Сторонники Шарпа (среди них – Джилиленд) согласно качали головами.
Сэр Огастес небрежно облокотился на раструб дымохода над камином, пригладил волосы и потеребил чёрный бант:
– Признателен за лекцию, майор Шарп.
Пока стрелок говорил, полковник обдумал ситуацию и успокоился. Сообщённые Шарпом сведения о многократном превосходстве французов оправдывали действия сэра Огастеса. Кроме того, его поддерживала половина ротных.
– Ваше замечание будет записано, как вы и хотели. А ниже будет записано моё возражение. Остановить здесь французов можно, лишь имея такое же количество солдат. Я не намерен целый полк приносить в жертву вашим амбициям! Вы считаете, что мы можем победить?
– Нет, сэр.
– То-то же.
– Я считаю, что мы можем сражаться.
– Ваше предложение выслушано и отклонено. Решение принято. Выступаем завтра. Это приказ. Вы исполните приказ, майор?
– Само собой, сэр. Простите за отнятое у вас время.
Красавчик Вильям наградил Шарпа недоумённым взглядом. Фартингдейл победно выпрямился:
– Благодарю вас, майор. Итак, мы обсуждали, как поступить с простолюдинками и их приплодом. У вас были идеи, капитан Брукер?
Идеи капитана Брукера так и остались невысказанными. Шарп прочистил горло:
– Сэр.
– Да-да, майор? – преувеличенно любезно поощрил его сэр Огастес, демонстрируя, что ему тоже не чуждо великодушие победителя.
– Сознаюсь, сэр, я утаил от вас кое-что, стоящее вашего внимания.
– И что же? Не томите, майор. Мы все сгораем от любопытства.
Приверженцы Фартингдейла заулыбались. Шарп опёрся плечом на стену, сложил ладони на рукоятке палаша и лениво продолжил:
– Численный перевес противника, сэр, всякий раз заставляет меня вспомнить любимую присказку одной дамы, с которой я некогда был знаком в Лиссабоне.
– Какая дама, Шарп? Какой Лиссабон?
– Терпение, сэр. – стрелок покосился на Жозефину, – Её звали Ла Лакоста, сэр, и она любила говаривать: "Больше народу – веселей пирушка!"
Фредериксон и пара других офицеров рассмеялись, заглушив прерывистый вздох Жозефины. Сэр Огастес остолбенело смотрел на Шарпа.
– Да простит леди Фартингдейл мой грубый солдатский язык, Ла Лакоста была шлюхой. Впрочем, она и сейчас промышляет тем же ремеслом, пока супруг в Бразилии. Больше народу – веселей пирушка, сэр!
Шарп встал прямо и деловым тоном предложил:
– Мне кажется, самое время, сэр, посовещаться старшим офицерам. Майорам и выше, а? Обсудить рапорт, который я собираюсь подать в вышестоящие инстанции.
Триумф. Триумф выкладываемого на зелёное сукно козырного туза. Триумф момента, когда вражеская цепь поворачивается спиной и бежит. Триумф лицезрения сэра Огастеса поверженным, сломленным, разбитым в пух и прах.
– Э-э… обсудить?
– Да, сэр, в соседнем помещении.
Португалка выглядела потрясённой до глубины души, веря и не веря в то, что Шарп осмелился воспользоваться её секретом в собственных целях. Шарпа это мало тронуло. Он уже давным-давно не был ничем обязан Жозефине. Пройдя мимо озадаченных стрелков и фузилёров, майор услужливо открыл дверь, пропуская Фартингдейла. Вслед за полковником Шарп вышел в просторный холл, использовавшийся Потофе в качестве тронного зала. Из холла был выход на балкон. Шарп пригласил сэра Огастеса туда и, взяв из кронштейна факел, прошёл за ним. На балконе двое солдат курили трубки. Приказав им уйти, Шарп положил факел на балюстраду и взглянул на бледного полковника:
– Думаю, мы понимаем друг друга, сэр Огастес. Вы использовали подразделения армии Его Величества для спасения португальской шлюхи.
– Нет, Шарп!
– Нет? Тогда объясните мне, ради Бога, что мы тут делаем?
Несмотря на смятение, сэр Огастес сдаваться не желал:
– Мы пришли уничтожить банду Потофе и спасти заложниц.
– Шлюху, полковник. Шлюху, которую я знавал года три назад. Хорошо знавал. Как поживает Дуарте, её муж?
– Шарп!
– Хотите, перечислю тех, кто её тоже знавал в тихом домике под апельсиновыми деревьями? Или просто накатаю письмецо в лондонские газеты? Им понравится история о стрелках, штурмовавших монастырь ради спасения потаскухи сэра Огастеса Фартингдейла.
Шах и мат. Огонь, с которым Фартингдейл играл так долго, сжёг его дотла. Шарп выглянул в холл удостовериться, что там никого нет.
– Послушайте, сэр Огастес, мы можем остановить французов. Здесь. Сомневаюсь, правда, что вы – тот человек, что в силах такое провернуть. Вы в бою-то были, ну, кроме утреннего безобразия?
Слабый взмах руки.
– Нет.
– Могу обрисовать вкратце. Для обороняющегося всё выглядит так: под барабанный бой к тебе лезет орава ублюдков, ты их убиваешь партия за партией. Увы, для подобной идиллии у нас маловато людей. Будет по-другому. Первым они отобьют у нас монастырь. Поставят там пушки. Чуть дольше провозятся с башней. Поставят орудия и там. Вот тогда-то и начнётся мясорубка, полковник. Лягушатники крутят ручку, а ты, знай, уворачивайся от ножа. Желаете руководить такой обороной?
– Шарп… – в голосе Фартингдейла звучала мольба.
– Я так и думал. Возвращайтесь к остальным, сошлётесь на рану, мол, вам хуже, темнеет в глазах и тому подобное. Скажете, что передаёте бразды правления мне. Утром возьмёте свою потаскушку и уедете. Дам вам человека четыре в сопровождение. Я, в свою очередь, обещаю молчать.
– Это же шантаж, Шарп.
– Шантаж. Ну, так как, сэр Огастес? Мне дать волю красноречию, или вы уберётесь ко всем чертям, сохранив Жозефину и девственно чистую репутацию?
Фартингдейл капитулировал, чему Шарп был втайне очень рад. Он не испытывал удовольствия от унижения сэра Огастеса. Холёное, породистое лицо того враз обвисло и состарилось. Полковник жалко, будто побитая собака, посмотрел на стрелка:
– Я могу твёрдо рассчитывать на ваше молчание?
– Слово чести.
Тучи заволокли небосклон, спрятав и звёзды на юге и луну, дразня обещанием то ли дождя, то ли снега. Шарп слышал, как Фартингдейл вернулся в комнату, пожаловался на резкое ухудшение здоровья и объявил, что командующим назначается майор Шарп, а самого сэра Огастеса леди Фартингдейл сейчас проводит к доктору в монастырь.
Командующий. Всего за месяц от двадцати восьми человек до восьми сотен (считая ракетчиков). Некоторым просто жизнь не в жизнь без лишней головной боли.
После ухода Фартингдейла и Жозефины офицеры загалдели наперебой. Резкий поворот судьбы никого не оставил равнодушным. Гаркнув: "Тихо!", Шарп дождался тишины, вынул из запачканных чернилами пальцев писаря перебеленный приказ об отходе и швырнул его в камин. Бумага корёжилась и чернела в пламени, показывая малодушным, чего стоят их надежды.
– Наша задача, джентльмены, удержать перевал в течение сорока восьми часов. Вот что нужно для этого сделать.
Его слушали в гробовом молчании. Ни вопросов, ни препирательств, даже, когда он приказал лейтенанту Прайсу отрядить Патрика Харпера для поимки живых птиц.
– Сколько сможет, лейтенант.
– Ясно, сэр. – ответил Гарри, вытаращившись.
Фредериксон счастливо улыбался.
Распустив ротных, Шарп отдёрнул ковёр, закрывавший западное окно. Португалия не обнаруживала себя ни единым огоньком. Где-то там, во тьме, Тереза пришпоривала лошадь.
– Сэр?
Он обернулся. Фредериксон.
– Слушаю.
– Как вы ухитрились, сэр?
Шарп поморщился:
– Ухитрился. Вы, Билл, из кожи вон вылезьте, но удержите башню для меня.
– Замётано, сэр.
Фредериксон ушёл.
Башня. Ключ ко всей долине. На сорок восемь часов ключ к жизни и смерти. Сквозняк колыхал на углях клочья пепла сгоревшего приказа. Удержать бы Врата Господа.
Удержать бы.
Глава 19
Утро субботы 26 декабря 1812 года было мутным, неспешным и пасмурным. Ночью потеплело. Снег обратился дождём, барабанившим по брусчатке двора и шипящим в костре. Мокрая колючая поросль вокруг казалась клубками блестящей воронёной проволоки. К тому времени, как тусклые лучи невидимого солнца осветили безлюдную долину, хляби небесные истощились, цедя частую мелкую морось, скрывшую далёкие холмы Португалии. Тяжелое от влаги, серое рядно облаков провисло бы до самой земли, не наколись оно на острые горные пики и верхушку сторожевой башни.
Британский флаг над монастырём ночью был спущен, но полковые знамёна всё ещё мокли сбоку надвратного укрепления.
В половину восьмого на западную околицу Адрадоса выехала группа французских офицеров. Один из них, генерал, спешился и, положив конец подзорной трубы на седло, долго рассматривал нахохлившихся караульных на стенах замка, окопы у подножия сторожевой башни. Затем буркнул:
– Сколько ещё?
– Полтора часа, мсье.
Ручеёк в долине переполнился и вышел из берегов. По воде, кипящей от дождя, деловито прохаживались два кроншнепа, выклёвывая что-то со дна длинными изогнутыми клювами-ятаганами. Добыча была скудной и вскоре они, поднявшись в воздух, упорхнули на восток.
К восьми часам дождь иссяк. Налетевший ветер принялся воровато трепать тяжёлые полотнища знамён.
В восемь пятнадцать снова появился генерал. Пока он жевал булочку, стрелки у подножия сторожевой башни затоптали костёр, собрали ранцы, оружие и стали спускаться. Чёрные шипастые заросли проглотили их и выплюнули спустя десять минут у замка. Генерал облизал губы: "Чёртовы комахи ускакали." Французы не любили стрелков, "кузнечиков", убивавших с расстояния, недосягаемого для огня французских застрельщиков, вооружённых обычными мушкетами.
В половину девятого знамёна спустили с надвратной башни, и часовые исчезли со стен. Они вышли из ворот, нагруженные нехитрым солдатским скарбом, построились рядом со стрелками и конный офицер повёл их по дороге к перевалу. Перед тем, как малочисленная колонна пропала из вида, всадник остановился, бросил на долину прощальный взгляд и отсалютовал саблей.
Генерал довольно причмокнул:
– Давно бы так. Сколько их было?
Адъютант опустил подзорную трубу:
– Пятьдесят красномундирных, два десятка "кузнечиков".
Дюбретон отхлебнул кофе:
– Майор Шарп проиграл.
– И слава Богу! – заметил генерал, грея ладони о дымящуюся чашку, – Должно быть, остальные снялись ночью, оставив арьергард.
Другой адъютант рассматривал сторожевую башню:
– Господин генерал!
– Что, Пьер?
– Они бросили пушки.
Генерал зевнул:
– Не хватило времени вытащить. Их артиллеристы прогулялись впустую.
По предположению Дюбретона, пушкарей, которых он видел в замке, англичане привели, чтобы вывезти из долины захваченные Потофе орудия. Воспоминание о непринуждённости, с какой майор Шарп продемонстрировал французам, что у него при случае найдётся, кому управиться с пушками, вызвало у Дюбретона мимолётное сожаление. С майором Шарпом было интересно иметь дело.
Генерал выплеснул кофейную гущу на дорогу и полюбопытствовал:
– Это он разбил очки Дюко?
– Он, мсье.
Генерал хохотнул. Смешок вышел высоким и до того похожим на ржание, что его лошадь прянула ушами и повернула морду, кося чёрным блестящим глазом. Генерал тряхнул головой:
– Нагоним мы их где-то в полдень. Проследите, Александр, чтобы ваш Шарп не достался нашему дорогому Дюко.
– Постараюсь.
– Который час, Пьер?
– Без двадцати девять.
– Чего стоят двадцать минут на войне? Начнём, господа.
Генерал, невысокий крепыш с кривыми ногами кавалериста, хлопнул Дюбретона по спине:
– Умница вы, Александр. Мы потеряли бы день, выкуривая их с перевала.
– Благодарю вас, мсье.
Дюбретону было немного жаль, что противник так легко сдал позиции. Чувство глупое и неуместное. Успех их зимней вылазки зависел от скорости. Всё было расписано чуть ли не по часам. Они овладевают Вратами Господа и направляются к Вила-Нова на северный берег Дуэро. Когда с лёгкой руки Дюко слухи о французском вторжении в северную Португалию, в Трас-ос-Монтес, в Землю-за-Горами, достигнут британцев, и те отправят войска на север, оголив оборону вдоль Коа, тогда-то и начнётся настоящее наступление. Из Саламанки выступит "Армия Португалии", усиленная подразделениями "Армии Центра" и дивизией "Армии Юга", вернув Альмейду, Френаду и, может быть, Сьюдад-Родриго, под власть императора. Северная дорога из Португалии будет для англичан потеряна, и мечты Веллингтона о скорой победе пойдут прахом. Впрочем, всё могло закончиться, не начавшись, прямо здесь, переупрямь майор Шарп сэра Огастеса. Ночью Дюбретон спал плохо. Вскочив под утро в холодном поту, полковник тихо, чтобы не разбудить жену, оделся и побрёл к линии пикетов на западном конце Адрадоса. Сержант поприветствовал командира и кивнул в сторону замка:
– Слышите, мсье?
Скрипели тележные колёса.
– Сматываются.
Дневной свет, каким бы унылым и гнетущим он ни был, развеял ночные страхи. Британцы ушли. Шарп никак не выходил у французского полковника из ума. В англичанине Дюбретон ещё при первой встрече почуял родственную душу, такого же солдата до мозга костей, как сам. Шарп явно заподозрил подвох со стороны французов и не хотел уходить, готовый отдать жизнь, но не пропустить врага через перевал. Движимый смутной догадкой, полковник достал телескоп. А, может, англичане только сделали вид, что ушли? С майора Шарпа станется. Положив трубу не плечо рядового, Дюбретон вгляделся в тёмные щели бойниц замка.
Ничего. Рука дрогнула, и на миг в поле зрения попали свежие могилы у восточной стены. Полковник навёл трубу на башню над воротами. Пусто. Вдруг в одной из бойниц ему почудилось движение. Охвативший полковника охотничий азарт спустя пару секунд сменился досадой. Из бойницы выскочила галка и взмыла ввысь. Дюбретон разочарованно сложил трубу. Часовой спросил:
– Углядели что, мсье?
– Да нет. Никого.
В комнате с лебёдкой Шарп честил шёпотом понурившегося фузилёра. Тот оправдывался:
– Извините, сэр. Чёртова птаха вырвалась.
– Чего ты полез в корзинку? Птиц не видел?
– Извините, сэр.
За два часа Харпер с Дэниелом Хэгменом поймали среди скал над монастырём пять птиц. Шарп хотел придержать их до того момента, пока французы подойдут вплотную, чтобы, увидев галок, вылетающих из окон, неприятель окончательно убедился в том, что здания покинуты. Олух-фузилёр, проверяя, не сдохла ли Божья тварь, приоткрыл крышку камышовой корзинки, галка выпорхнула и была такова. Теперь у Шарпа осталась только одна птица, три другие находились у лейтенанта из роты Кросса в донжоне.
Суетная выдалась ночка. В пять утра сэр Огастес и Жозефина уехали на запад в сопровождении четырёх легкораненых фузилёров, для которых Джилиленд выделил коней. Часом позже стрелки Кросса собрали жён и детей дезертиров, отконвоировали на пару километров от перевала и там предоставили их собственной судьбе. На охрану четырёхсот пленных Шарп отрядил оставшихся легкораненых. Тяжелораненых перевезли из монастыря в замок, отведя для них зал на западной, дальней от французов, стороне. Из кухни принесли стол, и хирург, высокий, жёлчного вида субъект, разложил на нём зонды и скальпели.
С Фредериксоном в сторожевой башне, кроме его семидесяти девяти стрелков, разместились три роты фузилёров, капитаны которых, по оценке Шарпа, были дельными и способными в случае чего действовать самостоятельно. Ещё две роты красномундирников вместе с восемью стрелками Кросса, майор послал в монастырь, к своей роте под началом Гарри Прайса. Сто семь человек, не считая офицеров, в монастыре; вдвое больше – в сторожевой башне. Для пущей уверенности в том, что оборона монастыря сдюжит, Шарп приказал Харперу быть там. С майором в замке остались сорок стрелков Кросса и двести тридцать пять красномундирников. Ракетчиков он отвёл южнее.
– Сэр? – прапорщик с лестницы, ведущей на верхнюю площадку, звал Шарп.
– Что?
– К сторожевой башне едет всадник, сэр.
Шарп чертыхнулся сквозь зубы. Сколько сил было потрачено на то, чтобы убедить врага: британцы ушли. Харпер показательно вывел из сторожевой башни стрелков. На видном месте они дождались, пока фузилёры демонстративно уберут знамёна и построятся. Вместе с красномундирниками стрелки неторопливо (а то, не дай Бог, прохлопают их уход французы!) промаршировали по дороге и незаметно вернулись в обитель через дырку, пробитую Потофе для пушки. Офицер после спектакля присоединился к артиллеристам Джилиленда, по приказу Шарпа прихвативших пики и усаженных на коней.
– Это ещё не всё, сэр.
– Что ещё?
– Французский батальон топает к нам, сэр.
Так-то лучше. Шарп надеялся, что французы первым делом вышлют полк занять замок, полк, который можно, не напрягаясь, стереть в порошок. Прапорщик прижался к стене, уступая командиру путь. Шарп осторожно прильнул к узкой щели. Колонна французов лениво двигалась по дороге. Некоторые солдаты на ходу догрызали хлеб, оставшийся от завтрака.
Впереди скакал французский капитан. Он окинул замок настороженным взглядом. Птица вылетела из пролома в кладке. Другая, чернее и больше первой, села на зубец стены и принялась чистить пёрышки клювом. Капитан ухмыльнулся. В замке точно никого нет.
Мягко ступая, Шарп спустился обратно. Французский капитан подъехал так близко, что Шарп видел его сквозь бойницу и, казалось, француз тоже видит его.
– Давай!
Фузилёр, притаившийся у левого окошка, открыл корзинку. Ворона возмущённо каркнула, расправила крылья и вылетела наружу, напугав лошадь француза. Шарп слышал, как тот тихо шептал по-французски, успокаивая животное.
Капитан въехал в проход и улыбнулся. На камнях мелом было крупно начертано: "Bonjour" Люди в комнатке с лебёдкой затаили дыхание.
Во дворе замка дымилось пепелище костра, на брусчатке расплывались полусмытые дождём застарелые пятна крови. Лошадь капитана тревожно вертела головой, топталась на месте. Капитан погладил ей шею, шепча ласковые слова.
Адъютант генерала, интересующийся архитектурой Испании, пробирался к сторожевой башне. Ехать было трудно, очень уж густо росли колючки, покрытые клочьями шерсти пасшихся здесь овец. Привязывая коня к суку, адъютант накололся на шип. Выругался. Из седельной сумки он достал эскизный блокнот с карандашом и побрёл к башне. Такие строения сооружались по всей Испании во времена Реконкисты, но эта сохранилась лучше прочих. У подножия здания была установлена пушка. Из запального отверстия торчал гвоздь. Британцы так спешили убраться, что забыли заклепать пушку. Орудие было древнее, калибра, давно не используемого во французской армии, так что в качестве трофея она всё равно ничего не стоила.
Адъютант оглянулся. Полк шагал по дороге к перевалу. Два других строились на единственной деревенской улочке. Будущий гарнизон Врат Господа. Если те, кому выпало наступать на Вила-Нова, потерпят неудачу, им будет куда отступить. С этими мыслями Пьер повернулся к башне и замер от удивления. Арка над дверным проёмом была отделана зигзагообразной узорной резьбой, определённо французского происхождения. Добрый знак, словно привет от далёких предков, рыцарей или каменщиков, до него побывавших в этой враждебной чужой стране. Скупыми движениями адъютант набросал на бумаге арку, штриховкой обозначил норманнские завитушки.