Мантия зеленого узорчатого бархата со скрижалями из бархата красного. На скрижалях херувимы из жемчуга и золота. Белый клобук. Верхушка клобука в виде золотого купола. Над куполом жемчужный крест, усыпанный изумительными драгоценными камнями.
В правой руке Никон держал посох, на котором драгоценностей было столько же, сколько звезд на небе. Этим посохом патриарх досадливо пристукнул, сверля глазами царева драгомана. Оттого-то безжизненно, будто каменный дождь, пали первые слова приветствия. И как Никон ни пытался обмякнуть, до елейной сладости и слезного восторга не дотаял.
- Отец святой, - оказал Никон Макарию, - твоя святость уподобляется Господу Христу, а я подобен Закхею, который, будучи мал ростом и домогаясь увидеть Христа, влез на сикомор, чтобы видеть его. Так и я, грешный, вышел, чтобы лицезреть твою святость.
Слегка утомленные спектаклем, патриархи вступили в Крестовую палату. Огромный, как небо, свод без единой опоры, расписанный великолепно, солнечно, поразил видавшего дворцы и храмы Павла Алеппского.
Беседа началась было, но тут Никон вспомнил, что пора сменить торжественное облаченье на домашнее, дабы беседа стала непринужденной. Московский патриарх извинился, покинул гостей и вскоре вернулся в мантии фиолетовой, в одеянии красном, в клобуке без золота и купола.
Пока Никон переодевался, беседу с Макарием вели приспешники его, греческие монахи. Переводчик в этой беседе был не нужен, и Георгий в первый раз подумал о себе: что-то его ждет теперь? Порадел за государя, но государь вряд ли заступится за своего человека, если Никон вздумает мстить. Слово государя - слово, слово Никона - дело.
И тут Георгию пришла мысль, от которой стало ему жарко. Уж не подстроено ли было все так, как случилось?
Видно, Никону лишние уши при патриаршей беседе никак не надобны. То-то Богдан Минич так разволновался! Беседа патриархов скучна, учена, натянута. Никон озабочен. Может, и переоблачался для того, чтобы в себя прийти. Простит ли он свою неудачу тому, кто помешал планам? Великим планам! Планам, кои не по силам простоватому царю, мальчишке, который согласен со всеми.
Если же Никон простит Георгию его ретивость к службе, то несдобровать Никоновым слугам. А уж они-то Георгия не забудут.
И точно! Когда патриарх Макарий покидал палаты Никона, Федька Юрьев, подавая Георгию шубу, улыбаясь, сказал загадочку:
- Хороша у тебя шуба, царев переводчик. Ни одной дырки в ней нету!
2
Государев пир - государева работа.
Пировали в огромной деревянной палате. Вдоль стен столы для бояр, князей, высшего духовенства. Посреди палаты царский стол. Напротив стол патриархов. За их стульями - переводчики. Но не Георгий уже помогал антиохийскому патриарху, его приставили к Павлу Алеппскому.
Пир шел вовсю!
Сорок стольников бегом носили блюда. Перед царем через каждую минуту ставили одно-два и убирали. Боярин, ведавший виночерпием, беспрерывно со многими помощниками наполнял кубки. Вина были разные, свои и заморские. Особенно нравилось гостям критское, чудесное красное вино. Подавали вишневую воду, бесчисленное множество медов.
Алексей Михайлович не ел и не пил. Ему было недосуг. Он посылал со своего стола верным и любимым князьям и боярам дарственные блюда. Это была великая честь. Блюда принимали с поклонами и тут же отсылали домой.
- Боже, как прост и величав ваш государь! - восхищался Павел Алеппский. - Он выходит из-за стола, чтобы приказать слуге. Он никем не помыкает!
- Государь у нас мудрый, - согласился Георгий. - Ведь, чтобы, скажем, получить на приправу соль, российские правила требуют российского терпения. Царь, захотевший соли, должен сообщить о желании стольнику, стольник передаст государеву просьбу правителю, правитель, чтобы самому ничего не решать, соберет Думу. А Думе в ответе тоже быть неохота. Она передаст дело в Аптекарский приказ, чтобы выяснить, не вредно ли есть соль, и в приказ Большого дворца, чтобы знать, сколько соли варится в России. Приказы обратятся к патриарху за благословением. Если же патриарх решит, что соль есть не грешно, приказы сообщат об этом Думе, Дума передаст положительное свое решение правителю, правитель - стольнику, стольник доложит царю, что соль к блюду подать можно. И тут уж можно обратно приказать, чтобы соль эту подали…
Краем глаза Георгий заметил, с каким вниманием слушает его слова один из переводчиков. Заметил это и Павел Алеппский. Заметил и снова восхитился:
- Ваш государь соблюдает законы веры, как никакой другой земной владыка!
Георгий покосился на середину палаты, где за налоем дьякон усердно читал вслух житие святого Алексея.
- Истинно так! Государь был бы рад, если бы вся его страна стала храмом Божьим.
Между тем начались здравицы. Пили чашу за государя. Алексей Михайлович встал. К нему подошли и стали поддерживать ему руку, а он этой рукой стал раздавать кубки. Первый Макарию, второй Никону, а потом боярам по очереди. Тот, кого звали испить чашу, кланялся государю издали, до земли, потом, подойдя к государю, еще раз до земли, потом целовал руку, брал чашу, возвращался на место, выпивал и опять кланялся.
Вторую чашу пили за здоровье Алексея Алексеевича, виновника торжества. Третью чашу - за Макария, четвертую - за Никона.
На питие четырех чаш ушло часов шесть. Наступила полночь. Пир закончился. Царь простился с гостями и отправился на вечерню. Предстояло ночное бдение, а потом заутреня.
Дивились русскому царю, терпению русскому святые гости.
3
Павел Алеппский не знал причины, по которой Георгия отстранили от патриарха Макария, но по едва уловимым приметам, по движению вокруг себя, а значит вокруг Георгия, по движению неприметному, нешумному догадался: драгоману грозит какая-то опасность. Хотелось помочь этому смелому и умному человеку. Архидиакон решил, что лучше всего держаться поближе к Георгию. Драгоман заметил это.
- Чему быть, того не миновать, - сказал он. - У дьявола когти, да у Бога-то голуби. Крылья. Крылья унесут от беды.
Почему-то подергал через верхнюю одежду, нательный крест, а потом погладил его и невесело засмеялся.
Едва покинули царский дворец, к Георгию подошел Федька Юрьев с товарищами и что-то процедил сквозь зубы. Георгий слегка поклонился ему и, показав на одного из людей, сказал Павлу:
- Вот твой новый переводчик. Он, - Георгий помедлил и чуть покривил рот, - зело ученый муж. Меня же зовут для срочной государевой службы. Прощай, святой отец! Благослови!
Павел Алеппский перекрестил его и подумал:
"На что благословляю, на службу или на страдание?"
Глава третья
1
Пламя свечи колебалось и колебало согнутые сводами тени. Лестница крутила и крутила повороты вокруг каменной, потеющей холодно стены.
Георгий почувствовал вдруг: рубаха на спине и груди прилипла к телу. Шел он со своими проводниками смело, ноги не подламывались, а потом прошибало. Неужто столь тяжки прегрешения, неужто столь опасен он, маленький человек, что спрятать его от мира решили в самой глубокой яме? Да в яме ли? Может, в аду? Ведь поговаривают о Никоне, он, лжесвятейший, и есть Антихрист.
Свеча погасла. Смолкли гулы и шорохи шагов. Засопела дверь, будто сом пошлепал губами перед человечинкой.
Вошли.
Пылала печь. Языки пламени метались. Мрак отшатывался вдруг, и объявлялась в свету то коза, то дыба, на дыбе человек.
Бедняга давно уже сомлел. Ему не было ни больно, ни жарко, ни холодно.
- Принимайте, - сказали те, что вели Георгия, тем, что работали в подземелье.
Сразу загорелось много свечей. Свет загородил дыбу, будто и не было ее. За столом сидел черный монах.
- Как зовут тебя? - спросил он Георгия.
- Георгий.
- Как зовут твоего отца?
- Иван.
- Георгий Иванов, какого ты рода?
- Крестьянского.
- Из каких мест?
- Подмосковной слободы патриаршего Троице-Нерльского монастыря.
- Беглый?
- Нет. Был на отходе в Москве. Четыре года учился лить свечи и варить мыло.
Тот, кто задавал вопросы, замолчал. Ему было непонятно, доволен ли он столь четкими ответами без всякой запирательской гордыни и тупости? Уж нет ли издевки, а то и высокомерия в этих кротких, кратких ответах?
- Откуда же ты знаешь иноземные языки, крестьянский сын?
- По милости Божьей. Я отвел беду от монастыря, что находится в русских украйнах…
- Отвел беду от монастыря? - усмехнулся монах.
- Беду отвел Господь Бог, выбрав меня проводником воли своей. Я раскрыл татарскую засаду. В награду игумен оставил меня в монастыре и велел обучить валашскому, польскому и турскому языкам.
- Это же было потом? - У монаха заблестели глаза: он завидовал. Вся его жизнь прошла в Москве, ничего, кроме Москвы да окрестных монастырей, он не видывал, а хотелось бы…
- Потом я служил молдавскому господарю Василию, - ответил Георгий, - был при сыне гетмана Хмельницкого Тимофее. Сидел в турском плену, был на каторге гребцом. Из плена нас вызволили венецианцы. Из Венеции я попал в Англию, а из Англии с купцами вернулся на родную землю.
- Был ли ты в Риме?
- Был.
- Крестился ли в папежскую веру?
- Нет. Я православию не изменял.
- Кнута тебе или на дыбу?
Георгий не ответил в первый раз.
- Кнута тебе или на дыбу? - переспросил монах.
"Будут пыткой проверять слова, не обманул ли?" И Георгий ответил твердо:
- Дыбу.
Монах засмеялся.
- Крестьянский сын, а гордость у тебя дворянская. Пять плетей ему.
Били и после каждого удара спрашивали:
- Крестился ли в папежскую веру?
- Нет! - твердил Георгий.
Опять поставили перед монахом. Тот вдруг потянулся к Георгию и спросил:
- Много ли у тебя денег, драгоман, и где ты их прячешь?
- Деньги у каждого человека есть. А где они, про то сам знаю.
Монах помрачнел.
- А в Турции басурманился? - спросил он свою жертву.
- Нет.
- Десять плетей!
Бросили на пол, били и опять поставили перед монахом.
- Я могу тебя спросить, принимал ли ты английскую худую веру, но пока спрашиваю: есть ли у тебя деньги и где ты их прячешь?
- Вере православной не изменял, - ответил Георгий. - Деньги у меня есть, я покажу тебе, где они спрятаны.
- Ты умный человек! - восхитился монах. - Никакое золото того не стоит, чтобы страдать из-за него… Увести! Кафтан здесь оставь, хорош больно. Крест покажи!
Георгий побледнел, но монах презрительно скривился.
- Царский переводчик, а крест носишь медный!
Темницей Георгию стала тесная круглая каменная башня.
Вошел он в башню и забылся, то ли от плетей, то ли от усталости.
Не слыхал, как на него цепи надевали, не слыхал, как замок на двери закрывали. Сколько в забытьи был, неизвестно, только почувствовал, кто-то его по голове поглаживает.
- Кто ты есть, человек?
- Невиновный, - ответил Георгий.
- Молоденький, по голосу-то…
- Скажи мне, сколько нас в башне? Бывает ли здесь свет?
- Теперь нас тут ты да я. Здесь бывает первый луч солнца, только небо в наше время кромешное все больше тучами закрыто.
- Ты, я вижу, старый сиделец. А кто я, долго сказывать. Скоро за мной придут. Я обещал на пытке открыть свой клад с деньгами.
- Червяк! - гаркнуло из темноты, загремели в бешенстве цепи, засипели простуженные мехи легких. Ни слова больше.
Стало тихо в башне, так тихо, что сделались слышны свистящие скорые звуки.
- Ты слышишь? - спросил старожил башни.
- Нет! - ответил Георгий.
- Как же ты не слышишь? - изумился старожил. - Это лучший изо всех звуков, какие я слышал здесь за двадцать лет сидения! Это пилят железо! Погоди, да ведь звук идет из твоего угла. Это ты пилишь? Ты пилишь цепи, но откуда у тебя пила?
Георгий улыбнулся и погладил свой невзрачный медный крест.
- Прости, что обидел тебя, - сказал старый узник, - ты - молодец. Взялся за дело сразу, пока не ослаб. Только отсюда не сбежишь.
И вдруг старожил услышал голос совсем рядом:
- Где твоя цепь?
- Ты успел перепилить свою?
- Я купил пилу в Англии. Пили, я осмотрю дверь.
- Отсюда нельзя убежать, - сказал узник, но пила уже свистела вовсю.
Георгий ощупал руками дверь и вернулся к товарищу.
- Владеешь ли ты оружием?
- Я из тех, кто хаживает на свободе с кистенем.
- Думаю, монах придет с одним стражником. Зачем ему много свидетелей? Ты встанешь за дверью и убьешь стражника.
- Чем? Стражники откормлены, как быки.
- Вот этим.
Георгий положил в руки узнику крест.
- Крестом?!
- Ты боишься прогневить Бога?
- Легковат твой крест для нашего дела.
- Зато остр, как турецкая сабля. Пощупай.
Щелкнула пружинка, из креста выскочило тонкое стальное жало.
- Ого! - только и сказал старый узник.
Звякнула упавшая на пол цепь. Человек встал, потянулся. Пошел вдоль стены.
- Даже за эти свободные шаги я открою тебе тайну своего клада.
- Зачем он мне?
- Пригодится. Кто знает, быть ли нам живу обоим? Слушай. Есть в рязанской земле деревня Можары. В пяти верстах, в бору - ключ. Веселым зовут. Вынь камни, раскопай и найдешь клад. Там все, что собрал для великого дела.
- Для какого?
- Я собирал деньги и драгоценности, чтоб ударить на бояр, чтоб поставить на Москве царя, который был бы люб всей России, чтоб правил без обид, чтоб служилые люди служили, а не воровали.
- Кто же ты?
- Разбойник Кудеяр.
- Тихо, Кудеяр. Слышишь?
- Шаги?
- Готовься к схватке. Бог да поможет нам.
- Помереть в бою - дело не последнее, веселое.
Разошлись по местам.
Заскрипел ключ. Дверь отворилась. В башню вошла свеча. Монах спросил:
- Ну как, царев переводчик, жив?
- Жив.
- Готов показать то, что обещал на пытке? А коль не готов, мы клещи принесли…
- Готов.
- Сними с него цепь! - приказал монах стражу.
Страж вошел в башню, поставил к стене бердыш, и тут рот ему зажала рука, а сам он стал валиться навзничь.
Монах, не понимая, в чем дело, приподнял свечу выше, но Георгий ударил его под колени, свалил и хрястнул цепью по голове. И случилось то, чего надо было ждать, но они не ждали. В башню на шум вбежал третий, стражник. Кудеяр метнулся к бердышу, они ударили друг друга враз. И оба упали. Георгий подбежал к врагу, добил, приподнял Кудеяра.
- Конец, - прохрипел тот. - Я его в сердце, а он меня - в живот.
- Я тебя вытащу!
- Не вытащишь. Наружную охрану не обмануть… Слушай! Теперь Кудеяр - ты! Это имя на Руси не умирает. Пока есть бояре, должен жить и Кудеяр. Чтоб знали - на них тоже есть управа… Заклинаю тебя. Клянись, что принимаешь имя! Клянись на своем кресте!
- Клянусь. - Георгий поцеловал крест. - Отныне нет драгомана Георгия. Отныне имя мое - Кудеяр!
- Беги, - прошептал Кудеяр, - я отвлеку стражу.
Новый Кудеяр стащил с монаха-палача сутану, вырядился и, держа наготове свой крест, шагнул из башни.
Его привели в темницу с завязанными глазами. Он не знал, где он.
Из башни наверх вела лестница. Георгий сделал несколько шагов и увидал в проеме кусочек звездного неба.
- Слава Богу! Ночь еще не миновала.
Стрелец дремлет, опершись на бердыш. Шагнул на последнюю ступеньку. И тут внизу страшно застонал человек. Это бывший Кудеяр, одолевая боль, поднимался по ступеням к воздуху, к небу, к звездам, к свободе.
Часовой перекрестился, обернулся и увидел Георгия. Закричал. Георгий убил его.
Осмотрелся. Широкий открытый двор. Каменные палаты. В окнах уже замигали огни. Хлопали двери. Встревоженные монахи и стрельцы спросонья натыкаются друг на друга. Стена. Лестница. По стене на крик спешит часовой.
Георгий-Кудеяр бросился к нему наверх.
- Там убийство! - крикнул он часовому, уступая ему дорогу. Часовой в спешке проскочил мимо.
Вот и на стене. Пролез между зубьями. Глянул вниз. Спасайте, белые снега! Прыгнул.
От удара потерял на миг сознание, но в другой миг был уже на ногах, и ноги были целы.
2
Вырвавшись из темницы, Георгий-Кудеяр пробрался в свой дом - сыщики еще не успели заглянуть в него.
Взял ларец с десятью рублями, медную бляху Павла Алеппского, натянул черные, шитые золотом сафьяновые сапоги, надел черную кожаную рубаху и кожаные штаны. Низкий, покрытый чернью шлем прихватил с собой. Все это ему подарил воинственный сын Хмельницкого Тимош перед походом в Молдавию за красавицей Роксандой, дочерью господаря Василия Лупу. Тимош жил как богатырь, а погиб - нелепее не бывает. Ядро попало в телегу, телега разлетелась в щепу, щепой и посекло. В антоновом огне сгорел.
На окраине Москвы, у верного человека, малоросса, Георгий забрал своего черного красавца коня. Столько поведал на веку, что никому не верил, а уж коня-то всегда про запас держал в самом надежном месте.
И вот ехал он теперь мимо дороги, вспоминал Тимоша и думал: было ли это? Был ли у Тимоша друг, рубака и стрелок, певец и музыкант Георгий? Красна страна Молдавия, да ее твердыня Сучава черна. Нет Тимоша, и казацкий певец умолк.
Положил Георгий-Кудеяр руку на грудь. А на груди бляха Павла Алеппского. Здоровенная да крепкая, глядишь, и вправду защитит когда от шального удара. Поглаживая бляху, подумал: а был ли он, Алеппский, арабский монах? А был ли драгоман Георгий? Знаток иноземных языков, удачливый, обласканный начальными людьми Посольского приказа, вознесенный и забытый в один день?
Но если нет крестьянского сына из слободы Троицко-Нерльского монастыря, нет ученика московской мыловарни, нет воина и певца казачьего войска и драгомана нет, то кто же есть? Кудеяр?
Георгий вспомнил свою лихорадочную клятву, схватку в башне, побег…
Погибла жизнь.
Кто? Кто это едет на коне?
Был человек на Руси и канул. Никому до него дела нет, потому что не боярин он, потому что нет у него поместий, нет душ крестьянских. Имени и того нет! Ива́нов? Сколько их на Руси Ива́новых сыновей? Одним больше, одним меньше. Стоит ли за Иванова-то сына с патриархом ссориться?
Предали думные люди своего слугу. А царь про него и не вспомнил!
Так кто же едет на коне? Поруганный, битый кнутом, безымянный, ненужный царскому двору человек? Или Кудеяр?
Да воскреснет грозное имя!
Да отхлынет кровь с толстых боярских щек, когда будет им доложено: Кудеяр пришел.
За поруганную честь - Кудеяр!
За боярскую тупость и трусость - Кудеяр!
За обман и шельмовство - Кудеяр!
Кудеяр на ваши головы, толстолобые пузаны!