* * *
Ветер ломал ветви. Дожди размыли дороги. Окружающие, посмеиваясь, начали величать непогоду бурей имени Бэкингема.
– Счастливцы, – огрызался герцог, – у них остались силы шутить!
Для Генри восстание превратилось в череду неурядиц. Он искренне удивлялся, как раньше ему удавалось водить войска и даже одерживать победы. Новобранцы, прибывшие из принадлежащих ему областей, прослышав о прокламации Ричарда III, разбежались по своим городам. Герцог остался с наемниками, но и их потерял во время марша по Уэльсу, столкнувшись с численно превышающими силами ополченцев.
В отчаянии Бэкингем решил бежать во Францию. Но против герцога будто восстало само небо.
Генри, хмурясь, выслушал заверения капитана о том, что в такую погоду покидать Англию – чистое безумие. Глянул на скрипучую мачту – почему она издает столь неприятные звуки, только ли из-за шквального ветра? – порылся в карманах, выуживая монету. И усмехнувшись – удача любит тех, кто смеется, – подбросил ее в воздух.
Серебряный кругляш сверкнул несколько раз, будто посмеиваясь. Монета упала на ребро, протиснулась в щель между досок и канула где-то в трюме корабля. Бэкингем выругался, посмотрел на серое небо и решился. В конце концов, безумцем он станет, если задержится в Англии!
Генри поискал взглядом Мортона, но епископа словно за борт смыло. Выругавшись снова, герцог приказал держать курс на Францию.
* * *
Бурю следовало величать не его именем, а Глостера, времен, когда тот еще не надел корону. Упорству, с каким волны и ветер противостояли кораблю, можно было лишь позавидовать. Генри то отсиживался в каюте, то не выдерживал неизвестности и поднимался на палубу. Последнее и спасло ему жизнь.
Сзади послышался треск, а затем и вопли. Бэкингем обернулся. В этот момент корабль резко качнуло. Герцог попытался ухватиться хоть за что-нибудь, но вместо надежного каната пальцы ощутили пустоту. Его немилосердно швырнуло в одну сторону, затем – в другую. В грудь ударило холодное и соленое. Вода хлынула через открытый в беззвучном крике рот.
Очнулся он на берегу и долго всматривался в по-прежнему серое небо.
"Жив!" – некоторое время это оставалось единственной мыслью. Мокрая одежда липла к коже. Он замерз и уже не чувствовал ни рук, ни ног. Но, Господи, просто дышать оказалось таким немыслимым наслаждением. Никакое богатство, власть и все короны мира не стоили этого священного дара.
Потом он сел. Встал. Поморщился от пронзительного ветра. И счастливо рассмеялся. Бэкингем не получил даже царапины. Видимо, удача все еще оставалась на его стороне!
Следовало сменить одежду, но кроме нищенского рубища герцог не нашел ничего.
"Значит, надену рубище, – решил Генри. – Это даже хорошо. Никто не узнает".
И принялся спешно раздеваться, размышляя о том, куда направится.
Его знали многие, причем не только знатные лорды. Слишком часто он вещал перед низшими сословиями, вначале добиваясь поддержки Ричарда, а затем обвиняя оного в самых тяжких грехах. Его Величество… Генри скрипнул зубами. Король простил бы предательство и измену, но не ложь… Не такую клевету.
Руководствуясь этими мыслями, Бэкингем добрался до порта и попытался проникнуть на корабль, отправляющийся к берегам Франции. Ему почти удалось спрятаться в трюме.
– Эй, а ты кто такой?! – раздался тонкий, еще не до конца окрепший голос.
Генри неприязненно оглядел мальчишку. Лет двенадцать, если не меньше. Корабельный крысеныш, и еще смеет указывать.
– Да как ты смеешь! – хватило одного несильного удара, чтобы показать наглецу его место.
Мальчишка смешно взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, и сел на палубу. Глаза у него оказались огромными и очень светлыми, в тон небу. Он захлопал ресницами, все еще не понимая, как какой-то оборванец мог ударить его. Тыльной стороной кисти отер кровь из разбитой губы.
Генри и сам забыл, в каком виде пробирался на корабль. В какой-то момент герцог вытеснил из сознания попрошайку в грязном рубище. А ведь, не ударь он мальчишку, наверняка смог бы договориться с капитаном. Но осознал Бэкингем истинное положение вещей, когда плечи ему сдавили и пинками вытолкали обратно на берег.
– Убирайся и не появляйся здесь впредь! – доносилось вслед.
– Может, провидению не угодно, чтобы я добрался до континента? – вслух посетовал Генри.
Он вздохнул, стиснул зубы и поковылял по холодной и мокрой дороге в сторону Шропшира. Там герцог, окончательно продрогший и обессиленный, постучался в дом своего бывшего слуги.
Дверь отворила молодая девица. Слишком тощая на вкус Бэкингема. Удлиненный нос, тонкие почти бесцветные губы. Взгляд темных глаз колючий. Раньше он на такую и не посмотрел бы, но в нынешней ситуации не приходилось выбирать.
– Позови хозяина дома, и немедленно, – приказал он.
Девица открыла рот, но кто-то притаившийся за дверью велел ей впустить нежданного гостя. Наверняка узнал Бэкингема по голосу.
Слуга удивился, узрев герцога в подобном виде. Однако ничего не сказал и с расспросами лезть повременил, что было особенно кстати. Спустя несколько минут Генри препроводили в чистую, светлую, а главное, теплую комнату. Принесли нормальную одежду, еды, пива и оставили в покое.
Герцог переоделся, сел и с наслаждением вытянул натруженные ноги. Идти пешком оказалось изнурительно. Спустя некоторое время, когда он утолил первый голод и слегка захмелел, в дверь постучали.
Наверняка давешняя девка пришла поинтересоваться, не желает ли его светлость вина или… ее саму. Поразмыслив некоторое время, Генри решил: сегодня будет лишь спать. Причем один и очень долго. Не до девиц, особенно таких костлявых. Он ухмыльнулся и раскрыл рот, чтобы с легкой иронией в голосе отослать ее прочь, но так и застыл.
– Именем короля! – раздалось из коридора.
Бэкингем вздрогнул. Сердце трепыхнулось и оборвалось, а самому Генри стало очень жарко. Забыв об усталости, он немедленно вскочил и кинулся к окну. У дома стояли вооруженные рыцари, а у коновязи Генри насчитал десяток коней. Незамеченным не выбраться и не сбежать уж точно!..
Оставалось оправить одежду, выпятить подбородок и, приняв надменный вид, открыть дверь, пока ту не вышибли к дьяволу!
– Что вам угодно?! – голос сохранял грозные ноты ровно до того момента, пока герцог не разглядел человека, прибывшего за ним.
Джеймс Тирелл! Тот самый рыцарь из свиты Ричарда, которого Бэкингем выставил непосредственным исполнителем убийства принцев. Теперь ни договориться, ни скрыться мятежнику не дадут. У оболганного к нему собственный счет. Сказать по чести, Генри ожидал, что убьют его, не сходя с этого места.
– Герцог Бэкингем, – проронил рыцарь сквозь плотно сжатые губы. Голос его остался сухим, без каких-либо эмоций. Тирелл побледнел до серости и, конечно, знал, кому обязан позором, однако выдавать свои истинные чувства счел неуместным. – Вы обвиняетесь в государственной измене. Ваше оружие…
– А у меня его и нет, – хмыкнул Генри, разводя руками и показывая конвоиру раскрытые ладони. Он ждал расспросов, но их не последовало.
– Следуйте за мной.
Бэкингем шагнул за порог. В прямую – слишком прямую – спину Джеймса так и хотелось вонзить кинжал. Это было бы не по-рыцарски, но в подобных обстоятельствах такая щепетильность всегда казалась герцогу глупой. Но кинжал забрало море, увы.
Генри ожидал удара всю дорогу. Чопорность и нарочитое безразличие Тирелла слишком бросались в глаза. То, как хмурились его воины, – тоже. Но за время путешествия до Солсбери никто не обратился к нему даже с небрежением или интонацией, которую удалось бы счесть вызывающей.
С каждой новой милей ожидание становилось невыносимее. В конце концов герцог начал молить Бога о нападении. Ситуацию хотелось разрешить как можно скорее.
Тирелл отконвоировал его в крепость и сдал коменданту с рук на руки целым и невредимым. На прощание он даже не усмехнулся, не посмотрел с торжеством и не пообещал скорой казни, словно Бэкингема уже не существовало среди живых. И именно это задело Генри сильнее прочего.
Не в силах поверить, будто его участь предрешена, герцог стал активно давать показания, предполагая этим смягчить приговор. Он старался быть предельно корректен, не раздражаться, со смирением принимать неудобства, которые – и он в это верил – временные. Ведь удача на его стороне! Он выбрался из тонущего корабля. Не для того же, чтобы погибнуть в застенках!
О заговоре он рассказал во всех подробностях, перечислил имена сообщников, во всем повинился, покаялся и как об особой услуге просил о встрече с королем Ричардом. Не мог тот бросить родича на произвол судьбы! Но Дик не пожелал встретиться с предавшим его герцогом. Смягчить приговор отказался тоже. Генри ждал до последнего, но Его Величество оказался непреклонен.
"Это не удача, а кара, – размышлял Бэкингем в ночь перед казнью. – Позволить спастись там, где выжить невозможно, и погибнуть с осознанием того, насколько хочешь жить".
Казнь Бэкингема состоялась 2 ноября 1483 года на рыночной площади в Солсбери. Его владения конфисковали, но в соответствии с указом Ричарда III титул сохранился за наследниками, которым выделили достойное обеспечение.
Глава 3
Джону Мортону удалось переждать непогоду и отбыть на континент. Уже через три месяца епископ появился на собрании Генеральных штатов. О своей поездке в Англию он говорил весьма охотно. Поведал он и о зверском убийстве маленьких принцев, совершенном их жестоким дядей, королем Англии Ричардом III. Все собранные Мортоном сведения незамедлительно разнеслись по городам Франции, а затем распространились и по европейским дворам.
Генрих Тюдор, корабли которого основательно потрепала буря, попытался высадиться на западном побережье, но и в Девоншире, и в Корнуолле он понес большие потери, столкнувшись с сопротивлением ополченцев. В Плимуте, где он находился с остатками флота, его достигла весть о казни Бэкингема. Испытывать судьбу и далее французский ставленник посчитал нецелесообразным и немедля приказал отбывать обратно на континент.
Так закончилось восстание. К концу осени 1483 года оно было полностью подавлено, а порядок в стране восстановлен. Однако, несмотря на это, Ричард чувствовал себя проигравшим. Подобного удара в спину не наносил ему никто и никогда, даже Джордж. От Кларенса он хотя бы ожидал нечто подобное, а герцогу Бэкингему верил безоглядно.
За окнами отбушевал закат, и на небо высыпали крупные звезды. Сон не шел, и Дик сидел в библиотеке. После принятия закона о повсеместном развитии книгопечатания она постоянно пополнялась и более не уступала европейским. За толстыми фолиантами и описаниями давних сражений удавалось слегка отвлечься от произошедших событий. Хоть на час почувствовать себя восьмилетним мальчишкой под покровительством Филиппа Доброго.
Дверь неслышно отворилась, Ловелл вошел и остановился подле друга:
– Завтрашний день обещает быть тяжелым.
– Не более прочих, – вздохнул Ричард. – Я не в силах заснуть, Френсис.
Ловелл кивнул. Сейчас, как никогда ранее, хотелось говорить. Рассказать что-нибудь, вызвавшее улыбку на бледном красивом лице короля-рыцаря. И в то же время он не мог произнести ни слова.
– Отчего так? – спросил Ричард через некоторое время. – Те, кого я люблю, либо погибают, либо предают. Уорвик, Джордж, теперь вот Бэкингем… Даже Эдуард сильно изменился в последние годы своей жизни… этот договор с Людовиком…
Друг не упрекал, но Ловеллу показалось, будто король намекает и на его скорое предательство. Именно это заставило виконта шагнуть к Его Величеству и позволить себе бестактность – протянуть руку и сжать его плечо. Под богатой одеждой прощупывались стальные мускулы.
– Ричард, я от тебя не отступлюсь, – наконец прошептали онемевшие губы. – Клянусь! Кровью и честью.
– Я знаю, Френсис, – слабая улыбка на обескровленных губах заставила лорда отступить.
По зале, словно расплескавшееся вино, разлилась неловкость. Ловелл никогда не испытывал сложностей в разговоре. Он с легкостью шутил, признавался в любви и расположении, произносил высокопарные речи. Однако клясться искренне оказалось сложнее в сотни раз.
– Как ты поступишь с заговорщиками? – поинтересовался он, чтобы не молчать.
– Тебя интересует кто-то конкретный?
– Нет, но ты обязан…
Ричард повел плечом и поморщился:
– Крови пролито уже достаточно. К тому же я не воюю с женщинами. Мать Генриха Тюдора, Маргарита Бофорт, графиня Ричмонд, лишится титулов и землевладений. Их я передам ее мужу, лорду Томасу Стенли, так что нуждаться ей не придется. Остальные заговорщики также лишатся имений. Я не могу судить их строже, нежели зачинщицу.
– Кажется, именно эта дама столь не понравилась королеве? – заметил Ловелл.
– Желаешь сказать, мне стоит больше прислушивался к мнению жены? – хитро прищурился Ричард. – Не боишься увидеть во мне второго Эдуарда?
– Нет, – Френсис скривился. Украденная казна и укрывающаяся в Вестминстерском аббатстве женщина беспокоили его. Вудвилл находилась в убежище много дольше приемлемого срока. Ее выдворили бы оттуда по первому же требованию короля. Вот только Ричард III действительно не воевал с дамами, к сожалению всего королевства и злорадной радости преступниц. – Ты никогда не уподобишься брату. У тебя другой недостаток.
Ричард склонил голову к плечу и слегка приподнял бровь. Жест показался вопросительным, растерянным и удивленным одновременно. Таким время от времени представал перед друзьями юный герцог Глостер. Всегда уверенный в себе, веселый, дерзкий, не обремененный грузом предательств и затаенной боли.
– Ты приближаешь к себе людей, окружаешь излишним доверием, а потом испытываешь их верность. Тебе словно интересно поставить подданных перед трудным выбором или искушением и предоставить решать, как поступить в этом случае. Кто-то выдерживает, но многие и ломаются. Ты знал Генри с юности. Мы все его знали как постоянно рискующего игрока. Из двух зол он всегда предпочитал большее! И как ты поступил с ним?! Назначил судьей Северного и Южного Уэльса. Я готов держать пари, Бэкингем опешил уже от того, что не сумел решить, куда следует ехать в первую очередь!
Дик устало провел ладонями по векам:
– Он мог отказаться…
– Ричард, отстрани меня от должности. Ты ждал от него этих слов? Право, друг мой, недалек суд Божий, если ты стал забывать о том, сколь велика людская гордыня.
– Я сам подвержен этому греху.
– И понесешь наказание, – заверил Ловелл. – Но речь не об этом. Какую награду ты приготовил Стенли?..
– Должность лорда-стюарда в парламенте.
– Парламент вскорости придется распустить! Ричард, из всех королей, начиная с Иоанна, ты единственный, кто чтит хартию вольностей. Так не допускай же того, чтобы власть монарха ограничивали люди, подобные Стенли!
Дик поднялся из кресла и с наслаждением потянулся. Первый рыцарь Англии и Европы страдал спиной, поверить в подобное казалось немыслимым.
– Лорд Томас это иное, не тревожься. Я не жду от него верности. Более того, при первой же возможности он предаст меня. Но пока Стенли со мной, королевству не угрожает ничего.
– Роль корабельной крысы, – Ловелл усмехнулся.
– Если угодно.
– В таком случае я стану молить Господа о том, чтобы крыса, сделав пробоину, не поставила ловушку на капитана, после чего сбежала с тонущего корабля.
Ричард в замешательстве посмотрел на друга:
– Анна сказала так же.
* * *
– В отличие от предшественников, король Ричард изображается на монетах анфас, а не в профиль. Вопреки традициям, он не сменил герб, оставшись верным вепрю, – перечислял Ловелл. – Судебная система, парламент, торговля, внешняя политика, образование, налоги…
– И одному Господу известно, что будет дальше, Френсис, – в тон ему заметил Дик.
– Многим это не нравится.
Король удивленно усмехнулся: "Как его преобразования на благо страны могут не нравиться подданным?!"
Ловелл покачал головой. Ричард как бы случайно отвел взгляд в сторону. Сейчас все его мысли занимало другое.
Вскоре Его Величеству предстояла очередная поездка в Миддлхейм к сыну. Разговаривать с Ричардом в эти дни становилось сложно. Король отмахивался от ненасущных дел и все воспринимал с улыбкой, словно уже был далеко от столицы. Эдуарда он искренне любил, но одному Богу известно, чего ему стоили эти встречи.
Принц не желал отпускать родителей. Анна всей душой рвалась к сыну. И все взгляды и мольбы обращались к королю. От него зависело, сколь долго продлится разлука. По традиции престолонаследник жил отдельно от королевской четы. Так было безопаснее.
Новые дети развеяли бы тоску Анны по первенцу, но королева забеременеть более не могла. Сказывалась болезнь, излечиться от которой не представлялось возможным. Придворные начали сплетничать о довольно невыгодном отличии нынешней королевы от предыдущей. Елизавета Вудвилл родила за свою жизнь четырнадцать детей.
По церковному закону король мог развестись с молодой женой после нескольких лет бесплодного брака. Но Ричард III игнорировал это право. О разводе не могло быть и речи. Супругу он боготворил.
Дик из своих личных средств выделил особую статью расходов под названием: "Подарки для моей дорогой жены Анны". Суммы казались запредельными, однако Его Величество не вводил новых налогов и потому вызывал лишь зависть, но не недовольство подданных.
Все, кто когда-либо видел эту женщину, восхищались ее красотой. Френсис самолично освобождал ее из заточения. Но даже в грязном старом тряпье, заменяющем леди Анне платье, она была прекрасна. Невыразимо прелестное лицо тонких и безупречно правильных очертаний с удивленным и слегка грустным выражением глаз. Красота королевы казалась не яркой, но изысканной и родной.
На большинстве портретов Анну изображали в горностаевой мантии и короне, с распущенными волосами – волнистыми, длинными, пышными – вопреки традиции и моде. В Англии даже открывать волосы, – а не то, что распускать их, – не разрешалось. Но для своей жены Ричард III сделал исключение.
В дверь осторожно постучали. Вошедший в библиотечные апартаменты Джон Глостер поклонился отцу и проследовал к окну. Там на массивном дубовом столе его ожидали труды по истории герцогства.
Помимо детей Кларенса при дворе Ричарда воспитывались и двое старших бастардов от добрачных связей: Джон и Кэтрин. Девочку король намеревался в следующем году выдать замуж за лорда Уильяма Герберта, графа Пембрука, дав ей из своих личных средств тысячу фунтов годового дохода, не считая других дорогих подарков и ценностей. Не каждая принцесса удостаивалась такого приданого. Сына монарх собирался произвести в должность лейтенанта Кале. Не сейчас, года через два. Юноша подавал большие надежды в военном мастерстве.