– Вас понял, товарищ младший лейтенант, – тут же прищурился Сороковетов. – Емеля, сколько до него?
– Днём я его не видел, – отозвался Емельянов. – Днём бы его увидеть… А так – метров двести пятьдесят. Первую мину кинем, репер пристреляем, а там и увидим, где мы.
– Ну что, товарищ младший лейтенант? Будем стрелять? – прищурился в темень Сороковетов.
– Стрелять пока погодите. Может, разведка тихо пройдёт. Готовьте миномёт. И имейте в виду, что взвод двумя отделениями пойдёт левее. Не заденьте своих. А то будет нам тогда – бессрочная служба в нашей гвардейской штрафной…
Штрафники тут же кинулись в землянку, загремели пустыми коробками из-под мин, которыми маскировали нештатный миномёт на случай проверки. Применять трофейное оружие во время боя им дозволялось. Многие имели немецкие пистолеты и даже автоматы. В ближнем бою они были удобнее и эффективнее длинных мосинских винтовок. И на это ротный смотрел сквозь пальцы. Но миномёт во взводе – это было уже слишком. Тем более что миномётный взвод, приданный ОШР ещё в самом начале её формирования, под Зайцевой горой, постоянно кочевал с ней с участка на участок и хорошо поддерживал в бою. Правда, миномётчики всегда действовали позади боевых порядков роты. И только в составе своего взвода. Так предписывал устав: миномётный взвод является неделимой огневой единицей. В расчленённых строях действовал только тогда, когда сменял позицию.
– Тише вы гремите своими железяками! – пристрожил миномётчиков командир второго отделения сержант Численко.
С зимних боёв за высоты в окрестностях Варшавского шоссе и Шатина болота состав взвода поменялся несколько раз. Ключевую Зайцеву гору полк так и не взял. Штрафники положили на скатах и в болоте несколько сотен человек убитыми. Столько же увезли в тыл ранеными и умирающими. В марте немцы начали спрямлять линию фронта. В штабах поговаривали, что это неспроста. Немцы что-то готовили. Решающий удар. Что-то снова происходило на юге, под Харьковом и Белгородом. И вот полк перебросили на несколько десятков километров южнее, на Жиздру. Небольшая река. Берега, изрытые окопами и воронками авиабомб, исхлёстанные траншеями и ходами сообщения. Недалеко одноимённый город, почти полностью разбитый и сожжённый. Городок, окрестности и ближайшую железнодорожную станцию под названием Зикеево занимали немцы.
Разведгруппу вёл лейтенант Васинцев. Значит, там, за нейтралкой, сейчас и Иванок. Вот почему к предстоящей операции Воронцов готовил своих людей с особой тщательностью. Кто поможет солдату на войне в трудную минуту, кроме верного товарища?
Ракеты взлетали над кольями, опутанными колючкой, в прежнем ритме. Полувзвод штрафников, пулемётный и миномётный расчёты ждали сигнала к открытию огня. Миномётчики Сороковетова быстро установили трофейный восьмидесятимиллиметровый миномёт, расширили сапёрными лопатами пространство вокруг плиты, подрезали угол траншеи. Подносчики принесли мины. Астахов и Тарченко протирали их тряпками и бережно укладывали в гранатный ящик. Сороковетов возился с прицелом и бормотал:
– Днём бы – другое дело… Хотя бы парочку кинуть… Дело техники… А ночью… Попробуй, сделай тут точную пристрелку. Тут никакая техника не поможет.
Остальные молчали. Они тоже не были уверены в том, что Сороковетов попадёт. Все знали, что больше четырёх-пяти мин немцы им выпустить не дадут. Тут же, по вспышкам, засекут позицию и откроют огонь из орудий, смешают их позицию с землёй, так что и соседям не поздоровится. Поэтому протёрли всего пять мин, сложили их рядком и над бруствером на длинных кольях принялись натягивать плащ-палатку, чтобы немцы не смогли засечь их позицию по первым же дульным вспышкам.
МГ простучал, как всегда, через мгновение после того, как истаял на границе леса и поймы хвост ракеты. Ему ответил несколькими короткими Барышев. И тут с той стороны в чёрное небо взлетело сразу несколько ракет. Они взлетали одна за другой и, зависая над углом будто наклонившегося над поймой леса, рывками начали раздвигать пространство ночи.
Сороковетов сделал небольшую поправку, быстрым, экономным движением принял из рук Астахова продолговатое холодное тельце мины и замер. Миномётчик держал мину бережно, как держат наполненный сосуд. То мгновение, когда нужно будет разжать пальцы, чтобы мина ровно и беспрепятственно скользнула в миномётную трубу, не наступило, но оно вот-вот наступит.
Пуля облетела опушку леса, где исчезал ход сообщения, уводящий в тыл. По нему двигались двое – молоденький боец с винтовкой за плечом и термосом, в котором что-то булькало, и средних лет старшина в расстёгнутой гимнастёрке. Старшина волок на плече мешок, в котором приятно похрустывало и от которого исходил такой же приятный запах тыла, регулярного довольствия и тишины. Эти двое разговаривали вот о чём:
– Товарищ старшина, а правда, что у немцев есть такие таблетки, от которых ни жрать, ни спать неохота?
– Таблетки? Да леший их маму знает. Может, и есть. На наших только вот это действует. – И старшина встряхнул канистрой, которую нёс в другой руке.
– Товарищ старшина, а правда, что…
Пуля калибра 7,92 скользнула над обрезом невысокого бруствера и сорвала потную засаленную пилотку со стриженой головы бойца, спрашивавшего своего товарища о немецких таблетках. Она легко, как скорлупу куриного яйца пробила его висок и вышла с другой стороны чуть ниже уха.
– Латышев, ты что? Латышев, ты ранен? Латышев…
Старшина дрожащими руками трогал голову бойца, машинально вытирал их о гимнастёрку и снова трогал, ещё не веря в то, что произошло.
– Как же это? Как же это, сынок?..
А пуля удалялась вдоль хода сообщения, скользнула над поперечным бруствером и, сияя маленькой кометой, помчалась через пойму в сторону проволочных заграждений. На бруствере, навалившись на сырой, отволгнувший от росы песок, прикрытый пучками сухой травы и ветками ив, лежали два офицера и пристально смотрели в бинокли. Но они не заинтересовали её. Там, в пойме, затевалось что-то более интересное. И вскоре она оказалась в пространстве, озарённом десятком осветительных ракет и вспышками выстрелов. Здесь уже шла стрельба, рвались гранаты, кричали на разных языках люди. Здесь было где разгуляться…
Глава вторая
Иванок полз впереди. Он подождал, когда погаснет ракета, и стволом винтовки поднял нижний ряд колючей проволоки. Колючка, на их удачу, оказалась натянутой слабо, и под неё тут же нырнул старшина Казанкин. Стали подтягиваться остальные.
Немецкий дежурный пулемёт они обошли стороной. Пришлось идти через позицию противотанкового орудия, замаскированного в двадцати метрах от траншеи, в глубине оврага. Оно стояло на прямой наводке и контролировало танкоопасный участок поймы и переезд. Часового убрал ножом сержант Евланцев. Тихо подкрался и так же тихо положил на станину орудия дремавшего возле бруствера немца, "даже карабин не брякнул". Это была поговорка сержанта Евланцева. Убитого часового тут же обыскали, забрали всё, что оказалось в карманах. Прихватили даже противогаз и карабин. Дальше двинулись по ходу сообщения. Подождали, когда отстучит свою положенную очередь дежурный пулемёт, выбрались за бруствер. Ползли осторожно. Впереди – старшина Казанкин, опытный сапёр. За ним, гуськом, интервал один шаг, остальная группа. Пулемётчик Юлдашев – замыкающий. На этот раз состав разведгруппы подобрался смешенный. Уже перед самым выходом в неё включили двух лейтенантов – артиллериста и танкиста. Обе части, и артиллерийская и танковая, стояли где-то во втором эшелоне. И, как вскоре поняли разведчики, ради них-то и обшаривали они двое суток и передний край немцев, и ближний тыл: где что сосредоточено, куда ведут просёлки, где замаскированы танки и сколько среди них тяжёлых "тигров" и "пантер", где расположены позиции артиллерии и какого калибра, где склады боеприпасов, горючего и прочего. Всё это лейтенанты наносили на свои карты, подсчёты тщательно записывали в блокноты. Делал своё дело и лейтенант Васинцев. Он тоже вёл записи, помечал на карте всё, что могло помешать пехоте продвигаться по этому району и что наверняка заинтересует батю. Видимо, именно присутствие в группе лейтенантов, которых предстояло провести по передовой и по ближним тылам в глубину до десяти километров, а затем благополучно переправить назад, и избавило разведчиков от необходимости захвата "языка". Последнее обстоятельство позволяло им выходить налегке. Хотя Васинцев знал: немцы наверняка готовят крупную операцию, а потому, стараясь сократить до минимума утечку информации, особенно болезненно реагируют на любые действия разведки противника в ближнем тылу. Патрули на дорогах и на опушках. Часовые в деревнях даже днём. На просёлках одиночные дежурные мотоциклы с пулемётами. Жители прифронтовых деревень выселены в районы дальнего тыла. И другое: склады боеприпасов формируются прямо в лесу, маскируются под примитивными навесами, что не характерно для основательных и бережливых немцев. Значит, недолго лежать здесь этим ящикам и контейнерам. Не сегодня завтра всё это пойдёт в дело.
То ли немцы обнаружили убитого часового, то ли что-то заметил соседний наблюдатель, но в тот момент, когда под проволоку пролезли оба лейтенанта и на той стороне остались только пулемётчик Юлдашев, Васинцев и Иванок, со стороны леса начали торопливо взлетать одна за другой ракеты. Дурной знак. Пулемётная очередь, не соблюдая интервала, тут же хлестнула по кольям, зазвенела, будто запутавшись в проволоке. Мгновенно всполошилась вся траншея. Послышались свистки и крики команд. Беспорядочно, ослепительными гроздьями по нескольку штук, полетели в небо осветительные ракеты.
– Юлдашев, прикрой! – И Васинцев толкнул под проволоку Иванка, а сам, откатившись в сторону, начал стрелять из автомата короткими, экономными очередями в сторону немецкой траншеи – по вспышкам одиночных выстрелов, по угловатым теням, которые мелькали над бруствером, на звуки и голоса.
Иванок твёрдо усвоил кодекс разведчика, который гласил, что нельзя, ни при каких обстоятельствах, бросать раненого или попавшего в беду товарища, что, по возможности, необходимо вытаскивать даже тело убитого, не оставлять противнику ничего. Оказавшись в насквозь простреливаемом коридоре между двумя рядами колючки, немецким и своим, он огляделся и вдруг понял, что за проволокой остались двое – командир и Юлдашев. В нескольких шагах левее он увидел воронку, быстро, одним броском, заполз в неё и приготовил винтовку. Сердце бухало, расширялось в груди, так что казалось, вот-вот нечем станет дышать. Но уже через мгновение он почувствовал, что нервное напряжение спало, руки перестали дрожать, и настало время, когда он может стрелять, и стрелять как всегда – хладнокровно и точно.
Юлдашев уже вовсю палил в сторону траншеи, где слышался топот сапог и крики немцев. Ему помогал короткими прицельными очередями из ППШ лейтенант Васинцев. Стало понятно: долго продержаться они не смогут, слишком коротким было расстояние между ними и немецкими окопами.
– Уходим! Саид, уходим! – кричал Васинцев. – Иванок, прикрой!
Краем глаза Иванок заметил, как лейтенант и Юлдашев почти одновременно полезли под проволоку. Но всё его внимание было сосредоточено на вспышках правее. Там работал пулемёт. Его трассы, вначале слепые, хаотичные, теперь сосредоточились в секторе их коридора. Они-то и не давали его товарищам одним броском миновать заграждения. Вскрикнул Юлдашев, захрипел, что-то забормотал по-узбекски, зло, как будто вдруг увидел прямо перед собой лицо врага. И Иванок, понимая, что теперь никто, кроме него, не поможет ни пулемётчику, который только что, видимо, получил ранение, ни командиру, взял в прицел неподвижную тень чуть выше пламегасителя, и нажал на спуск – плавно, как учил Воронцов.
После ранения и госпиталя Иванок во взвод Воронцова не вернулся. Но в полку прижился. И теперь во взводе конной разведки после боёв в районе Варшавского шоссе он считался старожилом. Саид Юлдашев уже дважды побывал в госпитале. Полтора месяцы отвалялся в Калуге и лейтенант Васинцев. Не стало дяди Андрея Поливанова, Поликарпа Матвеевича, сержанта Гришина и ефрейтора Окладникова. Не вернулась, пропав где-то за Шатиным болотом, группа младшего лейтенанта Добрицкого: сам Добрицкий, старшина Епишин, Володька Сказочкин, радист Костя Звягин, подрывник Иван Иванович Тележкин. А ещё сержант Певунов, Лёша Забельский, Федька Кругов, Мамедхан Габбасов, умевший с пятнадцати шагов метнуть точно в цель свой нож, который никогда никому не давал в руки, Вадим Харитонов, стрелявший не хуже его, Иванка, Славик Горелов, Дима Астахов, двое Ивановых – Илья и Гриша, двое Смирновых – Владимир Иванович и Семён. Кого-то принесли в плащ-палатке, кто-то помер в госпитале. А кто-то пропал без вести. Неужели наступил и его черёд? Кто потащит его тело в плащ-палатке к своей траншее? Васинцев? Лейтенант человек надёжный, он и убитого вынесет, не бросит на нейтралке. Юлдашев? Саид ранен. Он не дотащит. На него надежда плохая. Вернётся кто-нибудь из ребят? Неужели это конец, и он, Иван Иванович Ермаченков, уже не дойдёт до Германии? А кто же вызволит из неволи сестрёнку? Кто спасёт Шуру? Мать получит на него похоронку, и что ей тогда делать? Как жить? Отца нет. Шуру в Германию угнали. А он здесь, на нейтралке, в воронке умрёт? Он потрогал гимнастёрку на груди – под тонкой хлопчатобумажной материей, в нагрудном кармане, хрустнуло письмо от матери. В нём был адрес того покуда ещё далёкого городка где-то на юго-западе Германии, до которого он обязательно должен добраться. Дойти. За Шурой. За всеми прудковскими. Нет, надо отсюда как-то выбираться.
Одно время действовал приказ: не посылать через линию фронта, в разведку, тех, у кого семьи находятся на оккупированной территории. Иванок под этот параграф не подпадал. Но некоторые по месяцу парились в землянке разведвзвода, выполняя разные хозяйственные, не связанные с основной специальностью и унизительные для разведчика поручения. Других даже отчислили из взвода и направили обратно в роты. Правда, прошло немного времени, и почти всех их вернули назад. Немного желающих находилось на вольные хлеба разведчика. В окопах знали, что взвод конной разведки воюет даже тогда, когда полк находится в глухой обороне, когда неделями молчит артиллерия, когда не появляются самолёты и в окопах царит покой и лень. Пахнет махоркой и жареной картошкой. А разведке покоя нет. Смотришь, ночью или на рассвете – пошли по нейтралке на ту сторону. Вернутся ли назад? А если бой, если батальоны пошли, то и разведка бежит в атаку вместе со всеми. Нет, у разведчиков, размышляли бывалые окопники, война куда тяжелее.
Иванок успел окончить полковые курсы снайперов. И с первых чисел июня, вот уже почти месяц, ходил вдоль передовой и постреливал из своей трофейной винтовки. Снайперскую ему не дали. Сказали так: в разведке винтовка с хрупким и дорогостоящим оптическим прицелом ни к чему. А на сто шагов фрица и без оптики завалить можно. Что можно, то можно, Иванок и сам вскоре убедился в правильности слов начальника курсов. Но оптический прицел ему бы не помешал. Маузер с цейссовской "трубой" был у Воронцова. Но он свою винтовку из рук не выпускал. Относился к ней так же, как Мамедхан к своему ножу.
Младшему лейтенанту Воронцову Иванок был благодарен уже за одно то, что тот помнил дружбу и время от времени брал его с собой на вольную охоту. Прицела у Иванка не было. И с этим он смирился. Не так-то просто раздобыть оптику. Вот начнётся наступление, тогда, может, и повезёт. Зато у него имелся хороший трофейный бинокль, тоже, между прочим, цейссовский.
Иванок выстрелил в строну рокочущего пулемёта ещё раз и увидел, что шагах в пятидесяти, как раз напротив его цели, рванула мина. Стрелял батальонный миномёт. И не похоже, чтобы немецкий. Хотя, судя по обстоятельствам, самое время немцам закидать разведчиков минами. Так погибла не одна группа – на выходе, под миномётным огнём. Но на этот раз пристреливались явно не по ним. Если начали пристрелку наши, то мина упала с порядочным недолётом. Быстро зарядил винтовку новой обоймой, толкнул затвор вперёд. Прицелился, теперь на каску ниже. Сделал он очередной свой выстрел или нет, Иванок так и не понял. Рядом шаркнула по проволоке и отпружинила назад штоковая граната. Вторая проскочила между плотными рядами колючки и шлёпнулась шагах в пяти дальше. Взрывы подняли пыль. Иванку они никакого вреда не причинили. Когда пыль осела, он высунулся из-за гребня отвала и осмотрелся. Лейтенант возился под проволокой, тащил за ремень Юлдашева. А от траншеи к ним, что-то крича, уже бежали немцы. Иванок мгновенно понял, что ему надо делать. Он привстал на колено, на всякий случай передёрнул затвор. Гильза опустошённым тельцем шаркнула по комьям сухой земли. Значит, он успел выстрелить, прежде чем разорвались гранаты. И то, что пулемёт теперь молчит…
От траншеи к ним бежали трое немцев. Один прямо на них. Двое других охватывали лейтенанта Васинцева и Юлдашева с флангов. Лейтенант, похоже, тоже был ранен. Автомат его валялся в примятой траве без диска. Васинцев никак не мог справиться с проволокой и просунуть под неё раненого пулемётчика. Юлдашев пытался помочь, скрипел зубами, ругался по-узбекски и впустую загребал ногами.
– Стоять, Иван! Хальт! – кричали немцы.
Иванок взял в прицел бежавшего слева. Самый рослый, он и бежал быстрее других. На ходу перекидывая через голову ремень карабина, немец свободной рукой потянулся к кинжальному штыку, висевшему на ремне. "Фонари", повешенные над проволокой немецкими наблюдателями, настолько хорошо осветили пойму, что Иванок не хуже, чем днём, видел перед собой движущуюся цель. Выстрелил в середину корпуса. Он знал точно, что попал, хотя немец какое-то время продолжал бежать. Перезарядил и тут же выстрелил в бегущего справа. Тот, выронив винтовку с примкнутым штыком, сразу опрокинулся в траву обмякшим телом, опрокинулся со всего размаху, как будто из него в одно мгновение выдернули позвоночник. Остался один. Но тот, видя, как быстро изменились обстоятельства, остановился и, пятясь и приседая на колено, начал стрелять из карабина. Иванок прицелился ему в ногу и выстрелил. Немец выругался и осел в траву. Убивать его было нельзя. Иначе немцы откроют по ним огонь из всего, чем располагают. И тогда им точно конец. А так они даже гранату не бросят, остерегутся. Чтобы не убить своего.
Воспользовавшись короткой заминкой, Иванок выскочил из воронки, подполз к проволоке и вытащил за край одежды Юлдашева, ухватил его за капюшон камуфляжного комбинезона и с силой рванул на себя.
– Давай, Иванок, давай! – хрипел Васинцев.
– Ты что, командир, ранен?
– Не знаю. В ногу ударило. Кость, видимо, цела. Только слабость. Надо скорей. Нога немеет.
Они перехватили Юлдашева за ремень и волоком потащили вперёд. Бежали по узкому коридору, отмеченному белыми флажками. Спасибо сапёрам.
Пробежали шагов двадцать. Справа, в неглубокой воронке, лежал старшина Казанкин и стрелял из автомата короткими прицельными очередями. Старшина прикрывал их отход.
– Быстрее, ребята! Быстрее! – кричал он.
Здесь, во второй линии, проход в проволочных заграждениях был готов. Сапёры всё сделали заранее.
Снова в стороне немецких окопов заработал пулемёт. И тотчас несколько мин накрыли его, утопив позицию в пыли и копоти. А левее на нейтральную полосу вышла цепь стрелков, числом до взвода. Они шли в сторону немецкой траншеи, стреляя из винтовок и автоматов.