Исав медленно вскинул голову. Трудно. Больно. Нужно открыть глаза! И в этот миг он увидел его. Мельком… Он стоял там, с края толпы. Джейкоб. Его брат. Руки небрежно скрещены на груди. Вот он слегка наклоняется и что-то говорит стоящему рядом с ним человеку, тот усмехнулся в ответ. Исав узнал и его. Не имя - память услужливо воспроизвела картины сегодняшней ночи. Это был один из молодчиков с Принс-стрит. Он еще сидел на ящиках в пакгаузе. Один из зачинщиков.
Лицо толстяка побагровело. Он продолжал поносить Исава и грозить ему - если не заговорит - петлей.
Ни слова в ответ. Он не мог оторвать взор от брата. Слезы, смешиваясь со смолой, застывшей в уголках глаз, скатывались, смачивая перья, на щеки, разъедали кожу, но Исав должен одолеть боль и увидеть глаза Джейкоба.
Телега так и не двинулась с места. Толпа рассеялась. Исав Морган был брошен в кучу мусора под Деревом свободы.
То, как выглядели события 5 марта в ежегодных речах, приуроченных к годовщине "бостонской бойни", мало соответствовало действительности. Фактически противостояние началось несколькими днями ранее, в пятницу, 2 марта, когда группа британских солдат, "красных мундиров" 29-го подразделения, направилась на канатный двор. Англичане нуждались в работе. Ничего необычного в этом для солдат британской армии не было - очень уж скудное жалование им платили. Но колонистов подобное положение дел не устраивало - "красные мундиры" соглашались на более низкую оплату, в результате в деньгах теряли горожане. Впрочем, причин для недовольства тем, что военные квартировали в городе, у бостонцев было предостаточно. Помимо всего прочего они жаловались на грубое поведение солдат, находящихся в увольнении, на шум учений, проводимых как раз во время церковной службы, на пьянство и, конечно же, на преследование женщин-колонисток.
В вышеозначенный день на территории канатной мастерской рабочий Сэмюэл Грей заявил британскому солдату Патрику Уокеру: нужна работа - разгребай отхожее место. Откровенная грубость вызвала ответную вспышку. Завязалась драка. Грей с легкостью совладал с солдатом и отправил его восвояси. Спустя время Уокер вернулся с восьмью или девятью товарищами, вооруженными дубинками. И вновь из-за явного численного превосходства бостонцев солдаты отступили. В третьей стычке англичан было уже тридцать или сорок человек. Однако и на этот раз драка окончилась для них неудачно. Солдат просто вышвырнули вон.
Через три дня жители Бостона, выйдя поутру на улицу, увидели на домах, деревьях и заборах листовки, написанные от имени расквартированных в городе британских военных. Следующая дерзкая выходка в отношении армии, говорилось в листовках, послужит поводом для применения силы против ее застрельщиков. Многие бостонцы проигнорировали эти листки, сочтя их фальшивкой. И впрямь глупо было думать, что англичане могли напечатать и распространить заведомо незаконный - при этом подписанный! - документ, который в дальнейшем мог быть использован против них самих. Тем не менее город забурлил.
В действительности эти листовки были плодом изощренных умов Сэма Адамса и преданной ему "девятки" - группы радикально настроенных бунтовщиков, вознамерившихся всеми правдами и неправдами очистить Бостон от англичан. У этих грубо выполненных фальшивок было свое назначение. Горожан хотели спровоцировать на демонстрации и погромы. Адамсу и его людям удалось пробудить в душах бостонцев злобу. Листовки подготовили почву для применения оружия. Его привели в боевую готовность. Теперь требовался повод.
Долго ждать не пришлось.
В тот вечер стайка мальчишек закидала снежками британских часовых, несших службу на Кинг-стрит. В этом происшествии не было ничего из ряда вон выходящего. Мальчишки частенько развлекались подобным образом. По сложившейся традиции караул обратил малолетних вояк в бегство. Обычно этим все и кончалось. Но пропагандистская деятельность Адамса не пропала втуне. Многие колонисты были теперь твердо уверены, что королевские войска представляют для них угрозу. В мгновение ока по городу пополз слух - солдаты избивают детей. На пожарной вышке зазвонил колокол, и население Бостона хлынуло на Кинг-стрит.
Вскоре площадь перед таможней запрудили беснующиеся, распаленные собственной бранью мужчины. Кто вооружился досками, отодранными от старых мясных прилавков, кто дубинками, кто зазубренными кусками льда… Среди собравшихся были: Сэмюэл Грей - зачинщик свары в канатной мастерской, атлетически сложенный мулат Криспус Атукс - без него не обходилась ни одна жестокая потасовка, помощник капитана Джеймс Колдуэлл и ирландец Патрик Карр - бунтарь и драчун.
Город гудел всеми колоколами. Люди тесными группками бежали по обледенелым улицам, выкрикивая угрозы, матерясь, скандируя прозвища англичан - "кровожадные лобстеры" и "красноспинные мерзавцы".
У здания таможни в караульной будке нес службу часовой. Не долго думая, он послал за подкреплением, а сам меж тем зарядил мушкет и примкнул к нему штык. В то время как толпа самозабвенно забрасывала часового снежками, кусками льда и уличным мусором, небольшой вооруженный отряд под командованием капитана Томаса Престона ускоренным маршем двигался на помощь товарищу по залитой лунным светом мостовой. Достигнув таможни, офицер приказал зарядить мушкеты, прикрепить штыки и занять позицию перед зданием. Торговец по имени Ричард Пальмер подошел к Престону.
- Надеюсь, вы не откроете огонь по мирным жителям, - сказал он.
- Ни в коем случае, - ответил офицер.
Меж тем толпа, улюлюкая и глумясь, оттесняла солдат назад.
- Стреляйте, отчего же вы не стреляете?! Ну стреляйте же, трусы! Вы не посмеете выстрелить! - выкрикивали люди. Особо ретивые горожане, видимо из молодых, провоцируя солдат, осыпали их оскорблениями, да еще палками пытались выбить у них из рук мушкеты.
- Стреляйте! - неистовствовали эти молодчики. - Всех вам не перестрелять!
Неожиданно один из солдат рухнул - его свалила с ног, брошенная кем-то палка. Толпа взревела, требуя, чтобы по ней открыли огонь. Откуда-то сзади, из-за шеренги англичан, донесся истошный вопль:
- Стреляйте! Стреляйте, Бога ради! Я буду с вами до последней капли крови! Стреляйте!
Вскочив на ноги, солдат спустил курок. Мгновение - и англичане разрядили мушкеты в толпу.
В ту же секунду капитан Престон, размахивая саблей, бросился к своим подчиненным.
- Зачем вы стреляли? - зарычал он и выбил у одного из солдат мушкет - тот как раз пытался его перезарядить. Но дело было сделано. Три человека были убиты и два смертельно ранены; среди них - Сэмюэл Грей, Криспус Атукс, Джеймс Колдуэлл и Патрик Карр.
Капитан Престон и его люди предстали перед судом за убийство. Защищал их Джон Адамс, кузен Сэма Адамса. Знаменательным оказался тот факт, что на суде пресловутые листовки не фигурировали. После прений, длившихся два с половиной часа, присяжные вынесли вердикт. За исключением двух человек все солдаты были оправданы. Двоих англичан признали виновными в непредумышленном убийстве. Осужденных заклеймили - на больших пальцах рук им выжгли букву "у" - и разрешили вернуться в свою войсковую часть. Капитан Престон был оправдан отдельным судом.
Сэм Адамс не терял времени даром, трудясь над созданием своего детища - "кровавой расправы на Кинг-стрит". В многочисленных статьях осуждался факт размещения британских гарнизонов в крупных городах; служители церкви то и дело поминали в проповедях "невинно убиенных"; печатались и повсеместно распространялись карикатуры на Престона - капитан стоит позади своих солдат, размахивая саблей и крича "Пли!". Как следствие - горожане выступили за то, чтобы 5 марта стало днем поминовения павших в резне на Кинг-стрит; чтобы в этот день проходили публичные выступления с последующей реконструкцией "бостонской бойни"; чтобы участники этой реконструкции показывали жестокость солдат и офицера, приказавшего открыть стрельбу; чтобы они увековечивали образы простого бостонского люда, участвовавшего в "бойне", и, конечно, жертв расстрела, которые останутся навеки в памяти народа достойными, чистыми и непорочными тружениками. Только один убитый - Патрик Карр не удостоился ореола мученика, поскольку, умирая, успел отпустить англичанам грехи.
Джейкоб Морган, стоя плечом к плечу с Сэмом Адамсом, наблюдал за тем, как народ заполняет здание старого Южного молитвенного дома; жители города стекались на торжественное собрание, посвященное "бостонской бойне".
- Как вы и предполагали, - прошептал Джейкоб Адамсу.
- Никаких сомнений - они вознамерились устроить свару, - ответствовал тот.
Адамс имел в виду британских солдат и офицеров, набившихся в помещение в большом количестве. Не было секрета в том, что военный гарнизон воспринимал это ежегодное собрание как преднамеренное оскорбление. В особенности представителям Старой Англии не нравились беспрестанные упоминания о "кровавой бойне". Уже несколько лет ораторы, борясь с присутствием военных в городе, использовали данное выражение в качестве эмоциональной дубинки. Ходили слухи, что терпение англичан вот-вот иссякнет.
Сэм Адамс взбежал на помост и подошел к обитой траурным сукном кафедре.
- Добро пожаловать, друзья! - начал он энергично, обращаясь при этом непосредственно к большой группе солдат. - Как посредник и организатор ежегодного дня поминовения я хочу предложить нашим гостям из гарнизона занять эти места. - Он махнул рукой в сторону первых рядов. - Для нас важно, чтобы вы чувствовали себя комфортно.
Англичане вопросительно переглянулись: с чего это им предоставляют лучшие места? С минуту они пребывали в нерешительности - тем временем по рядам присутствующих катился шепот; наконец несколько дюжих вояк с нарочитой важностью, как бы бросая вызов, прошествовали к предложенным местам.
Меж тем Адамс вновь подошел к Джейкобу. Изумленное выражение, появившееся на лице младшего товарища, заставило его объясниться.
- Этот трюк отлично срабатывает и в политике, и на войне, - сказал он. - Сначала надо обвинить врага, затем подвести его к осознанию своей вины, ну а потом денно и нощно поддерживать в нем это чувство.
Подошло время начать церемонию - и Джозеф Уоррен, оратор дня, поднялся на кафедру. На помосте компанию ему составили Адамс, Хэнкок и Купер. Джейкоб Морган наблюдал за происходящим снизу.
Поначалу Уоррена смутило то, что прямо перед ним восседает столько солдат. Запинаясь, он что-то пробормотал об их количестве, потом оглянулся на расположившихся за его спиной соратников. Мало-помалу уверенное спокойствие товарищей сообщилось и ему. Уоррен примерил на себя позу Демосфена и заговорил.
Его речь не была самой красноречивой среди речей, произнесенных по данному поводу. Не была она и самой запоминающейся. Отличился Джозеф Уоррен, пожалуй, лишь одним: сдержанностью - свое выступление он завершил так же осторожно, как и начал. Он ни разу не назвал события пятилетней давности кровавой бойней, аккуратно обходил острые углы, дабы не спровоцировать потасовку. Окончание его речи ознаменовалось вежливыми аплодисментами и едва различимым гулом. Окруженный этой вялой смесью одобрения и недовольства, он отступил назад и сел. Казалось, опасность столкновения между горожанами и солдатами миновала.
Сидя на удобном месте, сбоку от помоста, Джейкоб внимал речи Уоррена с нарастающим разочарованием. По его мнению, оратор капитулировал перед тактикой устрашения, продемонстрированной солдатами. Молодой человек предпочел бы услышать Адамса - вот уж кто не стал бы праздновать труса.
Словно в подтверждение этого, всякий раз, когда Уоррен в своей речи подходил к сути вопроса, а потом неожиданно отступал, лицо Сэма Адамса искажала досадливая гримаса. Уже само это зрелище вызывало у Джейкоба острую боль в мышцах шеи и плеч.
По окончании речи Уоррена Адамс на правах организатора вновь подошел к кафедре.
- Город должен выразить благодарность доктору Уоррену, - сказал он, - за его прекрасную и вдохновенную речь. - Адамс переждал аплодисменты. - Отдадим должное этому утонченному выступлению и скажем, что в полном соответствии с ним очередная речь будет произнесена в следующем году… - Адамс остановился и, выдержав эффектную паузу, в полной тишине с вызовом провозгласил: - Дабы почтить память погибших в кровавой бойне 5 марта 1770 года.
С криками "Тьфу!" и "Стыд-то какой!" офицеры вскочили со своих мест.
Джейкоб и его дружки захохотали и засвистели.
Неожиданно в задних рядах вспыхнула паника. Во всеобщем гвалте крики офицеров "Стыд-то какой!" прозвучали как "Стреляй!". В страхе толпа шарахнулась на улицу, люди напирали друг на друга, проталкивались через двери, вываливались из окон. В довершение всего в эту самую минуту мимо молитвенного дома шел маршем строй военных; услышав грохот барабана и стук сапог, бостонцы решили, что солдаты посланы перебить их всех прямо в молитвенном доме.
Джейкоб Морган в один прыжок взлетел на помост и, оттащив Адамса в сторону, прикрыл его своим телом. Несколько офицеров, сидевших в передних рядах, направились к ним. Молодой человек легко угадал, о чем они думали, - эти мысли читались в хищном блеске глаз, на них же указывали глумливые ухмылки: "Почему бы не воспользоваться неразберихой? Как ни крути, обязательно будут - должны быть - жертвы. Жаль, если в этом бедламе пострадает Адамс…" Но прежде чем англичане вскарабкались на помост, Джейкоб вытолкал своего старшего товарища на улицу через черный ход.
Только чудом никто не был растоптан при паническом бегстве толпы. Немного погодя порядок восстановили, и собрание продолжилось.
На следующий день в типичной для него манере Сэм Адамс заявил, что как раз солдаты, а не мирные бостонцы должны были опасаться за свои жизни и что если бы не мужество и самоконтроль патриотов, ни один офицер, ни один солдат не ушел бы живым из молитвенного дома.
Глава 6
Разве так поступают порядочные люди?
Нежные интонации свидетельствовали о ее благосклонности. Мерси прислонилась спиной к запертой двери спальни и положила изящную ручку на грудь. Хотя на улице стоял полдень, да к тому же была середина недели, она щеголяла в роскошном наряде, которым не всякая женщина могла похвастаться на приемах и балах. На фижмы, крепившиеся поверх нижних юбок, ниспадала длинная верхняя юбка; рукава платья - по локоть, манжеты отделаны кружевными рюшами.
Посреди комнаты, в нескольких шагах от Мерси, держа в руке шляпу, стоял Исав. Свободной рукой молодой человек то нервно разглаживал складки на бархатных панталонах, то беспокойно крутил среднюю пуговицу жилета. Хотя со дня уличного судилища минуло две недели, кое-где на шее, лице, руках Исава все еще чернели пятна и алели струпья. От молодого человека исходил стойкий запах дегтя. Однако сейчас это не имело никакого значения. Он был наедине с Мерси в ее спальне, где - хотя она и делила ее мужем - мало что указывало на присутствие последнего. Исав знал, что приходить сюда было глупо, но, если все пойдет как задумано, этот день положит конец секретам и тайным свиданиям и ознаменует начало новой жизни.
- Мне льстит ваша отчаянная смелость, сударь, - прошептала игриво Мерси, - но я настоятельно прошу вас незамедлительно покинуть мою спальню. Этажом ниже, в комнате вашего отца, - Джейкоб. Если он вернется…
- Знаю. Я управлюсь быстро, - тихо ответил Исав, мучительно пытаясь облечь свои мысли в слова. - Мерси, - начал он нерешительно, - не уехать ли нам в Англию?
- О чем вообще ты говоришь?
- Давай сбежим. Сегодня ночью. Мы можем начать новую жизнь. Ты и я. Я все подготовил. Сначала отправимся в Филадельфию, затем за океан. Подумай, любовь моя! Мы можем быть вместе, как нам и было предназначено!
- Надо же!
Рука молодой женщины затрепетала подле ее лица. Это был тщательно отрепетированный жест. Мерси частенько прибегала к нему, когда какой-нибудь приятный светский молодой человек оказывал ей знаки внимания. Она давно поняла, что притворное замешательство воодушевляет воздыхателей на дальнейший флирт - причем более смелый. Но на сей раз это грациозное движение было рождено истинным чувством. Исав был настроен серьезно, и она растерялась.
- Надо же! - повторила она и внезапно бессильно привалилась к двери. - Право, не знаю, что и сказать. Я… я… действительно не знаю, что сказать.
- Скажи - "да". - Исав осторожно шагнул вперед. На его лице блуждала глуповатая улыбка.
- Это так не похоже на тебя, Исав. Я всегда могла рассчитывать на твое благоразумие.
- В дни опасности приходится идти на больший риск. И потом, здесь у нас нет будущего. А в Англии мы можем начать жизнь заново. Взять другие имена. Создать семью.
С лица Мерси мгновенно слетело выражение задора и кокетства. Глаза потускнели. Проказливая улыбка растаяла. Лицо внезапно приобрело какое-то плоское выражение. Исав встревожился. Он никогда не видел возлюбленную такой. Никогда. Сколько он ее помнил, Мерси была сама игривость… сама жизнь… сама надежда. И вот от этого не осталось и следа. Сейчас Мерси Рид Морган напоминала заурядную и не слишком-то юную женщину.
- Я не могу поехать с тобой, - безжизненно выдохнула она.
Земля уходила из-под ног Исава. Его "светская бабочка" пыталась спрятаться в кокон. Он должен остановить ее. Молодой человек обнял Мерси за плечи и пристально, точно вознамерившись оживить любимую усилием воли, глянул ей в глаза.
- Не бойся, дорогая, - взмолился он. - Все отлично устроится.
Мерси опустила глаза.
- Деньги? Или дом? Это останавливает тебя? Знаю, я задаю много вопросов, милая, но мы можем открыть собственное дело. Вместе мы заработаем кучу денег! Тебе будут завидовать все лорды и леди Англии! Подумай об этом, любовь моя! Не какие-то там провинциальные Филадельфия и Бостон… Да в сравнении с Англией они ничто! Тебя примут самые благородные семейства Лондона, Оксфорда и Саутхемптона - они будут боготворить тебя так же, как и я!
Глаза Мерси, словно бы впавшей в ступор, медленно, невыразительно моргнули. Исаву захотелось встряхнуть ее. Кто эта женщина? Это не его Мерси. Его Мерси - прелестница. Фея. Нежное создание, само воплощение юности, скользящей по весеннему утреннему лесу.
- Мне не следовало… - с трудом подбирала она слова, - так долго…
Исав приподнял голову Мерси за подбородок. Она закрыла глаза, не хотела, отказывалась смотреть на него.
- Что бы это ни было - то, что пугает тебя, - вместе мы сумеем это одолеть!
Все еще с закрытыми глазами, она с трудом выдавила из себя:
- Я не могу… поехать… с тобой.