка балконе.
Спустившись во двор, Шарп велел согреть воды. Сняв зелёную куртку, он опустил помочи рейтузов и стянул с себя пропотевшую рубаху. Дэниел Хэгмен беззубо улыбнулся командиру и поднял его куртку:
– Почистить, сэр?
– Я сам, Дэн.
– Помози, Господи, вы – тот ещё майор, сэр!
Хэгмен был старше всех в роте Шарпа. Ему было около пятидесяти. Возраст, опыт и мастерство давали ветерану право на некоторую фамильярность в общении с командиром.
– Вы идёте харчиться по-благородному, сэр. Вам нельзя выглядеть, как трубочист. – рассуждал Хэгмен, оттирая пятнышко крови, – Благородные, они простоты не любят, сэр.
Шарп ухмыльнулся. Из брючного кармана он достал бритву, раскрыл и с неудовольствием осмотрел сточенное лезвие. Надо бы новую. Слегка подправив её на голенище, майор намочил лицо и, не заморачиваясь поисками мыла, начал бриться.
– Винтовка моя у тебя, Дэн?
– У меня, сэр. Вернуть?
– Нет, раз я "иду харчиться по-благородному"
– Благородные едят ножом и вилкой, сэр. Вас тоже заставят.
– Заставят, Дэн.
– Сквайр наш, тот без вилки ни-ни, ни кусочка.
Родом Хэгмен был из Чешира, где браконьерствовал потихоньку, пока не попался егерям этого самого сквайра. Так Хэгмен оказался в армии.
– А по мне, сэр, кабы Господь хотел, чтобы я ел вилкой, Он не оснастил бы меня пальцами.
Фузилёры набрали в конюшне соломы и развели костёр, неожиданно подчеркнувший сгущающиеся сумерки. Перед тем, как облачиться в рубашку, Шарп обтёр ею лицо. Пока он натягивал на плечи подтяжки трофейных кавалерийских лосин, Хэгмен отряхнул куртку и подал ему:
– Чище, чем от прачки, сэр.
– Спасибо, Дэн.
Перекрещивающиеся ремни, патронная сумка. Кушак, палаш. Майор Шарп во всей красе. Вмятину на кивере он выпрямил ударом кулака. Хэгмен кивнул на донжон:
– Его лордство прётся сюда. Замаял. Весь вечер гоняет нас по ступеням вверх-вниз, вверх-вниз. То ему дровишек для камина, то пожрать леди. Эта леди случаем не та, с которой вы тогда, под Талаверой… А, сэр?
– Она.
– А его лордство в курсе, что не первый седлает кобылку?
Шарп усмехнулся:
– Нет.
– Оно и правильно. Меньше знаешь, крепче спишь.
Хэгмен испарился. Появился сэр Огастес.
– Шарп!
Майора передёрнуло. Резкий голос Фартингдейла скоро будет сниться ему в кошмарах.
– Сэр?
– Выступаем в течение часа, ясно?
– Да, сэр.
– Моя благородная супруга будет сопровождать меня. Извольте довести до сведения господ офицеров, что я жду от них трезвости и скромности. Не стоит забывать о правилах приличия.
– Да, сэр.
Выразительно поднятые брови сэра Огастеса не давали усомниться в том, кому предназначалось внушение. Шарп – не джентльмен, следовательно, подвержен пьянству.
– Сэр! – прокричал караульный.
– В чём дело? – сэр Огастес поморщился. Он терпеть не мог, когда его перебивали.
– Едет французский офицер. Не один, сэр.
– Сколько их? – спросил Шарп.
– С дюжину, сэр.
Будь на то воля Шарпа, он не впустил бы французов внутрь замка, дабы не раскрывать всей ничтожности обороны. Он бы выехал к ним сам. Фартингдейл, однако, приказал часовым расступиться. Шарп спешно сделал знак ракетчикам, толпящимся у конюшни, скрыться с глаз долой. Возможно, их существование уже не было тайной для Дюбретона. Рядовые обеих сторон общались свободно, кто-то мог сболтнуть. Шарпу оставалось уповать лишь на недоверчивость вражеских солдат и на трудности перевода.
Под аркой ворот дробно простучали копыта, и во двор въехали французские драгуны с Дюбретоном во главе. Багровое солнце низко висело в небесах. Французский полковник обратился к Шарпу:
– Майор Шарп, я – ваш должник.