2
Жгли костер. Ели жареную печенку.
Вася Дубовая Голова по наивности своей пытал Кудеяра:
- Скажи, а в Бога ты веруешь?
- Верую, Вася.
- А говорят, будто тебе сто лет и ты Богом проклят. И не человек ты вовсе, а вражий дух.
- Дух, Вася, печенку небось не ест?
- Так-то оно так. А можно я тебя пощупаю?
- Что он, курица тебе? - взъярился Аксен. Холоп от хохота в траву повалился.
- Вот тебе моя рука, Вася. - Кудеяр подал руку разбойнику.
- Ишь какая мяконькая, легонькая! - изумился Дубовая Голова. - А говорят, у тебя народу в шайке видимо-невидимо, а где же он, народ-то?
Тут и Аксен с Холопом посмотрели на Кудеяра с интересом.
- А говорят…
- Говорят, говорят! - заорал на Васю Аксен. - Лопай печенку да помалкивай!
Кудеяр отошел от костра, чисто, но негромко свистнул. В темноте раздался веселый топот. Прибежал конь. Кудеяр оседлал его.
- Холоп, подойди ко мне! (Холоп Собакина так и не пожелал называться именем.) Пойдешь в деревню боярина Милославского Вишенки, найдешь там кузнеца Егора. К Егору придешь до зари. Спроси: "Синички для свата готовы?" Коль готовы, добудешь лошадь и привезешь пташек сюда, в Черный Яр.
- Что же это за птички?
- Те, что кровь пьют. А вы, ребята, - сказал Кудеяр Аксену и Васе, - здесь посиживайте. Людей не пугать!
Кудеяр уехал в ночь.
- И тьма ему нипочем, - сказал Вася, озираясь на громаду леса.
3
Спал Кудеяр на дереве. Было у него неподалеку от Черного Яра гнездышко. Коня пастись отпустил. Сам забрался на дуб, лег на сухие прошлогодние листья и, засыпая, спросил себя:
- Где же твои люди, Кудеяр?
Глава 2
Городок сладостно спал.
В тот предутренний час не только обыватели, их чада и жены посвистывали, посапывали, почмокивали, не только их скоты похрюкивали, повизгивали, но и воевода спал.
После многих бессонных ночей он спал хорошо, ибо, решившись, написал в Москву челобитную.
Дела в городе шли плохонько. Коли строили - недостраивали, коли думали - недодумывали, Богу молились - недомаливались. Чего там! С тюрьмой и то управиться не могли. Крыша в тюрьме прохудилась, а денег на починку нет. Два сторожа было. Один сбежал, другой помер. Некому тюрьму сторожить, а в ней без малого две дюжины молодцов. Целовальника для тюремного присмотра на сходе избрали курам на смех. Девяносто лет себе сказывал. Что с него спросишь?
Послал воевода челобитную в Москву, и отлегло на сердце. То сам голову ломал, теперь пусть в Москве кумекают.
Если воевода спокойно спит, то часовые и подавно. Кому надо, не будет ломиться в новые ворота. Зачем? Ведь, кроме новой стены, есть еще три стареньких, сгнивших, щербатых.
Кудеяр как раз был тем человеком, кто в новые ворота ломиться не стал.
Он шел по городу, особенно не таясь, но и не дразня судьбу. Вот он, дом воеводы. Хороший дом, каменный, дальше пустырь. В конце пустыря новехонький тын тюрьмы. Тын воевода поставил. Лес был рядом, ставили его сами тюремные сидельцы. А вот крыша сгнила. Кровельщик нужен, да кровельщику платить изволь.
Кудеяр подошел к притюремнику, избе для сторожей. Тронул дверь - подалась.
На лавке спал старичок-целовальник. Воевода заставил его стеречь тюрьму, покуда не найдет сторожей.
Кудеяр тронул старичка за плечо. Открыл тот глаза, зевнул, а потом как разинет пасть свою беззубую. Кудеяру пришлось рот старику перчаткой прикрыть.
- Не шуми, дед! Вставай, тюрьму откроешь! - и пистолет показал.
Вышли на тюремный двор. Был он пуст и гол. Посреди стояла двухэтажная изба четырех саженей в длину и в три с половиной в ширину. Старичок подошел к тюремной избе, отомкнул огромный замок. Замок выпал из пробоя и шмякнулся целовальнику на ногу. Целовальник ойкнул и сел на землю.
- Вставай! - приказал Кудеяр.
- Не могу, - прошептал бедняга, мигая крошечными глазками, - прослабило меня!
Кудеяр нагнулся, вынул из замка ключи. Отворил другую дверь. Оглянулся. Старичок стягивал порты.
Кудеяр толкнул дверь и вошел в темницу. Спящие на нарах люди зашевелились.
- А ну, вставайте! - крикнул Кудеяр.
Узники повскакали с мест.
- Слушайте меня! - Кудеяр поднял руку. - Вы свободны! Можете идти на все четыре стороны, но я зову вас к себе в дружину. Я отбираю у богатых и отдаю бедным.
- Кто ты есть? - спросил удалец, голый по пояс.
- Я - Кудеяр.
- Кудеяр, я иду с тобой.
- И я! И я! - закричали тюремные сидельцы.
- А я не пойду, - сказал мужичок в армяке. - Вина моя небольшая. Посажен всего на три дня, а два я уже отсидел. Мне деток покинуть жалко.
- Я никого не принуждаю. Со мной пойдут только охотники.
- Веди! - гаркнуло более дюжины глоток.
- Тихо! - приказал Кудеяр. - У нас нет оружия. Не забывайте. Идемте к дому воеводы и добудем оружие!
- А заодно и одежду, - сказал голый.
Налетели на сонный двор. И вот все на лошадях, и у всех есть если не острое, так тупое оружие, и то, что стреляет, и то, что колет.
Нагло - к городским воротам, ворота для них догадливо распахнуты. Уходите, ради бога!
Ушли.
Выехали к реке. Спешились. Бросились в воду. Поскребли грязные телеса. И опять на коней, к дубраве. Развернули скатерть с воеводского стола.
Ели, ели, ели и пили!
Выпивши, повалились на траву. Лежали, трогая осторожно тугие животы, отдуваясь бережно, боясь потревожить пищу.
Кудеяр не торопил людей. Ждал. Отлежались.
- Славно! - сказал молодец в парчовом кафтане, и Кудеяр узнал в нем голого. - Нам бы давно догадаться потрясти воеводу. Спасибо, атаман. Ты нам дал волю, а мы клянемся головами, что не выдадим тебя ни в битве, ни в пире.
- Клянемся!
- На коней! - приказал Кудеяр. - У нас далекая дорога.
Посчитал людей. Восемнадцать. Что ж, не полк, но тоже сила.
Глава 3
Аксен Лохматый с Васей Дубовой Головой сидели на поляне и жарили заднюю ногу поросенка. Это все, что осталось от матушкиного подарка атаману.
Кудеяр исчез на целую неделю. Куда и зачем, не сказал. Холоп тоже исчез. Ушел к Егору-кузнецу и не вернулся покуда.
Аксен на воздухе свежем да на свининке подобрел, злость с него слетела, руки работы требовали.
Начал было Аксен избушку городить - одному тяжело, а Дубовая Голова заленился.
- Не затем я в разбойники пошел, чтоб работать, - погнал он от себя Аксена. - Я дома у матушки наработался.
Целыми днями шлялся Вася по траве, то на солнышке, то в тенечке. Аксену такая жизнь была не по нутру: по детишкам скучал, по жене, а возврата домой не было.
Мясо разделили, съели.
- Теперь спать! - потянулся Дубовая Голова.
Аксен плюнул с досады.
- Как птица Божья: поел - и голову под крыло!
- Чего сердце распаляешь зазря. Будет день - будет пища.
Сказал, отвалился от костра, положил голову на кочку и захрапел.
Вздохнул Аксен, покрутил лохматой головой и лег возле Васи.
Проснулся, и в пот его вдарило. Вся поляна скотом забита.
Крестным знамением себя осенил - не исчезло видение.
Крестом по стаду - живехонько!
Глядит, сидят на поляне три мужика. Двое без шапок, а третий - хоть и жарко, а в шапке.
- Кто вы такие?! - гаркнул Аксен, поднимаясь в рост, торкнув при этом Васю ногой в бок. Вася на другой бок перевернулся, и мужики не испугались.
Те, что без шапок, разостлали перед тем, кто в шапке, скатерть, поставили две четверти водки, жбан квасу, каравай хлеба.
В костер дровишек подбросили, баранчика на кол, и загулял по поляне, щекоча ноздри, самому Господу Богу не противный, великий дух жареного мяса.
Вася потянулся, дыхнул, хлоп ладонью по животу - и на ноги вскочил.
- Я же говорил: будет день - будет пища!
- Кто вы такие? - опять спросил пришельцев Аксен.
Тот, кто был в шапке, сказал что-то мужикам без шапок. Те поклонились ему в ноги, а потом повернулись к Васе и Аксену. Один из них голосом зычным и властным сказал:
- На колени, холопы! Государь всея Руси Василий Иванович Шуйский, престол которого похищен многохитрыми Романовыми, приглашает вас за свой царский стол!
Мужик в шапке согласно закивал головой.
Аксен, почесывая спину, смотрел на него хмуро и недоверчиво. Вася же на колени встал: баран, насаженный на кол, был зело духмянен. Если товарищ на коленях, делать нечего, может, и вправду царь перед тобой. Время неспокойное, у бояр на уме одни хитрости. Опустился возле Васи Аксен, и все тут обрадовались. Откупорили четверть. Царь Василий Иванович Шуйский достал из-за пазухи серебряную братину с письменами.
Говорливый мужик пояснил:
- На этой братине царский знак государя нашего, всея Руси великого князя Василия Ивановича.
Аксен Лохматый повертел братину, ковырнул ногтем царскую корону и спросил с пристрастием:
- У царей царские знаки на теле должны быть. Есть ли они у Василия Ивановича?
- А как же! - Говорливый мужик чуть нос Аксену не показал. - Погоди, вот смилостивится государь, поверит в вашу дружбу, тогда и объявит царские свои метки.
Царь Василий Иванович взял у Аксена братину, наполнил водкой, выпил, крякнул и закусил.
- А теперь вас буду жаловать! - объявил он голосом громким и сиплым. - Первую мою чашу дарую Гришке, воеводе московскому!
Говорун принял братину двумя руками, поклонился государю и выпил.
- Вторую чашу дарую воеводе рязанскому!
Молчаливый мужик тоже выпил.
- Третью жалую тебе! - Государь ткнул пальцем Аксена в грудь.
- Как зовут?
- Аксен.
- Ты, Аксен, будешь управителем всея Сибири. Радуйся, что оказался возле меня прежде других!
Аксен, хлебая вино, поперхнулся, глаза полезли прочь с лица, как рак сделался: "Был гол как сокол, а тут целая Сибирь подвалила!"
Васе от Василия Ивановича достался город Псков, Дубовая Голова, не будь дурнем, запросил грамоту. Государь нахмурился, но подумал и решил, что Дубовая Голова - человек деловой, а потому прибавил ко Пскову Новгород.
- Мне врагов моих одолеть надо, а уж там, как захватим на Москве приказы, бумаги будет сколько угодно.
Когда прикончили вторую четверть, государь поведал о своих тайных думках.
- В царях-то я про беды людские не знал. Встанешь, и несут тебе с утра такие сладости, ребята, дыхнешь - голова кругом, глотнешь - каждая кровинка так и завертится. А жевать не надо. Берешь кусок величиной с барана, поднес ко рту, а он уже растаял, а в животе и легкость и приятность. Ныне другое дело. Видя разорение моего государства, решил я открыться людям, собрать под мое знамя всех обиженных, всех голодных, всех верных и помнящих меня, своего государя, и вдарить на Москву. В моем царстве все будут довольны! Клянитесь же на кресте служить верой и правдой мне, царю Василию Ивановичу Шуйскому.
Аксен, вспомнив, что он как-никак управитель всея Сибири, полез за пазуху за нательным крестом, но тут раздался сильный насмешливый голос:
- Василий Иванович, голубчик, диво-то какое! Видать, годки твои вспять пошли!
- Чего? - рявкнул государь обиженно.
- Тебя ведь с царства годков пятьдесят тому погнали, ну не пятьдесят, не пятьдесят - сорок пять! А ты вон все какой молоденький.
- Взять наглеца!
А наглец выехал из кустов на черном коне, в черном одеянии.
Василий Иванович от великого гнева и по большой пьяности ничуточки не испугался черного человека. Сорвал шапку с головы, вдарил ею оземь. Головка у Василия Ивановича была лысенькая, остренькая, и росла на ней шишка величиной со свиной пятачок.
- Вот! - закричал говорливый мужик, воевода московский. - Вот она, царская шишка, а ты не веришь! Кто ты?
- Я - Кудеяр!
Поднял руку, и тотчас из кустов выскочила дюжина молодцов.
- Еще знаки есть?
- А как же! - не унимался воевода стольного града. - Покажи, Василий Иванович, покажи этим неучам, не упрямься!
Василий Иванович послушно встал, опустил штаны и поворотился к разбойнику задом.
- Вот они, знаки! - торжествовал московский воевода, тыча в красное родимое пятно на государевом заду.
- А ну-ка, ребята, всыпьте этому бесстыднику! Глядишь, он имя, что отец с матерью дали, вспомнит. А болтуну полдюжины за глупость!
Свистнули плети.
- Потише! - крикнул Кудеяр. - Не для битья бейте - для ума!
Московский воевода, верный государю, терпел кнут молча. Государь поорал-поорал и взмолился:
- Микита я, из беглых. Стрельцом был у боярина Ромодановского, что на Белгородской черте стоит.
- Слыхал? - спросил Кудеяр московского воеводу.
Мужик сплюнул, запустил пятерню себе в бороду.
Кудеяр спрыгнул с коня, обнял его.
- Прости за плети. Буду виноват я - ты меня выпорешь. Лжи да глупости нельзя прощать людям. За верность же твою, за крепкое слово - из нашей казны лучший тебе кафтан.
Дорогой кафтан, подбитый соболем, расшитый серебром, лег на руки мужика. Тот моргал и морщился. Не от боли, видать, в голове мысль закопошилась.
- Чье стадо? - спросил Кудеяр.
Стадо принадлежало боярину Милославскому. Управляющий послал мужиков со стадом на базар, где его поджидал перекупщик. По дороге встретился мужикам Микита-стрелец. Сначала подбил он новых товарищей продать полдюжины баранов на сторону. Продали, водки купили. Тут он и "открылся" мужикам. Втроем ходили к попу Михаилу. Попу продали корову. Пили, и Михаил признал в Миките царя Василия Ивановича Шуйского. Тогда мужики подались со стадом в лес, чтоб собрать здесь людишек и двинуть на Москву.
- Я не государь, а разбойник, - сказал мужикам Кудеяр, - но я за то, чтобы голодные были сыты, голые - одеты, разутые - обуты. Кто со мной?
- Я! - заорал Дубовая Голова.
- Мы! - крикнули молодцы.
- Я с тобой, - сказал Гришка, бывший воевода стольного града.
- Куда он, туда и я, - махнул рукой бывший воевода Рязани.
- Ребята, я ведь коваль хороший! - положил руки на грудь Микита "Шуйский".
- Нужен ли нам коваль? - спросил разбойников Кудеяр.
- А как же! - ответил за всех Аксен.
Глава 4
1
С Холопом, вернувшимся от кузнеца Егора с пустыми руками, с Аксеном и Ванькой Кафтаном, тем, что сидел в тюрьме гол, а у воеводы отхватил лучший кафтан, бродил Кудеяр по лесам, искал место для стана.
Искал место поглуше да получше, чтоб глазу было приятно, а сердцу спокойно. И такое место нашлось.
Набрели на озеро, невеликое, но и немалое, кругом лес - дерево к дереву, не то чтоб проехать - пройти трудно.
- Поставим здесь каждой семье по дворцу, - размечтался Кудеяр. - Заживем спокойно и славно.
Пошли назад разбойники и заплутались. Вышли на какую-то деревушку, к ржаному полю. А на поле карусель!
Полсотни охотников и полсотни собак гонялись за волчишкой. Один на один в лесу был бы он опасен, велик и матер. Но здесь, когда полсотни лошадей мчались по большому кругу, а по малому - клубок разъяренных, победно гавкающих псов, зверя было жалко.
- Мой старый знакомый резвится! - узнал Кудеяр Милославского.
- Подлец и подлец! - Аксен аж зубами заскрипел.
И только тут до Кудеяра дошло: по зреющим хлебам вертится бешеная карусель охоты.
Зверь уже посажен был, егеря унимали псов, и к волку с ножом подсаадашным шел главный охотник боярин Иван Данилыч Милославскяй.
Он зарезал околевающего от собачьих укусов волка, и охотники возликовали. Радостно затрубили в рог. Покрутились над поверженным и умчались пировать победу.
На убитом поле остался один человек. Молодой крестьянин. Он стоял неподвижно: никак не мог поверить глазам.
После двух голодных лет поле обещало обильный урожай. Семья ждала сытную зиму - теленка собирались пустить на племя…
Крестьянин сел на корточки. Поднимал втоптанные в мягкую землю стебли. Но, и мгновения не постояв, они валились, усатыми головками царапнув небо.
Крестьянин все поднимал их и поднимал, а они все падали и падали. Ни ропота, ни слез…
Кудеяр подбежал к крестьянину, встал на колени перед ним.
- Я клянусь тебе и каждому сеятелю клянусь. Клянусь памятью отца и матери - вечных работников! Я, Кудеяр, отомщу за все ваши обиды: да будет это поле мне укором, да будет сниться оно мне каждую ночь, коль позабуду клятву или изменю ей!
Крестьянин с испугом смотрел на Кудеяра. Смотрел, слушал, пятился и бросился бежать.
2
Вечером Кудеяр отвел Ваньку Кафтана в сторону и сказал ему:
- Ты человек умный и сильный. Люди слушаются тебя. Поезжай к Белгородской черте, собери ватагу людей дерзких и в военном деле умелых. Приведешь ватагу на то место, где стан задумали ставить. Для себя жить - брюхо нажить. Жить для людей - сердце возвеличить!
И уехал Ванька Кафтан товарищей себе да Кудеяру сыскивать.